К 60-ти летию г. Ужура
Геннадий Григорьевич Донцов родился в городе Боготоле Красноярского края в 1957 году. Детские и школьные годы прошли в городе Ужуре. В 1976 году окончил Красноярский техникум железнодорожного транспорта. С 1976 по 1978 год служил в рядах С.А. в 26 км. от города Дудинка. С 1978 по 1986 год работал на предприятиях Норильского горнометаллургического комбината. С 1986 по 1989 год находился в загранкомандировке во Вьетнаме, работал на строительстве военно-морской базы на полуострове Камрань. С 1990 по 1994 год занимался частным бизнесом в Оренбургской области г. Ясный. На свою малую родину в г. Ужур вернулся в 1995 году.
Первые стихи были опубликованы в городе Ясный Оренбургской области в районной газете в 1988 году.
В Ужурском районе известен как внештатный корреспондент СМИ, сочинитель стихов, бард.
Геннадий Донцов автор 4-х книг, соавтор сборников Ужурского творческого объединения литераторов при городском, а позже районном Доме Культуры.
Печатал стихи и рассказы в альманахах под редакцией Н.Н. Ерёмина в Красноярске, в «Новом Енисейском литераторе» под руководством С.Н. Кузичкина. В литературно-художественном альманахе «Енисей» Красноярского писательского содружества за 2012 год.
Руководитель Ужурского творческого объединения литераторов «Свеча» с 2005 года. Литературные страницы печатались в газетах «Городок» ЗАТО п. Солнечный, Красноярского края, позже в районной газете «Сибирский хлебороб». Несколько номеров литературных страниц были им подготовлены для региональной газеты «Экран-информ» г. Назарово.
С 2011 года является членом творческого клуба «Енисейский литератор» города Красноярск.
От автора:
Всё моё юное детство, школьные годы прошли под аккомпанемент песен Владимира Семёновича Высоцкого. Можно сказать, я вырос на его песнях. На стареньких допотопных бобинных магнитофонах «Маяк», «Нота», «Комета» мы, пацаны переписывали запрещённые тогда куплеты великого барда и слушали голос с хрипотцой, восхищаясь смелостью и откровенной борьбой за правду и справедливость. Так поэт само выражался и возвышался перед всеми остальными творческими людьми. В меру сил и возможностей тоже самое делаю сейчас я, но только в прозе.
Для себя, для друзей, для различных мероприятий не могу отказать себе в удовольствии написать песню, что иногда и делаю, поэтому книгу я хотел бы начать с последней /две первые были опубликованы/ памяти великому человеку, которая написана к дню 75-летия великого барда и человека.
РЕКВИЕМ ДЛЯ СЕБЯ
Памяти песен В.С. Высоцкого
Помню, песня была спета,
Про коней гонимых долей.
И немного стих куплета,
О волках и алой крови…
Слова в памяти не рушу
Меж собой переплетаю.
Слышу залпы, злоба душит,
Как и волки, сам страдаю.
Кони, волки, всё смешалось,
Голос хриплый, голос громкий,
Это всё, во мне осталось,
Почему ж я – одинокий?
Одинокий – не убогий,
Мир мой, он такой жестокий!
На краю споткнусь, лишь охну,
Только охну, но не сдохну…
На бегу споткнуться можно,
На краю – остановиться.
Разве нужно жить, чтоб биться?
Лучше к вечности стремиться.
Можно словом, можно делом,
Можно даже бранным телом.
Чтоб сказали все потом: -
Сила жизни была в нём!
Зашифрую силу слова,
Чтоб никто не догадался,
Был для многих просто - Вова,
А Высоцким он остался!
В песнях, в памяти, в граните
Рядом с ним всегда гитара.
Правду слова берегите,
Потому, что жить так надо!
16 января 2012 года
ПЕСНИ МОЕГО СЕРДЦА
/или преимущества бесплатной медицины/
1
Мой герой - поэт, писатель, исполнитель песен собственного сочинения, добился славы и признательности благодаря своей находчивости и природной смекалки. Возможно, такие творческие люди, как Кузьми начинали свой путь в барах и ресторанах. Не зря же по своему происхождению слово «Бард», это слово теперь в обиходе, чем-то похоже на слово бардак. Платон Кузьмич в ансамблях по молодости не пел, но всегда был рядом с музыкантами ресторанов. Проживая за 69 параллелью в городе Норильске, он нашёл своему таланту другое направление. Существовал в Заполярном городе свадебный салон «Лада», вот туда-то и пристроился подрабатывать на полставки по выходным регистрационным дням юный слесарь-сантехник. Полставки ведущего, полставки оператора приносили не очень большой доход, но нравилось времяпровождение, да ещё после окончания программы растроганные, подвыпившие гости, родители жениха или невесты никогда не отпускали тамаду домой пустым. Его рабочий дипломат был всегда забит шампанским, коньяком, дефицитными фруктами и шоколадом….
Так вот наш герой Платон Кузьмич получил все лавры почёта и уважения у себя в районе на старости лет.
Как говорят: - Талант от водки не погибнет, он лишь огранкой засверкает».
Теперь можно было задуматься о покорении следующей ступеньки творческого «Олимпа». На вершине должно было ожидать его почётное звание члена Союза писателей России или Союза Российских писателей. В сущности, ему было по барабану куда вступить, хоть в Союз Сибирских литераторов, если такой придумают. Общество себе равных Кузьмичу было
необходимо: для самоутверждения, для осознания того, что жизнь прожита не зря.
Звание давало возможность без лишней нервотрёпки выпрашивать денег на издание литературных трудов, объединять творчество местных поэтов и писателей в книги с красивым названием «Альманах». Оно удачно рифмовалось со словом «Размах», рождались сочетания наподобие «Мысли - Крылья», «Полёт - Вперёд». В голове ассоциировалось движение ввысь к непокорённым высотам. Звание могло помочь в провидении консультаций. Оно разрешало давать советы тем, кто подтягивался по линии литературы вслед за ним. Надо сказать, что обращения ужу поступали. Пишущая братия различного возраста, положения, даже вероисповедания, просили объяснить Кузьмича, как они пишут, что пишут и главное правильно ли пишут? Но как он мог помогать людям? Многие за глаза, а кто по наглее то те прямо в глаза называли его «Самозванцем из народа». Да оно понятно и объяснимо, литературного образования у Кузьмича не было, так трудолюбие, да упорство.
Финансирование по линии города, района на писанину местных авторов, можно сказать, было ни какое. А если и было то «кот наплакал». Приходилось просить у богатых предпринимателей. Они тоже не очень-то шли навстречу. Выручки от продаж книг не предвиделось. Да и стыдно было продавать книги, на издательство которых просили как милостыню.
Книги Кузьмич попросту раздавал по библиотекам, друзьям, знакомым, в тайне надеясь, что пусть хоть после смерти, но его бессонные ночи, будут оценены по достоинству. А иначе, зачем и кому он это всё написал? Своих детей у Кузьмича не было, то и передавать литературное наследие и богатый жизненный опыт - некому. Но не зря, же в самом начале, когда он баловался стихами, ещё в прошлом веке снизошло ему такое, что, наутро прочитав написанное – он сам обалдел.
Стих, местные и краевые спецы оценили по достоинству, слушали и не критиковали.
Ну, вот почитайте сами:
Какой я след оставлю на земле?
Вопрос такой всегда звучал не ново.
Пора подумать немного о себе,
Бремя жизни не начнется снова.
Уйду, исчезну. Жил или не жил?
Рожала мать, надеялась на что-то,
В себя взгляни, всегда ли честен был?
Кого обидел, пусть даже ненароком?
Дерзай, твори, превозмоги себя.
Тщеславье прочь, не в достатке счастье.
Всё, что вокруг, всё это для тебя –
И вздох любви, и горечи ненастья.
Добрее будь, и не считай долги,
Взнуздай обиды, время не вернётся.
От трудностей во всём не уходи
И верь, что завтра счастье улыбнется.
Сколь осталось жить, того не знаю,
Всё чаще сам с собой наедине,
Я у себя с тревогой вопрошаю:
Какой же след оставлю на земле?
Кузьмич и сам понимал, что поэзии в его стихах маловато, но зато, правда и от души написанное подкупало многих читателей и его порой частенько называли «Наш поэт».
Как-то незаметно подошло время, выходить на заслуженный отдых. Вот тут-то Платон Кузьмич и задумался, как получить три заветные рекомендации, необходимые для вступления в общество литераторов?
Всяческими путями старался добраться до центра Сибири, в его столицу. Случалось, что после публикаций рассказов Кузьмича приглашали на различные презентации и литературные встречи. Одно беспокоило начинающего литератора, стоило ему сблизиться с маститым писателем, как тот вскоре умирал. Признания поэты и писатели достигали в основном, находясь в преклонном возрасте, а с молодыми, начинающими Кузьмичу общаться, было не интересно, а главное мало пользы. Приходилось завязывать новое знакомство. Беспокоила мысль:
- А сам-то он доживёт до своего триумфа писательских трудов? Не окочурится, где-нибудь выполняя непосильные задания на производстве, которое кормило его?
Приходилось думать о больной жене и старухе-матери. Мать еженедельно готовилась в мир иной, но её очередь Господь всё отстрачивал. У жены также проблемы со здоровьем, плюс свои женские заморочки. Кузьмич старался, как мог рационально расходовать свои силы и здоровье, с тем, чтобы дожить до пенсии.
2
Так вот, раскачиваясь в выходные, тёплые, летние дни в гамаке, Кузьмич как всегда, думал и сочинял. Рождался сюжет нового рассказа, повести, а возможно и романа о его недавней поездке в Сибирскую кардиологическую клинику. Наброски заносились в еженедельник, тот всегда находился при нём. Гамак располагался между двух пальм, в райском уголке на придомовой территории гостиницы, принадлежащей богатому предпринимателю. Благодаря своевременной «наколке» Кузьмича, она из муниципальной собственности перешла в частную. Вот Кузьмич и подсказал знакомому толстосуму время, когда подойдёт удачный момент для её выкупа.
Идея позволила местному «Буратино» не только удачно вложить свой капитал, но и приумножить его. Кузьмич наслаждался жизнью…
Автографы, позирование перед объективами кинокамер, фотоаппаратов и мобильных телефонов для богатых гостей особо не напрягали.
Всё же шикарный «Хотель» сделал своё гиблое дело. Сердечко Платона Кузьмича стало пошаливать и давать перебои. Повышенное артериальное давление и как следствие головная боль не давала ему сосредоточиться на написанном материале. Помимо внимания к его персоне, денежных купюр различного номинала попадавших в карман Кузьмича – его звали в гости. Выпить, поговорить, почитать стихи, причин зазыва в номера были разными. От выпивки Кузьмич героически отказывался, зная свою слабину в различных веселящих напитках. Поговорить можно было и на свежем воздухе, а в номера, почитать стихи звали в основном женщины, к тому же не молодые. В свои 55 лет, литератор знал, что у любой дамы, если её раздеть, всё и везде одинаково, не считая пропорций. Опыт пяти законных браков позволял ему легко отказываться от предложений чаровниц.
Чтобы сблизится с женщиной в день знакомства, нужна решительность, которая появляется после принятия алкоголя. А если он выпьет, то остановить его могла, лишь больничная капельница. Та своими трубочками привязывала к постели почти на неделю. Это чревато потерей заработка, а деньги были нужны, он их любил особой любовью.
Попугай «Кака-ду», привязанный за лапку к лапе спускающей к низу пальмы шёлковым шнурком, вдруг пронзительно закричал и сбросил банан на голову Кузьмича:
- Вот чудик тропический, встрепенулся литератор, кричал бы, но зачем бананы раскидывать? Они же денег стоят! Кузьмич про себя матерно выругался в адрес птицы.
Дело в том, что своим криком попугай оповещал своего «благодетеля» о приближении очередного дорогого автомобиля. На «Жиги» и прочие драндулеты он не реагировал. Так уж был обучен. Кричал попка лишь слово «Кака», так некультурно он и выражался на всю улицу. Для приличия на пальме была закреплена табличка с полным именем птицы - «Кака-ду». Вечером Кака тоже работал, он доставал из специального барабана письма счастья, их в стихах и прозе сочинял Кузьмич. Вытащив клювом из барабана скрученное в трубочку послание, Кака вначале становился боком к просителю, рассматривал того одним глазом и ждал, пока в другой барабан рядом не будет опущена денежная купюра. Письмо доставалось лишь тому, кто опускал денежку, а не туфту в виде мелочи. Пробовали людишки птицу обмануть и подкладывали обыкновенную бумагу, но тогда Кака билетик не давал, опускал письмо обратно и норовил клюнуть обманщика. Как он научился отличать деньги от фальшивки, даже Кузьмичу было не ведомо.
Бананы и кокосы закупались в соседней лавке и незаметно для окружающих привязывались под утро обслуживающим персоналом гостиницы на самые верхние лапы пальм. Вечером же, когда зажигалась иллюминация и подсветка воды в фонтане, экзотические фрукты с удовольствием покупались подвыпившими проживающими. Конечно по «крутым» ценам. Здесь постоянно крутилась местная молодёжь. В дни свадеб приезжали молодожёны. Так что площадь перед гостиницей было местом бойким для развлечений.
Так вот однажды поддавшись соблазну отведать настоящего французского коньяка, Кузьмич так и не запомнил его вкуса. Приняв рюмку, следом вторую, третью из рук очень богатого «авторитета», он вспомнил на следующий день не вкус дорогого коньяка, а лицо водителя, да весёлую дорогу домой. Водитель шефа, по приказу доставил Кузьмича до КПП военного городка, и дальше сопроводил до дома. Всю дорогу «бард местного разлива» ублажал бесплатным концертом водилу, песнями собственного сочинения. Из открытых окон лимузина, а позже по аллеям городка пока они шли до дома, навстречу удивлённым прохожим, несся жаргон песен лагерного шансона.
Начатая рюмка заморского напитка закончилась флаконом тройного одеколона, на следующий день. Его он утащил у матери, мучаясь с похмелья. Старуха им ноги растирала, а Кузьмич нашёл одеколону более достойное применение. С этого момента и появилась навязчивая боль в левой стороне груди. Далее шутить со здоровьем было страшновато, но жить ещё можно.
Наступив однажды на «пробку» Кузьмич, несмотря на покалывание в груди, продолжал баловаться пивком, иногда подмешивая и в этот не совсем чистый напиток – водочки. Так бы оно продолжалось неизвестно сколько, но «Бог не фраер и всё видит» - наступила расплата. Однажды утром, промаявшись всю ночь головной болью и сухостью во рту, Кузьмич хотел, как обычно резким рывком при помощи ног соскочить с супружеского ложа. Острая боль в груди отдалась где-то под левой лопаткой со стороны спины и перешла по нервным окончаниям в ногу. Не то, что соскочить – встать не получилось. Обеспокоенная супруга вызвала машину скорой помощи. Бригада врачей доставила писателя в приёмный покой районной больницы.
Десять дней местные специалисты приводили в норму артериальное давление больного, восстановили опорно-двигательный аппарат. Уколы и капельницы своё дело сделали, но при ходьбе Кузьмич довольно заметно приволакивал левую ногу. Чтобы окончательно обследовать сердечно-сосудистою систему организма, Кузьмичу настоятельно рекомендовали съездить в краевой центр. Предстояло пройти заключительную фазу обследования – коронографию.
3
Великая сибирская река, разделяла город на две половины. Её бурные воды успокаивались вдоль укреплённых берегов набережной. Речная водная гладь придавала столице края статус спокойствия, величавости. Жители большого, красивого мегаполиса привыкли к своему микроокружению, они здесь просто жили. А вот гости приезжающие по различным делам, глядючи на мощь и величавость града сибирского поневоле думали:
- Тут-то им должны помочь в решении всех проблем. На то она и столица!
Такие приблизительно мысли будоражили голову Платона Кузимича, когда он стоял на берегу реки в ожидании назначенного часа приёма спасительного кардиолога. Краевой центр медицины вон он рядом, минут пятнадцать неспешной ходьбы, а впереди часа три свободного времени.
Ранним утром маршрутное такси, за какие-то 400 рублей, доставило его на железнодорожный вокзал. Оттуда он уже троллейбусом добрался до назначенного места указанного в его медицинском направлении. Валидол и нитроглицерин в кармане, придавали часам ожидания уверенности, а пирожки на дорогу испечённые его мамочкой послужили неплохим подспорьем желудку.
С пакетом документов в виде рентгеновских снимков, анализов мочи, крови, кардиограммы он был готов перешагнуть кабинет врача, оставалось уже совсем немного - до назначенного часа.
Полюбовавшись красотами реки, Кузьмич не спеша, направился к нужному больничному корпусу.
В коридорах краевой поликлинике посетители волей неволей становятся товарищами по несчастью. Завязываются новые знакомства, нередко перерастающие в крепкую дружбу. Вот и Кузьмич, поднявшись на третий этаж, уселся в кресло напротив заветной двери, вступил в разговоры с рядом сидящими посетителями. Большинство так же как он прибыли впервые из разных городов края. Однако здесь нашлись и завсегдатели, такие люди шагу не могут ступить без рекомендаций врачей. Его внимание привлекла рядом сидящая старушка, неопределенного возраста, но очень ухоженная и приятная в общении. Беседа с ней поселила некоторую неуверенность в том, что его сегодня положат в больницу для проведения коронографии. Бабуля видимо была с большим стажем посещения лечебных учреждений, она настойчиво пророчила Кузьмичу, что он может застрять в этих лабиринтах трёхэтажного здания суток на трое:
- А как Вы думали любезный? Вас обяжут пройти все процедуры.
Кузьмич доказывал, что необходимые анализы он уже сдал дома и какой смысл заставлять его проходить всё по-новому? На что люди сидящие рядом в общей очереди снисходительно улыбались, а упрямая старушенция поджав губки в конце разговора ответила:
- Я не буду Вас разубеждать, но практика покажет, кто из нас был прав, а вы не
берите всё близко к сердцу – оно и так у вас больное, привыкайте к преимуществам платной медицины…
Какой платной медицины? – Опять начинал вскипать Кузьмич. Это же не частная клиника, а государственная, значит всё должно быть бесплатно!
