Аз ама ды

Осетия. Сколько всего в этих 6 буквах для меня, для моего сердца!

1

Я уехала в Питер после школы. Сначала получила юридическое образование, а потом осталась работать. Тем летом особенно ждала своего отпуска, чтобы поехать во Владикавказ, потому что должна была встретиться с тем, кто вот уже почти год был далеко и близко одновременно: на расстоянии от монитора до моего лица. Мы случайно познакомились в «одноклассниках», когда я переживала какой-то неудавшийся роман. С первых минут переписки мы сразу стали словно давними знакомыми и уже могли обсудить все что угодно, сдабривая длинные «полотенца» посланий  острыми шуточками, и хохотали, перечитывая их. Эта была абсолютно легкое и непосредственное общение, которое также непринужденно и просто перешло в долгие телефонные разговоры.

Северная столица утопала в холодном воздухе и переменчивых, мелких дождиках, которые мы наблюдали из окон юрконторы. Я ждала, пока в светлом кабинете раздастся мелодия – переливы клавиш, которые своим звуком говорили мне: «Пришла смс!».  В сообщениях обычно было «Привет, жаманайка*! Как твои дела?», или «Доброе утро!»: такие простые, незатейливые слова. Я никогда не пишу подобных смс, потому что люблю сложность, чтобы на расстояние можно было передать все свои смешанные чувства.  По вечерам после работы я включала ноутбук и смотрела фильмы, украдкой ожидая звонка skype. На тот момент я еще  не видела его в живую, но он сумел стать мне близким другом и занять большое место в моем сердце и распорядке дня: мы болтали часами, до 2-3 ночи, хотя обоим с утра на работу. Он присылал мне в Питер посылки со связками чурчхеллы, кексами и ореховыми «пальчиками» из «Априори», иногда пряча в коробочку на дне посылки маленькие серебряные украшения для браслета, который прислал через 2 месяца после знакомства. На браслете постепенно скопилось несколько кулончиков, которые приятно позвякивали при движении руки.

В первый раз мы встретились в конце мая в Москве на Чистых прудах. Он приехал в столицу по своим делам, и предложил мне навестить московских родственников, оплатив мне дорогу. Я пошла на встречу со своей двоюродной сестрой, которая несколько лет назад переехала в Москву с родителями. Я ждала его с самого утра, но он безбожно опаздывал и приехал только вечером. Дождалась, сидя в прекрасном маленьком заведении внутри Садового кольца – «Кулинарная лавка братьев Караваевых». Когда он был уже недалеко от Чистопрудненского, на столе передо мной стояла очень сладкая тарталетка со сливками и ежевикой. Я отошла к зеркалу еще раз удостовериться, все ли в порядке на моем лице, румяном от недавнего посещения солярия. Все женские ухищрения были пущены в ход для того, чтобы понравиться этому человеку, которого я  увижу в 1 раз в жизни. Когда я вернулась к столику, моя сестра по телефону объясняла, как пройти к кафе: он, наконец, доехал. Я взяла телефон в руки и вышла на солнечную оживленную московскую улочку, чтобы встретить его. Мысли и чувства во мне плясали какой-то зылын кафт**, и я рисковала выдать себя "с потрошками".

