Гвоздь сезона

     Широкое каменистое русло плавной излучиной упёрлось в скалистый склон. Казалось, что реке некуда течь далее, и оставалось одно – провалиться. Иван то и дело поглядывал вперёд, подруливал вёслами и старался разгадать поведение быстрого потока. Перегруженная «пятисотка» неуклюже задевала обёрнутым в брезент днищем скрытые водой угловатые валуны, и кормчий недовольно морщился, будто натыкался на них босыми пятками. Но беспокоился он не из-за того, что при пробое днища или, упаси Бог, одного из отсеков пришлось бы разгружать лодку, вытаскивать её на берег, выпускать воздух, сушить, клеить, накачивать, опять загружать, то есть терять дневное время, всё это пустяки. Гораздо важнее то, что в лодке помимо палатки, спальников, продуктов и прочего экспедиционного снаряжения сидела Вика…

     За три дня до начала полевого сезона из-за нелепой случайности Иван остался вдруг один. Лёха по прозвищу «Сом» (за медлительность), таёжный напарник и прекрасный товарищ, с которым они излазили все медвежьи углы, на ровном месте вывихнул ногу и выпал из маршрутной обоймы. И это в последнем сезоне, когда нужно получить недостающие данные для составления отчётной карты! В общем-то, можно бы и одному справиться с полевыми работами: не так уж трудно измерять дебиты источников и отбирать пробы на гидрохимический анализ, продвигаясь по намеченной площади сплавом. Но кто ж отпустит одиночку в нехоженую тайгу? А полевики уже распределены по марщрутам до последнего человека. Хоть выходи на улицу и лови первого встречного. Тут-то и появилась нежданно-негаданная практикантка с озорными глазами.

     - Ну и везунчик ты! Такую деваху отхватил! – то ли пошутил, то ли посочувствовал начальник партии после непродолжительных сомнений (соотнесения правил по технике безопасности с собственно безопасностью), уговоров (соблазнов романтикой и обещаний предоставить после маршрута практику по полной программе) и, наконец, согласия слегка ошарашенной студентки попрактиковаться месяц в паре с опытным Иван Семёнычем.

     Опытный спец, тревожась, – шутка ли, обзавестись обузой вместо помощника, – всё же почувствовал вдохновение. Во-первых, исчезло главное – быть или не быть «полю»! А во-вторых, обуза-то, как ни поверни, симпатичная. И это сочетание ответственности за «детсад» со смутным желанием не ударить в грязь лицом, а проще говоря, понравиться, поселилась в Иване и стала его повседневным состоянием.

     В первый же день Вика поведала о том, как занесло её в экспедиционную жизнь. На зимних каникулах в гостях у любимой тётки познакомилась она с подругой её детства, прибывшей откуда-то из тундры на побывку. Увлекательные рассказы подруги о неизведанных просторах и незаходящем солнце, о северном сиянии и надёжных парнях оказались тем толчком, который направил расплывчатые девичьи желания, связанные с выбором будущей профессии, в романтическую колею. А дальше – дело техники: вступительные экзамены, гидрогеологический факультет, учёба и вот, наконец, серьёзная практика.

     Первые маршрутные дни Вика была скованной. Непривычная обстановка наедине с малознакомым мужчиной, теснота палатки, назойливый гнус, изматывающие походы по залесённой пойме к бортам долины или в примыкающие к ней распадки – всё это резко отличалось от прежней жизни, казалось чужим и неинтересным. А после того как она увидела на песке медвежьи следы, то и вовсе ни на шаг не отрывалась от вооружённого одностволкой наставника, сужая и без того узкое личное пространство. И только во время сплава, когда сапоги не натирали мозолей, а комарьё и медвежьи следы оставались на берегу, она приободрялась, радовалась окружающим пейзажам, любовалась прозрачной водой.

     Как должен вести себя 33-летний мужчина, чтобы понравиться молодой женщине? Главное, говорят знатоки, – это стать незаменимым для неё. Иван, не прилагая ни малейших усилий, с первых дней маршрута таковым и стал. Правда, справедливости ради, стоит заметить, что на его месте незаменимым был бы даже скучнейший зануда или (что кажется невероятным) женоненавистник. Потому что не сможет неопытная студентка обойтись без мужской помощи в безлюдье. То есть, чтобы тронуть женское сердце, недостаточно быть только лишь гарантом её спокойствия. Вот и выходит, что ошибаются знатоки. В глазах женщины (и тем более в сердце) «голая» мужская незаменимость ничего не значит.

     Иван старался смягчить свалившуюся с Небес собственную значимость ненавязчивой обходительностью. Он не учил: «Делай, как я», а говорил: «Всему можно научиться»; не предлагал сварить обед или ужин, а приглашал приготовить очередную совместную трапезу. Видя, как страдает от укусов мошкары и комаров девичья кожа, он веселил спутницу откровенной лестью, говоря, что красоту не испортит даже укус медведя. И Вика быстро освоилась, стала отличной помощницей. На четвёртый или пятый день маршрута Иван пошутил по этому поводу:

     - Замечаешь, лодке-то полегче стало?

