Полошитель эрликов

ПОЛОШИТЕЛЬ ЭРЛИКОВ


Когда открываешь книгу друга, всегда боязно разочароваться в нем. Ведь то, что мы пишем, в какие бы не маскировалось одежды, по главной сути – образ нашей души, убеждений, привязанностей,  воззрений. При общении в быту мы играем разные, отведенные обстоятельствами и нами же, роли. На службе – одну, в семье – другую, с друзьями – третью… А в творчестве все эти роли воплощаются на сцене в одном моноспектакле судьбы автора. И тогда все достоинства и недостатки видны более откровенно. Конечно, и в творческой работе существует определенная самоцензура – удерживание за кулисами души чего-то такого, что не хочется выпускать на публику. Но это уже детали, далеко не самые существенные.

С такими опасениями открыл я книгу прозы «Асфальт и тени» своего собрата по учебе в Литературном институте Валерия Казакова и на несколько дней стал пристрастным свидетелем спектакля его души.

Первое, что бросилось в глаза – весьма пестрый мир, собранный под одной обложкой. Здесь - и родное для писателя Белорусское Полесье, с его языческими преданиями в рассказе «Драпежная птушка»; и отсветы кровавых пожаров Великой Отечественной войны, Афганистана, Чечни в рассказах «Самовар», «Льгота смерти», «Пятьдесят баксов», «Покойник»; и хитроумная чиновничья камарилья в повести «Межлизень», рассказах «Овсяная каша», «Искушение столоначальника», «Наместник грома»; а еще – любимые женщины, монахи, писатели, охотники, бомжи, проститутки… Все, чем окружила его и нас жизнь в драматическую эпоху смены социального строя, века, тысячелетия.

Ключ к видению, к пониманию всего происходящего в жизни и привнесенного автором в книгу, по-моему, Валерий Казаков заложил в рассказ-притчу «Эрлик». На первый взгляд это бесхитростный пересказ шорской были:  « … Сквозь дрему я запомнил, что разговор шел про каких-то эрликов – своего рода шорских чертей,  населяющих нижний мир, или, если следовать более понятной терминологии – преисподнюю. Воспроизвести весь рассказ Хаюпа из-за одолевавшей меня тогда дремоты я не могу, а приписывать чужим чертям какие-то не свойственные им проказы считаю делом пустым да и небезопасным . Одно я точно помню , что они могут претворяться людьми , как наши оборотни , но , в отличие от них , не вредя телу , искусно уводят человеческие души куда-то далеко под землю , в царство своего хозяина. Словом, живет среди нас человек, ничем не отличается от окружающих, может, даже в ученых или, скажем, в депутатах ходит, а на проверку это посланник эрлика, творящий свою вредную и пагубную работу».

Весьма интересная мысль, не правда ли? И если ею вооружиться, как прибором особого видения, то очень много недоступного обычному  глазу можно разглядеть. Например, беседу смерти и души возле тела покойного генерал-губернатора; охраняющих родную землю от уничтожения псевдопрогрессом языческих богов; истинные лица многих «слуг народа» на всех этажах доверенной им власти; волков в овечьих шкурах; а еще – не высказанные вслух мысли, чаяния, боль и надежду обычных смертных людей, не оборотней.

Валерий Казаков именно так необычно и оригинально смотрит на своих героев и антигероев, показывая читателям не банальный набор событий, монологов, переживаний, а – проявление истинной, «нутряной», сути многоликих обитателей нашего земного общежития. И хотя в его произведениях действуют люди многих национальностей, в разных уголках планеты, не этнические особенности и различия волнуют автора, а движение мыслей, порывов, поступков, позволяющих убедиться, что перед ним действительно человек, а не призрак, не выходец из преисподней.

С таким подходом, безусловно, тяжело писать безмятежные, оптимистические вещи. Писатель-реалист обречён быть социальным хирургом, ставя суровый диагноз действительности и вскрывая смертельные опухоли. Но и надежда на выздоровление присутствует при этом. И Казаков невольно проговаривает это в рассказе «Льгота смерти»: «Обрубки… Инвалиды… Выкидыши государства, а рвутся, как Маресьевы, служить. Рожают еще героев русские бабы».

Многие страницы книги украшены не только такими несломленными героями, но и трогательной любовью к светлым людям, к природе, иронией и сарказмом автора. Вот маленький пример из повести о жизни чиновников Совета национальной стабильности «Межлизень»: «…У вас сейчас, правда, наступает самая коварная для служилого человека пора. Здесь ухо надо держать востро! Межлизень, он пострашнее пресловутой китайской поры перемен будет…

…Каких только крушений в это время не происходит! Правда, кому-то и повезти может – на костях ближнего иной раз ох как высоко взлетают! Межлизень – это промежуток времени, когда одна, извините, жопа ушла, а другая еще не пришла, и лизать бедному госслужащему нечего, а язык-то его без этого уже не может! Вот тут-то и гляди, как бы чего дурного не лизнул…»

Я от души порадовался таким замечательным саркастическим хитромудростям в книге друга. Невольно захотелось написать отзыв. А когда писал, отчего-то вспомнился мне дружеский выговор Леонида Андреева Ивану Бунину: «Я люблю, когда ты мне говоришь, что я «хитрый на голову». Конечно, хитрый. А вот что ты похвалил мою самую элементарную вещь..,  никогда не прощу». Не сказал бы мне Валера Казаков подобного. Но мне, действительно, многое понравилось. К тому же, полошителю эрликов легко убедиться в моей искренности.