скорбные хроники страны антропофагов

                Скорбные хроники   страны антропофагов
Отзыв на «Книгу Памяти Жертв политических репрессий. Дети  ГУЛАГА. Мытищинский  муниципальный район  Московской области» М.  Изд-во «Горная книга». 2012. – 440с.: ил.  (в пер.)


      В «Книге Памяти  Жертв  политических  репрессий.  Дети ГУЛАГА»  стараниями её составителей и археографов зафиксировано то, чего нельзя забыть до смерти. 
      Чуткая ранимая душа не может без слёз читать  документальные исповеди  этих   честных  свидетелей своей эпохи. Здоровая психика нормального человека не выдерживает долгого чтения этой Книги Памяти.   
       У чувствительного  читателя оно может вызвать глубокую депрессию, синдром эмоционального выгорания, при котором   утрачивается эмоциональная, умственная и физическая энергия, ощущается постоянная усталость,  одиночество, недовольство собой и окружающими.
        Ощущение, надо сказать,  весьма неприятное, оно  чем-то  сродни затяжной осенней хандре,  подсердечной тоске, но именно в таком состоянии начинает в человеке пробуждаться и работать его совесть.
      Данная книга посвящена одной  общей горькой лагерной доле:  искореженным, изувеченным  детским судьбам  и испытанного детьми  в «советской преисподней» насилия  и надругательства над   личностью. 
      В Книге Памяти «Дети ГУЛАГА»  в порядке  обратной исторической перспективы прослеживаются судьбы  детей жертв политических репрессий, детей коллективизации и Голодомора 1932-33гг., детей кулаков, священников, инженеров и учителей, «врагов народа»,  бездомных сирот, «детей войны», изломанные  судьбы потомков наших славных ветеранов Великой Отечественной  войны,  потомков героев труда  и тыла. 
      На плечи детей ГУЛАГа  легла вся тяжесть выживания в условиях  невыносимого большевистского ига, непосильная для детей  физическая работа, поражение в правах до войны, во время  войны и после неё во время восстановления разрушенного войной народного хозяйства.
      По большому счёту, они, эти подранки, не убитые властью изгои,  оказались в числе первых подневольных созидателей  великой советской Империи.  Они  учились выживать всюду, куда их выселяли  чекисты. Кому где жить и умирать –  решала Москва, партия и чекисты.
      Они стали жертвами  перманентной  кровавой  битвы  за  укрепление могущества советской власти и построения «реального коммунизма».   Велика цена этой битвы, обречённой, как  сегодня оказалось, на поражение в  ближайшей перспективе самой  России.
      «Книга Памяти»  в очередной раз подтвердила ещё одну историческую истину –  цена советской власти превышает все морально-нравственные допустимые пределы.
      «Книга Памяти»   ещё раз подтверждает страшную цену отдельно взятой человеческой жизни.  Например, чтобы  жил каждый из нас, чтобы благополучно состоялась  жизнь автора этих строк, должны были в своё время по разным  социальным причинам не родиться на белый свет как минимум двадцать человек и десять человек должны были  погибнуть в расцвете сил.
      История человечества не знает такой страны, за исключением, пожалуй, Камбоджи, где власть  так беспощадно эксплуатировала и  методично уничтожала  свой народ.
      С чего именно и когда началась эта битва сатанинской власти  с православным народом?  Может   с началом  воцарением на Руси Дома Романовых, с убиения, с повешения за Серпуховскими воротами «младенчика-ворёнка», царевича Ивана V Дмитриевича, сына  венчанной  на Московское царство Марины Мнишек? 
      А может с убиения  тюрьмой младенца-императора Ивана VI Антоновича? А может и с убийства в подвале Ипатьевского дома  последнего  наследника Российского престола царевича Алексея?
