Пространства души

 Майя собиралась в дальнюю дорогу, многое нужно не забыть: всевозможные подарки, сменную одежду для себя на две недели, постельное белье и еду в поезд.
 — Майя, Майя, куда ты столько набираешь? — негодовала подруга Вера, - не усложняй себе жизнь.
 — Так, и что ты мне предлагаешь? Спать на застиранных простынях, есть отвратную ресторанную еду?
 — Ну да, тащи всё, прихвати с собой подушку, ночную вазу, кофеварку..., что там ещё, – не унималась Вера.
 — Отстань, мои нервы на пределе. Мне нужно экономить, знаешь, какая дорогая жизнь в Европе?!
 Майя действительно была уже на взводе: казалось, поднеси спичку, и та вспыхнет. Стиснув зубы, чтобы не сказать лишнего и не обидеть подругу, она плотнее набивала сумки. Майя собиралась к дочери в Бельгию, а теперь уже и к внученьке, на днях появившейся на свет, поэтому брала с собой много вещей. Помимо одёжки и разных погремушек для новорожденной, нужно было привезти подарки для знакомых и малознакомых людей, поучаствовавших в судьбе дочери.
Майя Марковна работала врачом, временами получала от выздоравливающих презенты, и знала им цену. Часто изматывалась так, вкладывая свои знания и душу в больных, что эти маленькие подарочки становились каким-то утешением (съешь конфетку после работы и как будто, жизнь слаще и радостней стала). Она и сама любила дарить подарки просто так и в благодарность за…, да мало ли за что. Мало ли в жизни разных обстоятельств: один помог правильное направление в жизни определить, другой в тяжелой ситуации справиться, третий, просто доброе слово сказал в нужный момент – каждого надо отблагодарить. Майя продолжала заполнять, купленные как раз по случаю зарубежной поездки, сумки. Знала, что обратно в этих огромных сумках повезет бесценный груз. Знала, уже знала.
 — Какая прелесть, посмотри, – умилялась она, предлагая полюбоваться подруге, разряжая обстановку, – таких чудесных детских платьиц в наше время не было.
 — В наше время, ели ты помнишь, ничего не было: ни таких платьев, ни таких подарков, какие ты раздариваешь всем подряд, - Вера гнула свою линию.
 — Ты знаешь, Вера, что не права! Эту Палехскую шкатулку я везу Полетт, которая помогала Милочке во время беременности, да и сейчас Мила без нее вряд ли справилась.
 Полетт была матерью Карлы, сокурсницы и подруги Милы - дочери Майи. Жила Полетт во Франции, но часто переезжая из Франции в Бельгию и обратно, а иногда подолгу оставаясь в съемной маленькой бельгийской квартирке, по сути, она заменяла мать Милочке. Полетт купала новорожденную, укладывала её для дневного сна, в то время, когда Мила бегала на собеседования и презентации собственных проектов.
 — Янтарную трубку с мундштуком я везу Мариусу, страстному коллекционеру и отличному фотографу. Помнишь, я рассказывала - он создал роскошный фотоальбом Жанночкиного крещения, а ещё он с Милы не берёт плату за проживание.
Да Вера прекрасно осведомлена о том, что Мила моет полы в фотомастерской Мариуса и во всей его пропитанной гашишем квартире. Девочка, будучи беременной,  после лекций и работы с кислотами и лаками драила жилище этого, с позволения сказать, «jouisseur» - сластолюбца.
 Майя, едва сдерживая слёзы, прикладывала к припухшим векам дольки свежего картофеля. Она следила за своим внешним видом – работа обязывала, а теперь, став матерью художницы, она своей внешностью должна нести эстетику в массы, - так ей казалось. Но, слёзы сдерживать становилось всё труднее и вот уже струйки туши потекли по щекам, комок нервов подкатил к горлу, и речь стала прерывистой.
 — Если бы не эти чудесные люди..., сколько еще трудностей пришлось пережить моей дочери?! Ведь Мариус и Кевин помогли защититься Милочке от нападок Владика-паршивца. Это Кевин собирал и оформлял нужные документы, чтобы Влада не посадили в тюрьму, психушка в Бельгии оказалась лучшим вариантом для него.
 — А кто такой Кевин, ты не рассказывала, – спросила участливая подруга, – это он помог Миле с визой?
 Воспоминания, раскручиваясь, как нитки из клубка обматывали любящую мать и мучительно сдавливали грудь, мешая свободно дышать.
 — То был Марк - профессор филологии, который в нашем университете читал лекции на французском и фламандском языках. Он сделал Миле приглашение во Францию, как своей лучшей ученице. А уже из Франции Мила уехала в Бельгию поступать в Высшую школу визуальных искусств La Cambre. Приехав в Люксембург, Мила сначала работала гувернанткой в семье Кевина, крупного и очень известного адвоката. Им обоим я везу по бутылочке "Пасхального" из Магарача.
 — Да, подруга, в скупости тебя не обвинишь, вино редкостное на аукционе покупалось, - отозвалась Вера.
 В своих коротких рассказах Майя слегка лукавила, да её можно понять, память старается стереть воспоминания, которые причиняют боль материнскому сердцу.
 Вера помнила все рассказы подруги о житье-бытье её дочери, повторенные по нескольку раз. Знала, что Мила поехала в Бельгию за любовью.
 Милочка, будучи натурой страстной, порывистой, влюбилась в сокурсника Влада. Стихи писала о пламенной любви на русском и на английском языках, перекладывала их на музыку – одарённая девочка. На третьем курсе будущие лингвисты решили рвануть в какую-нибудь европейскую страну, случайно или нет, но подвернулась Бельгия.  Товарищ Владика, уехавший несколькими годами раньше, позвал дружка, обладающего языковыми навыками, к себе в помощь. Преодолев нелегально границу, под чужим именем (как в романах про разведчиков) Влад сначала преподавал на курсах французского языка в группах для эмигрантов из России, а потом, позавидовав безбедной жизни друга программиста, поступил в местный университет на факультет IT технологий. Но, с учёбой как-то не задалось.
 Майя Марковна отпустила свою дочь к любимому другу только после окончания  университета. С красным дипломом лингвиста-филолога Мила начала осваивать университеты жизни  чужой страны. Каким-то удивительным образом, получалось всё, за что она бралась. Проработав год в большом доме гувернанткой двух девочек, где её полюбили как родную, Мила поступила в La Cambre (живя в России, она частным образом посещала занятия в художественном училище и мечтала продолжить обучение). Лучшая ученица курса профессора Поля Морэ осваивала графическое искусство (литографию,  линографию, ксилографию, офорт), зарабатывая на хлеб и кров в магазине книг, нередкими подработками переводчицы в Парламенте (спасибо Марку), мытьём полов и много ещё чем (спасибо, спасибо, спасибо). Мила, буквально, росла на глазах Влада, чем вызывала не только восхищение, но и зависть. Попытки подбодрить его - от малоуспешных становились менее успешными…
 — Что ты себе бубнишь под нос, я не слышу. Лучше помоги мне с сумками, а то поезд уедет без меня, - подняла голову от сумок Майя.
 — Так, вспомнила твои рассказы о Владе-баламуте, как он над Милочкой поиздевался.
 — Кто старое помянет, тому глаз вон!
Телефонный звонок прервал воспоминания. Подали такси.
- Присядем на дорожку, – Майя понемногу успокаивалась.

