Простые вещи

     Всё началось с того, что я заснул в тамбуре спешащего на север поезда. Присел на мусорные контейнеры, хотел закурить, а внимание моё привлёк жёлтый огонёк вдали. Он – то угасал, то снова возгорался. Наш поезд шёл дальше, спотыкался, шумел, а огонёк оставался на своём месте. Долго я глядел на него, без мыслей, без чувств, но с ноющей пустотой внутри. А потом заснул. И сквозь сон начала пробираться мысль. Мысль – воспоминание…

    Сначала я вспомнил бешеный ритм, в котором жил. Начался университет, и я видел только проекты, лица сонных угрюмых преподавателей, холодные аудитории. В них ещё пахло всегда по-осеннему - сыро и жухло. Несло старостью со шкафов, где лежат пятигодичной давности бумаги, чьи-то дипломные работы, рефераты, курсовые…  Я ещё пытаюсь сохранить свою беззаботность, но такой же хмурый, как все мои преподаватели от навалившихся учебных забот. Но и там помню свои студенческие приятности: друзья, девушки, я статный высокий, красивый и перспективный юноша. В последующие годы учиться оказалось не сложно. Я разбил пару тройку женских сердец, успел побывать одним из самых красивых парней на потоке, а потом встретил свою будущую жену. Она шла по университетскому коридору, тоненькая, словно вот-вот растворится. Не глядела по сторонам. Взгляд ее был спокойный, задумчивый… а об ее красоте я вообще молчу. Она сияла, как ангел. Если б знал я раньше, что переживу  с ней… любил бы больше уже с той минуты, как впервые увидел.
И снова этот бешеный ритм. Контора, хмурые лица! Зарплата! О, зарплата. Вот что действительно заставляло моих коллег, да собственно, и меня – искренне улыбаться. Я возвращался домой уставший, а там экран телевизора, плотный ужин. Она была так молчалива, что меня даже раздражало. Правда, всегда выдумала всякие ужасные вещи. То под вечер прогуляться до моста на Котельничной, потому что только там высокие деревья и можно подышать, то на выходные поехать на дачу. А что там делать в осеннюю слякоть? Только машину марать…
И вот я вижу, как она улыбается, глядя в зеркало, а смотрит прямо на меня. И даже не настаивает, а просит:
- поехали, Саш…
А я отвечаю:
- Да ну, брось… пойдём в кино, если дома не сидится.
И мы идём в кино.   
Или вот, вижу, как она  укладывает пирог в форму и так нежно вырезает из теста веточки, украшает…
- Лиз, да ну перестань! – говорю я ей, - есть охота, а ты выдумываешь, время тратишь!
И она всё бросает, одну несчастную веточку, которую успела вырезать, оставляет, и суёт пирог в духовку.
И мы жили счастливо. Как все, никому не делая злого, но и, признаться, доброго – никому. Просто жили, как все. Веселились! Встречались с друзьями, на коньки раз в год, на дачу, на шашлыки… опять коньки! Вроде только недавно дача была!
Пять лет, как пять секунд. И вдруг однажды в нашу дверь постучалась она. Она тихая, можно сказать, совсем бесшумная… и дверь от нее оказалось, не запрёшь, и не выгонишь, если зашла. Отворяй ворота, называется… Пришла, только не такая, какой ее описывает мало-мальски подкованный подросток, в моменты когда модно о ней говорить. А у нас-то оказывается совсем представления не было об этой особе, у взрослых, казалось, умных людей… В общем, постучалась к нам Смерть и оставила меня одного.
И вот, я вижу… как все уходят из моего дома в тот последний день, когда Лиза побывала бездыханная в нашей квартире, и захотелось уйти с ними.
- не оставляй меня… - попросил я друга, который с нами и на коньки, и на дачу…
Он посидел с пятнадцать минут молча. А потом сделал вид, будто ему позвонили и уехал.
И вот, я вижу, как Лиза идёт по коридору… и сияет, как ангел….

