Не читайте на ночь Иеронима Босха

                Только раки пучеглазые
                По земле во мраке лазают,
                Да в овраге за горою
                Волки бешеные воют.
                К. Чуковский, «Краденое Солнце»
Когда Косоворотов открыл глаза, за окном была глубокая ночь. Мутный жёлтый свет заливал проход, оставляя большую часть купе в темноте. Косоворотов слабо пошевелился, пытаясь вырваться из сонной одури. Состав мерно вздрагивал на переходах, привычно пахло пыльным кожезаменителем, бренчала плохо закрытая дверь в конце ваглна и он вновь погрузился в тяжелое, не приносящее облегчения забытьё.
Трудно сказать, сколько времени прошло, когда Косоворотов испытал первый, лёгкий ещё приступ тревоги, связанный со смутным ощущением того, что что-то было не так. Сквозь россыпь привычных дорожных звуков и шумов в его сознание пробилась мысль, заставившая насторожиться измученный алкоголем мозг. ПОЧЕМУ, СОБСТВЕННО, В ВАГОНЕ ТАК ТИХО? ЧТО, ВСЕ СПЯТ? СПЯТ КАК МЫШКИ? 
Это заставило его вновь открыть глаза и прислушаться. Кроме глухих ударов своего сердца он не услышал ничего. Ни звука. Дребезжало стекло в соседнем купе, лязгало что-то в тамбуре, но, странное дело, не было ни разговоров, ни сонного бормотания, никто не храпел и не ворочался во сне, как будто люди в этом вагоне отсутствовали напрочь. Впрочем… Косоворотов замер, напряжённо прислушиваясь. Да, определённо рядом с ним находился человек. Косоворотов привстал, жадно ловя звуки. Вне всякого сомнения, рядом кто-то спал, тихонько похрапывая во сне.
Косоворотов сделал несколько осторожных шагов и замер. Звуки, казалось, раздавались из соседнего купе. Он осторожно заглянул туда и увидел человека, лежавшего на верхней полке животом вниз. Косоворотов подошёл поближе; внезапно похрапыванье прекратилось и мирно спавший до того незнакомец замер, словно бы в свою очередь прислушиваясь к происходящему. Не выдержав, Косоворотов грубо схватил незнакомца за плечо и развернул его лицом к себе. Вглядевшись, он убрал руку с чужого плеча, выругавшись. Перед ним лежал Костомолоцкий.
- Ты чего? – почему то шёпотом спросил Костомолоцкий.
- Где все? – также перейдя на шёпот, в свою очередь спросил Косоворотов, впиваясь взглядом в лицо Костомолоцкого.
- Н-не знаю, - уже погромче ответил тот и, неожиданнно, ловко спрыгнул с верхней полки на пол.
Вдвоём они обошли вагон, заглядывая в каждое купе – никого. НИКОГО. «Да что тут происходит то, а?» - визгливо вскрикнул Костомолоцкий. Под ногами его внезапно что-то хрустнуло. Косоворотов нагнулся и поднял с пола ручные часы. Костомолоцкий, открыв рот, уставился на них. «Интересно…», - пробормотал Косоворотов, вертя часы в руках. Металлический корпус их, казалось, кто-то неведомый разжевал, оставив вмятины от огромных зубов, раздавив стекло, смяв стрелки и напрочь перекусив браслет.
Поезд резко затормозил, швырнув их друг на друга, после чего вновь начал набирать скорость. Косоворотов взмахнул руками, чувствуя, что теряет опору, и стал падать, ухватившись за ручку купе проводника. Дверь неожиданно мягко открылась, и он ввалился в купе, обрушившись на колени. Прямо перед его носом на откидном столике стояла пепельница, из которой торчала дымящаяся сигарета, только наполовину выкуренная. Рядом позвякивал в подстаканнике стакан чая. На нижней полке аккуратной стопкой лежали чистые полотенца. Косоворотов потрогал стакан. Чай был ещё горячим. На пульте одиноко светился зелёный огонёк. Костомолоцкий, настороженно рассматривавший купе из коридора, протянул руку и дёрнул что-то на пульте. Ожив, затрещали лампы и вагон залило светом.