     - Нет. А что произошло?

     - Ты полегчала.

     - С чего бы это вдруг? – удивилась девушка.

     - С тебя асфальт свалился…

     Однако абсолютных плюсов не бывает. Иван привык маршрутить с Лёхой. Вообще с Лёхой связано множество привычек. Ну, например, что-то не получается, на душе неспокойно. Ругнулся в два этажа, глядишь, душе легче и дело пошло. И Лёха всегда поддержит, третий этаж достроит. А тут приходится держать себя в узде, подбирать выражения, перевоспитываться. Или вот когда тепло и солнечно разделся до семейных трусов и, пожалуйста, курорт – пошевеливай вёслами, загорай. Правда, эти плюсы (и ещё множество других) к концу сезона иногда перерастали в большой минус. Лёхина рожа так надоедала, что смотреть на неё не было никаких сил. С Викой же получалось всё наоборот. Лицо её с каждым днём становилось всё притягательнее, и отворачиваться от него совсем не хотелось. Иван даже стал замечать, что по утрам стал тщательней обычного умываться и чистить зубы, более того, он стал ежедневно бриться, что в прошлые «поля» проделывал обычно раз в неделю.


     …Река, обогнув разрушенную временем скалу, втиснулась в ущелье и понеслась вниз. Поверхность воды взбугрилась полутораметровыми валами и падающими гребнями. Иван ожидал такого поворота и своевременно причалил к берегу перед ущельем. Он осмотрел с нагромождения глыб начало бурного участка и, не выказывая озабоченности, поделился впечатлением:

     - Озверела речка. И плыть неловко, и обнести негде. Но тебе, наверное, все-таки лучше полазать по глыбам. На всякий случай. Без ноши пробраться будет нетрудно. Тут не больше полукилометра.

     Вика растерянно посмотрела на начальника. Женское сердце мгновенно почувствовало неуверенность в его голосе.

     - Всякий случай – это какой? Когда лодку унесёт или перевернёт, и я останусь одна?

     - Ну что ты! Что за мрачные мысли? Просто чем легче лодка, тем проще ею управлять…

     Однако этот неотразимый аргумент не успокоил девичьего взгляда. Иван увидел это и замолчал.

     - Иван Семёнович, мы с вами уже неделю вместе. И всё шло хорошо. Вы же обещали перед маршрутом, что не будете меня оставлять одну. Давайте или плыть, или таскать вместе, – поспешно добавила Вика. – И потом, если я что-то понимаю, то тяжёлой лодке труднее перевернуться.

     Она почти с самого начала обращалась к нему на «ты» (по его же просьбе) и внезапное «вы» свидетельствовало о Викином испуге перед воображённой перспективой одиночества. Иван мог бы настоять на своём предложении по праву старшинства, но не стал этого делать. Он, конечно, понимал, что плыть вместе с девушкой – значит подвергаться дополнительному риску. Но он знал также, что нет ничего хуже, чем испортить отношения, когда впереди долгие недели тесного общения. Да и не хотелось ему, чтобы Вика заметила его беспокойство или, по неопытности, заподозрила в неумелости. Поэтому он буднично согласился:

     - Ладно, пойдём решать вечный вопрос: «Что делать?».

     Они карабкались по прибрежным глыбам, размером с охотничью избушку, у подножья которых билась река, и Иван замечал, как его спутница замирает под гипнотическим воздействием первозданной мощи. Он и сам чувствовал это воздействие. Он уважал стихию и старался не спорить с ней. И сейчас тщательно высматривал в бурном потоке путь, который бы оказался по силам гружёной посудине.

     - Ну, какие у тебя соображения? – спросил он Вику,  перед тем как повернуть назад к лодке.

     - Эта толчея напоминает толпу в час пик перед входом в метро: такая же неудержимая и безжалостная.

     - Хм, никогда б не подумал. Но это лирика, а что скажешь по сути?

     - По-моему, перетаскивание, если оно вообще возможно, займёт весь оставшийся день. А на лодке можно проплыть бурный участок за несколько минут. Учитывая, что в сутках тысячи минут, то выигрыш во времени огромен. Но взвесить шансы я не могу, нет опыта. Поэтому для меня важнее не способ передвижения, а метод. Хотя… сплав притягательней.

     - Ничего не скажешь, логичное заключение. А не страшно? – Иван сделал паузу. – Что ж, значит, выбор сделан. Будем совместно выигрывать время. Поэтапно. Попробуем проскочить по краю валов, чтоб не свалиться вон в те «бочки». И вон там надо остановиться, осмотреться. – Он показал рукой на опасные места. – Видишь, в конце река исчезает. И вроде пыль там водяная в воздухе. Скорее всего, там порог. Странно, что его нет на карте…

     Лодка стремительно вошла в гладкий слив, наискосок пересекла первые валы и заскочила в тень слива. Не успел Иван перевести дух, как лодку понесло к «бочке» рядом с берегом. Размашистыми гребками он вернулся к вздыбленному стрежню. Однако то ли намеченный с берега маневр не увязывался с течением воды, то ли сыграла свою роль инерция грузной лодки, но вдруг стрежень понёс её к противоположному берегу, под которым река бесновалась в танце шамана. Ничего не оставалось, как дать «полный назад», то есть повернуть лодку поперёк течения. Борт её налетел на заворачивающийся вал, в одно мгновенье неповоротливая посудина, отяжелев от воды, стала ещё неповоротливее, напоминая плохо управляемый плот. И Иван едва успевал отворачивать от обливных камней, столкновение с которыми не сулило ничего приятного. Вика, вцепившись в брезент, напряженно смотрела, как беспорядочные гребни налетали то с одного борта, то с другого и окатывали её холодным душем.