Он вышел со стороны пруда. Джинсы, серый свитер в синюю полоску, футболка под горло и тонкая куртка из плащевки в руках. Темные кучерявые волосы. Улыбка. Немного странные глаза и  смеющийся взгляд. Я наверно улыбалась – не помню. Не было обязательного приветствия за руку: я настолько растерялась от этой долгожданной встречи, что забыла, что нужно делать. Просто выпалила: «Привет, ну сколько можно идти?». Через два шага он сказал – а поздороваться? И мы поздоровались, как принято, за руку,- так его руки впервые прикоснулись к моим.  Мы шли по узкой московской улице, а через переход, в окошке «Братьев Караеваевых» виднелась голова моей сестры, склоненная над телефоном. Хотелось, чтоб она увидела, как мы с Аланом вдвоем переходим дорогу. Когда мы зашли в кафе и встали у витрины с вкуснятиной,  я не своим бодрым голосом советовала, что ему лучше взять - салат с сельдереем.  Сели за стол. Он ел. Я не могла смотреть на это, боясь увидеть, как он жует. Он же настоящий. Это меня пришило к стулу, я молчала и старалась одновременно смотреть на него и при этом не видеть, как он отправляет в рот вилку за вилкой. Смятые салфетки он клал прямо в тарелку, - это меня бесило.
Я молчала. Они с сестрой болтали. Сначала я была этому рада, пользуясь моментом, чтобы рассмотреть его ресницы и лицо. У него была густая, но хорошо выбритая щетина, полные губы, очень густые брови, сросшиеся на переносице, как у моего папы. Во взгляде – что то странное… не могу понять, что значил его взгляд, но смотреть в глаза ему я не могла. Мне показалось, что пока он ел и разговаривал с Залиной о ее работе, прошел как минимум час, а я все молчала. К мозгам подкатывался злой прилив недовольства тем, что все его внимание достается моей не в меру общительной сестре.  Но разговаривать с ним я не могла, потому что мой охрипший голос и бегающие глаза итак сказали уже очень много. Мне становилось нехорошо, и я хотела как можно скорее выйти оттуда и оставить этот дорогой зеленый чай, который так и не был допит, на столе. И эту тарталетку с ежевикой, которая не лезла мне в горло, тоже.

Покинув «Братьев, мы пошли вдоль набережной пруда, Алан шел между нами. Возле метро у памятника Пушкину, пока он искал что-то в своем телефоне, я втихаря его сфотографировала. На всякий  случай – вдруг это 1 и последний раз, когда я его вижу? А мне еще нужно было отчитаться за сегодняшний поход жене брата. Заметив мои ухищрения, Алан тоже нас сфотографировал - эту фотографию я до сих пор не удалила, оставила на память – на ней на моем лице крупным шрифтом без засечек написано: « Я встретилась с парнем из интернета, и он очень даже ничего, и я в смятении, потому что он смотрит на меня не в скайпе, а по-настоящему. У него темные глаза, взгляд которых я не могу выдержать. Помогите!»,- да, на этой фотке я, определенно, очень мила. Словно мне 6 лет.

С Чистых Прудов мы поехали на ВДНХ в парк аттракционов. Втроем зашли в вагон, Заля с Аланом сели на свободные кресла,  а мне места не хватило. Я устроилась напротив с желанием их уничтожить. Вагон тронулся, и через несколько остановок освободилось дополнительное место, я пересела и немного успокоилась.  Алан заглянул мне в лицо, потер свои щеки, улыбнулся и сказал мне, что у меня «щечки».  У меня правда были «щечки» - вчера я пересидела в солярии буквально несколько минут, которые превратили легкий загар в несходящий с моего лица румянец. На ВДНХ мы долго катались на американских горках, потом бродили по парку, и я гордо вышагивала в Алановой куртке на своих плечах. Время шло к вечеру, и я хотела избавиться от Зали, потому что мне хотелось просто быть с ним, гулять и разговаривать. Вдвоем.  Но не в тот день, увы. Вечером он написал мне, что рад, что я приехала. Что можно было понять из этой смс? Какой экстракт извлечь?  Шел май. С октября мы постоянно общались. Сначала по телефону, по несколько часов каждый день, и не проходило ни одного вечера, чтобы мы не хохотали, прижимая к уху трубки. Он – во Владикавказе, я – в Питере. Шло время и вот мы оба в Москве. Он здесь, я здесь. Непонятно, кто мы друг другу.