Они обошли ваглн – и вновь никого, ничего. Ни намёка на присутствие людей или причину их отсутствия. Лишь в одном месте Косоворотов поколупал поверхность полки, обильно залитой чем-то бурым. Впрочем, судя по состоянию пятна, произошло это давно. Бурая жидкость в равной степени могла оказаться как портвейном, так и потёкшей клюквой. Разочарованные, они вернулись в купе проводника.
- Слушай, а может нас забыли? – со слабой надеждой спросил Костомолоцкий. – Всех высадили, а про нас забыли.
- Ага, - отозвался Косоворотов. – Не стали будить – уж больно сладко спали. А может спешили. И деликатные очень.
- Наверное, - буркнул Костомолоцкий.
- Ну а проводник где? – спросил Косоворотов.
- Закрыл вагон и пошёл пьянствовать, - предположил, оживившись, Костомолоцкий.
- Ну так пойдём, поищем этого проводника, - сказал, поднимаясь, Косоворотов.
Подёргав дверь, ведущую в тамбур, они обнаружили, что вагон был действительно закрыт на «секретку». Костомолоцкий притащил пожарный топор и ударил им по стеклу. Выдержав первый удар, оно треснуло и стало осыпаться. Выбив его полностью, Костомолоцкий стал высаживать железные прутья. Затем, бросив топор, он полез в тамбур. Пыхтя, вслед за ним протиснулся Косоворотов. Костомолоцкий в нерешительности стоял у новой двери. Пронзительно заскрипев, она стала медленно открываться. Костомолоцкий неуверенно заглянул в темноту и, тоскливо посмотрев на Косоворотова, шагнул в неё.
В этом вагоне тоже было пусто, абсолютно пусто. На верхних полках можно было разглядеть в скупо просачивавшемся со стороны тамбура свете затейливую бахрому паутины. На всём лежал густой слой жирной железнодорожной пыли. Косоворотов, давно уже мучительно пытавшийся ухватить крутившуюся в голове мысль, повернулся к окну и несколько секунд вглядывался в окутывавшую их непроницаемую мглу.
- Мы как будто в какую-то яму попали, - сказал он, поворачиваясь к Костомолоцкому. – За всё время ни проблеска, словно по лесу едем.
Костомолоцкий, напряжённо думавший о чём-то своём, неожиданно заорал что-то нечленораздельное и тут же расхохотался.
- Да ты чего?! – крикнул отпрянувший в сторону Косоворотов. – Совсем головой повредился?
- Нормально, - продолжал хихикать Костомолоцкий. – Так, нервы шалят.
Косоворотов недоверчиво посмотрел на него и  на всякий случай отошёл в сторону. Что ж, ничего не оставалось, как вернуться обратно. В купе они сели напротив друг друга. Разговаривать не хотелось. Косоворотов с тихим отчаянием смотрел в окно, не зная и сам, что он там надеялся увидеть. Костомолоцкий, казалось, задремал. Так медленно текли минута за минутой, пока Косоворотов, оторвавшись от окна, не обнаружил, что Костомолоцкий вовсе не спит, а внимательно рассматривает его, Косоворотова. В неверном свете казалось, что в глазах его прыгают многочисленные красные точки. Глядя на Костомолоцкого, рассматривавшего его с холодным любопытством, Косоворотов испытал новый приступ паники: так разглядывают лягушек перед препарированием – здесь надо будет надрезать брюшко, через это отверстие удобно вытаскивать кишочки, а если разрезать лапку, будет наблюдаться рефлекс.
Хрипло рассмеявшись, Костомолоцкий встал и, глядя сверху вниз на Косоворотова, промычал что-то.
- Что? – просипел Косоворотов, с трудом разжимая рот, - Что ты сказал?