     Стремительно приближался конец первого этапа. Иван отчаянно старался причалить к берегу. Волны цеплялись за весла, гася скорость и мешая управлению. В трёх метрах от берега лодку сходу нанесло на обливной валун. Течение навалилось на борт и хлынуло в лодку. И хотя валун же и помешал мгновенному опрокидыванию, в любой момент всё могло измениться.

     - Навались на противоположный борт, попробуем соскочить, – нервно скомандовал Иван в широко распахнутые девичьи глаза, в которых застыли испуг и мольба о спасении.
Они синхронно навалились на борт, сместив на него центр тяжести. Течение перестало заливать лодку, и Иван сильными рывками, одновременно загребая веслом, пытался вырваться из плена. Лодка понемногу, словно сожалея, что ей не дали кувыркнуться, стала поворачиваться. Развернувшись на 180 градусов, подталкиваемая потоком и треща разрываемым брезентом, она нехотя соскользнула с валуна в кипящую пену. К счастью, водная яма под валуном оказалась неглубокой и они, приняв очередной душ, вырвались на течение. Несколькими гребками Иван достиг прибрежных камней, выпрыгнул в воду с верёвкой в руках и притянул затопленный «ковчег» к берегу.

     - Всё, приехали, вылезай сушиться, мокрая кур…систка, – позвал он спутницу, подавая ей руку. – Время мы выиграли, теперь будем тратить его на просушку.

     Вика вцепилась в протянутую руку, неуверенно вылезла из лодки и молча уткнулась лбом Ивану в грудь. От её недавней готовности плыть по бурному потоку не осталось и намёка. Она оцепенело стояла, подрагивая от холода и переживаний.

     - Я не думала, что это так страшно, – чуть слышно вымолвила она.

     Иван готов был уже произнести фразу из серии «я ж говорил», но доверчивое прикосновение девушки, ищущей в нём защиты и успокоения, резко изменило это намерение. Он положил ладонь на мокрое девичье плечо и сказал совсем другое:

     - Да уж. В последний момент и у меня мелькнуло подозрение об аварии, но всё позади. Видишь, что там делается? - он показал кивком вниз по течению.

     В пятидесяти метрах ниже наклонный пласт коренной породы, прижав реку к противоположному берегу, обрывался двухметровой ступенькой. Сдавленная в двадцатиметровую струю, река срывалась с уступа и восторженно ревела, словно радуясь полёту, перед тем как с грохотом обрушиться в бешеную кипень. Они подошли к порогу. Вика постояла, заворожено глядя на падающую реку, а потом, стараясь перекрыть шум, спросила:

     - Мы здесь могли бы утонуть?

     - Полетать могли бы, – прокричал в ответ Иван, жестом подтверждая слова. – Хотя, махая вёслами, далеко не улетишь. Но без снаряжения и харчей остались бы точно… Пошли переоденемся, а то простынем.

     Место их вынужденной остановки напоминало небольшое кораблекрушение. У самой воды лежала перевёрнутая лодка с вырванным клоком брезента в середине днища, всюду валялась мокрая распакованная экипировка, будто растерзанная и раскиданная по берегу неукротимой рекой. В нижней части порога, сбоку от таранной струи, образовался омут со слабым обратным течением, омывающим небольшую галечную косу. На косе, у костра, над которым на сучковатом тагане висели закопчённые котелок и чайник, кутаясь в брезентовый плащ и отмахиваясь от комаров, с ложкой хозяйничала Вика. От костра по ущелью тянулся дым, придавая дикому пейзажу обжитый вид. Иван неторопливо переносил снаряжение к костру.

     - Вы на меня не сердитесь, Иван Семёнович, – волнуясь, попросила Вика, когда он принёс на косу очередной баул.

     От неожиданности тот выронил тюк.

     - Что опять стряслось? Кашу пересолила.

     - Ну, это ведь из-за меня мы… промокли.

     - А... вон что!.. – Иван изобразил назидательный вид. – Вика, в нашем тесном коллективе не может быть «из-за тебя». На маршруте мы единый союз, именующийся «маршрутная группа». Если мы будем всякий раз искать виновного, то к концу развалим её на два неприятельских лагеря. Ты хоть представляешь себе такое в маленькой лодке? И потом, с чего ты взяла, что промокли мы из-за тебя? Грёб-то я. К тому же, если б мы полезли с грузом по скалам, то промокли бы от пота и вполне могли переломать ноги. И знаешь… нет такого мужчины, который не хотел бы произвести впечатление на женщину. У меня был шанс, а я переоценил свои способности. Вот и выходит, что виноват я.