Проходите, Ваша очередь, - прекращая спор, подсказала Кузьмичу бабушка-божий одуванчик. Она с видом знатока в основном и доказывала Кузьмичу, что за так, здесь ничего быстро не получишь. Остальные люди в очереди лишь слушали их разговор, одобрительно кивая головами, поддерживая то старушку, то Кузьмича.
В кабинете помимо врача присутствовала и медицинская сестра. Кузьмич протянул свои документы врачу, та брезгливо рукой отодвинула их в сторону. Перед ней уже лежала больничная карта, где машинописным текстом были набраны инициалы и данные о больном, то есть о нём, о Кузьмиче.
Вот что значит электронная почта, про себя восхитился Кузьмич, а вслух сказал робко: - У меня вот всё пройдено…
- Всё, да не в том объеме и ни с тем качеством. Вот сейчас выпишем вам направления по нашим специалистам, тогда и будем решать, что с вами делать. Пока строгий кардиолог мерила Кузьмичу артериальное давление, медсестра заполнила необходимые направления на анализы. Она вышла в коридор, вслед за Кузьмичом и попыталась объяснить, как разобраться в лабиринтах многочисленных коридоров и в направлениях на анализы. Причём в общей сутолоке Кузьмичу было необходимо запомнить, в какой кабинет идти в первую очередь, где его найти, и что необходимо иметь при себе. Как выяснилось все его анализы, которые он сдавал в своей районной больнице в течение двух дней, оказались здесь не годными. Не дослушав до конца сестрицу, которую уже осаждали ожидающие приёма больные, Кузьмич безнадёжно махнул рукой и направился бродить по коридорам поликлиники.
- Неужели наши специалисты не могут правильно провести лабораторные исследования той же крови и мочи? Оно понятно, что если кардиологу не доверяют, но неужели у нас весь медицинский персонал районной больницы задаром получает заработную плату? Неужели наш терапевт об этом не знает когда выписывает направления в край? Вопросы роем мельтешили в голове Кузьмича. Тут же в аптеке в здании больницы пришлось купить тару для сдачи мочи. Она кстати стоила не много ни мало, а двадцать пять рублей. Зато красивый, в целлофане упакованный стаканчик с крышкой приятно радовал глаз, но не душу:
Что я не мог свою баночку из под майонеза использовать? – Подумал Кузьмич, с тоской отсчитывая мелочь и вспоминая старушку в очереди. Вот она и начинается – платная медицина…
Зря говорить, но время подходило к обеду и Кузьмичу становилось ясно, что помимо заботы об обеде, пора думать, где и как коротать ночь. Обойти врачей и сдать все анализы он явно за день не успевал. Хорошо то, что его иногда пропускали без очереди. Окладистая борода Кузьмича и смиренный вид, который он принимал после вопроса:
- Кто крайний в дверь сию? - служило ему пропуском.
Его видимо принимали за священника в мирской одежде, люди в возрасте приглашали его пройти, на что он бормотал чуть слышно слова благодарности:
- Спасибо, сёстры мои, дай Бог Вам здоровья…
С ночлегом, опять же помогли, подсказали люди бывалые. Оказывается и здесь здравоохранение о людях, позаботилось. Во дворе, среди многочисленных врачебных корпусов краевого центра, в пятиэтажном здании, где проживали студенты-медики, несколько комнат было оборудовано под гостиницу. В них за 178 рублей можно было расположиться на сутки. Прикинув все за и против, Кузьмич решил не беспокоить визитом своих родственников проживающих в городе, и устроился в трёхместный номер на первом этаже. Вспомню студенческие годы, утешал себя Кузьмич, расправляя холодную постель. Отопление ещё не работало, а близкое соседство с подвальным помещением здания добавляло в микроклимат ещё и влажности. К тому же разросшиеся деревья за окном почти не пропускали солнечного света.
- Эх, погреться бы мерзавчиком, но завтрашний распорядок дня употребить спиртного не позволял. При благоприятном раскладе он всё-таки надеялся хотя бы после обеда попасть на заключение к врачу, а там глядишь, и положат в больницу.
4.
На следующий день, вновь изрядно набегавшись и насидевшись в коридорах поликлинике, Кузьмич уже к концу рабочего дня всё же попал на приём к врачу. Он бы и не попал, но выручил кошелёк. Пройти кардиограмму, перед которой ему предложили покрутить педали велотренажера он смог лишь после того, как заплатил в регистратуре почти тысячу рублей. Дело в том, что талончик в этот кабинет был лишь на конец недели, а, заплатив деньги его, приняли в течение часа.
Ну, теперь вроде всё! С ворохом различных бумажек Кузьмич вновь высидел очередь в коридоре. Просмотрев все его выписки и анализы, врач кардиолог вынесла свой вердикт:
- Поезжайте домой, а через три дня милости просим к нам, а пока мест нет!
Прикинув свои финансовые возможности, Кузьмич пустил в ход всё своё литературное красноречие. При этом он демонстрировал некоторые свои уже изданные книги, показывал начатую рукопись очередного рассказа, обещал посвятить врачам свои лучшие стихотворения и слёзно умолял медиков положить его в больницу сегодня:
- Кататься туда сюда, у меня просто нет денег! А если бы и были, то лучше их потратить на издание новой книги. Я готов в виде презента поставить свой автограф прямо сейчас на тех книгах, что имеются у меня с собой.
Словарный поток лился из Кузьмича без остановки и видимо, чтобы прервать это словоблудие, врач не выдержала и перебила его обещанием:
- Хорошо, подождите, я сейчас сама схожу в отделение и узнаю, что можно сделать для вас.
Неожиданно быстро она вернулась, как будто за дверью постояла, возможно, это была врачебная тактика, рассчитанная на подаяние? Всё это Кузьмич домыслил позже, уже, когда лежал в больничной палате, а пока он слушал наставления врача, которые бальзамом лечили его больное сердце. Вроде даже боль утихла, которая время от времени напоминала о себе, когда он шастал два дня по коридорам медицинского учреждения.
- Только смотрите, не исчезнете, а то мы тут обихаживаем вас всех иногородних, а, получив направление, ваш брат, особенно это касается мужчин, пугаетесь и уезжаете. Государство в этом году выделило большие деньги для обследования и лечения сердечников. Мы даже операции сейчас проводим бесплатно. Знаете ли вы, что здесь творилось буквально год назад? Люди плакали у нас в коридорах, готовы были продать всё, начиная с жилья и кончая коровой. Операции на сердце – это слишком дорогое удовольствие, и не всем оно по карману. Так что используйте возможности бесплатной медицины…
- Никаких книг я от вас принимать не буду пока, и ваш музыкальный диск мне не нужен, у нас здесь свои песни – благосклонно продолжала свою речь словоохотливый врач. Мы с вами, надеюсь, ещё встретимся. Сейчас пройдёте из здания на выход за территорию клиники, там торговые ряды. Купите один литр минеральной воды без газа и три диска. Я всё записала вам на бумажке.
- А какие диски и зачем? – спросил недоумённо Кузьмич.
- Будем записывать песни Вашего сердца, почти со смехом ответила женщина, медицинская сестра почти хохотала, уткнувшись в свои бумажки.
- Да поторопитесь, а то займут ваше место! Услышал последние напутственные слова Кузьмич, задом отворяя двери и непрестанно бормоча слова благодарности.
Купив по списку необходимые для процедур диски, воду в большой бутылке, с тремя пакетами, где были одежда, средства личной гигиены, портфелем с письменными принадлежностями и книгами, Кузьмич ввалился в приёмный покой.
- Батюшки, а это чудо с какой тайги к нам прибыло?
Эти первые слова приветствия произнесла пожилая нянечка, которая принимала больных. Дело в том, что, учитывая состояние сердца, Кузьмич на ходу глотал таблетки глицерина вместе с валидолом, успевая по ходу перекурить, когда удавалось выскочить на улицу. Вся эта беготня заняла почти весь второй день его пребывания в больничном городке. Нижнее бельё было мокрым от пота, да и верхняя одежда особой опрятностью уже не отличалась. Запах лекарств, пота и табака вперемешку, исходил от него похуже гремучей смеси перегара. Борода приличных размеров, которой так гордился Кузьмич, ибо она росла у него с благородной проседью – была взлохмачена, а мокрые, жёсткие волосы на голове стояли дыбом.
5
Наконец-то вся эта суетня и беготня для Кузьмича закончилась. Поднявшись на лифте на седьмой этаж, он отыскал нужную палату, не спеша начал раскладывать свои вещи в прикроватную тумбочку. Помимо него в палате двухсуточников, так называли всех, кто прибыл для уточнения диагноза, находились ещё трое мужчин. Представившись и познакомившись с постояльцами, Кузьмич вдруг ясно осознал, что ему помимо операции предстоит пройти ещё одно испытание. Курить в палате, конечно, не разрешалось, а возможности выйти из неё его вскоре лишат, об этом говорил тот факт, что соседи по палате лежали как привязанные. Вставать было нельзя в течение суток. Управившись быстренько со шмотками, он прихватил сигареты и вновь на лифте спустился в подвальное помещение. Там была оборудована курительная комната, высмолив три сигареты подряд, Кузьмич возвратился в палату, где его встретила операционная сестра, ошарашив вопросом:
- И где это вы шастаете с небритыми яйцами? А ну живенько готовимся, сейчас за вами санитары придут.
Под шутки мужиков, которые уже прошли эти процедуры, Кузьмич взял одноразовый станок и удалился в туалетную комнату. Правую ногу от колена до бедра пришлось очистить от волос с внутренней стороны, там, где ему указала медсестра. За дверями загремела колёсами каталка, две женщины санитарки, одна молоденькая, вторая на вид ровесница Кузьмича, с шуточками заставили Кузьмича раздеться полностью. В чём мать родила, его уложили на передвижные носилки, вывезли в коридор. Торопясь, будто опаздывали на поезд, они с грохотом затолкнули носилки в грузовой лифт, дальше его принял длинный коридор операционной. В полутёмном и от этого мрачном коридоре уже стояло штук шесть таких каталок, на которых прикрытые одной простынею ожидали своей очереди больные обеих полов.
Лежать было не удобно, да и холодно, между тем очередь в операционную продвигалась медленно. Уперев взгляд в потолок, Кузьмич слышал невнятные разговоры санитаров с хирургами в дальнем конце коридора, когда мимо него начала громыхать тележка, он скосил глаза и подскочил на своём ложе:
- А что это вы его вперёд ногами катите? Готов, что ли?
Тот час к нему подошла санитарка, которая его доставила из палаты, та, что постарше:
- Ты чего расшумелся? А ну покажи, как ты подготовился к операции!
С этими словами она откинула простынь с Кузьмича и провела рукой по ноге, там, где он выбривал свою растительность.
- Молодец, постарался, и мама твоя постаралась, ишь какого мужика родила! Ты давай не шуми здесь, а то я хирургу скажу, он тебе подрежет твоё достоинство.
Понимая, что медсестра шутит, отвлекая его внимание, Кузьмич попытался сам пошутить:
- Нашла время когда меня обглаживать, давай это на потом оставим, битый час лежу, нельзя ли как то ускорить это мероприятие?
Борисовна, как позже Кузьмич выяснил, звали санитарку, подкатила носилки поближе к операционной, откуда вышел молодой, но довольно полный хирург. Откинув маску с лица на шею, этот хирург уставился на Кузьмича:
- Этому что ли невтерпёж? Давай его закатывай…
Мясник, одним видом – мясника напоминает, и взгляд у него как у мясника, который тушу выбирает! – такие мысли пронеслись в голове Кузьмича, когда его закатывали в операционную. Чтобы как-то побороть лёгкий мандраж он вновь попытался заговорить с медсестрой: - Вот раньше перед операцией укол ставили, и я помню с песнями, отправлялся в операционную.
- Сейчас мы тебе два укола поставим! - с этими словами медсестра взяла левую руку Кузьмича, перехватила жгутом, и он почувствовал проникновение иглы. Прямо перед его лицом была опущена круглая тарелка, она закрывала видимость, что с ним проделывали медики, оставалось лишь догадываться. Хирург копошился с его правым бедром, было чувствительно, как подействовала местная анестезия, ногу враз обдало холодом. Затем с хрустом был выполнен прокол артерии, ещё один, руки хирурга вытворяли какой-то массаж на бедре. Кузьмич прислушивался к манипуляциям медиков и не сразу обратил внимание на два экрана, они располагались рядом с ним по левую сторону. Из-за тарелки, которая была направлена ему на грудь – видимость была ограниченной, но всё-таки один экран было немного видно. На нём отчётливая картинка показывала работу сердца Кузьмича. Многочисленные кровеносные сосуды опутывали его со всех сторон и видимо в знак благодарности, за подачу живительной влаги, сердце сокращалось и ритмично пульсировало. Как справлялись со своей работой сосуды, отражалось, видимо на втором экране, его не было видно Кузьмичу, но на то были специалисты. Кузьмич им доверился полностью и уже немного позже в коридоре, когда ему бедро бинтовала медсестра, он вновь взялся подшучивать:
- Я такие движения и без команды люблю выполнять! Дело в том, что бинт приходилось пропускать по кругу ноги, и медсестра просила:
- Подними попу, опусти попу, подними попу…
Свою работу хирург выполнил минут за десять, пятнадцать, а на подготовку считай, неделя ушла. А что делать? Надо же пользоваться возможностью бесплатной медицины, хотя какая она бесплатная, если от всех денег, что Кузьмич брал с собой, у него осталась небольшая сумма на обратную дорогу. Было о чём подумать, что обсудить с такими же, как он больными. В одном были все согласны в палате, что диагноз всё-таки лучше знать заранее самому. Своей смерти никто не хотел ранее отмеренного срока, но на оставшийся промежуток жизни планирование своих возможностей и сил необходимо во всех вопросах. Всё-таки мужики лежали, и быть в обузу родным никто не желал.
6
Тот, кто хотя бы раз лежал в больницах, знает, что разговоры между её обитателями можно вести бесконечные, и все они будут крутиться возле одних тем – это проблемы здоровья, семьи, забавные случаи из жизни. Поэтому Кузьмич ради приличия немного рассказал о себе, послушал исповеди рядом лежащих, а потом дотянулся до альбома и взял авторучку. Сутки не вставания с постели необходимо чем-то заполнить и лучшее средство для него это окунуться в мир сложения слов. Тем более медсестра Борисовна ждала от него подарка. Книгу Кузьмич решил ей не дарить, оставалась всего одна, а вот сочинить, что нибудь этакое интимное с намёком он попытался. Набросав черновик, он попросил медбрата, который обслуживал их палату, принести ему хороший стандартный лист бумаги и как мог лёжа начал переписывать своё стихотворение, стараясь, чтобы получилось красиво:
Ты рассмотрела меня всего,
Отметив мою волосатость.
А мне не надо от тебя ничего,
Мужчина, не примет жалость.
Уже безвозвратно ушли времена
Когда я безумно влюблялся.
Конечно, другой тебе нужен, не я
Я, лишь на каталке катался!
Везла меня ты, чтобы что-то вколоть
В больное моё, но не хилое тело.
Начало начал, мужицкая плоть,
На тебя очень вяло смотрела…
Поскольку Борисовна общалась с ним в грубовато откровенном тоне, то и своё послание Кузьмич сочинил в том же духе, надеясь, что женщина обидеться не должна. Передав листок дежурной смене, с тем чтобы они его вручили адресату на следующий день, Кузьмич откровенно заскучал. Писать не хотелось, вставать нельзя, а вот желание курить становилось невозможно навязчивым. После операции прошло, каких-то шесть часов, он продолжал лежать под простынею голый, лишь правое бедро было одето в тугую повязку. Левой ногой он стянул со спинки кровати свои трусы, и после больших усилий ему удалось кое-как натянуть на себя исподнее. Следующее, что он сделал, это осторожно опустил перебинтованную ногу с кровати, стараясь её не сгибать. Подписку, что он давал в кабинете лечащего врача о соблюдении правил послеоперационного периода, он решил проигнорировать. Опираясь на соседние спинки кроватей, стул и стол, Кузьмич добрался до окна и распахнул его. Соседи по палате, кто с пониманием, а кто и с осуждением наблюдали за ним:
- Ничего мужики, вы от дыма не умрёте, а мне уж невтерпёж.
Выкурив сигарету, Кузьмич с лёгким головокружением добрался назад до своей кровати и блаженно вздохнул:
- Ничего, жить можно, безвыходных положений не бывает.
Дурной пример заразителен, вслед за Кузьмичём ещё двое больных покурили у окна, но на беду в палату вошла молоденькая сестричка. В её обязанности входило опорожнение уток с мочой. Почуяв табачный дым, она подбоченилась и заявила:
- Курить в палате категорически запрещается, а раз вы такие нетерпеливые, то и выносить я ваши судна не буду, прыгайте сами. Ещё раз замечу, что курите – доложу врачу.
Так палата лишилась привилегии по уходу, дело в том, что количество мочи зависело от выпитой жидкости, каждому больному предписывалось употребить два литра воды, которую и покупали в торговых павильонах по рекомендации врачей. Очистка организма от введённого в него красящего вещества, осуществлялась водой в пластиковых бутылках с названием «Родниковая», по вкусу она ничем не отличалась от воды из крана в больничной палате.
Утро следующего дня началось для Кузьмича с того, что он самостоятельно избавился от бинтов перетягивающих его бедро. Осуществив эту процедуру при помощи ножниц, Кузьмич осмотрел результаты вскрытия своей вены и остался доволен, всего две небольшие отметины от шприца. Медицинский персонал был занят тем, что готовил необходимые документы для выписки больных. Была пятница, а впереди два дня выходных. Видимо по этому как такового утреннего обхода врачей не было. Все были заняты своими делами, в том числе и больные. А у больных, какие дела? Телефонные разговоры с родными и знакомыми, ожидание обеда, экскурсии в подвальное помещение в курительную комнату. Вот и все развлечения.
Ближе к завершению рабочего дня, часа в четыре, в палату вошёл медбрат и ошарашил Кузьмича новостью:
- У вас проблемы с выпиской больничного листа, мы не можем его заполнить…
- Что чернила кончились? – Недоумённо поинтересовался Кузьмич!