- Мужчина… мужчина… - меня дёрнула за плечо женщина.
Я очнулся, растерялся. Меня разбудила попутчица. Первое, что я заметил и почувствовал – обеспокоенность за меня.
- Я подумала, что вам совсем плохо тут. Холодно же… Сибирь, это вам не Московская область…
Она улыбнулась, проводила меня на место, сама сходила за горячим чаем. Присела напротив. Она разделила со мной моё одиночество. Женщина была старше меня на лет восемь, а  может, десять. Не разобрать. Тоже молчала. Как это прекрасно, когда женщина много молчит! Я рассказал ей всё. Она кивала, молчала, но я чувствовал, что она глотает мою боль и даже плачет, только по-своему, как умеют плакать только зрелые женщины, про себя…
Я говорил ей про Лизу, про друга, который ушёл тогда и снова про Лизу. Рассказал, что всё теперь бросил и поехал работать в Сибирь, будут что-то строить, я хочу поработать физически. И только когда глубокая ночь совсем расположилась в нашем стучащем вагоне, я взглянул на свою спутницу и не то чтобы из вежливости, а действительно из интереса, спросил:
- А вы куда?
- Я? – она улыбнулась, махнула рукой, и как-то совсем просто сказала – я к сыну…
- В гости?
- Ага… - прошептала женщина, а потом добавила - всё пройдёт. Вы не переживайте!
За два часа до нашей станции прилегли. Женщина поправила синий платок на голове, и с еле слышным: «Господи, помилуй»… вздохнула.
«Хорошо верить в бога - думал я - когда всё хорошо. А когда с тобой такая несправедливость… – уж лучше скорее удавиться и замкнуться и закрыться и не жить. Я стал глушить слёзы. Женщина тоже не спала.
Хотел я извиниться перед ней, а потом вдруг настигло меня ужасное чувство зависти. Ни с того, ни с сего…
Вышли мы на мороз. А здесь он колкий, стойкий, но безветренный, дышать с непривычки тяжело. Кажется, что лёгкие разорвутся. Наверное, похоже на первые вдохи младенца после утробы матери.
- Вы знаете, куда вам?
- Мне, где была войсковая часть, там сейчас контора, говорят…
- Да, есть…пойдёмте, провожу.
И мы шли молча. Снег под ногами хрустел. На нашей станции вышло только двое. Я, да моя спутница. Снова я стал вспоминать вчерашний огонёк, как он-то пропадал, то снова возгорался. Я и хотел и не хотел также как этот огонёк, возжечься вновь. Кажется, смысла больше не было, а с другой стороны – деваться тоже – никуда не денешься! Надо жить…
- А у вас сын тоже там?
- Да! – ответила она, - там же…
- Надо же… совпадение!
Нас встретила только скрипучая писклявая калитка. Серый домик с решетками на окнах, наверное, ещё со времен войсковой части, стоял одиноко и из трубы шел дымок. А в округе ничего, только рвы для будущих построек. Женщина встала у калитки, взволнованная…
Я ожидал, что сейчас выйдет ее сын. Дверь скрипнула… и к нам выбежал мужичок в овечьем тулупчике, видно с чужого плеча.
- Ольга Семёновна! – воскликнул он, - Ольга Семёновна проходите… ой, а с кем это вы?
- Это к вам на работу устраиваться…
- Ааа… - нам нужны – нужны сильные руки….
Правда, мужичок на меня внимания не обратил. Только взглянул снова отвлекся на мою попутчицу:
- А вы сначала чаю или к Виктору?
- К Виктору… - тихо сказала она.
Я пошёл за ними, хотя честно сказать,  я бы сначала выбрал чай…  Снова хрустит снег, снова морозный воздух стесняет грудь.
- Вот! – мужичок отряхнул сугроб, и я обомлел.
Одинокая оградка… А вот, памятник.…на фото – юноша в военной форме. Женщина прошла к могилке, села прямо на снег и припала к могильной плите…
- Приехала я к тебе, сынок… - сказала она.
А что почувствовал я? То, как оказалось позже, был всего лишь шаг, чтобы понять огромные, глобальные, но в то же время самые простые вещи… на этой земле.