     - Вы, Иван Семёныч, настоящий капитан, всё на себя берёте, – разом повеселела девушка.

     - Увы. Только старшина запаса.

     - Тогда, если позволите, я присваиваю вам, звание капи… нет, адмирала.

     - Рад стараться, ваше сиятельство. С таким званием мне нипочём любой порог и даже африканский водопад Виктория.

     Вика звонко засмеялась.

     - Ну, нет уж. Хватит нам купаний.

     - Это как посмотреть. Благодаря сегодняшнему плаванию удалось пережить незабываемые минуты. И сдаётся мне, ждёт нас здесь отменная рыбалка. Видишь, какой тут замечательный омут? Как говорится, нет худа без добра…

     К вечеру разложенное снаряжение и одежда просохли, «кораблекрушение» сжалось в уютную стоянку. Небольшая палатка, рядом аккуратно сложенные и укрытые полиэтиленом вещи. Тонкая струйка дыма от костра, неторопливые движения потерпевших – всё свидетельствовало о готовности утром продолжить маршрут. Время от времени Иван брал в руки спиннинг и швырял в омут начищенную медную блесну. И после нескольких безрезультатных забросов говорил Вике:

     - Рыбы здесь должно быть – завались. Некуда ей отсюда деться. Когда начнётся жор, за блесной будет давка.

     - Посмотрим, – скептически усмехалась Вика. – Если б её было много, то хоть одна бы попалась.

     Похоже, этот скептицизм оправдывался. «Адмирал» менял места заброски, менял блёсны, обкидал омут вдоль и поперёк, но поймать ничего не мог.

     - Чушь какая-то, поубивало всех водопадом, что ли», – не слыша собственных слов, бормотал он, примостившись на плоском выступе неподалёку от падающей струи.

     Размахнувшись, скорее от досады, чем из здравого рыбацкого рассудка, он со всей силы забросил блесну вдоль реки далеко за омут. И едва начал крутить катушку, как почувствовал рывок и биение на леске крупной рыбы. Не давая леске слабины, он стал подтягивать добычу. Вика заметила дёргающийся спиннинг, оживлённо жестикулируя, подбежала к воде и заинтересованно стала ждать результата рыбалки.

     В двух метрах от камня, на котором стоял Иван, рыба вдруг отчаянно заметалась, выпрыгнула из воды, ушла в глубину, снова мелькнула у поверхности.

     - Ленок, не меньше двух килограмм, – определил рыбак. – Только не сорвись! – тут же взмолился он, резко выбирая слабину. И в этот миг в метре от камня вода забурлила. Из тёмной глубины на ленка бросилось чёрное, блестящее бревнообразное чудище. От неожиданности Иван вздрогнул. Спасая свою добычу, рванул спиннинг, выдернув ленка на уступ. «Бревно» промахнулось, и тут же мощно развернулось, мелькнув в куче брызг красными плавниками. «Это ж таймень!» – хлестнула его запоздалая догадка. Он, конечно, знал, что в реке водятся таймени. Но чтобы так вот нахально, по-бандитски!.. От осознания упущенной возможности поймать речного владыку на мгновенье он растерялся, разочарованно посмотрел на бьющуюся на камне никчемную рыбёшку с блесной во рту. И в следующее мгновенье ногой сбросил её с камня обратно в реку, чуть придерживая пальцем разматывающуюся катушку. Секунд пять-десять ощущались попытки ленка избавиться от привязи. И тут – вот она, мощь! – леска загудела, разрезая воду, и стремительно потянулась через омут.
- Заглатывай, заглатывай, цепляйся покрепче! – зашептал Иван, давая чудищу время на трапезу.

     Когда пол катушки размоталось, он резко потянул снасть на себя и начал её сматывать. Однако успел сделать лишь несколько оборотов. От неудержимого рывка ручка катушки вырвалась из пальцев, и Иван сообразил, что если  чудо-рыба и не сорвётся, вытащить её на уступ всё равно не удастся. Он отпустил катушку и поскакал по камням к пологой косе, огибая наклонный пласт, рискуя сломать шею.

     - Это что, рыба?! – удивлённо воскликнула Вика, когда Иван оказался на косе.
- Это владыка реки. Если он ускользнёт, моё сердце не выдержит потери. И ты останешься одна, – вдохновенно преувеличил Иван.

     Владыка упрямо тянул вглубь. Рывки чередовались со слабиной, которую Иван тут же наматывал на катушку, но запас лески все равно убывал. Он опасался, что скоро нечем будет смягчать рывки. Однако после нескольких попыток вырваться таймень вдруг успокоился. Боясь потревожить добычу неосторожным движением, рыбак плавно стал подтягивать её к косе. И усыплённая плавностью, она дала подвести себя к отмели. Сквозь прозрачную воду хорошо было видно, что полутораметровую рыбину чудом удерживает всего один, уже наполовину разогнутый крючок тройника, зацепившийся за краешек верхней губы. Иван похолодел от ужаса.