- Не могу знать точно, в чём проблема, но, по всей видимости, вам придётся пробыть у нас до понедельника. Если у вас есть знакомые в городе, то вы можете побыть у них. Или проводите время в больнице, это на ваше усмотрение.
Посмотрев на часы и оценив ситуацию, Кузьмич понял, что идти разбираться уже нет смысла. После работы с ним никто не будет заниматься, больничные листы сейчас новой формы, от руки они не заполняются, а компьютеры наверно зависли…
Так и Кузьмич завис на целых два дня в краевом сибирском центре, без денег, без настроения. Хорошо, что не попросили очистить помещение, всё хоть крыша над головой….
Были бы деньги у Платона Кузьмича, он бы для сравнения сходил в платное медицинское учреждение. Как там к больным относятся? Как по телевизору показывают? Да, неплохо «спытать» бы, Господином, что б хоть разик за всю жизнь назвали…
НЕТ МОМЕНТОВ
Памяти Бориса Михайловича Петрова
Платон Кузьмич с увлечением читал толстенный альманах краевого издательства, где был опубликован и его рассказ. Свой-то он знал наизусть, ознакамливался с творчеством других авторов, надо же знать, что люди пишут.
Знающие и понимающие товарищи по перу, почитав творения Кузьмича, дали ему совет не писать стихов, а налегать на прозу, она, мол, у тебя Кузьмич интересней. А один из главных редакторов уважаемого издательства прямо так и сказал, причём не за бутылкой водки, а по интернету:
- Тебе Кузьмич, родись ты лет на десять раньше – цены бы не было, партия за такие опусы деньги платила. А сейчас лучше выключи свой граммофон со стихами и пиши сочинения как в школе на вольные темы. Авось будет толк.
Кузьмич согласился. Действительно, образования литературного нет, что у него? Техникум по гавну и пару, то бишь по водоснабжению и канализации. Писать начал от скуки в 34 года, и то считай по принуждению – ностальгия замучила, да по жене соскучился. Он в то время находился за рубежом на военном объекте, занимался строительством. Почта прилетала самолётом раз в неделю и пилоты, экономя время и горючее, просто сбрасывали вещь мешки с письмами на полуостров. Вот тогда-то Кузьмич и получил то заветное письмо от жены, с чего и началась эта зараза - писанина. В письме было вложена небольшая страничка районной газеты, где скромно в уголочке разместились стишки Кузьмича. Он, страдая по женщинам, писал письма в стихах, а жена – баба дура, возьми и отнеси его личные послания в редакцию. Вот с тех пор и началось, стишки, песенки под гитару своего сочинения, из-за них Платона Кузьмича чуть было служба «молчи, молчи», то есть КГБ, не отправила домой назад в Норильск, откуда он вербовался, с «волчьим» билетом. Слишком уж Кузьмич под бутылочку «чамбура» - так они местную водку называли, откровенно сочинял и пел свои песни с политическим подтекстом. Времена смутные наступали. Борис «Гриву» поднимал, но «Горбач» ещё держался, и было пока не ясно, куда кривая страну выведет.
Так вот, читая теперь альманах, Кузьмич стихи пропускал, а налегал на прозу, а первым оказался писатель, журналист, который вспоминал былое, назвав их «Времена и моменты».
- Да какие уж сейчас моменты! – в сердцах воскликнул Кузьмич, сидя на полу в ванной комнате. Читал он ночью, чтобы не мешать своим домочадцам. Это уже линия, дурить народ на каждом шагу. Да, у автора были моменты, но он копал глубже, начиная с конца шестидесятых, а пожил бы тот же В.П. Астафьев в наши годы? Спился бы, с ума сошёл или повесился. Говорят, неравнодушный писатель был к чужим страданиям. Ну и что? Возмущался, писал, критиковал, благо не посадили как других деятелей от пера, может связи были повыше, революцию же не сделал? Вот Кузьмича замполит с полуострова, почему не выселил? Да потому, что удалось ему выпивать с ним в одной компании, а там «сухой закон», пили, что называется «под одеялом», закрыв входную дверь и занавесив шторы. Пожурил для порядка – мол, работа у меня такая, припрячь свои тетрадки от греха подальше. Сейчас дали гласность, свободу, хоть подавись этой свободой, а жрать то нечего, вернее всё есть, но купить не за что. Те рубли, что мы получаем в виде пенсии или пособия, уходят на лекарства, да на оплату коммунальных услуг. Не выкупишь лекарства – помрёшь, не оплатишь коммуналку – будешь жить на улице, в лучшем случае в подвал дома пустят и то не легально, а по доброте знакомых людей, сколько уже таких бездомных по мусоркам ходят, хлеб, выискивая, да отходы разного производства.
Когда стихи Кузьмича в районном альманахе опубликовали, в них он осмелился критиковать самого президента, то он ночами не спал, всё думал, что подписал себе приговор сам. Он же был членом руководящей и направляющей партии, а тут такая критика. Так его даже на собрание не вызвали, не пропесочили мозги. Более того, когда он, сменив квартиру, вставал на учёт по месту жительства в партячейку, то её председатель, миленькая такая фифочка, сказала, что партбилет у него старый, сейчас надо новый – пластиковый, заказывают они их аж в самой столице. А на какой чёрт, извините меня, тратить такие деньги, если его вот уже год не вызывают ни на одно партийное собрание? Где он может высказать своё мнение? Жене на кухне днём или ночью унитазу? До сих пор валяется у него в шкафу старый партбилет со значком, значит он Кузьмич, нужен просто как член, для счёта?
Ещё раз извините, но даже член нужен для выполнения определенных ему функций и обязанностей, а кому нужен Кузьмич со своей женой инвалидом, сыном алкашом и он сам без работы, так как до пенсии ещё целый год и его просто никуда не берут. Мы же в своей России, пока перестраивались, потеряли целое поколение молодых людей, которые работать не хотят, живут одним днём, пьют горькую и утро для них начинается со слов: - Мама, дай!
Конечно, теперь и Кузьмичу остаётся своё горе изливать лишь бумаге, революцию он не сделает, года и размах не тот. В.П. Астафьеву было проще, у него в Овсянке огород свой был, какой никакой огурец на зиму вырастить можно, да и с картошкой не помрёшь. Эх, Астафьев, наверно переворачиваешься, бедолага в гробу, а то вставай, вместе что-нибудь придумаем, а скорее я к тебе сам…
Сейчас что? Картоха не родит, землю испоганили, огород не заведёшь – бомжи обчистят, сиди вот в своём благоустроенном жилье и думай: - «Кому на Руси жить тяжело?» А сейчас и думать не надо, всё по телевизору покажут. Кому тяжело, а кому «Хрен по деревни…» Показывают всё откровенно, кто, сколько успел наворовать, кого посадили, а когда они воровали, что никто этого не видел? Да видели и говорили им наверно, да толку что, они же у власти, по всему выходит, что посадили их по причине того, что воровать стали много и вовремя не поделились своими доходами. Но, центральное телевидение начинает поднимать всю подноготную лишь у тех, кого уже с поста сняли с должности или у тех, кто за решёткой, а до этого видать нельзя пока правду говорить народу, а то жёлтой прессой назовут, а главное платить не будут хорошо.
Довелось лет шесть назад Кузьмичу поработать монтёром пути на железной дороге в краевом центре. Поехали с сыном от безвыходности найти приличный заработок у себя дома. Кузьмич поехал за сыном приглядеть, но и ему пришлось по шпалам бегать и кувалдой махать, забивая костыли в шпалы. Первым не выдержал Кузьмич, запил горькую и сбежал, следом вернулся и сын. Денег больших они не заработали не по причине того, что работали плохо, а по причине того, что были оформлены по договору временщиками, этим пользуются теперь все умные люди, кто водку не пьёт. Всегда можно нанять человека на работу, с неделю он повкалывает на тебя, а когда попросит денег на хлеб, можно дать ему немного и на водку. Пропьёт, не явится во время на работу, можно выгонять смело, больше не заплатив ни копейки, жаловаться ему куда идти? Сам виноват получается.
Так вот когда работаешь на железнодорожном пути, то, как правило, проходит две нитки дороги, и когда идёт вагонный состав, рабочим необходимо прекратить работу, сойти на насыпь, так сказать незапланированный перекур. Частенько Кузьмич, опираясь на свою кувалду, любовался на проходящие составы, гружённые нашим Сибирским лесом. Куда? Да в Китай продаем! – поясняли сведущие в этом люди.
- Надо же, у нас работы нет, а мы китайцам лес продаём, я что, разве я сам не смог бы распилить эту древесину, сложить, высушить и отдать в дальнейшую переработку?
- Ничего ты Кузьмич не понимаешь в коммерции, продать это быстрее денежки в карман налом положить, а лес у нас ещё есть пока…
- Вот именно пока! Растаскивают наши ресурсы, это же когда новый лес вырастит? Молодые уже не дождутся, а что они продавать будут. Души свои? Многие уже продали, наркоте, да бутылки.
Вот тебе и времена, нет даже моментов, есть сплошная линия, на которую мы смотрим, а перешагнуть боимся.
КУЛЬТОГРАДЫ
Платон Кузьмич всё больше и больше погружался в творчество прозы Петрова Бориса Михайловича. Надо же! – размышлял непризнанный поэт, но дибютант-прозаик, так его представил редакционный совет одного из толстенных, а главное уважаемых в крае журналов. Вот этот журнал и читал Кузьмич.
- У Петрова прозы на 67 страниц напечатано, по главам и подразделам, все стороны жизни отражены, и на всё у него своё суждение своё мировоззрение. Какой умный мужик был, в декабре годовщина, как помер, а жаль. Встретиться, поговорить с таким писателем, было бы полезно. Пишет интересно – читается легко, вот так бы научится, но тут не только талант нужен, нужны знания. Да и помотался мужик по стране изрядно, жизнь повидал.
Кузьмич тоже не сидел на одном месте, потрепала и его жизнь, помнится еще, когда ни одной строчки не написал, занесло его в деревню Овсянка, по пути было, в Балахтинский район ехал. Проехал по деревенским улочкам, музей усадьбу со стороны посмотрел великого русского писателя Виктора Петровича Астафьева. Взгляд ни за что не зацепился, что тут привлекало писателя, что вдохновляло? Енисей, как Енисей, несёт свои воды по берегам заросших густым лесом, в лесу вроде тоже ничего особенного, веками стоял и ещё стоять будет. Природа Кузьмича не вдохновляла. Всё это возможно от того, что сам-то Кузьмич видел мир другими глазами. Ещё пацаном поступив в железнодорожный техникум, он год проучился на факультете электротягового хозяйства, и лишь когда на втором курсе дело дошло до изучения спецпредметов, понял, что с ним что-то не то! Он путал цвета светофоров на картинках в учебниках. Пришлось сходить к врачу, тут-то и выяснилось, что Кузьмич по зрению дальтоник. Эта болезнь как в подарок передаётся по наследству, и вылечить её нельзя, хотя отец Кузьмича всю жизнь проработал на железной дороге, как же так?
- Возможно от деда или прадеда, - объяснил врач, сейчас попробуй, узнай. Пришлось Кузьмичу переводиться на другой факультет «ВиК» - водоснабжение и канализация. Специалист по нечистотам, так Кузьмич стал себя называть, и получается, всю сознательную жизнь занимался разгребанием грязи. В прямом и переносном смысле.
В конечном итоге писатель, он тот же сантехник, все в дерьме ковыряется, выискивая правду жизни. А раз природа Кузьмича не вдохновляла, он и начал писать сразу о смысле жизни, правду искать, а это не всем, а скорее всего никому его правда была не нужна. У нас сейчас у каждого своя, правда, в такое время живём.
Вот Астафьев! Что ему было не критиковать культработников, которые погибали от водки. Сам-то он к этому времени лауреатом был Государственной премии, две квартиры в Красноярске, дача в Овсянке, хоть кого критикуй! Фронтовик, на пенсии, писатель знаменитый, он бы сейчас попробовал. У нас на местах критику не любят, покритикуй кого в открытую, вообще из дерьма не вылезешь. Это по телевизору всё гладко и интересно, правительство нам свои предложения по улучшению жизни рассказывает, мы радуемся, надеемся. А пока до нас эти предложения доходят, в магазинах давно уже ценники переписали. Вот тебе и улучшение жизни.
Взять Кузьмича, начинающий прозаик-дебютант! Это в его-то 56 лет, помирать пора, а он начинающий, до пенсии какой-то год, а прожить надо! Пишет, а публиковать никто не хочет, деньги нужны, а где их взять? На лекарство по родственникам сшибают с женой инвалидом. Вот и получается, жена на двух работах в магазинах подрабатывает, хотя должна сидеть дома, щи готовить, а его даже в сторожа и дворники не берут:
- А зачем вы нам мужчина пенсионного возраста? Вас возьми на работу, а вы сразу на больничный пойдёте!
Любой чинуша от власти над ним куражится, дать денег или не дать…
Частники от жадности давятся, сами пируют как бояре с цыганами, а попросишь денег на книжку, смотрят на тебя, как на прокажённого.
«Культограды» - это люди, которые по своей должности должны помогать таким как Кузьмич, с ними вообще обхохочешься. Им бы за свои кресла удержаться, поэтому пишут они только отчёты, четыре строки в частушку не сложат, поэтому кланяться перед ними противно. Водку не пьют, взятки не берут, но и помогать не очень-то торопятся. Они же работают за зарплату, день прошел и ладно, быстрее домой. Помнится, организовывал отдел культуры выездные мероприятия по деревням и сёлам района. Время мероприятий выбирали рабочее, кому из культоградов охота работать в выходной день или после работы? Приезжали в деревню в дом культуры, а зал-то пустой почти, все кому это интересно – на работе. Приведут как под конвоем школьников, да местные алкаши соберутся. Выступать со сцены трудно, когда тебя слушают по принуждению, школьники шумят, алкаши орут прямо из зала:
- Песни давай, мы, что пришли ваши байки слушать? Вот так-то! Зато галочка в отчёте есть – провели мероприятие. Возможно, кому-то непонятно почему «Культограды»? Да всё просто. Раньше были градоначальники – это сейчас как глава города, а культограды – это начальники по культуре, специалисты по работе при администрации. Каких только названий для своих должностей они не придумали, а толку от них – ноль, вот и прозвал Кузьмич таких работников «культоградами».
Платон Кузьмич с увлечением читал Петрова дальше, и чем больше он читал, тем больше тот ему нравился своей правдой. Вот писатель сетует на засилье великого русского языка иностранными словечками, а вот пытается дать определение слову «халява». Да, что его определять, мы этому слову дать объяснение не можем, зато как научились им пользоваться. Оно такое сладенькое это слово, если произнести на распев «Ха-ля-ва!». Вот совсем свежий случай, напечатали статью Кузьмича в местной газетёнке, редакция рядом, что не занести материал на «Флешке». Пусть матери порадуются стишкам к своему празднику «День матери России», а кто порадуется и за Кузьмича, в ней он сам себя похвалил, хотя по должности – это должны были сделать те же культограды. В день, когда газета должна была появиться в ближайшем магазине, она не была выложена на прилавок. Пришлось Кузьмичу вновь зайти в редакцию, попросить газету, заодно отдать ещё материал на злободневную тему. Девушка редактор своими глазками-лупками в очёчечках, новую статью приняла, а за газетку, пожалуйста, через бухгалтерию нужно заплатить шесть рублей…
Шесть рублей не жалко, не велики деньги, но до того обидно стало Кузьмичу, вышел с газеткой в руках на улицу, нервно закурил, ощущение было такое, будто пощёчину дали или плюнули в лицо. Он писал ночью, думал, как увлечь читателя, а с него же за это деньги берут! Вот что значит слово «Халява!». Получается, что при коммунистах СМИ были под контролем, и было интересно писать, газетку прочтёшь, а через три дня уведомление приходит, зайдите уважаемый на почту, получите денежный перевод.
Вздохнул Платон Кузьмич, прочитал написанное, отпечатал на принтере, чтоб сохранилось, и положил, в стол.
- Нет, такую вещь пока печатать нельзя, ему через два часа ехать к руководителю культоградов, денег на очередное мероприятие просить. А если дать это прочитать, то, пожалуй, не только денег не даст, а потом неприятностей не оберешься.
Не пришло ещё время Кузьмича, подождать надо….
МОЙ ПАПА - ЛУЧШИЙ!
Мне всего четыре годика, осталось до той поры, когда я стану вровень со своим папой.
Он у меня лучший из всех пап, я многому у него научился. А он многое, что умел. Умел налаживать контакты с начальством, чтобы его не ругали. Бывало, что надо срочно ехать в поездку на паровозе, а он не в «форме». Вернее форму с фуражкой он мог одеть, но жёванный лавровый лист, вызывал лишь невкусную отрыжку, и у него от этого сильно болела голова. Тогда мама брала трёхлитровую банку невкусной, вонючей воды, которая называлась самогонкой, обкладывала её колечками колбасы, чтобы не так заметно было, и уходила к тётям в «вызывалку». Колбасы у нас в то время было завались…, мама работала на мясокомбинате в колбасном цехе.
Вызывалка - это машина, которая ездила по нашим пыльным улицам железнодорожной станции, и тетенька развозила бумажки всем дяденькам, кто работал на железной дороге. В бумажке, которую привозила тётя, было написано время явки на работу. Это означало, что папа уезжал в «поездку». Мобильников в то время не было. Большие, чёрные телефоны появились гораздо позже, одним номером пользовалось два, три дома, у нас было три звонка. Телефоны установили не всем, а кто хорошо работал. Мой папа хорошо работал на паровозе, он вначале уголь «кидал», а потом его повысили, и он только на свисток нажимал.
Баловаться телефоном очень интересно. Если поднять просто трубку, то из неё слышался женский голос. Тётенька называла свой номер, я однажды взял и сказал ей такое, о чём писать даже сейчас нельзя, а в то время стыдно было даже думать о том, что я сказал. Были «разборки», но я не сознался в своей «шалости», потому что уже понимал, о невозможности установить истину, на линии, же было три семьи, и в каждой жили ребятишки.
