Человек разумный

Homo sapiens
(из цикла о Белом море "Дети Гипербореи")
Около восьми вечера, по сигналу одного из аспирантов, заметившего вдалеке медленно выходящий из-за острова «профессора Лебедева» (название научно-исследовательского судна), все население морской биологической станции по склону потянулось к причалу. Позевывающие лаборантки в тапочках, натягивающие на ходу куртки, бородатые научные сотрудники в растянутых трениках; перепрыгивающие через пни и сосновые корни очкарики-студенты в тельняшках, пожилая профессура, местные рабочие – все спешили встречать вновь прибывших сотрудников, да разбирать свои тюки и пакеты с провизией, закупленной на целую неделю в Чупе.
Но сегодня день особенный - из Москвы прибывает известный ученый, профессор, мировой специалист по систематике офиур Гельденбранд Марина Иосифовна. Она познакомится с работой станции, совершит экскурсию по Белому морю на научном судне, прочтет лекцию по своей тематике, и просто отдохнет в гостеприимной атмосфере биостанции и прекрасной северной природы.
Вот уже послышалось долгожданное моторное тарахтение из-за высокой скалы, и через минуту показывается сам корабль, как всегда переполненный народом. Кто-то, подбегая, машет рукой, кто-то что-то выкрикивает… десятки очков заблестели в лучах заходящего солнца. Первая волна от судна ударяет о понтоны. На причал полетели веревки, зазвенела якорная цепь. Рабочие – несколько мужиков родом из Пулонги и Чупы – принялись налаживать связь между судном и пирсом. Неширокая доска была переброшена с корабля на причал и тут же по ней стали ловко сбегать ученые, студенты, сотрудники. Друг другу передавали здоровенные рюкзаки, мешки с хлебом, картошкой, капустой, коробки с тушенкой и сгущенным молоком, громоздкие упаковки полуторалитровых пивных баллонов.
- С приездом, Марина Иосифовна! - выкрикнул кто-то.
Невысокая, худосочная старушонка в красном балониевом туристическом костюме и кроссовках вступила на трап.
- Давайте сюда сумку!
- Не-не-не-не-не, - мелко затрясла она головой. Крашенные волосы были схвачены в высокий клубок на макушке, за стеклами гипертрофированных очков распахивались страстные бульдожьи глаза.
- Давайте руку! – предложил кто-то из научных сотрудников. Она дала.
- Знаете, у меня есть главное правило – миллиосмометр из рук никогда выпускать, - разъясняла она, осторожно подшаркивая белыми кроссовками по доске, - это коварное существо слушается только моих рук и поэтому…
Дальше все произошло быстро и неожиданно. Волна, пущенная только что подъехавшим к понтонам доцентом на моторной лодке, раскачала корабль, доска с Гельденбранд резко ушла в низ, прибор каким-то чудом оказался на берегу, а судно стремительно стало двигаться к причалу, угрожая раздавить барахтающуюся в воде старуху. Один из местных мужиков моментально подскочил и выставил ладонь вперед. Он хрипло застонал, принимая толчок на себя, но судно остановил. Не успевшую даже испугаться женщину тут же выдернули на мостки, мужик, схватившись за плечо отпрянул назад к своим.
- Ох, б..дь, как же это я так… госссподи… ух! – удивлялась профессор, обтекая и осматриваясь, - а сумка! Сумка где!
- Здесь, не волнуйтесь, Марина Иосифовна! На берегу. Все нормально.
Она замотала головой и заметила кряхтящего и стонущего мужика в грязной рубахе. Тот, отходя, держался за плечо. Наткнувшись взором на свою сумку, она сразу успокоилась и принялась протирать очки.
- Слава богу!
- Как Вы, Марина Иосифовна? - засуетились все вокруг.
- Ой вы знаете, я даже ничего не успела понять, - она засмеялась, ведомая под руку молодым сотрудником, - вот и крестилась у вас в Белом море! Надо же!... Есть сигаретка?
Вся компания, окружив промокшую с ног до головы старуху, поспешила по деревянным мосточкам на верх к домикам - не дай Бог простынет.
В стороне сидели мужики, один из них корчился от боли.
- Васек, че с тобой? Сними рубаху… - тот с трудом через адскую боль стянул.
- Ой ё!... Васек…
У рабочего, спасшего профессора, весь плечевой сустав был вывернут, едва не разорвав кожу лопаткой. Она топорщилась как пробивающееся крыло, рука неестественно оттопырилась в сторону. Один из мужиков поспешил к научной своре, жадно впитывающей важные речитативы Марины Иосифовны Гельденбранд.
- Там у Васьки рука… это… вывихнута. Надо бы это… в больницу… - заискивающе подбегал он то к одному, то к другому.
На него не сразу обратили внимание:
- Ну что Вы пристали?
- Рука у Васьки, там полный… это… надо ехать…
- Да подождите, вы… видите у нас гость... Давайте потом разберемся.
Мужик так и остался стоять, тупо глядя на удаляющуюся толпу.
Ничего не оставалось делать, как ремонтировать старый «Вихрь», и Ваську на песнях и водке дотянули в Чупу лишь под утро, где их принял дежурный врач. Ближе к вечеру рабочего отвезли в Лоухи, там и провели операцию. Так Васек стал инвалидом.