На следующий день у меня был поезд до Питера, но до вечера оставалось время, которое мы провели вместе. Встретились на Сходненской, я опаздывала, и когда подъехала, он ждал меня уже минут 20, глядя в потолок. Охотный ряд. Сбарро. Пицца, кола. Алан в коралловой футболке напротив меня.  Я пытаюсь есть пиццу, не открывая рта и пить колу через трубочку так, чтоб не привлекать внимания к своим губам, потому что чувствую на себе его пристальный взгляд. Не помню, о чем мы говорили, но мне хотелось, чтобы время тянулось подольше, просто, чтобы болтать с ним и слушать его голос. На Манежной площади, как всегда, было много «земляков» и многие смотрели на нас, потому что я додумалась надеть юбку и босоножки. Мы сели на лавочку подальше от Охотного ряда, развалившись и вытянув ноги перед собой, и вокруг нас почти никого не было. Стояла вечерняя предпасмурная майская погода. Было спокойно и хорошо, я закрыла глаза и, не вдумываясь в слова, просто слушала его низкий голос, от которого вибрировала спинка лавочки. Хотелось, чтобы он взял меня за руку, хотя понимала, что это невозможно ни по правилам, ни в данной ситуации - здесь, на Манежной площади, видя друг друга едва ли второй раз в жизни.  Я рассмотрела и потрогала большой рваный шрам на его левой руке. Алан рассказал, как 2 января по дороге в горы его машину сильно занесло и показал фотографии после аварии, на которых он в синяках и свежих швах. Мне стало очень жаль его, потому что такие фотографии не могут не надавить на размягченное майским вечером сердце, и я немножко заныла, но не прикоснулась к нему – нет, ни за что. Не я. 
Мы вышли из Александровского сада и поехали на вокзал - пора было уезжать. Он взял меня под руку. В метро я держалась за его руку чуть выше локтя, чтобы не упасть. Живая теплая рука под тканью черной куртки. Я боролась с ощущениями.

На вокзал мою сумку привезла Заля. Пока ждали ее, мы дурачились, но это было уже не совсем искренне – я уезжала через 20 минут, а следующая встреча, если и состоится, то только через 3 месяца, в августе, когда я поеду домой на свадьбу брата. Со всех сторон на нас давила вокзальная обстановка неловкого прощания. Мне хотелось обнять его, но я несла какие-то остроумные изыски, крутилась на месте и пыталась задеть его своими шутками. Несмотря на мои протесты, он купил мне в дорогу целый пакет сладостей. На перроне я поцеловала Залину, потом обняла Алана и сказала «Спасибо!», - он растерялся и быстро чмокнул меня в щеку. Улыбался. Зайдя в тамбур, я смотрела на них: в моей опустевшей голове переворачивались огромные глыбы эмоций, мне хотелось очень  крепко прижать к сердцу их обоих – мою любимую сестру и этого улыбающегося мужчину 28 лет. Поезд тронулся. Что чувствовал он, скучал ли хотя бы первые 3 минуты по мне? Скучал ли, зайдя в вагон метро?  Уже в поезде  ждала от него смс - но не было ничего, ни звука, ни слова. Он позвонил, когда я уже спала. А спала я плохо - злилась, пережевала, «ела» себя и почти посылала ему вслед проклятия, затем ныла, затем вспоминала его низкий голос и снова посылала проклятия. Следующая неделя в Питере прошла в полнейшей апатии. Я хотела послать все к черту, потому что не поняла, что произошло между нами и что я значу для него. Тогда внутри себя я пережила целую битву убеждений, доводов, злых нападок на себя и на него,  оправданий, затем равнодушия, иногда сменяющегося паникой. Через какое-то время все прошло, и наступили обычные дни – скайп, смс, звонки. Я старалась молчать, он просил дождаться августа. «Пожалуйста, подожди, я знаю, о чем говорю». И я дождалась.

