Рассвет

== Цикл "Путь к.." ==

   Ночь, по-летнему тёплый ветер обдувает лицо, вплетая свои невидимые ленты мне в волосы. Рассвет ещё нескоро, и я наслаждаюсь бесконечным тёмным небом, надёжно скрывающим меня от любопытных глаз. Я люблю гулять в самое тёмное время суток, ведь оно всегда перед рассветом. А когда я ложусь спать, уставшая от прекрасного прожитого дня, первые птицы под окном поют мне песни о наступлении чего-то нового, ещё более удивительного и невероятного.

   Вечером шёл дождь, но теперь небо ясное, только на горизонте серыми клубами пыли вьются облака. На тропинках скверика, через который пролегает мой путь, застыли огромные сверкающие лужи, до мельчайших подробностей воспроизводившие карту звёзд на океане космоса. Этот запах — запах свежей мокрой травы — я никогда и ни с чем не спутаю, он наполняет душу памятью о прожитых счастливых мгновениях, заставляя вновь и вновь переживать радость от единения с природой и всем миром.

   Это лето было лучшим в моей жизни. Наверное, потому что я не пропустила ни одной такой ночи…

   Сегодня я выбрала маршрут, заставляющий меня пройти через детскую площадку. Я нахожу невероятную прелесть в том, чтобы провести рукой по мокрому железу качелей или горки, прижаться лбом к холодной глади перекладин и услышать песню детства, которая просто не может не рождаться в этом месте. Я люблю этот путь, потому что никому не придёт в голову качаться на качелях ночью. Кроме меня…

   … и этой девушки. Что это за девушка? Я думала, только я не сплю. Ни одно окно в ближайших домах не горит, ни одного человека нет на улице, ни одна птица не поёт. Только я и эта мокрая тропинка и поющие качели… И теперь… И эта девушка…

   Она сидит, обхватив ноги руками и положив на них подбородок. Как это у неё получается не падать? Девушка слегка раскачивается, от чего трель железа становится осязаемой, но мелодия эта мне непонятна. Тихая музыка чувств, слов, вибраций, сплетающихся в единый клубок голубой тоски. Да, наверное, это тоска, хотя тоска не может быть такой страшной, такой прекрасной и ужасной одновременно. Так не бывает.

   Я не помню, сколько времени я так стояла и вслушивалась в это чувство. Оно было вокруг меня, проникало в меня, будто шло из меня, соединяясь с единым нотным станом вселенной. Очнулась я только в тот момент, когда эта девушка подняла на меня глаза — так резко, будто давно уже знала, что я здесь стою и слушаю песню её мира.

   Повинуясь какому-то странному стремлению, я сделала несколько шагов навстречу ей и снова замерла в ожидании ответной реакции. Несколько секунд она всматривалась в меня своими огромными бездонными глазами. Мне казалось, она читает мои мысли… или чувства… Впрочем, в данный момент разница была не такая уж сильная.

   Она опустила глаза, повернув голову в сторону второго сидения качелей, висящего справа от неё. Наверное, на её языке это было приглашением. Я заколебалась, всего секунду… Разум подсказывал, что сейчас слишком мокро садиться куда бы то ни было, к тому же меня ждал мой рассвет… Но девушка снова подняла на меня свои глаза, и в них отразилось что-то такое, что стёрло из памяти все доводы, оставив лишь влажную зелёную листву и песню несмазанных петель.

   Как странно… На эти качели я никогда не садилась, всегда проходя мимо. Мне было некогда. То, что ждало меня впереди, казалось намного важнее, чем какая-то нелепая остановка под деревом. Качели под деревом.

   — Как тебя зовут? — спросила я, когда тишина стала давить на плечи каплями дождя, скатывающихся с листьев огромного клёна.

   Девушка не ответила, неопределённо пожав плечом, будто сам факт произнесения слова доставил бы ей целое море боли.

   — Ты не можешь говорить? — спросила я, не успев придумать ничего лучше.

   Девушка издала нелепый смешок, от которого вздрогнуло всё её хрупкое маленькое тело, облачённое в длинную белую майку и короткие белые шорты. Я хотела задать ещё какой-то вопрос, но почему-то слова просто не шли в голову. Какое-то время я так и просидела с открытым ртом и озадаченным выражением лица.