- Я иду, - уже отчётливее прогудел Костомолоцкий, буравя его глазами. – Я иду. Я ИДУ! Ты идёшь со мной?
Косоворотов, вжавшись в стенку купе, смог только помотать головой. Горло его сжимал спазм страха.  Напарник, вращая глазами, запел что-то совершенно невообразимое, пока голос его не сорвался в нечеловеческий вой. Затем громыхнула дверь и в  коридоре послышались тяжёлые шаги. Косоворотов, скорчившись, лёг. Его била крупная дрожь. Подтянув колени к подбородку, он замер. Странная эта поза почему-то успокаивала, и он отключился от всей этой до предела чуждой и враждебной ему реальности, провалившись в спасительное забытьё. Если бы Косоворотов не спал в это время, он мог бы услышать гулкие удары и крики, доносившиеся откуда-то издалека. Вскоре после того, как они смолкли, в купе заглянуло н е ч т о, долго глядевшее на неподвижно лежавшего Косоворотова. Возможно, оно раздумывало. Пошевелись Косоворотов во сне – и всё бы было иначе, однако он по-прежнему лежал неподвижно. Немного погодя дверь тихо закрылась. 
Проснулся он так же внезапно, как и заснул, рывком вырвавшись из тёмной и тёплой области небытия. Первое, что он услышал, был мелкий дробный стук, как будто по крыше вагона ходили голуби. Затем над поездом вновь  повисла мёртвая тишина. Судя по всему, состав не на минуту не прерывал свой стремительный бег к неведомой точке прибытия. Да и есть ли она вообще, эта точка, лениво думал Косоворотов, чувствуя странную пустоту в голове. Почёсывая голову, он сел. Зевнул. Костомолоцкого в купе не было и это было хорошо. Наконец Косоворотов встал, решив умыться. Взяв чистое полотенце из стопки, лежавшей на верхней полке, он вышел из купе. В вагоне вроде бы ничего не изменилось. Однако, взявшись за ручку двери, ведущей в тамбур, он уронил полотенце, отдёрнув руку так быстро, словно через неё пропустили электрический ток. Вся она была покрыта отвратно пахнущей зеленоватой слизью. Косоворотов торопливо оттёр руку полотенцем и, намотав его на кулак, открыл дверь.
Выбросив полотенце в мусорный ящик, он зашёл в туалет. Всё его небольшое помещение, включая стены и пол, было забрызгано кровью вперемешку с чем-то, напоминающим мозг. На стекле зеркала висели лшмётки мяса, кровавые полосы были даже на потолке. Косоворотов, вступая в кровавые лужи на полу, бросился к унитазу и, пока его выворачивало, расширившимися глазами смотрел вниз. В стоке торчала растопыренная человеческая кисть. Рядом лежали два аккуратно отгрызенных пальца. Косоворотов выпрямился и его снова затошнило. Он склонился над раковиной умывальника и сквозь спазмы, сотрясавшие его, завыл. В умывальнике лежала размозжённая голова Костомолоцкого. На щеке его высыхал выдавленный глаз.
Шатаясь, Косоворотов выбрался из туалета. Вверху вновь послышался дробный стук, как будто птицы ходили по крыше вагона. Подняв голову к потолку, он вдруг понял, что это. КОГТИ. Это стучали когти той твари, что убила несчастного помешавшегося Костомолоцкого и теперь охотилась за ним. Косоворотов бросился вглубь вагона. Внезапно в окна брызнул свет – поезд, наконец, вырвался из мглы, окутывавшей его. Позабыв обо всём, Косоворотов прильнул к стеклу. Сначала он увидел чудовищных размеров багровую луну, заливавшую открывшуюся его взгляду местность зловещим фиолетовым светом. Несколько мгновений Косоворотов завороженно разглядывал причудливый пейзаж. Рядом с огромным раскидистым деревом, у кромки темневшего леса стояла чудовищная мельница. Косоворотову казалось, что он слышит, как со свистом разрезая воздух, вращаются её крылья. Затем из неё во все стороны брызнул тревожный красный свет, и в осветившемся проёме двери показалась чья-то фигура.