Когда мама возвращалась с пустой сумкой, то папа вновь ложился спать, потому что раньше пьяным или с запахом ездить не разрешалось. Дисциплина была строгая, и все боялись парткома где «песочили». Это наверно сильно больно, потому, что когда мама узнала, что папа ходит в гости к чужой тети, то сильно кричала на него и грозилась принять меры. А папа стоял на коленях и просил её:
- Только в партком не ходи, я больше не буду…
А ещё мой папа построил дом большой, где мы все жили. Он всё умел сам делать из досок, которые они с мамой привозили ночью на мотоцикле «Ковровец», люльки у мотоцикла не было, поэтому ноги у мамы были всегда синими и наверно болели, но она их растирала вонючей самогонкой и завязывала на ночь тёплой шалью. Стесняясь синевы ног, мама не ходила в общественную баню на станцию, поэтому одновременно папа строил вместе с домом и свою баню.
Помогали папе дяденьки только брёвна сложить. Точно не знаю, чего не хватило, толи одного бревна толи одной бутылки водки, но старший строитель сказал папе, что его дом «гудеть» будет. Когда дом построили, и мы стали в нём жить, то он точно загудел зимой. По ночам, когда поднимался ветер, с одной стены от огорода слышалось завывание. Иногда это было весёлое посвистывание, а иногда и страшное. Пришлось папе обшивать весь дом летом маленькими дощечками. У мамы от них ноги не болели, а я с той поры научился хорошо забивать гвозди. Когда дом обшивали, тогда папа и обнаружил в двух углах стены, спрятанные пустые бутылки. Это дяди строители пошутили, когда папа отказался наполнить опустошённые на столе бутылки водкой.
Другие дяди тоже шутили, но по-другому. Папа к осени пригласил весёлую бригаду сантехников, и когда они работали, он водки не жалел. С шутками и прибаутками, отчего мама краснела, а меня выпроваживали на улицу, весёлые дяденьки навешали по всему дому, под каждым окном много чугунных батарей. Соединили их трубами и подвели две штуки к кирпичной печке, которую мы топили сами дровами и углём. На этих трубах мы позже всегда сушили валенки и носки. Когда испытывали новую систему, то вода в баке возле печки весело булькала, а трубы и радиаторы потрескивали на разные голоса, как птички в нашем садике на ранетки. Дяди водопроводчики папу успокоили, сказав, что это так и надо. Пока оборудование всё новое в системе, идёт притирка и обкатка, и попросили ещё обмывки.
Развозил папа специалистов на мотоцикле в люльке, у нас появился к этому времени большой мотоцикл «Днепр» – сами они уходить не хотели, да и не могли. Самый старший дяденька, которого все уважительно называли «сварным» пообещал прийти через неделю и всё проверить. Там, где он варил трубы, во многих местах капала водичка, но сварной приказал маме нарвать тряпочек, пропитать их солью, тогда «всё затянется». Ещё маме наказали, чтобы та не забывала подливать воду в бачёк возле печки.
Через неделю водопроводчики не пришли. Не пришли они и через месяц, а там уж и холода наступили, снег выпал. Мама стала больше топить углём, батареи также весело потрескивали и даже стреляли. Было страшновато, но интересно, я приглашал домой ребят и мы играли в войну.
Маме приходилось каждую неделю белить белой известкой печь и потолок на кухне. Печка сильно дымила, а пар из бака, куда подливали воду покрывал капельками воды потолок и даже стены. Наконец маме это надоело, и она упросила папу изготовить крышку на бачок. Папа иногда маму слушал, но на этот раз он наверно её плохо услышал и принёс крышку с резьбой. Правда стрельба утихла, и пара больше не было.
Мама была вечером очень рада, приготовила вкусный ужин и хорошо папу угостила водкой за старание и заботу.
Утром папа уехал в гости на «свежину», а мама растопила печку вначале дровами, потом засыпала два ведра угля, и мы с ней пошли в магазин. Продавали разную крупу по талонам. Мы долго стояли в очереди. Возвращались домой радостные, нагруженные наволочками от подушек, в которых были вкусные крупы. Поднявшись на горочку, откуда уже было близко до дома, мы увидели, что наш дом стал похож на баню, которую топят сильно, а когда становится очень жарко – открывают двери.
Бегом, я и мама, скользя валенками с горы, запыхавшись остановились у своей ограды. Пар валил из разбитых окон, они вместе с рамами валялись на снегу. Открыв двери нашей избы, мы обнаружили развороченную кирпичную печку, лопнувшие трубы и радиаторы. Из них хлестала горячая вода, потихоньку заливая голубенькие огоньки от угля. Разор был, как в военном кино показывали. На побелённых недавно белой извёсткой стенах, красовались бурые грязные пятна, пар вперемежку с инеем от мороза не давал разглядеть дальше моего носа, обвязанного тёплым шарфом заботливой рукой моей мамы. Она бросилась тушить ещё оставшиеся угольки, чтобы не случилось пожара.
Хорошо, что мой папа как всегда появился вовремя и проявил смекалку. Другой бы папа растерялся, но мой самый лучший папа, поэтому он быстро обделал выбитые окна целлофаном, чтобы не было в доме холодного ветра, и бегом умчался в депо. Вскоре он вернулся с метровой асбестовой трубой, на которой была намотана проволока.
- Этот «козёл» нас спасёт на первое время! Объяснил нам папа и правила пользования козлом. Его надо было подключать в электрическую розетку и не подходить близко. Проволока вокруг трубы была намотана толстой спиралью, от её света глаза щурились и текли слёзы – это если долго смотреть. Но зато, какой вкусный получался кусочек хлеба, если его осторожно положить на раскаленную трубу….
А ещё мой папа лучше всех умел играть на гармошке и баяне. Когда были праздники, то народу собиралось гулять много. Соседи несли закуску и выпивку – это называлось складчина. В ограде ставили столы, а плясать выходили на улицу. Папа играл и играл, только редко закусывал, играл даже тогда, когда мужики начинали биться между собой. Тётеньки их разнимали, а мама садилась рядом с папой, обнимала его, и он продолжал играть. А потом начинали песни петь и даже плакать. Я так думаю, что плакали от папиной игры, потому что все его хвалили и подносили водки или пива. Пиво всегда покупали в большой деревянной бочке. Самое интересное было в тот момент, когда выбивали пробку, все радовались, когда она «стреляла», это означало, что пиво не «женённое». Потом все пробовали, крякали и вели степенные «бархатные» разговоры.
Я многому научился у папы. В чём-то даже превзошёл. Когда мне надо решить вопрос с начальством в выгодную для меня сторону, я умею это делать. Умею убедить, доказать или выпросить положительное для себя решение.
Как и папа, я умею играть на баяне, но ещё и на гитаре. Сочиняю стихи, песни и даже сам их пою.
Дома любые ремонтные работы я делаю сам, за это меня женщины уважают и возможно даже любят, именно поэтому жён у меня было много, а у папы только две. Только вот с детишками я сплоховал, папа после себя оставил двух сыновей, а у меня никого не остаётся…
Я, как и папа могу много выпить спиртного, с детских лет пристрастился к табаку, а папа вообще не курил.
Так вот совсем немного пройдёт ещё времени и мне будет столько же лет, сколько было папе – когда его не стало…. Говорят, что он рано умер, потому что весёлым был. А разве от веселья умирают?
ДОСКА ПОЧЁТА
Можно сказать, что в Бога Нина Николаевна не верила. Не то чтобы совсем отрицала, но за всю свою восьмидесятилетнюю жизнь она не знала ни одной молитвы. Когда приходилось креститься, то постоянно сомневалась. Как правильно? Слева направо или наоборот? Однажды бабушка решила исправить свою дальнейшую судьбу, жить по Божеским законам, то есть по справедливости. Что послужило поводом - это одной ей известно. Возможно, подумала о том, что пришла пора грехи замаливать перед встречей с Всевышним?
Вначале она познакомилась с матушкой. Природная хитрость и жизненный опыт подсказали, что вначале нужно что-нибудь предложить, а затем уже просить:
- Матушка Ольга, я вот живу рядышком и по мере сил хотела бы помогать Божьему делу. В молодости я хорошо шила, у меня дома швейная машинка, которой цены нет, так хорошо она шьёт – в Германии сделана.
Церковь на то она и церковь, от помощи там не принято отказываться. Матушка предложила Николаевне сшить чехлы на тумбы, на которых расставлялись иконы святых, материал выдала и даже нитки. Из всех святых Нина Николаевна знала самого Боженьку и Николая-чудотворца, который всегда ей помогал, и именно к нему она всегда обращалась в трудную минуту. Во время их разговора подошёл и настоятель церкви Павел Сергеевич. «Поп»,- так про себя всегда Николаевна называла служителей в рясах, не разбираясь в церковных чинах. Если в рясе и красиво одет – значит, поп. Осенив старушку крестом и дав поцеловать руку, батюшка пригласил Николаевну посещать службы.
Сшить чехлы для опытной портнихи большого труда не составило, а вот от посещения церковных молебнов пришлось отказаться. Стоять полдня на ногах, кланяться, осеняя себя крестом, было совсем невмоготу. И прежде чем совсем перестать ходить в церковь, Нина Николаевна, улучив момент, подошла к батюшке и упросила его прийти к ней домой освятить квартиру.
Знакомство с матушкой и батюшкой Николаевне не принесло дивидендов. За свою работу поп попросил тысячу рублей. Пришлось Николаевне извиниться, зайти в туалет и там, в уединении, трясущими руками отслюнявить в потаённом карманчике нужную купюру. В глубине души она всё же надеялась, что батюшка свою работу сделает бесплатно…
За чехлы же она не потребовала оплаты!
Ан, нет, поп есть поп, он своё не упустит…
2
Поселил её сын в благоустроенной однокомнатной квартире со всеми положенными удобствами. Вода в доме и горячая, и холодная, туалет в коридорчике, кухня большая. На кухне она и спала на топчане, купленном в магазине. Батареи отопления нарастили дополнительными секциями, и в хате стало жарко. Иногда Николаевна выходила на балкон подышать свежим воздухом и послушать мелодичные переливы церковных колоколов, доносящихся с часовни. Особенно красиво они звучали по церковным праздникам и в дни служб. Городская православная церковь была совсем рядом, в пяти минутах ходьбы.
Освятить жильё ей посоветовали подружки, такие же одинокие две бабули, одна жила рядом дверь в дверь, другая этажом ниже. Ранее, лет шесть назад в квартире, где сейчас жила Николаевна, проживала бабка Лукерья. Тоже одинокая женщина, вдобавок она была вообще одинокой, считай круглой сиротой, даже дальних родственников рядом не было.
Квартиру Лукерья приватизировала, пенсию хорошую заработала, так вот и жила одна, пока не состарилась. С возрастом видимо от одиночества Лукерья совсем ополоумела, стала привечать цыган, они к ней в гости часто захаживали, даже ночевали иногда. Предупреждали её соседки, что дружба с цыганами до добра не доведёт. Так и случилось. Однажды весь подъезд проснулся от шума и дыма, случился пожар в Лукерьеной квартире. Квартира выгорела полностью, нашли хозяйку пожарные на диване. Как определила милиция, её убили, а затем подожги.
Никто Лукерью не отпевал, не сидел у гроба в ночь прощания. После похорон коммунальщики двери закрыли кое-как, замок навесной повесили, а ключ соседке отдали для присмотра.
Так квартира и стояла брошенная, выгоревшая. Наследники так и не объявились.
Сын Николаевны в своё время похлопотал перед городским начальством, вот ему и предложили квартиру отремонтировать и жить. Придали жилью служебный статус и выдали разрешение даже на прописку, правда, временную. Пока работаешь в ЖКХ, можно жить. Условие одно – вовремя оплачивать коммунальные услуги. Вот Николаевна на старости лет и проживала почитай одна. Непутёвый сынок всё с бабами своими разобраться не мог, то с одной поживет, то с другой. Промотал, паршивец, всё нажитое, детей не завел за свои полста лет, вот и кобенится до сих пор. Правда, навещал мать регулярно, на обеды приходил, ну а мать есть мать, помогала непутёвому сыну как могла. Младшенький же, его всегда жалко.
Николаевне было жутковато спать по ночам, а все свои хвори и недомогания она связывала с тем, что плохо спит. Спать мешал дух покойницы: то стены трещали, то шторы шевелились.… Это бывшая хозяйка мается, бывшая жиличка неприкаянная…, так казалось Николаевне.
После выполнения обряда освещения, всё стабилизировалось в душе Николаевны. Вроде и аппетит прибавился, и спать спокойней стало. Тысячу денег вначале сильно жалко было, но потом противоречивый дух Николаевны успокоился.
- Нет! Не зря деньги потрачены, здоровье – дороже!
3
Недалеко от дома Николаевны, а располагался он в самом центре города, оборудовали сквер, клубы засадили цветами, уложили брусчаткой дорожки, установили памятник солдатам, погибшим в Афганистане и Чечне. Расположившись на удобных лавочках, Николаевна часто отдыхала здесь, возвращаясь из своих походов по магазинам.
В хорошую погоду, когда сидеть надоедало, Нина Николаевна не спешила домой, а прогуливалась и рассматривала фотографии людей различных возрастов и профессий. Эти цветные фотографии располагались на районной Доске почёта, которую тоже совсем недавно установили рядышком со сквером памяти.
«Да, - думала старуха. - Всю жизнь я горбатилась для людей, обшивала, одевала женщин, а иногда и мужиков. Затем в кафе на станции варила обеды и кормила. А сколько тонн колбасы пришлось перекидывать за смену, стоя в резиновых сапогах в холодных цехах мясокомбината. К концу работы приходилось водой ноги обливать, чтобы снять обувь, чулки и носки примерзали в сапогах. Когда со здоровьем хуже стало, детишек охраняла в детском садике, двор мела, полы мыла, а уважения, получается, не заработала.… Вон, какие расфуфыренные бабы на карточках висят, а они ведь ещё работают, а приди к ним за какой-нибудь справкой, не достоишься, а то вообще рыло воротят, разговаривать не хотят по-доброму. Обидно.…А туда же на Доску почёта, небось, начальству подмазывают, вот их и навешали молодых ещё для красоты….»
Так порасуждав, Николаевна расстроенная, но отдохнувшая уходила домой.
Любила старая женщина вспоминать молодость, перебирая свои фотографии дома. Последние четыре года перед пенсией она отработала на Севере в городе Норильске. Жила у сына, а работала в ателье швеёй, оттого и зрение ослабло, и слух. Сильно там швейные машинки грохотали, но зато её уважали, даже путёвку бесплатную однажды дали на курорт, на Чёрное море.
Заработала Николаевна пенсию, считая дни добровольной ссылки, и вернулась на Родину, а её теперь даже узнавать перестали.
Была у нее и самая любимая фотография, там она, сорокалетняя с золотым зубом, с красивой причёской, загадочно улыбалась…
Фотография была цветная, но небольшого размера.
Однажды во время обеда, когда сын сытно отвалился от стола, она завела разговор:
- Сынок, у тебя на работе всякая техника есть, ты мне сделай вот эту фотографию в два раза больше, я хочу в рамку вставить. А то помру, ты фотографию потеряешь, а портрет вряд ли выкинешь.
Не любил сын её разговоры о смерти, но мать уважил, через неделю, принёс её заказ и даже в рамку вставил под стекло.
- Говори мать, куда гвоздь забить?
- Не надо его вешать, пускай на комодике стоит, там и твоя фотография. Я же с тобой разговариваю, когда ты долго не приходишь. Всё одна и одна, вот и беседую с тобой, – с печалью в голосе и со слезами на глазах прошептала Николаевна.
4
Дней пять фотография красовалась на комоде рядом с фотографией сыновей, а потом исчезла. На вопрос сына, где портрет, мать смущённо отговорилась, что убрала пока, чтобы стекло не разбить. Однажды, накрыв стол к обеду, она беспокойно поглядывала на часы. Сын сильно запаздывал. Появился он на два часа позже положенного очень сердитый и с порога начал отчитывать мать:
- Мама, ты иногда думай, что делаешь! Меня сейчас вызывали в полицию, где показали интересный видеофильм, а затем полчаса меня отчитывал глава города за те безобразия, что ты учинила ночью возле Доски почёта. Тебя он вызывать не стал, учитывая возраст, а меня муштровал как мальчишку.
Дело, которое полиция охарактеризовала как административное правонарушение, вёл пожилой следователь. Он составил протокол, но потом, выслушав объяснение сына обвиняемой, долго смеялся и пожалел старушку.
Оказывается, полюбовавшись своим портретом дома, Николаевна решила себя и людям показать. На районной Доске почёта пустовало три места без фотографий. Рамочки, в которые вставлялись фото, были прикреплены шурупами, их можно было выкрутить обыкновенной отвёрткой. Ночью в очередной раз, когда Николаевне не спалось, она вооружилась инструментом, взяла фотографию, пришла на центральную улицу. Шурупы выкрутились легко, и фотография свободно поместилась в одно из свободных окошечек. Сделав, как ей казалось, хорошее дело, наградив себя за долгие годы труда на благо города и района, Николаевна успокоенная пошла домой спать.
Утром, наспех позавтракав, она вышла на улицу, подошла к Доске почёта и с удовлетворением отметила, что выглядит не хуже других, а, пожалуй, даже лучше. Красавица!
Затем она уселась на лавочку напротив и стала наблюдать. Спешащие по своим делам люди возле Доски почёта не задерживались. Народу здесь было много лишь в день открытия этой самой доски да по праздникам, когда проходили общие гуляния. А теперь у людей глаз «замылился», и они даже не замечали, что в районе на одного заслуженного человека стало больше. Люди сновали мимо, не обращая на Доску почёта никакого внимания. Так продолжалось неделю.
Каждый день Николаевна ходила к Доске и любовалась своим портретом. Но однажды утром она заметила, что краешек фотографии высунулся из рамочки и норовит совсем выпасть. Наверное, ночью она плоховато шурупы закрутила. И не мудрено, ведь темно было, да и руки от страха тряслись, не слушались. Надо было исправлять положение. Кое-как, дождавшись ночи, Николаевна, взяв отвёртку и прихватив сынов фонарик, пошла, выравнивать своё изображение.