      А может с коллективного  осмотра в 1918 году на заседании Совнаркома  Лениным  и его подельниками  заспиртованной   головы   царя  Николая II?    Свидетели той эпохи донесли до нас об этом  скупые,  но красноречивые  воспоминания  в духе фильмов ужасов Хичкока.  И о том, как пытались  эту голову императора выставить  на обозрение за деньги в паноптикуме в Нью-Йорке,  и о том, где «самый человечный человек» Ильич  хранил  эту заспиртованную голову, и о том, какие чувства при этом испытывал он, когда показывал иногда её особо доверенным лицам?
      Любимый Лениным красный  балтфлотовец Приходько видел  эту  банку с головой царя. Позднее о вспоминал  иногда,  как Владимир Ильич показывал ему этот жуткий раритет,   «хихикая при этом и подпрыгивая».  («Символ. Париж.1998, № 40, с. 165).  Не за эти ли  «антисоветские»  воспоминания  Сталин  загнал Приходько  на десятилетия в лагеря, где он выжил только благодаря своему врождённому железному здоровью? Может быть. Важно другое.  В мировой истории  неоднократно одна эпоха сменяла другую,  так или иначе, начиная   своё развитие  с  некоего ритуально необходимого  «убiенiя невинного младенчика».
      
      «Книга Памяти  Жертв  политических  репрессий.  Дети ГУЛАГа» – это  документальный сказ о большевистской системе  перманентного  насилия, о поруганной,  обесчещенной  России. 
      «Книга  Памяти» – это   собрание  восьми сотен  свидетельских показаний  о тотальном  насилии над людьми своего народа,  в первую очередь над  Женщиной, с её душевной силой и жертвенным альтруизмом  матери и жены в условиях   внутренней духовной  несвободы,  советской Нави, перманентного голода и  невольного каннибализма в условиях  великого Заточения. Недаром, что  большинство авторов этих  исповедальных  горестных  воспоминаний –  женщины.
        «Книга Памяти» робко обходит  негласно табуированную «женскую тему»,  не затронутую  в своё время А.И.Солженицыным, и которая   по  признанию  Натальи Решетовской,  «всегда  тяготела над его совестью,  была  для него одним  из главных своих долгов».
      Тяжело было становиться в одну ночь главой или членом «СВН» – «семьи врага народа». Иногда сыновья и дочери, сохраняя свою партийность и должность,  отрекались от своих отцов-мещан, попов  купцов, были готовы принести их  в жертву ради «благополучия социалистической Родины».  Бывало так, что сын стеснялся своего отца-хлебопашца и, будучи  уже известным поэтом, вполне искренне писал поэму, воспевающую кровавую смертоносную коллективизацию, которая ни за что раздавила его  честного и простодушного отца-труженика (А.Т.Твардовский). 
      Те же, кто, оставаясь на свободе, продолжал  поддерживать связь с находящимися в заключении родителями, рано или поздно  по доносу сослуживцев и соседей по  коммунальной  квартире, сам становился жертвой 
репрессий, попадал на спецпоселение, или туда, за периметр  колючей проволоки,  где как в песне поётся, «сын охраняет отца».  Для многих  детей ГУЛАГА и сегодня русская земля остаётся  нечто средним между родиной и зоной…
      Жён  «врагов народа» принуждали  разводиться с  репрессированными мужьями, менять фамилию, детям предлагали отрекаться от репрессированных отцов.
      Молодые  вдовы и жёны и  совсем юные дочери-подростки  репрессированных сами становились жертвами   большевистской системы насилия.  Некоторые из них,  боясь утратить социальный статус, потерять работу и жильё, становились осведомителями и наложницами  чекистов и  местных партийных функционеров.
      Девочки-подростки, попавшие вместе с родителями в систему ГУЛАГа и на спецпоселения, или родившиеся и выросшие в условиях неволи становились даровой утехой местного начальства, беременели от  своих палачей-насильников и навсегда утрачивали материнский инстинкт. 
      Люди старшего поколения и   мы, дети войны,  помним, как после смерти Сталина, после «большой амнистии» сотни и тысячи  бывших молодых   узниц  ГУЛАГа по пути домой  выбрасывали под откос из  окон вагонов  младенчиков, зачатых в результате подневольного соития с  лагерными и поселковыми охранниками.
