7. Срочная служба в Калининградской области

Служба в рядах Вооруженных Сил СССР
(18.10.1950—21.02.1972 гг.)

1.Вступление

Призыв в Армию стал поворотным моментом в моей дальнейшей жизни. По состоянию здоровья я был определен в ВВС, и я расценивал это, как начало осуществления моей давнишней мечты — стать летчиком.

До войны в печати часто освещалась жизнь прославленных летчиков: они спасали челюскинцев, совершали дальние перелеты, в том числе через Северный полюс в США. Я не называю их фамилии, так как всем и все давно о них известно.

На темы о прославленных летчиках мы часто вели рассуждения с моей старшей сестрой Любой. Дело дошло до того, что наши дискуссии закончились спором — мы поспорили о том, что я обязательно стану летчиком. Договорились, что выигравший получит 30 рублей. По тем временам это была большая сумма.
Осуществление мечты, будь я расторопнее, можно было бы начать еще студентом техникума — поступить в аэроклуб г.Шостки. Я просто тогда не знал, с чего начать.

Офицер, приехавший за нами в Сумы, был в авиационной форме и на наш вопрос: «Что мы будем там делать?» — он отвечал: «Будете летать». В то время я даже не подозревал, что это была шутка. Потом выяснилось, он был с тыловой части, обслуживающей авиационный полк. И когда нас доставили в часть, где нам предстояло начать службу, мы, мечтатели о полетах, поняли, что до профессии летчика лежит дистанция огромного размера. Ее-то и надо было преодолевать.


2. Начало пути

Из Лебединского райвоенкомата мы прибыли в г.Сумы на сборный пункт всех призывников области. Под сборный пункт было отведено помещение филармонии. Нам пришлось пробыть там три дня и три ночи. Днем нас направляли на работы, ночью мы спали на полу.
Призывников было много. Призывалась молодежь рождения 1928, 1929, 1930, 1931 и 1932 годов. Нам была предоставлена возможность закончить учебные заведения — школы, техникумы, и сменить участников Великой Отечественной войны — солдат 1926,1927 годов рождения, которые служили в Армии с 1943-45 годов, то есть по 6-7 и более лет.

На сборном пункте нас начали приучать к армейским порядкам и дисциплине. За нами осуществляли контроль прибывшие офицеры.
Познакомился я на сборном пункте с товарищем — Георгием Ивановичем Зиминым. Мы быстро сошлись с ним во взглядах, поведении, развитии. Он окончил сельскохозяйственный техникум. В будущем наше знакомство переросло в большую дружбу. Он оказался настоящим чутким, отзывчивым боевым другом. Сближало нас еще то обстоятельство, что он тоже мечтал быть летчиком. В дальнейшем мы с ним везде были неразлучными. Уже в летном училище курсанты окрестили нас кличками: его — «генерал», меня — «полковник», так как он был старшиной классного отделения, я же командир отделения и подчинялся ему.

На четвертый день пребывания на сборном пункте, ночью часа в 2-3 нас вывели из помещения филармонии, построили по командам (моя была 055) и направили на вокзал. Возглавлял колонну подполковник из облвоенкомата. Он был, как мы его поняли, хорошим организатором и большим юмористом. И когда в одной из колонн кто-то закричал «запевай», он тут же подскочил к тому и пригрозил: «Я тебе запою…»
Определили нас по товарным вагонам, оборудованным для перевозки людей, и на рассвете пасмурного октябрьского дня наш эшелон с призывниками двинулся на запад. А сержант, приехавший за нами вместе с офицером, рассказал, что они сопровождают нас в г.Калининград, бывший Кёнигсберг.



Я потом, когда самому довелось несколько раз быть начальником воинского эшелона, оценил, что дисциплина нашего призывного эшелона была высокой, крепкой. Нам еще в здании Сумской филармонии привили чувство ответственности, поэтому никаких пьянок и других недозволенных выходок призывники не позволяли.

Конечно, если объяснить с точки зрения современности (1979 год), то призывники тех времен были другие. Во-первых, переростками (20 и более лет); во-вторых, это были труженики, которым довелось восстанавливать разрушенное войной хозяйство, причем работать с 12-13 лет; и, в-третьих, подавляющее большинство призывников не дождались своих отцов с фронта и с ранних лет заменили их в своих семьях. Теперь предстояло им своей службой укреплять обороноспособность нашей страны, чтобы не повторились трагические времена 1941-1942 гг.

Эти строки я пишу не для красного слога — это я понял посредством общения с моими товарищами по вагону и эшелону.
Организация перевоза была высокой. Нас дважды на станциях высаживали и кормили горячими обедами. Преподали нам урок бдительности — на стоянках мы не должны были говорить, куда мы едем. А любопытных, особенно в Прибалтике, по этому поводу было много.

Со станции Калиниград до места службы поселка Борисово (в прошлом Гутенфельд) нас доставили автобусом. Город Калининград во многом сохранял еще следы войны, он был сильно разрушен; под обломками лежали целые кварталы, и лишь процентов 30 зданий было восстановлено.