 … По воскресным дням бесплатной электричкой Владик ездил в Голландию, где так называемые, лёгкие наркотики были в свободном доступе. Постепенно затягиваясь, он стал задерживаться там подолгу, валяясь на траве в местных парках с новыми дружками и подружками. Учёба уходила на дальний план: за академическим отпуском последовало полное отчисление. Возвращения в совместный малообустроенный быт для него стали мучительными, часто в сопровождении полицейских. Влад не заметил, как в помутнённом  сознании произошёл переворот. С кулаками стал набрасываться на тех, кто не видел в нём Мессию, пришедшего спасти несовершенный мир, и на всех, кто попадался под руку. Милочке доставалось больше других, причины находились с лёгкостью: за то, что испоганила и сломала жизнь; за то, что отказывала в деньгах на наркотики; за то, что не признавала в нём "спасителя" и так далее, и так далее.
Любовь таяла-таяла и постепенно совсем исчезла, оставив после себя пространство в душе, вроде ноющей пустоты.
 С большими трудностями, но всё же удалось Владика отправить сначала в лечебницу, где ему поставили неутешительный диагноз, затем домой в Россию. Мать Влада не хотела забирать больного сына в развалившуюся «хрущёбу». Провожала-то за границу для новой жизни, за деньгами на новую квартиру, а обернулось все наоборот.
 
