Карта

Судьба любит играть в игры. Это она по своей прихоти сталкивает людей, устраивает войны, трудные, долгие, слёзные; по своей прихоти сметает с шахматной доски надоевшие ей фигуры, легко и одним порывом, без всяких правил и сожалений. Разве Судьба не похожа на капризного ребёнка? «А может, это как раз та девочка, что играется сейчас в песочнице, - подумал Андрей, - хотя с чего бы это? Глупые фантазии».

Андрей бросил догоревший окурок на пол и задёрнул занавеску. Он забрался на холодный подоконник и попытался устроиться поудобнее. С этой позиции отлично проглядывалась вся комната Андрея. И он на мгновение с иронией заметил, что похож на генерала, обозревающего поле сражений. Только его битвы уже прошли, и комната была тому свидетельницей. Именно в ней текли годы Андреевой жизни от рождения и теперь до смерти. Время опалило ничем не примечательные в голубой цветочек обои, образовав на них дыры. Это оно прогнуло диваны, потёрло и поломало спинки стульев. И под конец окропило поле брани пылью и паутиной. Летний закат нежного персикого цвета запутался в ней и свисал с потолка оранжевыми полосами прощального света. «Этот дурацкий закат и пахнет персиком», - против воли с некоторым удовольствием подумал Андрей. Он зажмурился, и сейчас же по комнате заметались бледные тени тех солнечных зайчиков, что он пускал в детстве. И перед ним встало зелёное пластмассовое ведро, полное шершавых сочных персиков, похожих на солнце. Андрей быстро открыл глаза, негодуя сам на себя, что так не вовремя отвлёкся детским смехом во дворе. Не посмотри он на эту глупую маленькую девчонку, то тогда бы вдруг некстати не появились бы образы из собственного детства. Стоило Андрею с досадой подумать об этом, как вдруг он понял: а ведь у него было детство, хорошее тёплое детство, с персиками. И когда-то на месте той песочницы, в которой сейчас строит свои песочные домики девочка, стояла разноцветная лесенка. И маленький Андрюша забирался по ней на самый верх, с которого так же хорошо был виден двор, как сейчас – комната. Андрей сник. Из сердца куда-то пропала злость и обида на жизнь, его теперь переполняло грустное, щемящее чувство, от которого хотелось плакать, но не жить.

Верёвку, свисавшую с потолка, тоже золотил закат. Тикали часы мягко и ненавязчиво, так же, как тикали вчера, и как будут тикать завтра. В открытое окно, колыхая занавеску, летел детский смех, шумели цветущие липы. Вечерний ветерок перебирал волосы Андрея.
Он вскочил с подоконника, отрыл среди своих бумаг колоду потрёпанных карт. «Значит, людьми играет Судьба, - усмехнулся он, - сейчас проверим». С этими словами  перетасовал карты. «Достану красную карту – имеет смысл продолжать жить, чёрную – значит, нет у меня будущего и дальше жить бесполезно, ведь говорят, что карты знают всё». Андрей попытался улыбнуться, чтобы доказать самому себе, что вовсе не волнуется, и потянул карту…
Андрей медленно подносил её к лицу. Трефы, червы, пики, бубны – одна маленькая карта представляла собой ад, взрыв. Её корчили масти, знаки, сменявшие друг друга на кусочке глянцевого картона с быстротой проносящегося экспресса. Лица дам искажались в мучительных гримасах боли, когда через них проступали уже другие лица – валетов. А рубашка карты по-прежнему бесстрастно взирала на Андрея своим ровным синим полем. И тут вихрь меняющихся лиц и чисел замер, и на белой, чистой стороне персиковое солнце, детский смех, липовый ветер начертали зыбкий силуэт маленькой милой девочки. По мере того, как он впитывался в поверхность карты, чётче обозначились её черты, пшеничные локоны, розовые полевые цветы в венке, синяя кофточка и сиреневый платок. Последним на карте выступил огромный оранжевый бубен.
Андрей медленно с бьющимся сердцем перевернул карту – на него своими бездонными, синими глазами спокойно смотрела бубновая дама.