      Особенно велики были нравственные страдания  невинных девушек и девочек-подростков, когда они оказывались под властью  «закона» этапного эшелона  и  арестантского  пароходного трюма.
       Оказавшись в неволе,  они подвергались двойному  сексуальному насилию сначала на этапе (в общих  камерах пересыльных тюрем, в скотских вагонах и  в трюмах буксирных и самоходных барж) со стороны  уголовников-рецидивистов, садистов, изуверов и антропофагов,  а потом в  общем лагере и на спецпоселениях – со стороны местного начальства, служащих комендатур  и военизированной охраны.
      С каждым новым этапом эти несчастные дети репрессированных пополняли собой  «гаремы» местных партийных  бонз и видных чекистов. 
      Для некоторых девушек сексуальное рабство  было  одним из способов существования и выживания, спасением  членов своей семьи от голодной смерти,  для  некоторых же – прелюдией к смерти, они  сами становились пищей   обезумевших от голода  зэков.
     Но многое зависело от везения, от местности, от наличия инструмента и умелых рук.  Каторга каторге рознь.  «Ах, каторга, какая благодать!» –  восторженно восклицала Евгения Гинзбург, мать писателя Василия Аксёнова,  после долгих лет  душной тюрьмы. Странно, но факт – в мире  тотального насилия   иногда срабатывает  фактор везения.
      Крупно повезло в этом отношении дочери  «кулака» Зое Фетисовой  (жительнице  подмосковных Мытищ – Зое  Мефодьевне Фетисовой, с.181).
      Её семью  чекисты сначала  решили отправить в Нарым, но пароход за  переселенцами не пришёл, и   семья попала  в тайгу на лесоповал в устье реки Мрасс строить очередной лесозаготовительный посёлок  Верхний близ Старо-Кузнецка (С.326-332).   
      Шёл 1932-33 годы – самые голодные и тяжёлые. В это время в Нарыме, на острове Назине и в  его окрестностях, процветало массовое людоедство, жертвами  которого стали  юные спецпоселенки –  пятнадцатилетняя девочка Агнешка  Адамовна  Красовская,  и две её сверстницы,  уроженки Московской области.
      Этому  страшному, инфернальному   подразделению ГУЛАГА  посвящены две главы  из моего романа «Княж-Погост», которые, что удивительно, я писал на основе  засекреченных  документальных  материалов,  касающихся  спецпоселенца  Нарымлага, поэта Николая Клюева, почти одновременно с  авторами  Книги Памяти «Дети ГУЛАГА». Воистину правы мудрые люди, когда говорят, что ничего случайного в этом мире не бывает…
      Многие дети, выживая в условиях  длительного  тотального насилия  и надругательства над человеческой личностью, на нервной почве  лишались дара речи, становились  немыми  или заиками,  на почве голода страдали от педикулёза, рахита и туберкулёза, у некоторых   детей отваливались  уши, выпадали зубы от цинги и редели волосы на голове. 
      Жён и детей репрессированных направляли на самые тяжёлые работы  в условиях   неприемлемых для человеческого выживания:  на строительство железных дорог в условиях  Крайнего Севера,  на  ручной лесоповал  без лесозаготовительной техники и гужевого транспорта, на рудники и шахты…
      Там подростки, юноши и девушки работали наравне с взрослыми,  и должны были выполнять повышенные нормы выработки согласно требованиям  военного времени.
      Когда читаешь и перечитываешь «Книгу Памяти», лишний раз убеждаешься, что именно оттуда, из недавнего нашего страшного прошлого берут начало все  наши сегодняшние беды, наши пороки и  преступления против человечности. 