И Косоворотов понял всё. Он понял, куда он попал. Лязгнув, одновременно открылись все окна в вагоне. На него пахнуло горячим, пахнущим серой воздухом. Крича, он бросился в всвоё купе. Там, захлопнув двери, он кинулся закрывать окно. Едва Косоворотов приблизился к нему, огромная, покрытая зеленоватой чешуёй лапа с лёгкостью разбила толстое стекло и схватила его за горло. Тварь лежала на крыше прямо над ним. Косоворотов какое-то время безуспешно пытался вдохнуть воздух, затем перед его глазами пошли плясать разноцветные круги и он погрузился в липкий и густой чёрный туман. Слабо трепыхнувшись, он полетел куда-то, проваливаясь в огромную тёмную пропасть, откуда со свистом вырывался рёв и дикий низкий смех; вот показалось множество красных огней, напомнивших угасающему сознанию вид ночного аэродрома за минуту до приземления. Он сделал плавный поворот, снижаясь, и увидел, что это светятся глаза неведомых тварей, которые ждут его. Волна безмерного отчаяния поглотила его. Чувствуя, что теряет свою бессмертную душу, Косоворотов отчаянно завизжал и…

…и с лязганьем и горохотом состав остановился. На плечо Косоворотова опустилась тяжелая, поросшая диким волосом ручища и стала терзать его. Косоворотов ещё раз слабо вякнул и проснулся, обнаружив склонившегося над ним лейтенанта Миненко. Тряхнув головой, он дико взглянул на храпевшего напротив него Костомолоцкого. Немного придя в себя, Косоворотов подхватил свой рюкзак и устремился к выходу. По перону носился, обильно матюкаясь, майор Шикрягин, пытавшийся структурировать окружавшее его бессмысленно-хаотическое пространство. Наконец, посредством страшных некромантических заклятий и целого фонтана слюны, ударившего под самые небеса, лениво колыхавшиеся сгустки материи стали сворачиваться, обретая строевой вид. Словно жрецы грозного бога Хека Чуух-Аха, славные братья Йум Цек и Йум Вил, что облачившись в кожу принесённой в жертву первой красавицы округи Каш-Иш, сбегали со ступенек храма, страшно рыча и сжимая в руке по берцовой кости означенной красавицы, а мещанство светозарного града Чичен-Ица разражалось, завидев их, радостными кликами, Шикрягин и Миненко, ужасно хрипя и бранясь, пали на жалкую орду народца Зелёных. Трепеща, несчастные двинулись в путь, нестройно завывая свои первые солдатские песни под подаваемые хриплым шёпотом команды, вырывавшиеся из сорванной глотки майора Шикрягина.
В голове у Косоворотова всё ещё плавали осколки кошмарного сна, вызванного, вне всякого сомнения, неумеренным употреблением спиртовых напитков. Видимо по причине этого окружавшая его действительность представала перед ним в самом неприглядном виде. А между тем, сойдя с перона загородной станции, они по утреннему холодку вышли на добротную сельскую дорогу. Путь их лежал мимо полей со зреющей рожью. Блеснул на повороте пруд, над головой совсем как шмели гудели линии электропередачи. Довольно скоро на горизонте появились мрачные громады казарм военгородка, столь же уместные на фоне буколического пейзажа, как спичка, воткнутая в глазное яблоко. Подойдя поближе, Косоворотов увидел, что над циклопическими воротами были приварены слова «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ». Горько усмехнувшись, он бросил последний взгляд на волю и вошёл во внутренний двор. «Carthago delenda est!», - пробормотал себе под нос Косоворотов. С гулким ударом ворота захлопнулись за ним.
Для встречи пополнения на улицу высыпало всё население воинской части. Поглядеть на них вышли даже матёрые симулянты из ПМП. Из замызганных окон офицерской столовой выглядывали добродушные физиономии вольнонаёмных поварих.