2

12 августа я прилетела во Владикавказ. Меня переполняло ощущение приближающихся событий, которые сделают меня, по меньшей мере, довольной, по большей мере – счастливой, либо заставят расплачиваться за них тоской. Дома сказала, что встретит одноклассница. Был теплый несолнечный день, я вышла из аэропорта, и, волнуясь, стала искать его глазами: он улыбнулся, увидев, как я машу ему. Когда  я передавала ему сумку, у меня дрожали руки и голос, думаю, он заметил это. Мы поздоровались и пошли к машине.  Я абсолютно равнодушна ко всем изыскам автопрома, но это была ЕГО машина, и мое сердце рвануло вниз от мысли, что я сейчас сяду на переднее сиденье этого автомобиля. Сначала мне было неловко, словно я нарушаю чужую территорию, но потом я освоилась и стала подпевать знакомым песенкам в его плейлисте. Я слушала музыку, рядом сидел Алан, за стеклом мелькали улицы Владикавказа, он улыбался, нескончаемо болтал о чем-то, я тоже улыбалась и была счастлива.
Мы ехали по улицам родного мне города. Дружелюбного, теплого. Со всех сторон на нас смотрели горы.  Я радовалась им как друзьям. В Питере мне очень не хватает этих темных вершин, молча и мудро наблюдающих за тем, как люди строят свои жизни, принимают решения, радуются и плачут. Что может быть лучше гор? Какая точка на всей земле может быть мудрее? Споры и мелочи растворяются, затихают в присутствии этих величественных созданий Всевышнего. Тот, кто не понимает языка гор, не чувствует их силу, - чужой мне человек. А в этом городе горы повсюду…
Прошло несколько недель, которые мы провели вместе. Ходили в кино, гуляли в Дендрарии, болтали, вспоминали общих знакомых, рассказывали друг другу байки из жизни, постоянно хохотали. Я приходила домой с полными пакетами из «Априори» и домашние, не зная, откуда они берутся, решили, что я их покупаю сама, потому что хочу немного набрать вес до Питера (там я беспощадно худела) посредством вечернего поедания «пальчиков». Цветы приходилось оставлять у подружек, потому что бабуля с Батразом быстро бы потребовали объяснений, а мне не хотелось ничего говорить, потому что я сама ничего не понимала. Так прошел мой отпуск, и я не заметила, как к Алану меня привязали прочные канаты сильных чувств, не поддававшихся моей воле.
Перед моим отъездом мы поехали в Фиагдон, и я ждала многого от этого последнего вечера. Мы неслись наверх, навстречу горам и тишине. В машине играла музыка, но я попросила выключить, потому что она, всегда нужная, сейчас все рушила. Не хотелось нарушать этот баланс тишины, чувств, ожиданий и напряжения. Строго и сосредоточенно глядя на дорогу, он молча вел машину, держа руль обеими руками. Мне хотелось, чтобы он взглянул на меня, но он смотрел только вперед, сжав губы и нахмурившись. Я не знала, что делать, говорить или молчать, и, в конце концов, как сидеть в этой клетке пассажирского кресла рядом с водителем, чей покрой пиджака заставлял меня чаще дышать. Мне хотелось прикоснуться к его руке, сжавшей руль. Я отвернулась к окну и думала: «Останови машину, обними меня, наконец, ведь завтра я уезжаю…»  Но дорога вела вверх, и не было никаких поворотов, где можно было бы остановиться,- или он просто не хотел этого. Алан злился на меня, потому что я молчала. А я молчала, потому что он злился на меня. Я ревновала его к серпантину, ведущему нас наверх, - мне хотелось схватить его за плечи и заставить остановиться. Обнять  меня! Ведь я здесь! Завтра я уеду и все…  Туман становился гуще, а его взгляд холоднее. Он был словно один в этой машине.  Я попробовала уснуть, чтобы своим временным «отсутствием» разрядить атмосферу, отвернулась к окну и опустила кресло. Не получалось. За окном мелькали темно-зеленые горы. Небо темнело, опуская на мчащуюся вверх по дороге машину тяжелый тоскливый туман.

- Открой окно, подыши воздухом. Сюда привозят астматиков.