На этот раз на работу времени ушло больше. Пока открутила шурупы, потом закрутила, уже в конце этого занятия Николаевна услышала завывание сирены и шум приближающей машины. Испугавшись, что её застанут или увидят в неурочное время занимающую непонятно чем, Николаевна, пригнувшись, пробежала метров сорок и юркнула за одну из мемориальных плит на аллее славы. Там на постаментах висели венки, и её было не видно, правда, ложиться пришлось прямо на землю, уложенную холодной брусчаткой.
Подъехала дежурная машина полиции. Минут тридцать два милиционера с фонариками осматривали Доску почёта. Наконец они обнаружили подложную фотографию. Её опознать любому было не так уж и трудно, ибо никакой надписи под ней не было. Ребята фотографию сняли и уехали.
Откуда восьмидесятилетней старухе было знать, что, напротив, на здании администрации была установлена камера видеонаблюдения, и все её манипуляции возле Доски почёта были засняты на плёнку.
Так бы и пропала фотография Нины Николаевны, но в полиции в статистическом отделе работала пожилая женщина. Она-то и узнала портниху, которая ей в юности шила платье на выпускной вечер в школу. С трудом она вспомнила и фамилию портнихи. Через паспортный стол полиция и отыскала сына героини труда.
Над этим случаем смеялась вся полиция, ведь такого правонарушителя они встречали впервые. Фотографию вернули и попросили передать бабушке, чтобы та больше не безобразничала по ночам, а спала, здоровье крепче будет.
Обескураженная бабуля, чтобы как-то успокоить сына, вначале заплакала, а потом сквозь слёзы на неё смех напал: -
«А ничего, сынок, начальство не дураки, они же поняли, что я своим трудом заслужила, чтобы на меня люди посмотрели. Даже штрафу не дали! Вот и посмотрели люди, да и я перед смертью порадовалась. Я когда помру, ты эту фотографию, сынок, мне на памятник прикрепи. Что ни говори, а мамка у тебя красивая была».
На том и порешили.
«ВОЛЧЬЯ НОРА»
Ивану Лаврентьеву, комбайнёру крестьянского хозяйства «Берёзка»
Встретили меня хлеборобы на полевом стане надо сказать безразлично. Ну, подумаешь, новый сторож приехал! Им быстрей домой надо, отмыться, жёнам по хозяйству помочь, у кого оно есть, да поспать чуток. Вообще у каждого свои проблемы. Молодым – ещё поженихаться невтерпёж.… С раннего утра снова в поле, биться за урожай! Тем не менее, видно самый бойкий на язык, и как далее оказалось иногда жадный до работы парень по имени Иван, перед посадкой в машину успел меня предупредить:
- Ты сторож смотри осторожней, здесь волки ходят!
Зная, что в каждом коллективе над новичками любят подшучивать, я особого внимания его словам не предал. Бродячих собак по городу надо бояться, а с волками – договоримся.
Проводив хлеборобов, я навёл чистоту в дежурном вагончике. Тут, надо отметить, что с погодой в этом году не повезло, погожих дней выдалось мало, всё дожди, да дожди, поэтому грязи рабочие оставили предостаточно.
Растопил железную печурку, которая оказалась капризной «барышней», она коптила, когда ей захочется. Поужинал, и можно было приступить к главным обязанностям сторожа, то есть – поспать, но не тут-то было. Спать можно было с риском для жизни, печурка наводила на сомнения: - А смогу ли я проснуться…?
Хорошо в моём распоряжении были только дрова, дым от них разъедал глаза и пропитывал всего меня, и вагончик копотью, а если был бы уголь? Угар от угля очень опасен и это я знал с детства. Дрова приходилось подкидывать каждый час по два полешка, щели в вагончике вытягивали копоть и тепло. Вся ночь ушла на борьбу за комфортность. Приехал я на полевой стан с главной мыслью, необходимо было набраться новых впечатлений. Вдохновение, а значит и тяга к жизни, в последние пол года, покинули меня полностью.…
Подышать свежим воздухом я выходил в поле, приходилось заодно обходить и осматривать оставленную технику. Благо, что у меня был мощный фонарь. Всё ж мне доверили ответственное дело. Вспомнив про волков, я заодно ждал встречи с ними, но они не жаловали приходить в гости.
Дождавшись приезда бригады, я быстренько смотался домой. Мысль была одна: отмыться, отоспаться в чистом супружеском ложе, а не на грязных в мазуте телогрейках. Перед тем как покинуть вагончик, мне хорошего настроения предал тот же Иван, который зайдя в помещение, сразу произнёс:
- Мужики! А у нас вроде сторож путный появился, глядите-ка, чистоту навёл!
В следующую смену мужики вновь завели разговор о волках. По их словам получалось, что действительно, бродил волк одиночка за работающими комбайнами, когда им приходилось убирать хлеба в ночное время. Затем к
волку присоединились ещё несколько его сородичей. Они бродили по полю никого, не боясь, и подходили порой очень близко. Эту информацию до меня доносили многие молодые механизаторы, поэтому я не знал, верить им или нет. Приходилось слушать, ахать, от услышанного и возмущённо соглашаться:
- Надо же дожили, уже и волки обнаглели до придела!
Но на всякий случай стал брать с собой на дежурство охотничий нож и маленький топорик с удобной деревянной ручкой. Я знал, что шугануть хищников можно фонарём и просто шумом, ну кто его знает, что у волков на уме, тем более, если они в стае.… На всякий случай каждую смену я был настороже.
Всё же перетрусил я, как-то утром, и очень здорово! Вынося ведро с пустыми консервными банками и золой от печки, я заприметил недалеко островок не вспаханной земли, к нему и отправился. Посередине этого места, заросший уже осенней пожухлой травой, лежал брошенный видно с социалистических времён железо-бетонный блок внушительных размеров. Его то – хлеборобы и объезжали.
- Вот здесь я и устрою свою небольшую свалку, подумал я, приближаясь к самому блоку с мыслью о том, что об него можно и ведро выбить. Неожиданно моя левая нога по самое бедро провалилась, ведро отлетело в сторону, и я сам с трудом выбрался. Хорошо ногу не повредил.
На корточках я подобрался к этой хитрой ловушке, выщипал руками траву. Оказалась, что это нора, уходящая глубоко за камень. Копать такую загогулистую яму человеку не зачем, значит - это зверь.
- Вот тебе и волки! Пронеслось у меня в голове. Махнув ведром, я высыпал остатки нечистот прямо в нору и бегом побежал к вагончику. А вдруг она жилая….
Едва дождавшись хлеборобов, я тут же поделился с ними своими утренними приключениями. Тот же Иван, хитро улыбаясь, объяснил мне невежде, что волки в норах не живут, они устраивают лежбища, а нора, скорее всего лисья.
- Ты понаблюдай за ней, если лиса, или какой другой зверёк начнёт вытаскивать нечистоты из норы – значит она жилая, можно поставить петлю или капкан.
- Ну ладно подумал я без обиды, пусть будет один ноль в вашу пользу, будем считать, розыгрыш с волками удался. Ответное слово за мной, а то уважать старика не будут…
Приехав на очередную смену через сутки, я обнаружил, что ребята постарались и убрали хлеб со всего поля. Мой вагончик перетащили в другое место, где разбился точно такой же полевой стан. Те же комбайны, машины, прицепы, трактора, которые я принимал под охрану, только нора была далеко в другом месте.
Так я и не узнал «Кто в тереме живёт»…. И от этого стало немного грустно.
«ЦАРСКАЯ РЫБА»
Как-то в самый разгар жатвы заскочил в мой вагончик за чайком молодой паренёк. И чтобы оправдать своё отсутствие на работе, наливая чай, так, между прочим, спросил:
- А у Вас удочка есть? Следующее поле, а значит, и полевой стан будет на берегу озерка. Вдруг дождь, мы не приедем, а вы будите рыбалкой наслаждаться, время коротать.
Покупать удочку на день, два? Поле не большое, хлеб уберут быстро, а там вроде ближе к лесу поедим. Короче приобретать удочку было не охота, да и не имело смысла. Своими рыбацкими снастями я не обзавёлся, а просить у друзей и знакомых вроде не серьёзно. Всё ж, на какой никакой я, на работе, а не на рыбалке!
Каждую смену я записывал в свой журнал проходящие по дороге посторонние машины. Таково было указание начальства, а с ним, как известно не спорят. Всю неделю, как по расписанию, утром в восемь часов утра меня выносил на дорогу шум проезжающего автомобиля, а это совпадало с моим священным ритуалом, растапливать печку для приготовления утреннего кофе. «Таблетка» - УАЗ, так её окрестила шоферня. Эта «таблетка издевалась надо мной! Главное туда проедут и минут через десять назад, словно проверяя, спит сторож или нет, а мне приходилось бросать своё кофеварение и выходить на дорогу. Ну, как подосланные разведчики…
Решил я их проверить. Однажды вышел на дорогу заранее, раскинул руки и заставил остановиться:
- Мужики, выручайте, я здесь недавно и оплошал. Спички кончились, выручайте огоньком!
Надо сказать, что в этот день шёл дождь, и действительно приезда хлеборобов не предвиделась, поэтому мне поверили и подарили зажигалку. Взамен, правда, попросили угостить сигаретами, их было двое, по годам мне ровня, поэтому закурив, вначале поругали погоду, а затем разговорились. Оказалось, что это местные рабочие рыбного хозяйства. Они снимали снасти по отлову рыбного малька как раз из того озерка где мне предлагали заняться рыбалкой, крупной рыбы там не водилось. Малька выпускали в «Большое озеро» на вырост. Малёк был величиной с мой мизинец и даже на удочку не клевал.
Узнав от меня, что моё детство прошло на берегу «Большого озера» в деревни «Парная» и они знали почти всю мою родню, мы стали духовно ещё ближе. Расстались уже почти друзьями, выкурив по второй сигарете, поджигая их зажигалкой мне подаренной.
- Ну, молодёжь! Подумал я про своих механизаторов из бригады. Вновь решили старика разыграть…
В середине дня, когда на следующую смену погода установилась и жатва шла полным ходом, «таблетка» подкатила к моему вагончику и уже знакомые «рыбаки» рыбного хозяйства, попросили у меня жбан питьевой воды, своя у них кончилась, а до деревни ехать за ней специально было далековато. Вода не солярка, ей просто необходимо делиться во время работы, а бочка у меня в тот момент была почти полная. Взамен меня угостили двумя рыбинами, называется она «Пелядь» и считается самой вкусной рыбой в наших краях.
Когда наши хлеборобы собрались на обед, который привозили им в поле, я демонстративно на берёзовой чурке возле вагончика расстелил газету и принялся за чистку рыбы, приготавливая её к засолке. Собралась небольшая толпа любопытных. Тот же молодой любитель чая задал мне вопрос, который я уверен был у каждого на языке:
- Сторож сознавайся, что ты продал из нашего хозяйства и откуда у тебя такая рыба?
- С озера, откуда же ещё, ты же мне сам советовал взять удочку, только у меня свои хитрые снасти, и поставил я их с вечера. Вот результат!
Тут уже не выдержали мужчины постарше:
- Что за снасти расскажи, она же кроме как на сеть не идёт ни на что. Когда ты их успел поставить? Ты охранник или рыболов?
Пришлось рассмеяться и рассказать всю правду. Все удовлетворённые любопытные пошли обедать, мужики постарше дали совет как правильно солить рыбу, а кто помоложе всё же недоверчиво поглядывали на меня, кушая приготовленный им нанятой специально на время сбора урожая поварихой. Сегодня на обед был приготовлен вкусный борщ с солёным салом вприкуску, да гречневая каша с добротной котлетой.
- Эх, молодёжь, молодёжь, ворчал я про себя по стариковски, зря на обман, да на деньги жизнь меряете. Человеческие отношения ещё никто не отменял. Но в душе был доволен, что с шутками по счёту мы сравнялись. Удалось и мне их разыграть!
«Я, УЖЕ БОЛЬШЕ ЧЕМ КУЛАК…»
1
В народе говорят, что к хорошему привыкаешь быстро, а ещё есть поговорка, что хорошо начинается, то кончается плохо! Такая же судьба была приготовлена и нашему Платону Кузьмичу. Неприятности начались с того, что выйдя на пенсию, он, ещё пользуясь старыми связями, держался на основной работе. Там ему правда зарплату сразу урезали, недвусмысленно дав понять, что дойдёт очередь и до увольнения, ибо на работе надо работать, а не книжки писать. С этим пришлось согласиться, ибо закон есть закон, но когда ему в приватной беседе с новым руководителем было заявлено, что причина для увольнения всегда найдётся….
Тут уже надо было думать серьёзно, поэтому дождавшись наступления холодов, он сам написал заявление об уходе по собственному желанию.
Всё бы ничего, но поступил он по своей закоренелой привычки бесшабашно, и чисто по-русски. Явился с заявлением в кабинет начальника, изрядно приняв на грудь для храбрости. Тут уже пришлось испытать и унижение. С его небольшого кабинетчика начальник самолично выкидывал все книги творческого объединения литераторов района. Кузьмич тянул эту общественную организацию уже восемь лет, выпрашивая деньги на книгопечатание у всевозможных спонсоров, сам не получая ни копейки. Платон Кузьмич собирал книги на корточках, ползая на коленках по грязному полу. Затем сложив свой бесценный груз в принесённые картонные коробки из ближайшего магазина, Кузьмич на грузовом такси бесславно покинул офис, которому служил ни один год.
2
«Пришла беда – отворяй ворота» Следующим ударом было освобождение служебной однокомнатной квартиры. Работая в ЖКХ города и занимаясь задолжниками по коммунальным услугам, Кузьмич ежемесячно составляя отчёт о проделанной работе. Он знал, что в центре города стоит пустующая квартира после пожара, она была приватизирована, но наследники, проживая в Украине, просрочили на неё все права. Её-то в своё время и выпросил Кузьмич для своей 80-летней матери. За свой счёт выполнил евроремонт и начал оплачивать коммунальные услуги, ибо цифра задолженности росла ежемесячно и к моменту заселения старушки составляла почти 70 тысяч наших «деревянных». Квартиру ему выделили как служебную на время работы на данном предприятии. И опять же по своей простоте или наивности Кузьмич поступил не очень мудро - обидел городскую думу. За три года уже все и забыли, что он за свои деньги покупал весь материал и ремонтом занимался сам, своей семьёй. Не забыл оказывается данный факт только он, сохраняя уже никому не нужные квитанции. Улучив тёплый день, он со спокойной совестью и одобрения соседей, /квартира – то служебная и наконец-то достанется кому-то по закону из списка очередников, Кузьмич вывез все вещи, мебель матери в военный городок. Благо, что женщины его любили, и он к этому времени имел законную супругу. Маме, правда, пришлось уйти на проживание к старшему внуку.
- Ничего сынок, у него дети малые, надо ему помочь, а мне сидеть в вашем «благоустроенном скворечнике» ещё хуже. Я, на земле привыкла копаться, пока силы есть. А тебя пока дождешься на обед, все окна переглядишь, а ты ещё возьми да не приедь…. Да и веселее там мне будет среди своих родных…
- Такими словами мать успокоила своего незадачливого сына.
- Опять же за квартиру мне оплачивать дороговато с моих шести «рублей» пенсионных. Со старшего сына деньги тяну, а там земля-то купленная, ничего платить не надо!
Опять бы всё хорошо, но вместе с вещами Кузьмич забрал из квартиры абсолютно всё, что покупал. Поэтому внешний вид квартира приобрела вновь как после пожарища, на, что и обиделся думский комитет.
3
Но и на этом напасти не закончились! Жена у Кузьмича была чисто русская красавица, ей казалось, износа не будет. Правда вместо русой косы был прикреплен искусственный хвост почти по пояс, крашенный под блондинку, а в остальном, порода чувствовалась за версту! По сравнению с ней Кузьмич выглядел, конечно, не очень солидно. В мужчине что главное? Да лишь бы не обезьяна, а всё остальное и так сойдёт…Высокая красавица, головку всегда носила высоко и гордо, бывшая стюардесса себе цену знала, многие золотые погоны выворачивали плечи и шеи, когда она проходила по военному городку. Это даже льстило Кузьмичу, пусть народ думает, что у него кошелёк тяжёлый, жаль только брюшко не удавалось отрастить. О таких как он, люди говорят: - «Не в коня корм». Мамочка любила подзуживать с ехидцей: - Ой, сынок смотри, не по себе сук срубил!
-Ничего, успокаивал себя Кузьмич таская за женой сумки с продуктами, при этом он старался выбирать места там, где, тропинки и тротуарные дорожки были повыше. Выглядывать из-за гордой осанки жены было всё же не всегда удобно.
- Главное всё это моё, а «разговоры схлынут скоро, а любовь останется…», мурлыкал он частенько слова старой песенки себе под нос. Однако в жизни многое происходит не так, как хотелось бы. Конечно, время виновато, а оно, как известно, приносит и болезни. Заболевание сердца у супруги, её повышенное давление привело к тому, что потребовалась операция. У нас хоть медицина бесплатная, но ежемесячные поездки в краевой центр опустошали весь кошелёк. Остро встал вопрос финансов, нужен был дополнительный заработок.
4
Тут-то Кузьмич вспомнил про своего дальнего родственника фермера.
- А позвоню-ка я ему, авось, куда нибудь, сторожем пристроит, ибо на тяжёлый мужской труд по состоянию здоровья, я видимо не потяну…
Действительно, Василий, не отказал в просьбе и предложил поработать сторожем охранником на время пока идёт уборочная страда. Так Платон Кузьмич оказался невольным участником героической битвы за урожай.
Однажды как то уже вечером, солнце клонилось на закат, но механизаторы работали, убирая хлеб, пользуясь тем, что распогодилось. К дежурному вагончику Кузьмича подкатил джип хозяина фермерского хозяйства Василия и, любуясь слаженной работой, между работодателем и сторожем состоялся добродушный, приватный разговор:
- А ты оказывается мне родственник? - первым начал хозяин,
- Я это давно знаю, откликнулся Кузьмич, вот только мы с тобой вместе хлеб не ломали, да водки не пили…
-Да я подрастерял все родственные связи с этой работой, пожаловался фермер и перешёл на деревенскую тему, которая видать его также волновала.
- А в деревне Лопатка кто из твоих проживал? - они начали перебирать всех своих родичей, кого помнили, но к единому мнению так и не пришли. По какой же линии они родня?