   Я чувствовала себя очень неловко. Мне казалось, что я не могу просто встать и уйти. Нуждается ли эта девушка в моей помощи, или она должна мне что-то рассказать. Или просто всё дело в этой особой магии шелестящих кленовых листьев, оттеняющих нашу совместную мелодику свистящих стыков железа. Я не знала, что происходит, можно было лишь слушать. Слушать… Пытаться услышать…

   Погружаясь в молоко кленовой темноты, я продолжала искоса рассматривать свою необычную соседку. Две толстых светлых косы, сотканные из вьющихся волос, не были перехвачены резинками. Её профиль, выглядывающий из-под пышной чёлки, остро очерчивал весь её образ, заставляя невольно вздрагивать от бледности кожи и яркого контраста с губами и ресницами. Она казалась очень красивой в отражённом лунном свете.

   — А знаешь, полчаса назад я стояла на подоконнике и смотрела на этот клён из окна…

   Это сказала девушка. Её голос был еле различим на фоне ветра в листьях. Она сказала это так быстро, на одном дыхании, что через секунду я уже не была уверена, были ли это её слова, или моё воображение.

   — Он казался мне очень красивым… Эта вода на земле… Только она может так точно передать каждый лист этого дерева, только она может запомнить… Запомнить… И я подумала… Если я спущусь сюда и сяду на качели… Она запомнит и меня тоже…

   Она смотрела на ближайшую лужу немигающим взглядом. Наверное, она сама хочет запомнить её. Или… Или открывает своё сердце через широко распахнутые глаза. Мне так хотелось быть на месте этой воды, чтобы видеть её душу, понять, почувствовать… Однако я не была водой, и мне приходилось вслушиваться в её музыку тоски. В… нашу музыку?

   — Мне так хотелось спрыгнуть сюда, к ним… прямо из окна. Никогда, никогда раньше земля не манила меня так сильно… Я не чувствовала это расстояние между своим десятым этажом и асфальтом, будто я живу на первом…

   Моё сердце кольнуло резким порезом кинжала — так вот что происходит с этой девушкой.

   — Я хотела ощутить ветер у себя на лице, влагу земли на щеке… Я хотела соединиться с этой водой, потому что сидеть в клетке было больше невыносимо… И был всего лишь шаг… Один маленький шаг, и я бы обрела весь мир… А весь мир бы обрёл меня…

   Она спустила одну ногу с сидения, и я увидела, что она босая. Девушка легко провела пальцами по траве, расчёсывая колтуны уставших волос природы. С каждым её словом мир вокруг менялся. Я видела всё в десять раз чётче и яснее. Белая фигура на чёрном фоне неба. Жёлтая луна, прожектором высвечивающая фразы девушки, рисуя их через лучи своей дорожки. Зелёный клён, зелёная трава, заполняющие собой всё пространство, делая его живым и осознанным. И вода… Вода… Повсюду была вода… Как клей, который скрепляет все наши жизни, как всемирный океан, объединяющий наши цивилизации… И всё это было отражением на её лице. Мне уже не нужно было видеть глаза, чтобы чувствовать её душу.

   — Я тогда не думала, что могу умереть… Мне казалось, это невозможно… Как можно умереть, когда есть ветер, листья и вода?... Они подхватили бы меня и унесли… не знаю, куда… В мир, где кленовые листья купаются в воде каждый день… В мир, где я смогу быть их сестрой… Бегать босиком по лужам и смеяться без всякого повода…

   Она улыбнулась, и свет луны стал ближе. Уже светало, к ансамблю красок добавился глубокий голубой цвет горизонта, разогнавшего от себя все дымные облака.

   — Это тепло… Остатки дождя… Ласковый, такой ласковый ветер… И запах! Запах жизни… Это кружило мне голову… Понятия не имею, как я очутилась здесь. Наверное, прошла босиком по лестнице. Перед глазами была картина этой площадки. Как последний возможный ориентир. Ведь у меня больше нет ничего в жизни.

   Девушка резко повернула голову в мою сторону и посмотрела мне прямо в глаза. Совсем недавно я так хотела оказаться на месте всевидящей воды, хотела говорить с ней, но сейчас это желание казалось безумным и невозможным.