      Вторая  Книга  Памяти «Дети ГУЛАГА» явилась ещё одним документальным свидетельством  о той эпохе, которая в художественной форме  была  правдиво  и беспощадно отражена нашими славными писателями Виктором Астафьевым,  Евгенией Гинзбург, Василием Гроссманом, Александром Солженицыным,  Варлаамом Шаламовым…
      Сегодня мы поражаемся  мужеству этих писателей,  восторгаемся их высоким уровнем интуитивного познания, пророческим даром предвидения. Теперь мы понимаем,  по  каким «историческим лекалам»  был скроен наш  нынешний мир, царство Золотого Тельца и  желудочно-кишечного консюмеризма, смысл которого лишь в одном потреблении, где люди стали товаром, особенно  младенцы, дети, девочки и девушки.
       При этом хочется вспомнить «Анналы»  Корнелия Тацита, в которых утверждается, что мир насилия  торжествовал изначально и что он изначально вступал  в противоборство с миром благородства и милосердия.  Описывая чудовищное падение нравов своей эпохи, поругание древних обычаев, осквернение брачных уз, торжество доносителей и предательство друзей, Тацит свидетельствует, что «время это, однако, не вовсе было лишено людей добродетельных и оставило  также хорошие примеры. Были матери, которые сопровождали детей, вынужденных бежать из Рима. Были жёны, следовавшие  в изгнание за своими мужьями; друзья и близкие, не отступившиеся от опальных. Были  зятья, сохранившие верность попавшему в беду тестю; рабы, чью преданность не могли сломить и пытки; мужи, достойно сносившие несчастья, стойко встречавшие смерть и уходившие из жизни как прославленные герои древности». (Историки античности. М. 1989. Корнелий Тацит. «Анналы» Кн. 1, с. 188)
      Великие писатели-гуманисты всегда были провидцами и пророками. Триста лет  назад   писатель-гуманист, социальный фантаст  и сатирик  Джонотан Свифт  (1667-1745) в   своём  памфлете «Письма суконщика»    писал: «Один очень образованный американец недавно  уверял меня, что годовалый  младенец, точнее мясо  этого младенца, представляет собою в высшей степени питательное и полезное для здоровья кушанье, если приготовлено  оно в тушёном, жареном, печёном или варёном виде. По мнению американца, младенец также превосходно подойдёт  и для фрикасе или рагу».
      Сейчас трудно утверждать,  имела ли под собой реальную почву эта гастрономическая фантазия  американца-антропофага, но из  древней сказки о людоедах, как и из песни, слов не  выкинешь.  Страшные сказки о людоедах  эпохи  Просвещения стали былью в Советской России во время Гражданской войны, голодомора  30-х годов и в  условиях  Великого Заточения  ХХ века.
      Пора признать, что в результате  полувекового  большевистского насилия  над нашим народом произошёл некий антропологический сдвиг,  деформация  личности на генном уровне, стало стремительно проявляться  вырождение этноса. Данный дегенеративный  процесс  коснулся и жертв режима и  их палачей.
      Из «Книги  Памяти»  становится  ясно: многие  палачи избежали справедливого  возмездия, жили долго в достатке и благополучии, успешно плодились и размножались.
      В конце ХХ века  на  постсоветских пространствах появилось несколько десятков миллионов двуногих биоидов – потомков  большевиков-интернационалистов,  чьи  нечеловеческие физиономии уже тогда вызывали смятие, страх и ужас  у  бывших граждан Российской империи в эпоху «красного террора» и  Гражданской войны.  Сегодня их называют демократами и либералами сугубо российской закваски.
      Видные деятели белой эмиграции  «о большевиках говорили как о  нечеловеках,  почти  животных, захвативших власть и упивающихся  своим всемогуществом».  Этого же мнения о носителях большевистского ига придерживались и большинство просвещённого духовенства  Катакомбной православной церкви, представители дворянской культуры и  старой интеллигенции, оставшихся  выживать в большевистской России. 
      Многие из них также не считали  большевиков людьми и были плохого мнения о русском простонародье, которое они очень хорошо знали по ГУЛАГУ, и вообще считали советских людей глуповатыми и слабыми, разобщёнными, ограниченными  эгоистами, отчуждёнными одуванчиками-однодневками, бесправными индейцами, за которыми охотятся кремлёвские звери,  безбожным и трусливым стадом. 