- Дрищей привезли, - удовлетворённо проговорил кто-то и волна злобно-радостного оживления прокатилась по праздной толпе бесцельно слоняющихся бойцов.
Глядя на эти лица, наполненые чувством глумливого ликования, Косоворотов затрепетал. От сердца у него отлегло только после того, как Шикрягие отделил его вместе с Костомолоцким от основной массы. Под свист и озорные возгласы тоскливо глазеющих по сторонам дрищей повели в учебку. Косоворотов поймал себя на мысли, что всё это напоминало встречу девственниц в публичном доме.
Немного погодя к ним подошёл рядовой столь небрежно экипированный, что не признать в нём старослужащего, близкого к дембелю, было никак нельзя. Воображение поражали оттянутые на коленях брюки, заляпанная жирными пятнами наподобие камуфляжа гимнастёрка, пилотка, засунутая под ремень с порыжевшей бляхой, а более всего разбитые сапожища никак не меньше сорок седьмого размера. Почесав бритую голову, он взял бумаги у онемевшего от такого зрелища Шикрягина и повёл их к стоявшей на отшибе казарме, бывшей некогда скромной сельской кирхой. По пути он товарищески пожал им руки, предложил закурить, пнул пробегавшую мимо собачонку жены начальника гарнизона. Как и предполагал Косоворотов, рядовой Кошкарёв был взят в армию прямиком из театрального училища. На крыльце курил, читая чьё-то письмо, сержант Шнирельман. Распахнув дверь, Кошкарёв пропустил Косоворотова и Костомолоцкого вперёд.
В просторном помещении, оказавшемся ленинской комнатой, за столом, заваленным бумагами чуть не до потолка, восседал сержант Рожин. Высунув от усердия язык, он склонился с перьями и тушью над очередным плакатом. Призванный с худграфа Волжского пединститута, всё своё служебное время сержант Рожин проводил за созданием монументальных произведений агитационного жанра, тексты к которым очинял майор вещевой службы, он же завскладом, но также где-то и поэт Никита Сергеевич Гавриков. Благодаря бурной деятельности творческого тандема оформление военгородка было на самом высоком уровне, что не раз отмечалось приезжавшими в инспекционные поездки высокими комиссиями. Это вам не раскраска листьев в зелёный цвет, не закат солнца вручную. Даже перед сном угасающий взор бойца помнил всю мудрость изречения «ОТ ЛЕНИНСКОЙ НАУКИ КРЕПНЕТ РАЗУМ И РУКИ». Шёл боец на политзанятия, и над головой оратора сияли огненные письмена, что жгли сердце, что призывали душу «НАБИРАТЬСЯ СИЛ ОТ ЗЕМЛИ, А УМА – У ПАРТИИ». И даже сидя в сортире, взгляд его упирался точнехонько в стенку, плакат на которой сообщал о том, что «ЛИШНЕЕ ГОВОРИТЬ – СЕБЕ ВРЕДИТЬ»  и что вовсе  «НЕ МУХИ ПЕРЕНОСЯТ СЛУХИ». Поздней осенью на территории стрельбища сержант Рожин установил деревянный щит, на котором готическим шрифтом начертал бессмертные слова «КТО СМЕРТИ НЕ НЕСЁТ ВРАГУ, ТОТ ПЕРЕД РОДИНОЙ В ДОЛГУ». На КПП прибывавшие со всех окраин необъятной страны родственники и друзья солдат-срочников лицезрели румяного весёлого солдата, с кудрявым чубом, выбивавшимся из-под пилотки, котрый держал за руки таких же весёлых и довольных родственников. Из мешка, пребывавшего на плечах гражданина с лихими чапаевскими усами и папахой, приходившегося, по всей видимости, кудрявому весельчаку дядей, торчали окорок, домашний хлеб, яблоки и прочая снедь. Называлась композиция просто и доходчиво: «ЗА ГЕРОЯ-СОЛДАТА И СТРАНА РАДА». Впрочем, на другой стене мрачноватый субъект с горящим взором и усами щёточкой, сотворённый сержантом Рожиным в состоянии изрядного алкогольного опьянения, отчего бдительный товарищ на плакате заметно косил, приложив к толстым губам шахтёрский палец, предупреждал: «КТО ВОЕННУЮ ТАЙНУ РАЗГЛАШАЕТ, ТОТ ПРИСЯГУ НАРАСТАЕТ».