Ветер бил мне в лицо, раздувая волосы и слепя глаза. Воздух был сладким и холодным. Вскоре мы остановились у обочины и вышли посмотреть на водопад, где обычно все фотографируются. Фотоаппарат я не взяла с собой от злости и обиды на это равнодушие, подаренное мне по дороге в Фиагдон. Он тоже злился, и я не понимала, почему. Мы шли по дорожке, и я надеялась, что хотя бы сейчас  он прикоснется ко мне, но он только завел разговор о горах и отличном воздухе, а я отвечала ему вежливым и безэмоциональным тоном. Больше всего на свете мне хотелось, чтобы он подошел и обнял меня со спины, глядя вместе со мной, как внизу вода разбивается о камни. Было очень тихо, и шумевшая внизу река создавала только гул, не нарушая звонкой и чистой тишины подходящего к концу дождливого августовского дня.  Когда мы уже были у монастыря, мой проводник немного расслабился и стал улыбаться. Я сфотографировала его. Было уже почти темно. Оставив его у машины, я спустилась к реке и села на камень. Алан стоял далеко сзади у автомобиля - я не знаю, смотрел ли он на меня, - мне хотелось ненадолго отделиться от него, остаться наедине со своими противоречивыми и сложными чувствами. Река бежала совсем рядом с моими ногами, я дрожала и старалась вдохнуть как можно больше воздуха. Хотелось очистить мысли, создать пустоту внутри черепной коробки, отрешиться от всего на свете. Темнота спускалась очень быстро, и казалось, что все замедлилось вокруг. Я бы просидела вечность на этом мокром камне. Все сливалось в единое ощущение жизни, - быстрой, текучей, сложной и совсем простой, огромной, как Космос, и до грустного банальной. Я не хотела в эту минуту никого и ничего, потому что была одна. Я мечтала продлить это одиночество, запомнить его, сохранить внутри, - оно лечило меня. Тонкими нитями оно быстро затягивало все раны, нанесенные мне прошлым. Я здесь, сейчас, одна, никого со мной нет,- ни родителей, ни сестер, ни мужчин, которые были или будут мне важны. Только я и горы. Да! Ради этого чувства великолепного одиночества стоит жить, стоит мчаться из далеких и чужих городов к родной земле.  Я обернулась. Он ждал, пока я отвлекусь от своих мыслей и не подходил, издалека смотря на меня. Помахал мне рукой: «иди сюда». Молча взяв с капота фотоаппарат, я села в машину. В сердце было пусто. В эту минуту я ничего не чувствовала к нему.

На обратном пути начался сильный ливень. Стекла заливала вода, и фары освещали лишь несколько метров впереди, - мы не могли ехать быстро. Я ушла в себя. Надежда, что он припаркует машину, заглушит двигатель, и мы поговорим, растаяла. Алан сказал, что ему нужно забрать отца со свадьбы, а значит, он отвезет меня домой сразу, как только мы заедем в город - я еле совладала с желанием начать ныть. Я понимала, что мне надо смириться с мыслью, что сегодня, в последний вечер перед моим отъездом, мы не поговорим. Мне хотелось послать этот день к черту и выйти из машины - но мы были в горах, а на улице шел дождь. Впереди не было ничего, кроме серой дороги и редких машин, обгоняющих нас. Вечер больше не сулил ничего хорошего. В эту минуту он положил свою ладонь мне на руку. Я переплелась с ним пальцами и стала легче дышать. Наконец-то. Неужели нельзя было раньше прикоснуться ко мне? Я упала в пропасть живых и теплых чувств благодарности за этот жест. Он улыбнулся, наверное, расслабившись, наконец, как и я. Мы приближались к городу, проехали Майрамадаг. Его руки и плечи всегда были теплыми. Так мы доехали до тридцать четвертого. На улице не прекращался дождь.