     - Вика, быстренько принеси ружьё, – сдавленным голосом попросил он.

     Вика, неподвижно застывшая в двух шагах от него, повернулась выполнить просьбу. И это движение на берегу не ускользнуло от тайменя. Он мотнул здоровенной башкой, разворачиваясь в глубину, леска резко натянулась, и словно тетива, выстрелила из воды блесной, утяжелённой свинцовым грузиком; блесна пулей просвистела над Ивановым ухом и запуталась в ветвях дерева, нависшего над косой.

     В порыве азарта Иван прыгнул в реку, норовя оглушить и вытолкнуть на сушу огромную рыбину. Однако сам едва не свалился от удара скользкой туши по ногам. Он толкнул ещё вёрткое бревно носком сапога и, осознав напрасность усилий, замер. Не желая верить проигранной битве, он смотрел, как неторопливо и, пожалуй, издевательски, виляла хвостом сорвавшаяся с крючка удача, уходя в глубину. Потом он вышел из воды, отшвырнул от себя спиннинг, обессилено сел на гальку и, забыв на мгновенье о Вике, выругался:

     - Чтоб я сдох! Раззява! Раньше нужно было ружьё приготовить, живым он всё равно бы не дался.

     Он откинулся на спину и затих.

     Подошла и опустилась рядом Вика.

     - Не надо ругаться, а то мне не по себе. Полови ещё, может, попадётся опять. Ты же говорил, что…

     - Эх, Виктория, – перебил он, – если б ты хоть раз ела тайменя, ты бы сейчас со мной не разговаривала. Посмотри, как дрожат руки. Мало того, что я лишил нас вкусной еды на много дней вперёд, так ещё эта еда утёрла мне нос. Наш амбар пуст, а я разбит, потому что такой улов бывает один раз в сезон, и даже реже. Теперь до конца маршрута меня будет грызть досада.

     Вика растерянно молчала, не зная, что сказать. Она встала, робко улыбнулась и попросила:

     - Пожалуйста, не посыпай голову пеплом, а то к твоей досаде добавится моё ужасное настроение. – Потом она потянула его за руку и, подыгрывая только что услышанным словам, приказала: – Иди, добывай еду, и без добычи в дом не возвращайся. А я пойду подброшу дров в очаг.

     Иван скептически хмыкнул, поднялся, посмотрел на Вику и искренне улыбнулся:

     - Ей богу, если б не ты, помер бы. Ладно, пойду попробую, хотя на успех рассчитывать глупо.

     Вскоре стемнело. Таймень, проглотивший увесистую рыбёшку, затаился на дне омута и на охоту более не вышел.

     С наступлением темноты пространство в ущелье сжалось вокруг костра. Ночь спрятала очертания скал, реку, порог, шум которого поглощал звуки. И что творилось там, за пределами сполохов пламени... Впрочем, давно известно: если человека окружает неизвестность, он обязательно испытывает чувство дискомфорта. Особенно если вокруг среда, таящая в себе наводнения, обвалы, диких зверей и ещё десятки реальных и кажущихся опасностей.

     - Какое неуютное место! Ничего не слышно, кроме порога, а всё время кажется, что кто-то подкрадывается, – поделилась Вика ощущением.

     - А ты не прислушивайся. В шуме воды можно услышать голоса, пение, шаги, стук колёс и прочую ерунду.

     Они сидели у костра и смотрели на огонь. Прошедший день встряхнул их эмоции. И хотя все дневные и вечерние хлопоты остались позади, спать не хотелось.

     - Я где-то читала, что от кажущихся опасностей у впечатлительных натур может даже съехать «крыша», – продолжила Вика начатую тему.

     - Запросто. Если хочешь, расскажу, как однажды у меня чуть было так и не случилось. Правда, связано это не с рекой, а с берегом океана.

     - У тебя? Конечно, хочу.