- А, новенькие, - подняв голову, сказал Рожин. – Откуда забрали?
Косоворотов и Костомолоцкий, переминаясь с ноги на ногу, отрапортовали.
- Уважаю, - сказал сержант. – Сейчас идите на склад за формой. Кошкарёв, сходи с ними, посмотри, чтобы не дали какое-нибудь говно. Скажи Петровичу, что я просил. Потом веди их на обед.
Кошкарёв махнул рукой и они зашагали обратно к штабу. По дороге им встречались уже экипированные товарищи по оружию. Хромая в тесных, отчаянно жмущих ноги сапогах, они одёргивали непривычную ещё амуницию, крайне редко, надо признаться, совпадавшую с их физиологической конституцией. Не такими изображались молодые бойцы на картинках, висевших перед кабинетом НВП. Где молодцеватая выправка, чеканящий шаг, воспетый группой Pet Shop Boys, где парусинящие галифе над ладно скроенной гимнастёркой, прикрывающей широкие плечи? Где орлиные носы, где лихой прищур глаз?
- Ничего, - сказал Кошкарёв, глянув в их сторону, - и из них людей сделают.
Косоворотов и Костомолоцкий в который уже раз за этот день переглянулись и поспешили вслед за заворачивающим за угол рядовым Кошкарёвым. 
После обеда, когда они сытые и довольные сидели в ленинской комнате, сонно хлопая глазами, для инструктажа прибыл капитан Подлеталов. Игравшие в карты Рожин и Кошкарёв приподнялись над столом, козырнув. Косоворотов и Костомолоцкий вскочили, повалив стулья.
Хмуро оглядев пополнение, капитан сказал:
- Значит так…
После чего надолго замолчал, уставившись в окно. Проследив за передвижениями некоего объекта, Подлеталов как ни в чём ни бывало продолжил.
- …работать будете на агитмашине. Главным назначаю Рожина. Он отвечает за вас, я отвечаю за него. Если обосрётесь, попадет всем, вам – больше всех. Жить будете пока здесь. И помните – мы войска особые. Если будут напрягать на работу по части, особенно ночью – посылать всех на хер.
- На хер, - с чувством повторил Подлеталов. – Вы подчиняетесь лично мне, я подчиняюсь полковнику Орлову. Остальное вас не колышет. Если кто залупнётся, доложить мне. Всё понятно?
Костомолоцкий кивнул. Косоворотов больно толкнул его в бок локтём и быстро проговорил:
- Так точно.
Подлеталов с усмешкой взглянув на них, вышел.
Остаток дня они провели, читая инструкции, принесённые Рожиным. Под вечер он вывел их на ознакомительную прогулку по части, указывая по ходу на стратегически важные объекты – столовую, вещевой склад, штаб, госпиталь. С некоторым колебанием указал он и на лаз под оградой позади столовой, замаскированный баками с мусором.
Перед ужином пропагандисты сели смотреть телевизор. После отбоя, хитро переглядываясь, Рожин и Кошкарёв отбыли в неизвестном направлении. Косоворотов и Костомолоцкий, поболтавшись по казарме, побрели в боковую комнату, где стояли шесть кроватей. Рассовав по тумбочкам зубные щётки, бритву, бумагу, конверты, они легли на серые, пахнущие чем-то невыразимо казённым простыни и, натянув до носа тонкое одеяло, тоскливо задумались. Какое-то время они негромко переговаривались, пока лёгкий и тревожный сон не унёс их в свои неведомые пределы.