3

Прежде чем отпустить меня домой, он дал мне пакет с купленной по дороге в горы курицей, которая была еще теплой. Мы должны были умять ее там, но из-за погоды этот заманчивый план поесть горячего мяса на природе провалился. Я взяла пакет и пошла к подъезду, меня встретил Сосик.  Дома были бабуля, Батраз, Залина и Вика.  Они ждали меня на кухне, и курица пришлась очень кстати. Когда все ушли в зал, бабуля спросила меня: «Замуж хочешь?». Вытерев стол и налив ей чай, я ответила, что мне неудобно говорить о замужестве, - она улыбнулась и вздохнула. У нее за плечами был брак и 4 детей, внуки. Дедушка умер прошлой весной,  теперь она осталась без мужа, и брак был действительно «ЗА» ее плечами. У меня еще не было ничего. На столе стояла кружка черного сладкого чая без добавок. Я отвыкла в Питере от такого: там обычно я пила фруктовый зеленый чай без сахара. Разговаривая с бабулей,  я ждала звонка и теребила в руках маленькую черную раскладушку, которую мне дала Зая, - моя нокиа сломалась по дороге в Дзауджыхъау***. Я ушла в комнату посмотреть в окно, потому что зашел Батраз, и я не хотела мешать им с бабулей. Да и сидеть на месте уже не могла: было только 7 часов и Алан должен был заехать ко мне попрощаться. Автомобили все ехали, ехали, а его не было, и каждый раз, как только какая-нибудь машина притормаживала у поворота в наш двор, я напрягалась, ожидая вибрации трубки. Она зазвонила, когда я, устав всматриваться в темную дорогу, вернулась на кухню и допивала свой чай с Викой. Я схватила сумку и, обняв на прощание их с бабулей, побежала на улицу. У меня было часа 1,5 на все мои дела - потом Батраз будет ждать меня у подъезда, и опаздывать мне не рекомендуется.

Мы быстро тронулись и выехали на проспект - нам лучше было остановиться где-нибудь недалеко, чтобы сразу, как только позвонит Залина, я могла быстро вернуться домой. Мы проехали его дом, потом мой, потом Первомайскую аптеку и остановились у рынка на каком-то глухом повороте. Он выключил двигатель. Резко стало тихо и темно.  Я сидела, не смея шелохнуться. Он протянул руку ко мне.  Этот мужчина, казавшийся мне в начале смешным, нелепым, даже непривлекательным, когда я смотрела на его лицо в мониторе, вошел в мою жизнь так непринужденно и просто, и теперь держал меня за руку. Мы остались одни. Время тикало. Да, я была влюблена, и уже давно. В наше время монитор не является преградой для сердца. Сейчас я пошла бы на все условия, чтобы быть с ним - отношения на расстоянии? Пусть, я смогу. Я надеялась, что этот разговор, наконец, расставит между нами все точки, и я услышу долгожданные слова, - пока мы официально были «друзьями». А прогулки за руку, долгие взгляды в глаза, подарки, цветы – все это, по большому счету, я не могла, хотя и очень хотела, отнести к доказательствам его молчаливой скромной любви. Мои сестры говорили, что его в городе знают, и еще много обычных женских похвал, которые сводились к простому выводу «не упускай его».  Но все его плюсы я и сама знала лучше них, а к их довольно прагматичному подходу "Не упускай - такой перспективный!" у меня примешивалось какое-то сильное, волнительное чувство, заставляющее опускать глаза и тише дышать в его присутствии. Как я могла не упустить или упустить? Вопрос был теперь только в нем.

- Послушай, ты так много значишь для меня...
- Что?
- Я очень дорожу тобой, - сказал он и наклонился ко мне. В лицо ударил его мягкий свежий запах. У меня закружилась голова.
- Алан, я не понимаю, к чему ты клонишь, - мое сердце колотилось как на экзамене.
- Мади… Я почти никому не доверяю, как тебе. Ты очень хорошая, моя жаманайка, - он усмехнулся, аккуратно поцеловал меня в щеку. По крыше застучал мелкий дождик. В животе закружилась дурманящая вьюга.
– Ты будешь мне звонить? Не выключай в Питере скайп, - улыбаясь и смотря в мои глаза, сказал он, поцеловал мою ладонь и отодвинулся на водительское сиденье, включая двигатель. У меня оборвалось сердце -  вот и все.

Машина медленно выехала на проспект. Мы молчали. Он все понимал, и я тоже. Подъехали к дому, за мной уже спускалась Заля. Он вышел открыть мне двери, перед этим достав что-то из багажника. Конечно… большой пакет сладостей из «Априори» и одинокая белая роза на длинной ножке. Мне казалось, что эта роза – пощечина моим несбывшимся надеждам, его тихое «извини», которое так и не прозвучало. И не прозвучит.
Следующий день снова был пасмурным. В обед Батраз отвез меня в аэропорт, и я улетела, оставив во Владикавказе свое сердце и надежду на то, что моя личная жизнь, наконец, устроится. Алан подарил мне мечту, которой не суждено было сбыться.