- Вот раньше во времена коллективизации моих многих раскулачили в принципе не за что, - пожаловался Василий.
- Хозяйство у них было маленькое, да и работали они своими семьями.
- Да согласился Кузьмич, кулак братан – это ты, смотри, сколько людей на тебя работает, у тебя и магазины и своя пекарня, вот тебя бы сейчас по тем временам к стенке поставили. Так что плати людям нормально, а то Россия вновь на дыбы встанет. Я, даже предвижу, с чего начнётся. С «Красного петуха», как и во времена революции, а строения-то у тебя деревянные….
Не успел Василий ничего ответить сторожу, подкатил ещё один «Джип» управляющего хозяйства, мужики промеж собой звали его пастухом, сам он ничего не делал, лишь объезжал поля да докладывал Василию о всех замеченных недостатках. Вот и сейчас с ходу он направился к хозяину:
- «Камазы», что-то долго не возвращаются. Чувствую суки, по дороге зерно где-то ссыпают, не все доходит до сушилок!
- А ты у меня на что? Проследи, если заметишь, что Камаз остановился где-то в деревне, мигом мне докладывай, я его на всю уборочную «Хлопну». Тут хозяйственники обратили внимание на Кузьмича, который раскрыв рот, слушал указания начальства.
Это ж что, получается? - размышлял Кузьмич, человек вкалывал сутками, остановился в неположенном месте, а его по загривку, иди, мол, домой, в твоих услугах не нуждаемся? Это же полный беспредел!
Василий долго смотрел на сторожа, что-то видно подсчитывал и размышлял. В конце концов, круто развернулся и бросил на ходу фразу: - Вот видишь, Кузьмич, я больше чем кулак!
Гляди-ка, не хочет быть кулаком, а кем интересно тогда? Помещиком, князем, царём? У нас в стране царей хватает, порастащили «Рассею», плюнул Кузьмич на землю и пошёл в вагончик растапливать свою «Буржуйку».
-. Вот ребята с поля вернутся, я их чайком встречу…
А ЗАЙЧИКА – ЖАЛКО!
«От Лопатки до Ильинки, детство пролегло тропинкой….»
Когда Платон Кузьмич был маленьким и все родные ласково старались называть его Платошей и никак иначе, то будущему Кузьмичу это не всегда нравилось. Одно дело, если приспичило что-либо узнать или выпросить. Тогда он терпел ласковое обращение к себе, и совершенно другое, когда Платошка учился познавать окружающий мир во всех его проявлениях. Тогда он надувался «рыжим ёжиком» и старался избежать ласковых прикосновений к своей яркой шевелюре на голове. Особенно не нравились поглаживания по щекам - они были сплошь усыпаны большими веснушками. Ну, какой он Платоша? Пять лет жизни – это тебе не шоколадку съесть. Всякое в жизни бывало. Платон – это дело другое.
После того, как нагревалась вода в озёрах и речках вокруг небольшого районного центра сибирского городишка, Платона собирали в дорогу. До конца лета он жил в деревнях у своих бабушек и дедушек по материнской и отцовской линии. Поэтому – это могла быть деревня Лопатка или село Парная. В Парной он научился плавать в большом и малом озерах. Село располагалось на берегах этих больших водных гладях и пересекалось сушей, называемой Стрелкой. Там было интересно, но его одного редко отпускали покупаться. Многочисленной родне, тёткам и дядькам было некогда с ним заниматься, старшие все работали, а совсем старые дед с бабкой дома сидели, к тому же дед с войны пришёл на костылях и дальше ограды вообще никуда не выходил. Двоюродные сёстры и братья были постарше Платона, они приходили из школы, делали уроки, помогали по хозяйству, а вечером убегали на свои посиделки. Целый день получалось так, что Платон гулял сам
по себе. От нечего делать он приставал к деду и просил рассказать про войну. Дед Павел был уже не ахти, какой рассказчик, но однажды он показал Платону дырки на спине и ногах, которые наделали проклятые немецкие пули…. Испугавшись такой яркой для детского ума действительности, Платошка больше к деду не привязывался, тем более, что после контузии и перенесённых ран, он плохо разговаривал.
А вот в Лопатке было интересней, там сразу за бабкиным огородом начинался лес и Платон там был вольным пацаном. К тому же частенько вместе с ним там же у бабы Насти и деда Коли проживал двоюродный брат Серёжка, он был совсем немного младьше, и с ним можно было устраивать всякие игры.
А тут на улице зима, скоро Новый Год, а Платона Кузьмича засобирали в дорогу. Оказывается, деда Колю назначили сторожить лес, чтобы в нём порядок был, и он приглашал свою дочку Нину, ну естественно с Платоном на праздник, встречать Новый Год. Заодно гостям предстояло навести порядок в лесном домике, где деда поселило колхозное начальство. В домике тот, жил в одиночестве. На заимке крутилась собака Белка, она спала у порога, прямо на снегу, собачья будка была, но Белка знала свою задачу – охранять дом, поэтому лёжка у ней была прямо у входной двери. Кот Рыжик предпочитал тёплую печку в хатёнке. Настоящий конь с санями-розвальнями, постоянно в них запряжённый на случай внезапного отъезда, шумно вздыхал и постоянно что-то жевал в сарайчике. Всё это Платон увидел своими глазами, а позже и подружился с обитателями лесной замки по приезду. На лошади, которую дед прозвал странным именем «Холера», дед обещал, и привести на заимку гостей. Как бы там взрослые не договаривались о встрече, но поездка предстояла быть интересной, поэтому Платон проснулся рано самостоятельно, собрался быстро в дорогу и уже у порога, одетый в шапку и тёплые валенки, подгонял мамку, за ними должна была заехать настоящая грузовая машина.
Поездка на машине особо не запомнилась, Еще было рановато и темновато, поэтому он проспал всю дорогу до деревни Ильинка, где их и встретил дед Коля. Платона переложили в сани, укутали большой шубой, сшитой из волчьих, плохо выделанных шкур. Всю дорогу, эта шуба хрустела и вздыбливалась. Пока ехали до домика, Платон таращил испуганными глазёнками на большой дремучий лес по обеим сторонам заснеженной дороги, да на заднюю часть лошади. «Холере» наверно было тяжело вести двух мужиков и одну женщину, она постоянно издавала неприятные звуки своей задней частью, и Платошка боялся, что если она брызнет по настоящему, то всё достанется ему одному.
- Пошла Холера! - Весело кричал дед, постоянно хлестал лошадь бичом, но от этого скорость не прибавлялась. Платон прятался, закутавшись в шубу, и только одна мысль и крутилась в голове ребёнка:
- Счас точно брызнет! Но всё обошлось, доехали быстро и никто не успел замёрзнуть. В лесу было много снега, а большие деревья не давали разгуляться зимнему ветру. Да и мороз щадил путешественников, нос только слегка пощипывало. Возле домика на крыльце их уже встречала радостная Белка громким лаем. На подоконнике разлёгся большой сибирский кот Рыжик и прижмурив глаза наблюдал за всей праздничной суматохой приезда.
Весь день у Платона ушёл на ознакомление с новым местом отдыха, на знакомство с Рыжиком. Правда ему по душе больше пришлась собака Белка, которая его везде сопровождала, при этом всегда радостно подпрыгивала, наровив слизнуть веснушки маленького «Хозяина»
- Нина, ты не бойся за сына, я Белки приказал, она за ним присмотрит и не даст заблудиться. Вы тут пока хозяйничайте, а я участок обойду. Так наказал дед Коля, надел на ноги широкие лыжи, взял ружьё и скрылся в густом лесу. Белка осталась дома с Платошкой.
Мамка шустро навела порядок в жилище деда, затопила печку, тут явился и Платон, он уже был порядком мокрый и голодный. Накормив сына она уложила того на полати русской печи. Пригревшись на тёплых кирпичах, мальчик проспал до утра. Проснулся он от того, что дед, загружая свои валенки вместе шубенками, толкнул Платона:
- Ну, что пострелёнок, хватит спать, иди, смотри, какой подарок я тебе привёз!
На полу возле печки лежал вытянувшись во весь рост большой белый заяц. Отодвинув занавеску, Платон соскочил на пол и присел возле необычного для него зверя. Погладил того по белой пушистой шкурки, увидел окровавленный носик животного и вдруг громко расплакавшись задал, захлёбываясь сквозь слёзы деду вопрос:
- Дед! Ты зачем зайчика убил? Он такой красивый! Ошарашенный немного детской наивностью дед Коля быстро сообразил, как успокоить ребёнка: - А с чего ты взял, что я его убивал, в лесу подобрал возле пенька. Там видать местные мужики побезобразничали, спилили большую берёзу, а в суматохе забыли на пеньке пачку папирос. В качестве доказательства правоты своих слов, дед из кармана полушубка вытащил помятую пачку папирос, которые назывались «Прибой».
- Вот видишь внучок! А у зайчика была проложена там своя тропинка, вот он и обнаружил папиросы, понюхал и давай чихать. Видно сильно чихнул и ударился об пенёк носом, а нос у зайца – самое ранимое место. Лежал уже мертвый, я его подобрал, зачем пропадать добру?
На вечер за стол мамка подала чугунок с тушёной картошкой вперемешку с вкусной зайчатиной. На другой день Платона ждал другой подарок, дед ошкуренную шкурку животного набил соломой и получился зайчик, как живой и настоящий.
Из этого случая, Платон вынес своё умозаключение, папиросы надо уничтожать по мере возможности. Вначале он уничтожал все окурки в деревне, которые находил, а когда немного повзрослел, уничтожал пачками. Для чего потихоньку воровал яйца из куриных гнёзд. За десяток яиц в деревенском магазине можно было получить пачку папирос. Вначале он папиросы просто ломал, рассыпал из них махорку, ибо знал, что каждая пачка – это один спасённый заяц в лесу.
Позже вместе с Серёгой они стали папиросы выкуривать.
С тех пор минуло более сорока лет, а Платон Кузьмич так и не может спокойно проходить мимо табачного киоска. Если посчитать, то интересно, сколько он за это время зайцев спас?
«ДЫМА БЕЗ ОГНЯ НЕ БЫВАЕТ…»
1
Платошка и Серёжка увлеченно ползали по деревянному, некрашеному полу в бабкином доме в деревне. Места возле большой русской печи было много и они, выбрав две деревянные чурочки покороче играли в увлекательную игру. Чурки – это были большие настоящие машины «ЗИС», два таких мощных самосвала ребятня недавно видела возле деревенской кузни. Как заправские шофера с окурками папирос во рту братья преодолевали различные препятствия, которые попадались им на пути. Это были и старые, дырявые бабкины валенки, резиновые галоши, сшитые из колёсной резины ещё дедом Колей.
Дед помер прошлым летом, он изрядно застудил грудь в своём лесу, всю зиму болел, лежал на печке, но ничего так и не помогло. Позже баба Настя рассказывала внукам:
- Это его трудовая армия окаянная доконала, на войне то он не был, не взяли по состоянию здоровья.
Он и работал где-то возле большого города, где протекала речка «Кача». Затем он сильно простудился, приехал домой, кашлял громко, затем начал харкать кровью, а дождавшись весны, уже снег сошёл – представился.
Хоронила его вся деревня, уж больно хороший мужик был, и все его уважали.
2
Мамки Платона и Сергея были родными сёстрами, и летом подкидывали своих непоседливых сыновей в деревню бабе Насти. Тут им было раздолье, и речка и лес. Сегодня день дождливый, моросит с утра, поэтому ребятня осталась дома, бабка копалась во дворе. Братья чувствовали волю и вели себя как хотели. Они гудели, ползали по полу, при этом старались вести разговоры так, как они слышали от настоящих водителей.
- Ты чего твою мать меня у речки не подождал? – начинал один.
- А на х… ты мне нужен, ждать тебя, у меня план.
-У тебя план, а у меня машина застряла, двигатель перегрелся. Вот теперь ремонтом будем заниматься!
- А ху ху не хо хо, чтоб я тебе помогал?
Сейчас п…… получишь!
Увлечённые разговором Антошка и Серёжка не заметили, как их баба Настя потихоньку зашла и залезла на печь погреть свои старые кости. Отодвинув занавеску, она недолго послушала разговор своих внуков, ибо дальше несмышлёныши такое заворачивали, что бабушка не выдержав, произнесла:
-Ой, вы мои милые, хай вас черти загрызут, кто же вас так научил разговаривать? Я жизнь прожила, а такого не слышала!
Ошарашенные, испуганные братья в один миг обули свои сапожки и смылись на улицу во двор.
- Ну, п….ц, - ещё по инерции выругался Платон, наши приедут, будет взбучка.
Грустили они не долго, взбучка будет или нет, ещё неизвестно, они знали, что баба Настя бить не будет, а скорые на наказания матери приедут через неделю. Может, пронесёт всё стороной.
3
Во дворе заняться было вроде нечем, и Серёга предложил:
- А пошли на кузню, насобираем зайчиков. Так они теперь называли окурки от папирос.
- Ага, согласился Платон, у меня спички под стрехой запрятаны.
Покрутившись возле сеялок, старых сенокосилок, где мужики частенько перекуривали, каждый из них запихнул в карман своих сатиновых шкер на ризиночках по три жирных зайца. Вернувшись в бабкин двор, братья забрали припрятанные спички, и перешли под навес крытый соломой, там стоял вечером домашний скот. Уже по одному окурочку успели высмалить, закурили по второму, как вдруг услышали девчоночьи крики:
- Дым идёт, дым идёт, бежим к бабе Насте, под стрехой загорелось!
Соседские две девчонки Нинка и Полька возвращались с околка, где обирали черёмуховые деревья, набрали сестрички по маленькому туеску ягод и теперь побросав свою ношу эти две слюнявки устремились в хату к бабе Насти. Бежать им пришлось мимо поднавеса, где девчонки были успешно перехвачены Платошкой и Серёжкой.
- А ну стоять милые! Какой пожар? – грозно спросил Платон, и тут же сам признался – это мы курим.
- Вы курите!? А нам дайте попробовать, тогда не скажем бабе Насте. Такое условие поставила хитрая девчонка Нинка, она постоянно вмешивалась в мальчишечьи дела и лезла всюду, куда её не просили. За это не раз была битая и Платошкой и Серёжкой. А тут глазёнки у девочки горели бесовским огнём и было видно по всему, что на этот раз она не отступит и отыграется за все свои унижения.
- Ну, ладно пришлось согласиться пацанам, садитесь на эти чурки, мы вам прикурим. Усадив соседских сестрёнок, Платон чиркнул спичкой и девчата, давясь и кашляя сквозь слёзы, начали процедуру курения. Тут Платошке показалось, что дверь в хате скрипнула и он, взяв Серёжку за руку, оттащил младшого на всякий случай вглубь поднавеса:
- Иди чо скажу…
Действительно бабе Насте стало беспокойно за внучат, и она решила выйти во двор с намерением поискать пострелят своих. Конечно, первым делом она увидела девчонок, которые уже досмаливали своих зайчиков:
- Ах вы, ироды, да что это за деточки пошли, одни матерятся как сапожники, другие курят, а ну марш бесстыжие с моего двора!
Шуганув девок она направилась к соседке тётки Капе жаловаться на её дочерей, теперь ей было не до внуков.
- Капа, Капа! – зайдя в соседний двор, она криком вызвала на улицу соседку. Твои соплячки решили мне хату спалить, да ты понюхай их, они же у тебя курят!
Девчонки подхватили свои брошенные туески с ягодой и скрылись в зарослях большой крапивы, где им предстояло просидеть до вечера. Свою мамку они боялись, в гневе она могла жёсткое наказание вынести, вплоть до снятия платьишек и порки.
- Ну и что? Пусть балуются пока, а вечером я их выпорю, ответила весёлая соседка. Она заканчивала варить самогон в бане, и ей сейчас было не до девчонок своих.
Половина века с хвостиком пролетело у каждого по-своему из детей. Как положено, похоронили они свою бабушку. Но, детские шалости перешли в привычку. Братьев сгубили пагубные страсти, а девки ничего ещё, уже правнуков нянчат. Однажды наглотавшись дыму и получив хорошую порку от изрядно поддатой мамки, они больше не прикасались к табаку. Яростные, пьяные глаза женщины в гневе, запомнились на всю жизнь и возможно, поэтому спиртное, даже в зрелом возрасте сестры почти не пили, так по праздникам за компанию.
Бабка Настя внуков пожалела и ничего не сказала своим дочерям через неделю…
Вот и получается, что слепая родительская любовь к детям и внукам не всегда во благо? Или каждому своё, что на роду написано? Эх! Кто бы дал на это ответ….
Рисунок Марии Снегирёвой
Ссора поэтов
Жили-были на земле Сибирской два знаменитых поэта. Первый был знаменит заслуженно. Стихи он начал писать ещё пацаном, таская свои произведения пешком до районного центра в редакцию местной газеты. Их печатали, это прибавляло начинающему голодному поэту силы и вдохновляло на новые стихотворные опусы. Как бы сложилась его судьба, не нам решать – решила война! Забрали парнишку на фронт, повезло, жив, остался. Вернувшись в родные места, он с удвоенной силой, поддерживаемый властями всех уровней и многочисленными редакциями, взялся за поэзию всерьёз. Ну, а как же? Свой поэт, как говорится «От сохи», фронтовик, к тому же инвалид, как было не поддержать. Да и стихи он писал о наболевшем: о голоде, холоде, войне и разрухе. О природе писал, о красоте Сибирского края, но поменьше, все, же военная тема продвигалась лучше. Нелегко было, но пробил свою дорогу поэт. Вместе с наградами с фронта, примерил себе на грудь почётные звания Члена Союза российских писателей, члена Союза журналистов. Книги выпускались с постоянной периодичностью, заслуженно получал гонорары за свои труды и всё бы ничего, да времена испытаний всей России, пришлись на годы поэта, когда ему уже можно было подводить итоги всей жизни.
«Халява» кончилась. Приличный пенсион фронтовика дети да внуки растаскивали и наступило время, когда поэту досталась нелёгкая доля старческого брюзжания на всех и на вся. Других писателей и стихотворцев он на дух не переносил, считая их выскочками и недоумками:
- Ты зачем про войну написал? Ты же сам пороха не нюхал, писака ты хренов – чихвостил он одного.