 Для многих молодых девушек известие о беременности оказывается неожиданным, так же произошло и с Милочкой. Решение рожать далось ей нелегко: любимая учеба, работа со свинцом и другими химическими препаратами казались несовместимыми с ношением под сердцем будущего человечка. И своя жизнь была неопределённой; как с младенцем на руках, без постоянной работы  строить карьеру, как учиться дальше у именитых мастеров? Казалось, всё летит в тартарары. Мила защищала диплом, с минуты на минуту ожидая начала родов. Но сложилось, как нельзя лучше: сразу после защиты её увезли в перинатальный центр, и рожала она, буквально, с дипломом в руках, в котором красовалась надпись «Диплом с большим отличием». И уже на следующий день Мила сдавала другой экзамен - на роль матери.
Образовавшуюся душевную пустоту заполняла всенарастающая любовь к собственному ребёнку. Да и работа, требующая больших усилий, не давала замкнуться на себе: количество гравюр множилось с каждым днем.
 К тому времени, когда счастливая бабушка собиралась навестить своих любимых девочек, Милочка - Эмилия Белова поучаствовала в нескольких  европейских выставках и даже отличилась, получив премию «Молодое дарование Бельгии». Несколько её работ опубликовал журнал «Mayak», а три работы даже приобрел некий бельгийский коммерсант для своей коллекции…
 — Майя, давай, организуем выставку работ Милы здесь, в родном городе, – предложила Вера, – это можно сделать в Художественном училище, в мэрии, да мало ли где.
 — Слушай, ну кому это надо? – Майя думала только о поездке.
 — Мне нужно, тебе нужно, и в конце-то концов, пусть родная страна знает своих героев.
   Дело оставалось за малым, привезти работы. Большим новым сумкам предстояло в целости и сохранности доставить гравюры для обозрения публики.

                ***

 Назад Майя вернулась через две осенних сырых недели.
 День открытия выставки выдался на удивление сухой и солнечный. Оставив золотой листопад за дверью; приглашённые, кто попарно, кто поодиночке, заходили в зал «Белой галереи», ставший вдруг красно-золотым от осенних, приятно пахнущих цветов. Звучала музыка «What  a wonderful world» Луи Армстронга, играл приглашенный джаз-бенд. Публика поднималась на бельэтаж, где развернулась сама экспозиция; офорты, линогравюры, литогравюры, ксилогравюры без названий, но под номерами, и спускалась в партер к фуршету.  Шёпот и лёгкое шуршание позволяли соблюсти благочинную обстановку.
 Майя Марковна первой взяла слово: "Благодарю собравшихся: тех, кто помогал организовывать эту выставку и тех, кто пришел вместе с нами прикоснуться к миру искусств. Желаю всем приятного просмотра"...
 Затем к микрофону вышел местный критик, такой же важный, как и опытный, и не менее знаменитый, сказавший много лестных слов в адрес молодой  европейской, но, хочется надеяться, своей, родной художницы.
 — Гравюры раннего студенческого периода отмечены ностальгией. Волжские пейзажи узнаваемы с первого взгляда, при более пристальном просмотре…, — Говорил критик долго, скучно, но….
 — Более поздние работы выдают нам уже опытного мастера, мастера автогравюры, владеющего не только техникой графического искусства, но и различными приёмами передачи чувств и настроения. В подтверждение моих слов - белые широкие поляна некоторых работах. Намеренно или нет, но художница создала посыл о душевной пустоте или душевном пространстве, которое жаждет заполнения. Подобные приёмы в работах русских мастеров автогравюры ранее мне не встречались.
Закончилась речь критика, которую Вера слушала вполуха,  но которая навела на мысль, не отпускающую весь оставшийся вечер.

                ***
Случилось так, что Вера получила в подарок офорт: молодые мужчина и женщина, отвернувшись друг от друга,  сидят на песчаном пляже. Справа от женщины осталась незаполненная белая широкая полоса бумаги - "Пространство души", - подумала Вера и не медля ни минуты, заполнила  его словами:   

 
                L amour
                Te amo 
                Love   
                любовь
                l'amore
                и
Il cuore ha ragioni che neanche la ragione stessa riesce a capire! — У сердца есть причины любить, которые сам разум не может даже понять!