   Постепенно её голос изменился. Первые фразы были похожи на звук тишины, прорезающий гомон природы. Она сливалась со светом, сливалась с темнотой, было сложно различить хоть что-то из её странных мыслей. Теперь её слова клином втыкались в воздух, сбивая капли одну за другой. Каждое предложение как выстрел. А последняя фраза как раскат молнии.

   — У меня больше нет ничего в жизни, — повторила она, опуская вторую ногу на землю. — Я танцовщица. Вся жизнь моя была танцем. Я танцевала каждый день — потому что хотелось или потому что так нужно в школе. Я чувствовала себя только в те моменты, когда босые ноги касались пола или земли. Когда тело изгибалось в движении страсти и боли. Только тогда жизнь была во мне, когда я пела своими руками, рисовала целые полотна узоров ногами… Когда я вселяла в инертную скульптуру собственного тела позыв и чувство. А потом…

   Она замерла с протянутой ко мне рукой, действительно напоминая скульптуру, вылепленную из глины очень хорошим мастером, знающим все тонкости человеческого тела кроме самого главного — души. Уже начали петь птицы, будто напоминая девушке, что она всё ещё здесь.

   — А потом… — она поморщилась, будто разом заболело всё тело. — А потом что-то произошло. Я… не знаю, что… Я не помню, когда… И не понимаю, почему… И теперь я не чувствую себя. Никогда. Я могу танцевать, технически я гений, мои учителя каждый день восхищаются моими отточенными движениями. Могу танцевать каждый день… Вот только теперь мне этого не хочется… Мне ничего не хочется…

   Она снова опустила лицо вниз и обняла себя руками, поёживаясь от дуновений ветерка.

   — Я уже несколько месяцев пытаюсь найти… найти себя… ту. Ту себя, что жить не могла без танца и движения. Хочу увидеть это… ведь вся правда в… Вся правда в танце…

   Голос снова затихал. Свет луны померк, уступая место рассветному солнцу. Почему-то сейчас я намного хуже видела эту девушку. В темноте её профиль острее выделялся из фона зелени природы.

   — Я хочу вспомнить… Как это было… Вспомнить себя… И тогда, стоя на подоконнике и взирая на этот чудесный клён, я подумала, что… Может быть, он мне сможет это рассказать… Может быть, вода помнит меня… А если нет, то пусть хоть запомнит меня сейчас… Вдруг я и это забуду…

   Девушка посидела молча ещё несколько минут, в течение которых я автоматически повторяла про себя её последние слова. Было очень сложно смотреть на неё, словно она постепенно становилась частью этих качелей, потом и всей площадки в целом. Я слушала карканье ворон и трели соловьёв, перепевающих на свой лад песню нашей тоски. И в их исполнении эта песня казалась такой очевидной, такой простой и понятной. И страх, и ужас, и надежда… слитые воедино, неразделимые словами или действиями…

   — Я опоздаю на выступление, — вдруг сказала девушка. Она ровно смотрела перед собой, показывая всю красоту осанки настоящей балерины. — Тебе куда? — спросила она, улыбаясь открытой приветливой улыбкой, за которой не было и тени печали или грусти.

   Я махнула рукой в сторону своего дома, поражаясь такой быстрой перемене. Она быстро встала, кивнула мне и обронила:

   — А мне туда. Ну, пока, удачи тебе.

   Мне показалось, что она искренне желает мне удачи. И улыбается искренне, но это было… это было неправильно. Это был другой человек, совершенно не тот, которого я успела узнать за эту ночь. Я поднялась с мокрого деревянного сиденья качелей и медленно побрела в сторону дома.

   Рассвет уже не казался чудом, будто с приходом света уходила та единственная крупица истины, которую можно было уловить под покровом темноты. Свет солнца, пробивающегося сквозь толщу атмосферы, прятал сокровенные тайны человеческой души в тень, выставляя на всеобщее обозрение пустую улыбку желаемого.

   Завтра ночью я снова выйду гулять. Однако теперь я буду искать себя, свою истину, которая днём прячется от целого мира людей, ждущих не меня, а лишь куклу с моим лицом и моими мыслями.

   Завтра я вернусь к клёну. И снова буду слушать песню этой сладкой и грустной голубой тоски. Возможно, я что-нибудь услышу…