На другого поэта, из соседней деревни снизошёл. Принял у себя в гости. Разница в годах между ними была лет пятнадцать. Первый был старше второго, а второй что? На войне не был, закончил сельхозинститут, ковырялся в земле Сибирской пытаясь вывести сорта зерновых устойчивые для местного климата. Селекционер, а проще агроном и всё тут! Так его, по крайней мере, называл первый. А пригласил его первый не просто так, а с умыслом, второй-то был помоложе, имел свою «Ниву» и обещал свозить заслуженного поэта на «Кедровое озеро».
Второй поэт, был помешан на стихах больше первого, но он всё не мог ухватить свою «Жар-птицу» за хвост, нужна была помощь, протекция. Пёк свои «блины», то есть книжки, за свой счёт. Благо зарплата позволяла, да председатели различных колхозов и совхозов деньжат подбрасывали. Но нужно было признание, одобрение, и рекомендация первого, земляки все, же рядом живут. Года подходили, пора подумать о славе и почёте на литературном поприще, не всё же ему в земле ковыряться?
На озере благодать, вокруг тайга, лес набегал прямо на водную гладь, самое место для вдохновения. После первой рюмки, сразу вторая, ну а потом разговоры, естественно о поэзии, о прекрасном:
Больше говорил первый. Второй слушал и иногда поддакивал, вроде как бы соглашаясь:
- Я вот тебе так скажу, что вы молодые все в поэзию рвётесь? Поэзию – надо чувствовать, на запах и вкус слова подбирать, чтобы написанное, как вода из ручья или кувшина переливалась. А у вас, что? Рубите, как с плеча свою правду матку и думаете это поэзия? Если ты агроном, то ковыряйся в своём зерне, а есть мысли интересные, пиши сочинения, тогда писателем будешь!
Второй перебил первого: - А знаете, я недавно прочитал статью нашего Сибирского, современного поэта, его труды в школе преподают. Вот он пишет: - Поэзия многолика: есть поэзия молодых и пожилых, бедных и богатых, грамотных и безграмотных,. Есть поэзия геологов, лесорубов, речников, моряков, шахтёров, железнодорожников….
- Да, знаю я, о ком ты говоришь, сам-то он жизни, страданий не видел, институт литературный закончил и туда же в поэзию. В окопы бы его, в окопы! За счёт вас дураков книжки печатает, собирая в них всякую ерунду. Читал я его альманахи. Сам-то он по профессии кто? Врач – вот и лечил бы людей! Всё пользы больше….
Это я инвалид войны, весь искалечен, поэтому и пишу, собираю по крупицам пережитое, что бы потомки ни забыли. У кого руки, ноги целые – работать надо, порядок в стране наводить. А то ишь в писаки все лезут – брюзжал старик и ни как не мог остановиться.
Долго бы ещё поэты спорили, но бутылка закончилась, надвигались сумерки, и пора было собираться в обратный путь. Первый изрядно захмелел и забыл положить свою рабочую тетрадку со стихами в карман, второй эту тетрадку положил в свой рюкзак. По приезду в родные пенаты, первого быстренько при помощи жены уложили отдыхать, а второй поэт поехал в свою деревню.
Второй поэт работал над очередной книгой стихов. Он был сильно благодарен своей семье за понимание и даже за оказание материальной помощи в издании книги. Поэтому на твёрдом переплёте корочек появились фотографии жены и дочки. Тут он вспомнил про тетрадь первого поэта и решил сделать приятное старику. Два особенно приличных стихотворения о красоте края он разместил на первых страницах книги за подписью первого – для солидности. Далее шли его частушки о хлеборобах и почти матерные отзывы о наших политиках. Книга была издана хорошим тиражом в краевом центре. У нас же теперь как? «Кто платит, тот и заказывает», напечатают всё, что хочешь, успевай только отслюнявливать в пачке купюры, при расчёте.
Всё бы прошло нормально, но второй поэт, желая получить вторую рекомендацию у первого для вступления в члены Союза писателей, приехал в краевой центр. Там теперь проживал заслуженный поэт. Ему как фронтовику пошли на встречу и переселили из деревни поближе к внукам и дочкам, выделив однокомнатную квартиру. Встреча двух творческих людей началась радостно. Первый к тому времени серьёзно болел, жена померла, и, он был рад любому общению.
Второй достал бутылку водки, старую тетрадь поэта и свою новую книгу, которую он заранее подписал со словами благодарности. Не разливая водки, первый с жадностью схватил книгу, надел очки, включил настольную лампу и, приблизив к самому лицу книгу, / он уже ничего не видел,/ стал рассматривать и трогать ещё пахнувшую краской типографского набора, новое издание:
- Надо же, толстый переплёт, это ты, сколько денег ввалил? А что это за бабы у тебя на обложках, какое отношение к поэзии имеют? Услышав ответ, что это его семья, рассмеялся старческим смехом:
- Как был ты агроном, так ты им и останешься, слова благодарности вначале пишут, а не на обложки лепят, а ну-ка, что за стихи? Увидав свои произведения на первых страницах книги, заслуженный поэт в сердцах откинул томик со стихами:
- А кто тебе разрешал их печатать? Это же плагиат! Решил моей фамилией своё стихоплётство прикрыть? Забери свою книгу, вон из моей квартиры…
Бутылка водки сиротливо осталась на столе.
Прошло не более пяти лет. Первый поэт нашёл новых спонсоров и помаленьку крапает книги, приспособился к условиям частного бизнеса. Талант есть талант, хотя и про него говорят, что старик обкладывается книгами различных авторов и подбирает готовые строки. Ну, это вряд ли, зависть людям покоя не даёт, болтают ерунду.
Судьба второго сложилась похуже, случился паралич, нога отказала, лежит в постели страдает ни кем непризнанный поэт земли Сибирской. По большому счету, в чём он виноват? Родился не в то время? На войну не попал? Зато сколько новых сортов зерновых вырастил? Пока свои деньги платил, был нужен, и почитаем, а сейчас в общие районные сборники не включают. Мусора в его стихах много, но кто бы с ним поработал, подсказал вовремя?
Правда и то, что у каждого своя поэзия. При жизни мы многое не успеваем, мешают повседневные хлопоты о хлебе насущном. Признание и хвалебные статьи после смерти - это хорошо, но сегодня такие мысли душу не греют!
НАСТЕНО ДЕТСТВО
Осиротела Настёна рано. Её мать к тридцати годам успела родить двух братиков – погодков, да её старшую дочь. В неполных двенадцать лет легли на хрупкие плечи девочки-подростка заботы по дому, включая огород, домашний скот в виде коровы с телёнком, да всякую мелкую домашнюю птицу, пронырливую, пакостную кошку Мурку, да ласкового дворнягу Рыжика.
Настя росла девочкой худенькой, о таких, как она говорят: - «Не в коня корм». Угловатые, лопатки просвечивались сквозь любую одежонку в любое время года, её руки и худые, но стройные ноги казалось, могли сломаться при малейшем напряжении. Ростом девочка была высокая в отца, от матери же достался красивый разрез зеленоватых глаз, правильный овал лица и густые русые волосы. Чтобы они не мешали днём при работе, Настя их тщательно каждое утро расчесывала и укладывала венчиком вокруг головы, от чего казалась ещё выше. При своём росте она никогда не горбатилась, ходила, высоко подняв голову, свысока оглядывая дорогу, куда бы сделать следующий шаг. Парни и молодые мужчины пока не обращали на неё внимание, но словоохотливые соседки, чаще с завистью иногда поговаривали, глядучи вслед:
- Хороша девка со временем будет, никакая работа не гнёт её!
Работать Насте приходилось от зари до темна. Больших хлопот доставляли братья меньшие, чтобы помочь чего по огороду, их не допросишься, сбегут в лес на целый день, о то на реку, что того хуже. Не дай Господь, что случится, плавали ребята ещё плоховато. Река Проня была и широка и глубока. Места в Белоруссии красивые, а возле их деревни река как бы огибала небольшой луг и полукругом охватывала место поселения людей. Она, будто берегла их от всяких напастей и от природы и от гостей непрошенных, добавляя красоту Беловежским пущам. Наши предки неспроста, прежде чем где поселиться, продумывали всё до мелочей.
Было у Насти своё потаённое место на реке. Если отойти с километр от мостков, где местные женщины стирали бельё, то за излучиной реки в густых зарослях орешника, которые наклонялись своими ветвями до самой воды, располагалась крошечная полянка, на которой рос небольшой дубок. Там она любила уединяться от любопытных, стесняясь своей худобы. А как хорошо и здорово было, бороться с бурными потоками воды, переплывая реку. Не каждый взрослый парень мог похвастать такой удалью, а вот Настёна делала это, и каждый раз сама себя потом ругала за такое безрассудство. Упрямство делать всё по своему, пусть и вразрез здравому рассудку преследовали позже Настю всю жизнь. Но себя переделать всегда трудно, раз уж такой уродилась.…
На счастье, или на её беду отца Филиппа избрали председателем сельского совета, и он целый день дома почти не появлялся, мотался по полям, налаживая колхозное хозяйство, там же на полевом стане его и обедом потчевали. Зимой или холодными осенними днями мог целый день помогать колхозникам в конюшне или на кузнице, за что председателя и любили и боялись одновременно. А, зная, что он вдовый, разве могла ему не преподнести краюху хлеба с молоком любая хозяйка двора. Ему и просить не надо было, проезжая по деревне из-за каждой городьбы дома неслось приглашение:
- Филипп! Не чурайся, загляни на минуту, совет нужен. Такими словами пытались завлечь председателя в ограду, порой и в хату приглашали. От угощения горилкой Филипп всегда отказывался, но за обеденный стол иногда присаживался, если видел, что семья не последний кусок делит. Революция, что прогремела по белорусским хуторам и деревням ликвидировала всех зажиточных и грамотных хозяев. Кого расстреляли, кого сослала подальше на изнурительные работы. Затем гражданская война изрядно мужиков покосила. Может ещё и потому, зазывали одинокие хозяйки Филиппа домой, что даже небольшой совет по хозяйству, даже запах потного мужского тулупа был дорог каждой женщине. Он напоминал о своём, порой несбыточном.…По хатам в основном бегали голые, да босые ребятишки шныряли под ногами в поисках еды, но получали в основном подзатыльники. А мужской, тяжёлый, пропитанный потом, самосадом, а чаще перегаром дух заставлял щемить бабье сердце. Где свои мужики? Кого убили, кого сослали, другие по лесам шастают – новой власти боятся. Мужские ласки да утехи по ночам, стали забываться, да и не до них уже было. На работе намается женщина, а потом дома, спать порой некогда, не до утех…
2
Филиппу считай, повезло дважды, его хотели забрать в армию, сначала красные, затем белые. Оба раза, услышав о мобилизации, он приходил к месту сбора мужиков всегда последним, при этом так ловко выворачивал сустав ступни правой ноги, изображая сильную хромоту, что было удивительно, как он вообще ходит? Небольшая хромота у него была с детства, но в обычных условиях вывих стопы не очень, то докучал его. Страдала лишь обувь, поэтому Филипп постоянно носил обмотки, а какой солдат без сапог?
Для большей убедительности своей непригодности к армии, когда его хотели определить в обоз ездовым кучером, Филипп демонстрировал невозможность ездить верхом на лошади, объясняя причину, что промежность между ног у него заполнена внушительных размеров мужского достоинства и на лошадь он может сесть лишь боком. Когда озадаченные командиры под шуточки и хохот своих призванных под ружьё солдат просили продемонстрировать такую необычную болезнь, то Филипп не развязывал веревку, которая поддерживала холщёвые, широкие штаны, а лишь поднимал чуть выше колен одну из штанин:
- Вот видите кончик? А на остальное лучше не смотреть.…
Под хохот и улюлюканье вербовщики оставляли Филиппа в покое, но местное население деревни, а особенно его женская половина была и удивлена и озадачена особым любопытством, когда неожиданно для всех Филипп, взял да и женился. Жену он себе привёз из дальнего хутора, та бедная наверно и не подозревала, какие испытания её ждут на семейном ложе, но как бы, то не было, как и положено, через девять месяцев она родила Настю.
После того, как в ближайшей округе уже твёрдо установилась Советская власть, то встал вопрос о председателе. У Филиппа было начальное образование церковно-приходской школы, читать и писать он умел, это и стало определяющим фактором. На общем собрании села, когда представитель из райкома партии предложил сельчанам самим избрать председателя, то слово взяла местная бабка-повитуха:
- Я предлагаю Ксензова Филиппа, он у нас молодой и грамоту знает, роста не малого, и все остальное у него побогаче, чем у наших дедов. Я-то уж знаю, намаялась с его женой при родах!
Так под общий хохот сельчан и стал Филипп председателем сельского Совета. Тут надо сказать, что в выборе они не ошиблись. Филипп рьяно взялся за своё дело, даже хромота его природная куда-то исчезла, незаметная стала. Председателя верхом на лошади можно было обнаружить в самых дальних угодьях нового хозяйства, причём не поперёк седла, а как положено, ноги у него были в стременах, каждая по отдельности.
Поначалу захваченные врасплох за перекуром нерадивые колхозники пытались подшучивать над Филиппом, задавая ему вопрос, как он укладывает своё хозяйство в седле? Разъяренный председатель, грозя кнутом, кричал:
- Я, тебя сейчас узлом завяжу, а всё лишнее вот этой нагайкой поатщёлкиваю. До вечера чтобы норма была, иначе в район отправлю, а там разговор будет другой!
Озадаченный шутник быстро бросал цигарку и суетливо брался за работу, попасть в лапы ОГПУ, было равносильно подписать себе смертельный приговор.
Когда наиболее бойкие бабы, вечером ожидая коров из стада, заводили любопытные расспросы о способах предохранения от нежелательной беременности, то не менее острая на язык жена Филиппа, ничуть не смущаясь, отвечала:
- Да вы на своих коров посмотрите, у быка поболее будет, а ничего, терпят, в этом деле надо знать, как правильно себя преподать….
После тяжелых родов, первого ребёнка – Настя родилась крупной и рослой девочкой, заводить других детей Филипп с женой долго не решались. Пять лет прошло, прежде чем в хате Ксензовых вновь запахло детскими пелёнками. С интервалом через год у Насти появились два братика. Первого назвали Семёном, второго Николаем.
У кого, что на роду написано, так говорят в народе, но видимо однажды, исправно себя преподать, у жены Филиппа как-то не получилось…
После майского праздника, который отмечали в деревне дружно и весело всей деревней, случилась беда в доме председателя. Утром Настю разбудил негромкий зов матери:
- Настёна, иди, подои корову, да отправь в стадо, что-то нездоровится мне. Отца уже в доме не было, он как всегда самый первый на заре уехал на работу, не будя домочадцев. После той ночи три дня пролежала мать в постели.
Настя лишь выносила и стирала из-под неё пропитанные кровью тряпки, меняла их на сухие. Приглашённая к больной женщине бабка-повитуха, ничем помочь не смогла. Пока, то, да сё, драгоценное время упустили. Приехавший доктор из райцентра только руками развёл после осмотра. Долго что-то бормотал про «Господи, грехи наши тяжкие», заставил пить порошки да таблетки, да всё бес толку. Изошла мамка кровью, оставив Насте братьев семи и восьми лет, за которыми был необходим пригляд не меньший, чем за домашней скотиной.
Старухи, которые готовили тело к погребению, поговаривали всякое, но вывод был однозначен: - Не рассчитал, видимо свои силы спьяну Филипп, не учёл свои желания с возможностями жены.
Настёна в семье была первенцем, ребёнком желанным, поэтому и пользовалась особой благосклонностью у отца. Наблюдая, как утомителен её труд по дому после смерти жены и заботясь о её будущем, Филипп не стал долго жить бобылём. Перебирать женщин, он не мог по одной причине, что те его просто побаивались. Языки почесать – это одно, а ложиться в постель предпочитали в те времена по закону, по-божески.
Дело случая, как потом оказалось, но появилась нужда в деревне организовать школу, для этого был необходим большой дом. Строить долго, да и дорого, вот и поехал председатель к одинокой молодухе Полине, которая избежала волны раскулачивания. После ареста родителей жила она одна в большом добротном доме. Раз съездил, дом осмотрел, другой раз завернул вечерком, да видно и сговорился с бабёнкой.
Так в доме Филиппа Кзензова появилась толстая, некрасивая женщина старше отца лет на пять, которую Бог обидел тем, что в своё время не дал ей счастья материнства. Недолго думая, Полина решила испытать в полной мере участь деревенской женщины, дав согласие на замужество. Впрочем Филипп ей выбора, и не оставил, поставив жёсткое условие. Или она освобождает свой просторный дом под начальную школу, а сама же перебирается жить в сторожку к своему бывшему батраку, или переезжает на его подворье, присматривать за младшими детьми, да помогать дочери. Выбора у Полины не было, или замуж, или Колыма!
А чтобы не было лишних разговоров в деревне, Филипп, загрузив нехитрый Полинин скарб на телегу, не сразу повёз её домой, а завернул в контору сельсовета, где самолично поставил печать о заключении законного брака.
- Как ни как мужик – местная власть, а к детям привыкать надо, пусть будут чужие, а там даст Бог, что и свои получаться – Так рассудила будущая мачеха, знакомясь с детьми, но судьба распорядилась по-своему…
3
Полина – так звали мачеху, жила со дня своего рождения возле хутора на заимке. Большой, некогда принадлежащий дом её отцу и матери в одночасье опустел от хозяев и многочисленного хозяйства во время раскулачивания. Отца с матерью услали вначале в район, а потом куда, об этом Полина так и не узнала. Ей в то время было лет шестнадцать, была она единственным ребёнком в семье и её баловали и лелеяли, как могли богатые родители. Могла и Полина разделить нелёгкую судьбу многих сосланных из деревне, но спасло её то, что с самой весны она все лето провела в гостях у дальних родственников под Воронежем.
Вернувшись, домой Полина обнаружила полный разор всего, что было нажито трудом батраков, которые нанимались к ним в работники со всей округи. Так как заимка находилась не очень далеко от хутора, то новые хозяева в виде тех же батраков растащили всё, что можно было унести, или увезти на лошадях.