4

В Питере все пошло по старой, протоптанной дорожке. Работа, дом. Звонки подруг с предложением присмотреться к очередному кандидату. Иногда я виделась с некоторыми из этих парней в общих компаниях, исподтишка наблюдая за их реакциями, слушая их смех и рассуждения о жизни. Все они были НЕ теми, кто мне нужен. В них все было не так, и меня бесила любая мелочь: плохо подстриженные ногти, слишком громкий голос, поклонение хинкали или собственной маме. На звонки Алана я не отвечала, и со временем они стали реже.  Я не готова была простить его за тот несостоявшийся разговор, который и по сюжету, и по всем его «движениям» должен был все разъяснить между нами. Но, помимо этой «печали», случилось кое-что еще.
Когда я вернулась в Питер, меня не покидало ощущение недосказанности между нами, и я чувствовала, что такому нелогичному поведению Алана должно быть логичное объяснение. Все, что было между нами за этот год ночных разговоров, посылок с вкусностями и подарками поездом Владикавказ - Санкт-Петербург, смс-ок по утрам, - все это вело явно не только к «ты мне очень дорога, будешь заходить в скайп?». Я скучала по нему и тяготилась чувствами, которые не могли ни развиться, ни погаснуть. Тогда я случайно встретила подругу, у которой было много знакомых в сфере, где работал Алан, и мне пришло в голову попросить свою приятельницу узнать о нем что-нибудь у своих знакомых. Я хотела услышать что-то вроде «отличный пацан, работает много, все его уважают, никого не подводил никогда и т.п.», но вопреки своим самым смелым надеждам, узнала кое-что поинтереснее.

- У этого Алана отца Ахсар зовут? И у него еще сестра есть старшая, он?
- Да, он.
- В аварию попадал прошлой зимой, да?
- Да, в Фиагдон ехал.
- М… В общем, сказали, что хороший парень, немного на своей волне, отец у него хороший мужик, многие за него говорят. У него еще невеста в Москве учится, в меде.

Невеста? В Москве…? Мне словно дали оплеуху. Я стояла с трубкой в руках, ударенная этой подробностью, как пыльным мешком. Так вот в чем все дело. Теперь все винтики наших «недоотношений» с медленным противным скрипом встали на свои места. Год потрачен на этого лживого, двуличного человека. Мне было тошно. Где-то внутри меня прозвучал голос «Это жизнь, девочка». Да… Наверное,  их свадьба уже не за горами, да и пора бы –  возраст «кондиции» подходит. Это значило, что все наши контакты должны были прекратиться раз и навсегда. Неделю думала, как озвучить ему факт своей осведомленности. В конце концов, сказала. Самым противным было то, как долго он отпирался, а когда признал, стал оправдываться тем, что ему «нужно было определиться».  Я была в бешенстве: он целый год ловко обманывал меня и еще какую-то девушку, которая, как и я, ничего не знала. Я не собиралась (больше) стоять камнем преткновения в их отношениях и со спокойной совестью перестала поднимать трубку на его звонки и удалила его отовсюду.
Пережить такую подставу было непросто. Во-первых, мои светлые чувства были растоптаны, как таракан на кухне, и я должна была с ними попрощаться. Во вторых, меня, как ни крути, предпочли какой-то другой девушке, что не может не «радовать». В третьих, срок давности обмана, составлял, как оказалось, почти год, а это очень унизительно. Я с ужасом представляла, как мне придется расписаться в своем позоре перед сестрами, которые были в курсе событий.