      Многие из  православных христиан Катакомбной церкви, будучи  в жерновах коллективизации  не раз  видели, как хищные советские люди азартно делили имущество умерших или  репрессированных русских людей,  и этот процесс мародёрства  всегда вызывал  у них брезгливость. Старорежимные русские православные люди  глубоко  не уважали советский строй, которому было свойственно соблюдать  бандитские людоедские табу и почитать тотемы антропофагов. С их точки зрения, большевики и  их нынешние потомки,   давно уже  не совсем люди.  Они испоганили генофонд нации.   
      «Унизив  всячески  мужчин,  большевики сделали из советских женщин социальный и сексуальный костяк режима, где  каждая «сознательная комсомолка»  явно и тайно всегда готова  продавать своё тело любому начальнику за самые мелкие подачки  и даже  пустые  посулы.  Физический и нравственный террор  в отношении отроковиц и женщин,  младенчиков и юношей явились одной из причин исчезновения  русских как  имперской нации, которые почти исчезли и вряд ли смогут возродиться». («Символ» Париж. 1998, №40 – А.Г.Смирнов – Сс. 182,  197, 209, 210)

      Некоторые свидетели жуткой эпохи, соавторы «Книги Памяти»  пожелали  остаться неизвестными. Их можно понять, ибо они   по-прежнему считают, что всё может повториться.  Они правы: иногда прошлое возвращается и начинает жестоко  мстить нам.
      Так уж изначально повелось, что в эпоху  тотального насилия тюремное и лагерное начальство, имея неограниченную власть  над осужденными, распространяет её и на своих «вольных граждан» – на родственников
осужденных, особенно на их жён, сестёр и даже матерей. Эта мрачная тенденция берёт своё начало ещё в  кабинетах  и подвалах  ВЧК в 1918 году.
      Так в революционном Петрограде  чекисты на глазах у  жён расстреливали их мужей-офицеров, а потом молодых вдов вели в кабинеты  и поочерёдно насиловали. Практика использования молодых родственниц осужденных в качестве  временных наложниц  в системе МВД СССР существовала давно, и дожила до наших дней.  Сегодня перекрашенные в демократов коммунисты продолжают вести себя  в стране как оккупанты-насильники. Они очень и очень далеки от имперского чиновничества погибшей России, которые при всех своих недостатках, были искренне верующими и не страдали раздвоением личности, как бывшие обкомовцы и комсомольские вожди.
      Так, в новостной программе  радио «Русская  служба новостей» от 30 июня 2012 года в 18-00 прозвучало сообщение об одном  начальнике ИТК, который склонял к  половому акту  жену осужденного в обмен на улучшение условий содержания её мужа. Когда жена осужденного отказала ему, то он силой изъял   у неё мобильный телефон, сорвал с неё одежду и изнасиловал её в своём кабинете. Мало этого, когда сотрудники УФСИН пришли к ней с требованием не давать этому делу ход, она выбросилась из окна, сломала ногу и попала в больницу.
       Родители детей ГУЛАГА по злой иронии судьбы  рождались, жили и мучились как бы для ГУЛАГА,  их  дети становились  заложниками этой страшной судьбы и продолжали  нести тяжёлый крест невинно осужденных и расстрелянных.   
      Но это, пожалуй, единственный случай в мировой истории, когда жертвы тоталитарного насилия и геноцида  могут со спокойной совестью оставить за собой право на справедливое отмщение.
      Слава Богу, ещё не все люди отказались  от своего прошлого,  не все   жертвы насилия согласны  слабодушно  простить   то,  что простить нельзя по определению.