Встретил её придурковатый Василий, он по привычке сторожил усадьбу. По причине его слабоумия, мужику было далеко за сорок, и появился он однажды в деревне неизвестно откуда. Ходил по дворам, выпрашивая хлебца, при этом разговаривать он почти не мог, только гыкал, что-то нечленораздельное, да объяснялся жестами.
Пожалели бедолагу Полинины родители, мужик оказался проворным в работе, мог делать всё, при этом ничего не просил, кроме еды. Держали его при дворе, летом он спал под навесом, зимой в маленькой сторожке, специально для него и построенной. Постороннему человеку разобрать его раздельные фразы было невозможно. Как-то, раз хозяин в субботний банный день преподнес Василию стакан самогона. Батрак, видимо не поняв, чем его угощают, выпил, закричал дурниной, замахал руками и убежал в чащу леса. Три дня он потом не появлялся во дворе, думали, совсем ушёл, но нет. Пришёл Василий утром, злой, голодный, с тех пор, прежде чем что-то выпить из любой посуды, он долго нюхал предложенное питьё и лишь, потом, осенив себя крестом, позволял испить себе предложенное. За это качество не принимать спиртного, его зауважали, и стал он со временем почти равноправным членом семьи. Он и за дитём малым мог приглядеть, и за батраками пригядывал. Почти что управляющий в хозяйстве стал, не гляди что полоумный, во многих крестьянских делах он мог фору преподать самому хозяину.
Полина, знавшего его с самого своего рождения всё-таки поняла, что к чему. Из всего нажитого осталась лошадь с бричкой, на которой Полина вернулась из гостей, да узелок с вещами. Как-то надо было жить и существовать дальше…
Выслушав Василия и дав передохнуть лошади, на следующий день с раннего утра Полина поехала в районный центр. Обойдя пороги кабинетов всех новоявленных властей, она, обладая природным чутьём на опасность, догадалась, что если и дальше продолжит задавать вопросы и искать местонахождение своих родителей, то очень скоро сама окажется в застенках милиции. Об этом ей прямо и намекнули, что езжай, мол, девка по добру по здорову, радуйся, что крыша над головой осталась пока…
Спас Полину, как раз её большой дом. В нём частенько останавливались красноармейцы на постой, они занимались тем, что вылавливали по ближайшим лесам бандитов, которые скрывались от Советской власти. В большом амбаре оборудовали что-то на вроде тюрьмы временного содержания, куда запирали всех пойманных, а также тех, кто не желал вступать в колхоз. Кто не хотел заниматься коллективным хозяйством, те считались неблагонадёжными, и их судьба решалась также в районном центре. Сибирь большая, в ней всякому находилось место. Молодой стране надо было и север осваивать.
Одинокая девушка среди солдат, без защиты родни, видимо пользовалась успехом, иначе, за что бы они ей оставляли продукты? Ну а что оставалось делать? Только терпеть измывательства полупьяных служивых, иначе не выжить. Василий запирался в своей сторожке и не выходил из нее, если видел, что после вечернего пьяного застолья, куда приглашали и его, какой нибудь державшийся ещё на ногах красноармеец хватал Полину в охапку и тащил в угол дальней комнаты, где располагался топчан, на котором спала девка подросток. Иногда за вечер такие отлучки от общего стола выполнялись не по одному разу с разными мужчинами. Василий только гыкал возмущённо и выходил курить во двор, заступиться за молодую хозяйку он не мог, его бы красноармейцы под пьяную удаль вмиг к стенке поставили…
Годика через два солдаты снялись с её усадьбы, нужда отпала. В лесах поутихло, недобитые беляки и другие недовольные Советской властью, ушли через границу в поисках спокойной жизни. А кто остался из мужиков да парней, тех заставили работать в колхозах. Создавались они по всей многострадальной Белоруссии.
Сараи и добротно построенные Полиниными родителями амбары, колхозники оборудовали под склады с зерном и всякой другой утвари. Василий так и остался при них колхозным сторожем, а подросшей Полине нашлось место в бригаде женщин в поле, где она и вкалывала, не разгибая спины наравне со всеми, пока не заявился к ней новый председатель. Жизнь сделала крутой поворот.
4
С приходом в дом мачехи, жизнь Насти не только не облегчилась, а появилось ещё больше забот и хлопот. Главной своей задачей тётя Полина, назвать её мамой Настя так и не смогла, считала рождение ребёнка для своего первого мужа. Поэтому берегла она себя всячески, где надо и не надо. Вставала она самой последней в семье, нежась в постели и вспоминая прошедшую ночь. Всё ли она правильно делала, как женщина? Все ли наставления многочисленных знахарок и повитух выполнила? Поднимать тяжелее кастрюли со щами, она себе не позволяла, не говоря уже о работе во дворе и на огороде. Всё как было, так и осталось лежать на хрупких плечах девушки.
Всё чаще и чаще, как только выкраивалась свободная минуточка уходила Настёна в своё потаённое место на реку Проню. Там она или купалась, раздевшись до нога, или спрятавшись в густых зарослях ивняка – плакала навзрыд, вспоминая свою мамку и жалея при этом себя. Как жить дальше? На этот вопрос лишь волны реки шелестели тихо и успокаивающе: - «Всё будет, подожди и.и.и.»
Однажды, когда Настя в очередной раз заховалась в зарослях ивняка на своём потаённом месте, она вдруг услышала, как по тропке кто-то приближался в её сторону. Молодой, бархатистый голос певца заставил девушку прижаться к траве. Настя лежала почти не дыша, боясь себя выдать, но с ужасом поняла, что её сейчас обнаружат. На толстой ветки дерева она забыла беленький свой платочек, и он как флажок трепыхался на ветру. Певец остановился и как бы сам у себя спросил:
- Платок? Значит девушка рядом. Где ты красавица? Покажись, а то платочек будет мой…
Пришлось Настёне покинуть своё убежище и потупив взор она накинулась на парня:
- Отдай, а то мачеха меня заругает!
Так произошла первая встреча Насти с парнем, который оказался с соседнего хутора и частенько захаживал в деревню по всяким житейским делам. Неожиданно для обоих молодые люди быстро нашли общий язык и интересные темы для себя. Следующую встречу, они уже назначили сами…
Дело молодое и очень скоро Настя ощутила на себе и крепкие объятия парня и жаркие поцелуи. Перейти последнюю черту молодые не могли себе позволить сами, ибо в те времена всё делалось лишь с благословления родителей. Когда Иван дома заикнулся, что пора засылать сватов в деревню, а невеста ни кто нибудь, а дочь председателя, то его отец недолго поразмыслив, вынес своё решение:
- И думать забудь! Мы кто? Голь перекатная, а ты позарился на богатство, всю жизнь тобой помыкать будут и не получится с тебя настоящего мужика. Там Полина хозяйка, тебя к себе заберёт и будешь ты батрачить на них, в нашу халупу, они не за что дочь не отпустят. Посылать сватов не буду, не хочу позора. Ищи Ванька девку себе по рангу. Сказал, как отрезал и больше на эту тему запретил даже говорить.
Как бы там не было тяжело, но пришлось Ивану во всём сознаться Насте, что свадьбы не будет. К концу тайной встречи уже Настя предложила парню свой план:
- Ванечка, у меня дальняя тётка в Сибирь уехала, пишет, что живут они там хорошо, земли много, места хорошие, давай тайно сбежим туда, а здесь нам счастья не будет!
Договорились, назначили день и час встречи в городе на вокзале, где проходила железная дорога. До города решили добираться каждый по отдельности, чтобы избежать всяких неожиданностей.
5
Вокзал гудел суетой приезжающих и отъезжающих людей. В назначенном месте Ивана не было. Настя уже узнала, как можно добраться до далёкой, и мало кому известной Сибири. Прозвенел колокол, паром заволокло все четыре вагона. Это паровоз готовился к поездке и набирал силы для дальнего пути. И тут Настя поняла, что Ивана ждать уже бесполезно или струсил или случилось, что не предвиденное, но пора принимать своё решение.
Уже на ходу запрыгнула в вагон девушка и, прильнув к окошку, она всё высматривала парня. А вдруг появиться?
Проехали город, начались поля и степи, а Настя всё стояла у окна и слушала, как железные колёса задавали ей вопрос: - «Кут-ку-да, кут-ку-да?
По щекам девушки катились ручейки солёной воды, и Настёна остро вдруг почувствовала, что теперь лишь она одна отвечает за свою жизнь и судьбу. Детство кончилось!
КОНЕЦ СВЕТА ИЛИ НОВЫЙ ГОД?
Кузьмич, тупо уставился в телевизор. Тупо – это потому, что его мысли были далеки от мелькавших кадров на голубом экране. Картинки и люди менялись с такой быстротой в очередных «Новостях», что проходили мимо извилин головного мозга Платона. В суть передаваемых событий у нас и за рубежом, как дальнем, так и ближнем - он не вникал:
Полу голые девки танцевали и пели, что-то непонятное в большом церковном соборе. На английском языке Платон Кузьмич выражался всего одной фразой: - «Хай! Иду, иду». Полу глуховатый и подслеповатый Кузьмич, часто пользовался этой фразой. Каким-то шестым чувством, он понимал, что зачем то нужен своей жене, которая по слуху и по зрению от него не далеко ушла.
Едва девчата отплясали и закончили песню на фоне святых распятий и икон при этом, показав всему миру, свои женские прелести, как появились депутаты. Не договорившись мирным путём, они в очередной раз затеяли потасовку между рядами большого зала. Те, кому животик не мешал, перепрыгивали через кресла, что б достать обидчика. Солидные дядьки и накрашенные бабёнки в юбочках скромного покроя таскали друг друга за волосы и за другие части тела и одежды. Как в драке бывает? Там думать некогда, хватай, того кто попадётся первым, а не то сам получишь. За тем кадры с дракой исчезли. На экране замелькали по очереди лица президентов. То, что это президенты Кузьмич знал, говорили они по-русски и их портреты висели в каждом кабинете уважающего себя чиновника. Кто же сейчас из них главный, Платон уже путал. Да какая разница, говорили то ободном и том же – о коррупции, о взятках, вообще чужие «барыши» озвучивали. О своих доходах-то кто правду скажет?
Сейчас Платон Кузьмич думал! Он находился как бы в прострации, отрёкшись от всего мира. Однако реальный мир назойливо прорывался в его подсознание в виде обещаний, что скоро всех коррупционеров посадят и жить станет лучше простому трудовому народу, а главное пенсионерам!
Обещанное «скоро» для семьи Платона Кузьмича, вырисовывалось в две конкретные даты в декабре месяце, 21-го и 31-го. За неделю он должен был принять решение, как поступить с «заначенной» от жены тысчонкой?
Если купить своей ненаглядной подарок на Новый Год, то может статься – деньги на ветер, 21-го то, КОНЕЦ СВЕТА! В бессознательном состоянии крах мира всегда встречать легче. На этот «рубль» можно напиться здорово и на закуску хватит. Проснёшься утром – а ты на небесах. А вдруг конец стороной пронесёт? Проснешься, похмелиться нечем, и опять на небеса, только в одиночку. Помирать одному Кузьмичу не хотелось. На миру, говорят, и смерть красна!
А если разделить тысячу? Опять же не пойдёт. Пятихатка – это только затравка на пьянку, занимать придётся, а под Новый Год кто занимает, будешь потом 365 дней в должниках ходить. И на подарок жене маловато. На приличный торт с одним цветочком и то не хватит.
Как не ломал Кузьмич голову, ничего путного придумать не мог!
Тут из телевизора до него дошло сообщение о том, что его интересовало давно и кровно. Один из глав страны уверенно ставил вопрос ребром:
- Пора спасать нацию от алкоголизма и табакокурения! Гибнет много народа от заразы этой. Срочно поднять на зелье цены, чтоб они были, не каждому по карману…
Тут Кузьмич подпрыгнул на диване и прибавил звук погромче. После того, как ему стало понятно, что вопрос повышения цен решён и другого выхода нет, от возмущения он прямо заорал в телеэкран:
- Как, это нет? Лечить людей надо! Русские с древних времён жили на табаке и водке, все вопросы решали мирно между перекурами, да за рюмочкой! При этом не забывали о долге, о чести и о работе тоже. Цены поднимете? Опять кто-то деньги себе на счета переведёт, какая же это борьба с коррупцией? А такие как я куда? Мы же бросить курить физически не сможем, стаж-то солидный, весь организм табаком, как наркотой отравлен. Водка дорогая? Свеклу посадим, и самогон гнать будем, опять же помнят люди как табак выращивать. Посему получается, не о здоровье нации вы думаете, а о своём кармане.
ЛТП надо открывать! Лечебно-трудовой профилакторий, люди бы лечились от пагубных привычек. Не верю я, что на это у государства денег не хватает? На разработку новых видов оружия хватает, а на людей – нет! А главное наше оружие – это наши люди.
Долго бы так Кузьмич возмущался перед телевизором, но помешала жена:
- Эй, ты старый! Ты чего это там разбушевался? Собирайся в магазин пойдёшь!
Уже стоя у порога с авоськой, со списком продуктов и тремя сотнями в кармане, Кузьмич вдруг отшвырнул авоську и в сердцах произнёс:
- Надо тебе, сама иди! Или сына свово отправь, хватит ему на диване бока отлёживать. А я в церковь поеду – к батюшке!
- Что, старче, нагрешил, небось? Знаю я твои ночные дежурства. Вон и от меня вторым одеялом отгородился, травки настоял, попиваешь. Как на свою жену обратить внимание – то больной, а на дежурство пол сумки жратвы носишь! Кого кормишь? Сознавайся!
- Три собаки у меня на работе, да одна кошка. Как мне кусок в горло полезет, если они на меня смотрят, живые же, только сказать не могут. А к батюшке я молится, пойду, может душу успокоит, не за себя, мне-то уж моего хватит…. За всю Россию молится, буду, авось не я один такой. Дай Бог пронесёт матушку от беды всякой…
Той ли дорогой идём мы, товарищи!?
Политическая тема во время проведения выборов депутатов в государственную думу, в краевое законодательное собрание в 2011 году, не оставило, как мне кажется, равнодушным ни одного творческого человека. Но за всех не могу ручаться, поэтому о себе:
После окончания загранкомандировки, где почти три года я в составе лучших специалистов Советского Союза, строил военную базу на полуострове Кам-Рань в Социалистической республике Вьетнам, я продолжил трудовую деятельность в одной из воинских частей Оренбуржья с 1989 года.
За рубеж человека на работу оформляли по всем законам, гражданским и партийным. Не ошибусь, если скажу, что все мы там гражданские и военные были членами Коммунистической партии.
На очередном партийном собрании, уже работая вблизи Казахстанских степей и границ, моя человеческая совесть взбунтовала. Мы гражданские вольнонаёмные коммунисты прибывали в штаб почти сутки на перекладных поездах и электричках,
всего лишь для того, чтобы выслушать доклад и проголосовать за проект постановления, который был подготовлен заранее людьми в погонах. Можно было взять слово и внести своё предложение, но, как правило, его едва выслушивали до конца, а зачастую просто обрывали, не дав закончить мысль. А ещё мы приезжали для того, чтобы заплатить партийные взносы, по тем временам, как прикомандированные к воинской части мы получали неплохое денежное довольствие, как прикомандированные. Мне становилось жаль и потерянного впустую времени, да и денег тоже.
В стране уже начинались волнения связанные с перестройкой, и когда я майору – секретарю партийной организации отдавал по своей инициативе партийный билет, мне был задан вопрос:
- А вы не боитесь последствий своего политического шага? Ещё же неизвестно, какие в стране будут преобразования, и кто придёт к власти?
На что я ответил почему-то стихотворной формой:
«Если расстреляют, то умру героем,
Двенадцать лет Норильска, уже я испытал.
Знаю, что в семье не буду я изгоем,
Хватит, что изрядно себе нервы потрепал…»
Моя жизнь продолжалась, испытывая все передряги, происходящие в обществе и в стране в целом. Будучи вне всяких политических обязательств, я писал, больше для себя стихи разного содержания, в том числе и на политические темы.
Приходилось участвовать и в политических баталиях при провидении выборов в органы местного самоуправления, тогда я понял, что политика – это грязное дело. Человек, стремящийся к власти, идёт на всяческие обещания и ухищрения. Достигнув желаемого, он просто старается забыть прошлое и живёт лишь настоящим, конечно думая больше о своём, личном будущем.
СОДЕРЖАНИЕ
Книга «Настино детство» Геннадий Донцов
От автора
Реквием для себя /песня/
Проза:
Песни моего сердца
/или преимущества бесплатной медицины/
Нет моментов
«Культограды»
Мой папа лучший
Доска Почёта
Волчья нора
Царская рыба
Я, уже больше чем кулак
А зайчика жалко
«Дыма без огня не бывает»
Ссора поэтов
Настенно детство
Конец света или Новый Год?
Той ли дорогой идём мы, товарищи?
Проект: Геннадия Донцова
Фото: Геннадий Донцов, редакция газеты «Сибирский хлебороб», пресс центр «Ужурского района»
В августе месяце 2013 года наш город Ужур будет праздновать своё 60-летие. Мероприятий запланировано много. Администрация и Совет депутатов, привыкли выполнять обязательства данные своим избирателям. В городе и районе в целом, существует, и плодотворно работают много общественных организация. Одно из них это творческое объединение литераторов «Свеча». Их путь в творчество начался в 2005 году с самиздатовских книг. Сегодня этот коллектив добился признания в крае, их работы печатают солидные краевые издания. Конечно, поддерживать «Огонь пламенеющей свечи» надо, ибо они прославляют наш город, нашу малую Родину. Для каждого творческого человека, выход очередной книги – это результат проделанной работы, это праздник сродни рождения ребёнка. В добрый путь поэты и писатели, с праздником Вас!
Глава города Ужур К.Н. Зарецкий
Городу Ужуру в канун 60-летия есть чем
порадовать своих жителей и гостей!
Настино детство продолжение книги Пальмовая роща
© Copyright: Геннадий Донцов, 2013
Свидетельство о публикации №213040101609
Свидетельство о публикации №213040101609
Рецензии