Постепенно боль первого столкновения с предательством утихла, уступив место тихой грусти, запрятанной очень глубоко. Я не рыдала, а жаль, потому что носить в себе эту печаль, стараясь ее не замечать, было гораздо труднее, чем один раз все выплакать. Иногда меня накрывала такая тоска по прошедшему, что как бы я ни старалась занять себя мелкими делами, она продолжала тихо стучать молоточком по затылку. Стучит, лягу спать - перестанет. Через несколько дней или месяцев стук начинался снова - без причины.  Тоска по прошлому - это болезнь, паразит, которого постоянно носишь с собой и даже не вспоминаешь о его существовании, пока он снова не примется за тревожный стук по твоему сердцу. Странно и в то же время естественно, что почти никто не хочет раз и навсегда избавиться от тоски, со временем начиная любить ее и не умея отпустить прошлое. Так и живем каждый со своей болью.
Есть ли в этом мире хоть что-то постоянное? Кажется, что можно опереться на любовь. И так хочется этого... Но потом она исчезает: тихо и постепенно, или с грохотом, раня осколками в самое мягкое место, так, что потом на него не сядешь. И не ляжешь. И не встанешь. Просто болтаешься в вакууме, как жук, которого подвесили за лапки. Уже после ищешь опору не во вне, а внутри себя,- и только там она есть на самом деле.

Так прошло несколько месяцев. Я кое-как залатала дыру на сердце и на органе, отвечающем за самолюбие (не знаю, где он находится, но болел он долго).  Как-то раз, примерно через полгода с тех пор, когда я узнала о двуличности Алана и порвала с ним отношения, я была на работе, когда курьер принес в офис большую коробку с моим именем. Я ожидала увидеть очередную партию юридической корреспонденции, но внутри лежал пакет сладостей из «Априори», которых я так давно не ела, и почти завядший букетик красных кустовых роз.  Снизу – открытка, в которой мелким почерком было написано «Для жаманайки». О Боже… Алан… Пора бы прекратить этот спектакль – со времени его последнего пропущенного вызова прошло много месяцев. Вечером того же дня телефон заиграл старую мелодию, которую я когда-то установила на данного абонента. Спустя почти полгода молчания, я, то ли из чувства благодарности, то ли от вспыхнувшей ностальгии, решила ответить на звонок. Мы проговорили около получаса. Совершенно ни о чем, очень просто и непринужденно, словно не было долгих месяцев молчания. Он все также ловил мое настроение и шутил в своем стиле, который был мне знаком, и от этого еще более приятен. Когда отключила телефон, я почувствовала абсолютную легкость - оказывается, время не прошло даром - чувства остыли,  и я была просто рада слышать  знакомый голос, а сердце подтвердило - на фронте все спокойно. Я была благодарна Алану за этот примирительный жест, который наконец стер между нами стыд неудавшихся отношений.
Он снова начал звонить где-то раз в неделю, рассказывал что-то, советовался по бытовым вопросам, интересовался моими делами.  Я ясно читала во всем этом непритворную искренность и постепенно простила его,  забыв все. Он не преследовал никаких целей и просто помогал, чем мог. Теперь, впервые за все время, что мы были знакомы, он действительно стал моим другом.

***
С тех пор прошло 4 года. Я вернулась в Осетию. Не переставая быть другом, всегда готовым прийти мне на помощь, через год после описанных событий, Алан познакомил меня с моим будущим мужем. На нашей свадьбе он стал моим кухылхацаг****, а потом крестил нашего сына. Он до сих пор один: та девушка, в конце концов, ушла от него к кому-то, и он так и не женился. Иногда он смотрит на меня все с той же теплотой и часто дарит подарки своему маленькому крестнику. В его глазах можно заметить быстро промелькнувшую грусть, когда он вдруг ненадолго отворачивается к окну, не переставая шутить свои вечные шуточки.
_________________________________

Примечания

Аз ама ды - (осет.) - я и ты

* Жаманайка – сленгов. «классная девочка»  от осет. «заманай» - отличный, замечательный
** Зылын кафт – нескладный, дословно «кривой» танец
*** Дзауджыхъау – Владикавказ
**** Кухылхацаг - (букв. «держащий за руку») — шафер, лицо, наделенное на свадьбе большими полномочиями.