     - Лет десять назад наш отряд работал на острове. А до заброски на участок жить нам пришлось на берегу в двухэтажном деревянном доме. Дом был брошенный, с выбитыми окнами, со страшно скрипучей лестницей, с кучами хлама во всех углах. Мы оборудовали на втором этаже одну из комнат и припеваючи изнывали от безделья: читали, резались в карты, а вечерами при тусклом пламени свечки (электричества там не было) рассказывали разные были и небылицы. Однажды кто-то рассказал вот такую историю: в некоем хуторе зимой собирался парень в соседнюю деревню на танцы. Во время сборов в доме, где он жил, вдруг распахнулась дверь. Мать парня закрыла её. Через некоторое время дверь снова распахнулась, и когда мать опять взялась за дверную ручку, будто бы кто хлестнул её тряпкой по руке. Она в слёзы: «Никуда не ходи, сынок, это дурной знак». Ну а тот только посмеялся в ответ. И ушёл. Когда он, навеселившись, возвращался назад, разыгралась метель. Он заблудился и замёрз в сугробе. Грустная история. Но это, так сказать, прелюдия… Безделье наше кончилось, и мы уехали на участок. Потом, когда у нас закончился полевой сезон, опять началось ожидание вездехода: снаряжение же не бросишь. Но мне нужно было, хоть в лепёшку расшибись, прибыть на базу. Коллеги снабдили меня банкой консервов (продукты были на исходе), и я через два дня, протопав семьдесят километров тундровых болот, измотанный так, что, казалось, упаду и буду спать двадцать пять часов в сутки, поздно ночью оказался в той самой комнате заброшенного дома. Против ожидания, спать мне не хотелось (так бывает, когда организм перенапряжётся). Я сидел за столом возле свечки и что-то зашивал, слушая размеренный шум океанского прибоя за окном. И вдруг без скрипа шагов по лестнице, без ветра и сквозняков (пламя свечи горело абсолютно спокойно) распахивается дверь в комнату. От неожиданности я вздрогнул. Мне тут же вспомнилась рассказанная в этой самой комнате история про покойника, и я почувствовал холод в груди. Выждав немного, я вышел со свечкой в небольшой коридорчик, проверил дверь, выходящую на лестницу, и после закрыл за собой дверь в комнату. Причём закрыл очень плотно, всунув между дверью и косяком, сложенную в несколько раз газету. Сел к столу продолжать своё занятие. Но теперь я слушал не шум прибоя, а прислушивался к звукам за дверью. И, представь себе, услышал лёгкие шаги. Как они могли появиться? Ведь скрипучая лестница не издала ни звука. Я отложил иголку и уставился на дверь. В это время, прямо на моих глазах, дверь распахивается. Не знаю, как передать то моё состояние. Скорее всего, это был столбняк. Честное слово, я ожидал увидеть всё что угодно. Мне казалось, что я свихнусь, если воочию увижу или почувствую это нечто. В мыслях мелькали образы нечистой силы – один страшнее другого. Но в тёмном дверном проёме никто не появлялся. Постепенно я пришёл в себя. Взял свечу, нож и, пересиливая себя, вышел в коридорчик. Он был, конечно, пуст.

     Иван встал подкинуть дров в костёр, а Вика нетерпеливо спросила:

     - А потом?

     - Потом я долго стоял там, обратившись в слух. Однако ничего не происходило. Тогда, оставаясь в коридоре, я закрыл дверь комнаты. И через несколько секунд за своей спиной услышал, как кто-то осторожно переступил. Вполне возможно, что волосы на моей голове встали дыбом. Я резко развернулся… и никого не увидел. И ничего не мог понять. Но тут опять услышал лёгкий шорох. Тут-то всё и прояснилось. В углу коридора высилась куча всяких бумаг. Лёгкий тягун из-под лестничной двери по чуть-чуть двигал бумажный ком, который издавал звуки «шагов». Я сразу обмяк, тепло разлилось по телу, навалилась жуткая усталость. Знаешь, когда две волны сталкиваются, они гасят друг друга. Так и у меня получилось. Волна физического перенапряжения столкнулась с нервным всплеском. Вскоре я спал как убитый. Проснулся только часов через десять. – Иван посмотрел на Вику. – Как ты думаешь, почему шорох бумаги я принял за шаги?

     - Почему?

     - Потому что чрезмерно прислушивался. И услышал то, чего не было. Хотя у меня есть оправдание: распахнутая дверь, которой предшествовала история с замёрзшим парнем. Только вот если первое распахивание я объясняю лёгким сквозняком, то второе мне до сих пор непонятно.

     - Настоящий ужастик, я б умерла от страха… Иван Семёныч, а почему тебя коллеги называют «Ванька-креститель»? – неожиданно спросила девушка.

     - Вот негодяи! И когда только успели просветить? – безобидно усмехнулся тот и сразу пояснил: – Слышала, наверно, о библейском Иоанне Крестителе? Он людей окунал в речку. Так вот однажды, в свое первое руководство полевым отрядом, я, распираемый ответственностью, угробил целый день на переправу через норовистую реку; и все равно весь отряд вымок в холодной купели. Я тогда даже охрип от усердного руководства и натерпелся страху. За это купание и прозвали.

     - И меня сегодня, получается, ты тоже крестил. Значит, правда, креститель, – рассмеялась Вика. – Хотя… брр, жутко вспомнить. От таких переживаний и заснуть, наверное, не удастся. Да ещё будут мерещиться шаги за палаткой.

     - А ты заткни уши, думай о доме, и всё будет хорошо.