     Давно пришла пора  составлять поимённые списки тех палачей, которые из-за своего беспредельного циничного эгоизма, своих карьеристских, циничных эгоистических  соображений пытались любой ценой  выполнить и перевыполнить «план  по репрессиям».  Нужны списки тех,  кто сотнями  и тысячами по  тайным доносам и без них фабриковал  политические дела, кто позднее  за  массовую фальсификацию этих дел   был всего лишь уволен из рядов НКВД…
      А сколько  граждан было  осуждено  по доносам сексотов в послевоенные годы? Чуть меньше, чем численность самих  доносчиков.  Перед развалом СССР, при Андропове, только в Москве  было 700  тысяч осведомителей. А сколько их было при Ежове и Берии знает  сегодня лишь главный архивариус   ФСБ и его друзья историки-демократы.
      Сегодня наши граждане, которых не затронули репрессии, продолжают восторгаться  мужественной жизнестойкостью  детей ГУЛАГА и тем, что они несмотря ни на что не озлобились и сумели состояться как личности.
      Это  утверждение стало  в наши дни заезжим  и  до отвращения  кокетливым и банальным.  «Они не озлобились, они остались людьми».  Меня это не удивляет. И почему это должно кого-то удивлять?      
      Дети ГУЛАГА  не могли озлобиться хотя бы потому, что они изначально были человечными,  рождались в любви и росли в здоровых нормальных семьях.
      Бесчеловечными  были их мучители и палачи, которых  окончательно испортила абсолютная власть над своими  беззащитными и покорными гражданами…   Их  фанатическая, слепая  преданность партии была выше всех нравственных ценностей и  всех светлых человеческих чувств.  И эти глаза  бывших узников и тюремщиков. Взор воскресшего Лазаря полный мировой тоски у чудом выживших детей ГУЛАГА  и тяжёлый, странный взгляд мучителей людей, нацеленный на человека как  источник белковой пищи.
      Меня всегда  удивляло и  приводило в недоумение  другое  – это  покорность жертв.     Меня  всегда поражала  эта массовая покорность сильных духом людей перед  ничтожными, трусливыми  душегубами. 
      Меня, как и многих писателей-современников, всегда поражала эта баранья покорность невинных жертв.  Поражают меня эти гигантские массы покорных свидетелей уничтожения невинных, их  многолюдные шествия по улицам городов и единодушное одобрение массовым убийствам.  И мало кто среди них (почти никто!) среди них  был способен на акт отмщения за поруганных и убитых вне суда близких людей.
      Удивительно, но факт – на целых континентах  великое тотальное   насилие  оказалось способным парализовать человеческий дух, волю и замутить  разум сотни  миллионов людей.
      Откуда у мыслящих существ эта кроличья покорность перед удавом? Почему  вдруг у  храброго воина, мудреца и пророка, оказавшегося в узилище «львиное сердце  дрожит как  овечье?».  В связи с этим я спрашиваю себя и других: а смогут ли собравшиеся  воедино две-три сотни  невинных жертв режима, от которых отвернулось продажное правосудие  задушить  гадину  насилия?
      Смогут ли не до конца убитые жертвы уже сегодня нейтрализовать разрушительную энергию «весёлых ребят»,  мастеров  социальных экспериментов с их зоологической самоуверенностью и  звериным эгоизмом, умеющих руководить дыханием  и мыслями людей,  их основными инстинктами?      
      Сегодня я отвечаю на этот вопрос утвердительно – смогут!  Почему? Да потому, что я прочитал десятки Книг Памяти подобных этой,  перевернул горы архивных документов и нашёл в них имена тех, ещё живых и сильных духом, которые способны ещё объединиться, и силой  своего духа и благородной ярости   духовно  нейтрализовать  Дракона и его  тюремщиков.  Для этих актов священного отмщения необходима гражданская мужественность и воля  к духовной борьбе с душегубами на грани  полного и может даже последнего отчаяния.  А эта воля у некоторых жертв насилия, к счастью, ещё есть.
      В этом и заключается потенциальная  сила «Книги Памяти. Дети ГУЛАГА» в исторической перспективе судеб России.  Низкий поклон героям этой скорбной  хроники – авторам  исповедей-воспоминаний, историкам-архивистам, составителям и библиографам. То, что они написали кровью сердца эту честную  «Книгу Памяти», выпустили  её в свет – есть их высокий гражданский подвиг.