***
- Ну что, все прибыли? Можно начинать? – бодро и выразительно отчеканила Гельденбранд.
Небольшая аудитория была битком набита всем научным населением биостанции. На стене были развешены картинки с офиурами, проектор со слайдами тоже был готов.
- Итак, - стандартно начала старуха, - систематика… Что такое систематика? Практика классификации живой природы. Но что в основе? Научное исследование или метод? Я спрашиваю каждого из вас! Пусть каждый здесь присутствующий глубоко задумается над этим. Сегодня я осуществляю наполеоновский план – я намеренна добиться того, чтобы каждое утро в каждом присутствующем здесь мозгу свербил этот червячок, - она начинала входить в раж, разгоняясь все больше и постепенно заполняя собой эту небольшую вселенную.
- Если это наука, то каков предмет ее изучения? Организм, вид, популяция? Я вас спрашиваю! Если это метод или набор принципов, кои мы применяем для описания и классификации всего живого на планете «Земля», то что же мы постигаем с помощью него на самом деле?...
Выдержав небольшую паузу, Гельденбранд уверенно вышла в центр – ноги на ширине плеч, руки чуть в стороны ладонями вперед.
- Смотрите! – постояв так в тишине с полминуты, она продолжала:
- Что вы видите? Что это?
- Человек, - кто-то негромко высказался из зала.
- Человек! – проникновенно произнесла профессор, - А что такое человек? А? – она обвела всех напористым взглядом.
- Вот я перед вами… человек… что мы знаем о человеке? Что есть человек? А? – все молчали, Гельденбранд наслаждалась властью.
- Если мы занимаемся систематикой, что есть человек? – подсказывала она, вычленяя каждое слово. Ну?... Давайте хором, как в детском саду:
- Империя?
- Эукариоты!
- Царство?
- Животные!
- Тип?
- Хордовые!
- Класс?
- Млекопитающие!
- Нет! Первый «А»!
В аудитории раздался смех.
- Класс млекопитающие. Отряд?
- Приматы!
- Семейство?
- Гоминиды!
- Верно! Род?
- Люди!
- Род человек. Наконец, вид?
- Человек разумный!
- Homo sapiens! Я – человек разумный! Каждый из вас – человек разумный! А что такое разум?
В зале повисла гробовая тишина.
- А разум, мои дорогие, это способность разуметь, - разряжая обстановку чуть ли не ласково произнесла она
- Раз-уметь – абстрагироваться и представлять, созерцать, если хотите. Любое другое живое существо всю свою жизнь занято поиском пищи, борьбой за выживание и репродукцией. Человек способен перестать, то есть раз-уметь, разучиться все это делать. И вот мы ученые-биологии разумеем весь этот окружающий живой мир. А систематика – это основа основ. Это тот базис, на котором держится вся остальная биология. Сначала нужно описать природу, а потом ее изучать. Мы, систематики, разумеем и именуем природу. Мы, подобно райским Адамам и Евам даем имена живым существам. Но если у них это делалось по простой бытовой прихоти, то наша задача описывать и создавать объективную реальность, строить научную картину мира. Поэтому, являясь частью этой картины, я одновременно и ее создатель. Вот такой парадокс… Поэтому систематика – не наука. Исследуя, мы не от-кры-ва-ем, а стру-кту-ри-ру-ем, раскладываем по по-ло-чкам.
- Но ведь открывают же новые виды? – отозвался кто-то из молодых.
Гельденбранд засмеялась, повернув голову к окну:
- Описывая новый вид, вы не постигаете за-ко-но-ме-рно-стей. Разве это не очевидно? – она внятно выделяла каждый слог так, что, казалось, перед ней действительно детский сад.
- Задача науки не просто описывать, а объяснять, то есть выводить причинно-следственные связи между объектами или явлениями. Задача же систематики – описывать и структурировать многообразие организмов. Как только в систематике вы пытаетесь что-то объяснять, то вы неизбежно выпрыгиваете за ее границы, как давеча я с корабля, и занимаетесь уже эволюцией, экологией или чем-то еще. Здесь же, наоборот, вы с помощью методики причинно-следственных связей - сравнения, анализа, синтеза – создаете по сути абстрактную конструкцию – систему. Поэтому главный вопрос систематики – в методике. С какими орудиями, с каким арсеналом вы подходите к изучаемой группе…. – она достала сигарету и чиркнула спичкой.
Выпустив дым, Гельденбранд заключила:
- Система, построенная на основе морфологии, может вовсе не совпасть с системой, построенной на основе популяционных или генетических исследований. Все дело в выборе метода, а это не может быть объективным. Это всегда договор большинства… Вот так-то! Ладно, это все софистика, давайте перейдем непосредственно к офиурам…


Трехчасовая лекция закончилась, и пришло время сбора вещей и традиционного отвала с копченой треской, водкой и песнями под гитару. Завтра утром прибывает судно, которое должно забрать профессора в Чупу, а там поезд и полутора суток до Москвы. После лекции, экскурсий и насыщенного отдыха с прогулками, волейболом и баней Гельденбранд выглядела немного утомленной. На отвале у костра ее что-то начало раздражать, она обиделась на какой-то пустяк и, затушив сигарету кроссовкой, удалилась к домикам отсыпаться перед дорогой. 
На утро, проходя по деревянным мосточкам к причалу, у какого-то барака через освещенные рассветными лучами сосновые лапы Гельденбранд краем глаза заметила мужика с загипсованным плечом. Тот свободной рукой разматывал кабель. С пристани послышался отрывок веселой студенческой болтовни, в которой она явно различила сочетание «хомо сапиенс, б..дь!». Гельденбранд тут же уставилась под ноги и скорей засеменила к кораблю.