     - Да-а... сейчас бы домой, к маме…

     - А вот я буду думать о том, как завтра на рассвете выловлю сегодняшнего крокодила…


     Рассвет Иван проспал. Точнее здесь, в сумраке ущелья, казалось, что ещё рано. Но, взглянув на часы, он понял, что время упущено, и в нём вспыхнуло вчерашнее чувство потери. Всё же он осторожно вылез из спальника, полюбовался девушкой, безмятежно посапывающей под вуалью марлевого полога, подавил в себе мимолётное желание погладить красивое лицо и бесшумно выбрался из палатки. Холодное утро тут же влезло за пазуху. От холода и оттого, что проспал, надежда на удачную рыбалку скатилась к нулю; тело его потянулось назад, к тёплому спальнику. Возвращение в палатку показалась таким целесообразным, что он почти поддался ему. Но вдруг он понял, что ищет оправдание, чтобы вернуться к прекрасной девушке; понял, что ему очень хочется смотреть на неё, прикасаться к ней, целовать её… Поймав себя на этом желании, Иван почувствовал, что коснулся области, в которой можно наломать дров и весь маршрут превратить в тёмноё пятно и в своей, и в Викиной жизни. «Это там, в студенческих общагах можно делать ошибки, – рассуждал он, – там мир соткан из отношений множества людей, отчего появляется легковесность (всегда есть возможность одни отношения заменить другими), а здесь мир неделим. Но, – возразил он себе, – она ведь городская. Для неё, наверное, всё просто. А я? Я же не студент. Если она испугается, оттолкнёт… Нет, нельзя здесь жить городскими мерками, пусть будет всё естественно, без спешки, или не будет никак». Он отогнал смутные желания несколькими упражнениями и со спиннингом отправился на вчерашний камень.

     Омут поблескивал свинцовыми волнами, обдавал промозглой сыростью. Поклёвок не было, и чувство досады росло. Иван думал о том, как сообщит Вике об очередном своём проколе, и от этого становилось совсем тоскливо. Дальних бросков за омут не получалось. На катушке путались «бороды». От долгого неподвижного их распутывания он совсем замёрз. Но вот получился бросок. Потом ещё. А на третьем он почувствовал рывок, от которого в мгновенье сошла апатия, побежала по жилам кровь. Он начал подтягивать рыбу и сразу понял, что попался всего лишь ленок. Но лиха беда начало. Да и, на худой конец, хоть что-то.

     Готовясь выдернуть добычу на камень, Иван мельком подумал о вчерашнем таймене: «Может, опять клюнет?» Он был готов к этому и всё же едва не отпрянул от тёмной пучины, взорвавшейся пеной и брызгами у самых ног. Таймень словно знал, что здесь можно будет поживиться. Он схватил трофей и резво поволок его на дно. Катушка спиннинга безостановочно разматывалась, а Иван ринулся к косе. Он скакал по камням и притворно возмущался речным пиратом: «Ну и проглот! Блесны ему мало! Два кило подавай – не меньше!.. Грабитель…» Потом вспомнил, что ружьё осталось в палатке, что самому его не достать. «Ладно, всё равно сразу не подтащить. Да и вдруг в глубине сорвётся? Потом крикну», – подумал он о Вике.

     Ослабляя натяжение миллиметровой лески, смягчая рывки, он отдал «бандиту с большой реки» почти всю её длину. Как и вчера, владыка омута успокоился, а Иван стал понемногу подтягивать его к косе.

     - Вика, просыпайся, – заорал он во всё горло, повернувшись к палатке. – Тащи ствол.
То ли тайменю передалось по леске нервное напряжение рыболова, то ли тот дёрнул спиннингом, когда кричал, но поведение его резко изменилось. Он потянул леску вглубь так мощно, что попытка остановить его кончилась бы обрывом снасти. Ивану вдруг вспомнилась байка одного старого таёжника о тех временах, когда реки кишели рыбой, а таймени были – не чета нынешним. «Я, – говорил таёжник, – ловлю их макушкой. Как только таймень заглатывает блесну или «мыша» (на мышь ловят ночью), я привязываю его к макушке молоденькой берёзы и ухожу пить чай. Пускай с берёзой воюет. Макушка у ней гибкая, фиг сломаешь. Часа через два прихожу, пробую. Если не умотался, опять ухожу. Ну а как успокоится, я его голыми руками выволакиваю». Иван усмехнулся этому мимолётному воспоминанию. Может, так оно и было…

     Таймень пересёк омут и вышел на стрежень реки. Предельно напрягшись, леска завибрировала. «Только не оборвись, только выдержи», – билась в рыбаке единственная мысль-мольба. Он отпустил тормоз катушки. Таймень, ощутив слабину, вздыбился над водой и бревном обрушился назад, взметнув каскад брызг. Пытаясь ограничить разгон рыбе, Иван потянул ручку катушки, но ещё одна свеча взбесившегося хозяина реки вырвали её из пальцев, разбив в кровь суставы.

     - Во, даёт! – услышал он за спиной голос Вики.

     - За жизнь бьётся. Ружьё притащила? – не оборачиваясь, спросил Иван.

     - И ружьё, и патроны.

     - Стрелять можешь?

     - Из мелкашки один раз стреляла по мишени. Но не попала.

     - Ну, тогда подержи пока.