      Что скрывать, тема тотального насилия над человеческой личностью,  проклятая тема «убiенiя невинного младенчика» и связанного с ним очередного краха Легенды о  совершенном Человеке – всегда была и остаётся  самой тяжёлой и жгучей темой  для жертв насилия и  самой нежелательной темой для самих властительных насильников.
      Во все времена находилось множество граждан,  которые страстно  не желали ничего знать на эту страшные темы.  Они всегда обвиняли честных историков-архивистов  «в неправильной, пессимистической интерпретации  родной истории и  нашей славной эпохи», требовали от писателей, поэтов, композиторов и художников не  «сыпать соль на раны»  и создавать жизнеутверждающие произведения  о новых героях,  требовали  светлых стихов и песен  «о хорошей большой любви».
      В сегодняшней асоциальной и бездуховной  РФ к этим   запросам новых «хозяев жизни» прибавились новые требования  к творческим людям  – наряду с развлекательными шоу необходимо сочинять произведения об успешных людях, о патриотизме,  вере и Боге, о терпимости и смирении.  Сегодня  в искусстве и культуре разрешается буквально всё, за исключением   страшной правды, честного свидетельства о своём времени и разоблачения ложных иллюзий и учений.   «Не  надо о грустном! Больше юмора  и смеха!» – вот  лейтмотив тех, кого вполне устраивает сладкая  жизнь в оккупированной, умирающей и   ограбленной  всем западным миром стране.
      Многие люди искусства следуют  этим требованиям и внешне  как бы процветают, другие (а их меньшинство)  остаются на позициях   классического реализма и  считают, что  история  нашей  эпохи  пишется  сегодня. От нас, от наших слов дел и поступков  зависит, какими (мерзкими или славными) страницами  войдёт наша эпоха в историю России. Уже сегодня ясно, что подлые и «лихие» 90-е годы ХХ века и так называемые «нулевые», трусливые и продажные, войдут  в историю страны как  самый гнусный период  всей  восточнославянской цивилизации.
      «История  не приемлет оптимизма», – сказал  Н.М.Карамзин,  завершая свой труд «История государства  Российского».  И он был прав.  Однако, при этом он  сам был оптимистом, ибо считал, что зло не может быть абсолютным, абсолютным бывает  только  Добро.
      В ХХ веке произошёл некий тотальный  нравственный сдвиг в  сознании властителей  западной цивилизации. На весах истории  произошёл  чудовищный  перевес  в пользу  зла, резко возросла сила зла на кровавом фоне поражения любви. 
      Насилие стало знаменем великих побед цивилизованных  антропофагов, когда выгода для себя за чужой счёт становится  основным стимулом жизни, а мучение детей, избиение младенцев всегда находит себе  резон. (Б.М.Бим-Бад.  Педагогическая  антропология. М. 1998.   С. с. 384, 422)
      Именно тогда  чаша страдальческого опыта человеческой жизни была наполнена до краёв.
     Светлое и возвышенное искусство всегда испытывало  острый дефицит оптимизма.  Трудно писать «Оду радости» в  пыточной камере   следственной тюрьмы.
      «Надо не   гадить в этой жизни.  Надо  не  мучить друг друга и не убивать миллионами!  Тогда и жизнь будет светлой, и творчество будет радостным и светлым! И не надо винить во  всём дьявола!» – сказал  перед  уходом из жизни  один из честных свидетелей нашей эпохи  Макар Бим-Бад,  автор книги под многозначительным названием «НО…».
      И последнее, что волнует меня как писателя и поэта – может ли являться источником вдохновения    лагерная тема или, например,  такая  книга-документ, как «Книга Памяти  Дети  ГУЛАГА»?  Отвечаю: может, но  не для  каждого. Не каждый художник способен вдохновиться, находясь  в доме перманентной  скорби и насилия. Я попытался  это сделать в стихах и в прозе. Основательно раскрыть эту тему я  постарался осуществить в романе «Княж-Погост».   Что из этого вышло, судить читателю.

                *  *  *