     Таймень по дельфиньи мелькнул над водой, ушёл на глубину и замер. Как Иван не тянул, леска не подавалась. На миг ему показалось, что таймень сорвался, а блесна зацепилась за топляк или застряла в камнях; обдало холодом отчаянья, хотелось потянуть изо всех сил, рискуя оборвать снасть, но какое-то десятое чутьё подсказало ему, что снасть понемногу сносит течением, чего не может быть при зацепе. Это означало только одно: тот конец лески крепко держит упрямая рыбина.

     Минут пять длилось противостояние. За это время таймень сдвинулся всего на несколько метров. Он экономил силы, повернувшись чуть наискосок против потока и движениями хвоста подруливал так, чтобы создать наибольшее сопротивление силе, влекущей его на поверхность. Но и Иван в эти минуты не торопился. Он сохранял натяжение лески без риска порвать её и в то же время не давал отдыха строптивой рыбе. И, в конце концов, рыба стала поддаваться. Сначала на четверть оборота, потом на половину, на целый оборот удавалось повернуть катушку спиннинга. Вдруг леска резко ослабла. Замирая от страха потерять добычу, Иван быстро выбирал слабину. Но вот опять рывок. Ручка катушки вырвалась, сбивая уже раненые суставы пальцев. Леска вновь ушла в глубину. И всё сначала…

     Через четверть часа владыка реки утомился. Это чувствовалось по сопротивлению. И хоть рывки его были ещё таковы, что катушка дважды била по пальцам, длина лески заметно укоротилась. Все-таки разные весовые категории: четыре с половиной пуда против полутора.

     Иван подтянул тайменя к урезу воды и увидел, что блесна сцепила ему пасть всеми тремя крючками. Он приободрился, осмелел и, крикнув Вике: «Вытащим без ружья!» – начал пятиться от реки, сохраняя расстояние до добычи в несколько метров. Как только рыбья башка выползла на косу, подвижка тяжёлой туши прекратилась (разве протянешь на леске полуторапудовую гирю?). Но таймень опять взбесился. Он подскакивал на границе воды и суши, разбрасывая гальку и фонтаны брызг. Эти подскоки ослабили его сцепление с сушей и помогли Ивану подтянуть его ещё на метр. Теперь только красный хвостовой плавник торчал в воде, а почти чёрное чудище целиком блестело на берегу. Выпуклые круглые глаза зло смотрели на неведомую тварь, осмелившуюся вытащить его из речного царства. Глаза не просили пощады. Они были уверены, что сейчас недоразумение кончится и всё пойдёт по-старому. Они привыкли безраздельно властвовать и безжалостно карать.

     Но через несколько минут дух речного царя, покинув поверженное тело, улетел в неведомые дали. Спустя какое-то время, он, конечно, вернётся и поселится в маленьком тайменьчике, из которого вырастет новый повелитель реки.

     Иван с довольным видом поднял добычу за жабры, сравнивая её длину с ростом девушки.

     - Немного не дотянул до тебя…

     Вика смотрела, как наставник расправлялся с тайменем, трогала яркие плавники и распахнутую пасть, усеянную загнутыми внутрь острыми зубами, и не знала что сказать. Она понимала, что перед ней необычная рыба. Но ей также казалось, что эта огромная рыбина вовсе не рыба, а разумное существо из другого мира. А убивать разумное существо – грех. И только когда увидела содержимое желудка речного хищника, обрела дар речи.

     - Знаешь, сначала мне было жаль его, – поделилась Вика. – А теперь нет. Надо же, скольких рыб проглотил, – она пересчитала ещё не переварившихся хариусов, выпавших из распоротого желудка, – семь штук! Да ещё полуметровый скелет рыбы. Вчерашней, наверно.

     - А свежего-то ленка нет, – посетовал Иван, упаковывая разделанную и подсоленную добычу в плотный брезент. – Он же сегодня тоже клюнул не на блесну, а на живца.

     - Наверное, вырвался. Повезло.

     - Теперь ясно, почему вчера не клевало. Да и сегодня. Попробуй, сунься, когда такой обжора пирует. Недаром всё брюхо на палец жиром обросло. Ну, теперь наш черёд пировать.
Вика покачала головой:

     - Вряд ли мы съедим столько, но я всё равно рада, что ты его поймал. Теперь другим рыбкам будет раздольнее. У тебя не будет разочарования. И будет ещё одно воспоминание.

     - Как не съедим? У нас впереди ещё три недели. Сегодня вечером  сварим из башки уху. Через два дня мясо, то есть рыба, просолится, сделаем остановку – закоптим. Чего тут есть-то? Ещё и мало будет. Боюсь, только, говорить друг с другом не сможем.

     - Почему?

     - Как почему? Языки проглотим от вкуснотищи…

     Оживлённо переговариваясь, они закончили возню с рыбой, позавтракали, свернули лагерь, наметили по карте маршрут на предстоящий день и, подставляя лица выглянувшему из-за скалы солнцу, отчалили от незапланированной стоянки навстречу новым событиям и впечатлениям, из которых складывается жизнь. Поток подхватил отяжелевшую добычей лодку, и шум порога быстро затих, оставаясь в прошлом. Иван бросил вёсла; они, не сговариваясь, повернулись и прощально помахали вслед удаляющемуся порогу.