Мы даже не знали, что немцев в Калининградской области уже нет, так как все они были выселены в Германию, и считали, что нам придется служить среди немцев. Место, куда нас привезли, не вызвало ни у кого восторгов. Мы попали в типичный бывший немецкий военный городок, обнесенный колючей проволокой на железобетонных столбах.
Казарма тоже была в прошлом немецкой. Она была сложена из больших серых камней и с черепичной крышей. Была она двухэтажной с использование чердачного помещения под клуб.

Признаюсь, это место и этот ненашенский край произвели на меня удручающее впечатление. Способствовала этому настроению и пасмурная октябрьская погода Прибалтики.

Произведен был обычный для начинающих солдат процесс переодевания из гражданской одежды в военное обмундирование. Он состоял в следующем. После помывки каждый из нас в голом виде представал перед старшиной роты, тот (он уже служил 8-й год) опытным взглядом окидывал рост и выкрикивал каптерщику необходимый размер обмундирования.
 
Вышли мы из бани переодетыми, и на первый взгляд казались все одинаковыми, распознать друг друга можно было лишь по лицу. Сводили нас в столовую. Питание показалось нам слабым. Мы после столовой даже в какой-то мере приуныли. Но старшие товарищи нас подбадривали: «Ничего, ребята, привыкните быть постоянно голодными, а главное, нажимайте на хлеб».

Начался курс молодого бойца, рассчитанный на полтора месяца. К слову, сейчас (70-е годы) мы его проводим за две недели.

Наши командиры, начиная от командира отделения и выше, прошли войну, кто больше, кто меньше, они ретиво приступили к привитию нам воинских навыков. Старые солдаты прослужили 7 и более лет, они ждали нашего прибытия с нетерпением. Они относились к нам хорошо, не было и в помине унижений, и мы быстро прониклись к ним большим уважением. Эти люди в 17 лет понюхали пороха, они не успели доучиться (образование у них было в основном 6-7 классов), у каждого было несколько боевых медалей.

Первым моим командиром отделения был младший сержант Козлов (я не запомнил его инициалов). Он был справедлив, требователен и строг. Справедливой муштрой он не единожды заставлял нас потеть от стараний. Раскидывал койки, если мы их не так заправляли. Тренировал выполнение команды «подъем» и «отбой».

И лишь единственным недостатком было у него то, что по выходным дням он сильно напивался, терял свои награды, становился к нам ласковее и заставлял искать его медали. Мы всем отделением быстро принимались за поиски и находили их по разным углам.
Не буду описывать содержание команды «подъем», только замечу, что выполнять ее от нас требовали за 20-25 секунд.

Мне нравились военные науки, в этом большую роль сыграла военизированная подготовка техникума. У меня все получалось на «отлично». Политические занятия давались легко. Мне казался материал, преподаваемый на них, слишком простым.
На строевых занятиях командир отделения заставил меня пройти несколько раз перед строем, чтобы показать, как надо идти строевым шагом, при этом он приговаривал: « Ну и идет!» По стрельбе и по физической подготовке я получил «отлично», только заметил, как солдатские харчи ослабили мой организм. Занимаясь в техникуме гимнастикой, я поднимался по шесту, держа ноги под углом вперед, здесь же мне пришлось лезть с помощью ног. По проведении тактических занятий командир роты лейтенант Сергиенко мне одному объявил благодарность за «инициативу в бою».

Чтобы в будущем стать офицером и летчиком, мне надо было быть везде в числе первых. Приведу один эпизод с выполнением команды «подъем» и «выходи строиться на физическую зарядку».
Я поставил себе целью прибывать на построение первым, то есть подниматься быстрее всех. Это была нелегкая задача, так как спал я на верхнем ярусе койки. Каково было мое удивление, когда, выбегая на построение, я уже видел там рядового Галушка. Он был моего роста, окончил сельскохозяйственный техникум, был женат и, на мой взгляд, был нерасторопным, а тут обогнал меня.

Так повторялось дважды — он был первым. Но вскоре фокус раскрылся. Дело в том, что он просыпался раньше команды «подъем», одевался, залезал под одеяло и ждал команды. Галушка был наказан за хитрость нарядами вне очереди.


Когда нам с Зиминым приходилось бывать на аэродроме, мы внимательно присматривались к действиям летчиков. Завидно было наблюдать, как они садились в кабины Ла-9 и Ла-11, запускали моторы, выруливали, взлетали и вели условный воздушный бой. Это было приятное зрелище.
Мы обратили внимание, что летчики такие же обыкновенные люди, как и все. И я один раз был крайне удивлен, когда летчик побоялся прыгать с трехметровой вышки в воду, где мы, солдаты, прыгали вовсю.
Мы решили, что с наступлением весны и лета надо пробиваться в училище, ибо нас, людей расторопных и грамотных, начальники не желали отпускать.


За время прохождения курса молодого бойца пришлось выполнять массу хозяйственных дел. Как только рота выстраивалась для занятий, приходили, как мы их называли, «наши покупатели». У них было разрешение от комбата на использование нас на работах. Часть была тыловая, и перед строем, как правило, представали командиры рот и начальники служб. Поэтому приходилось катать бочки, возить камни, заниматься уборкой, выкапывать кабель и выполнять множество других работ.
Всё вынесли солдатские плечи. А тем более в Армии, помимо капитального строительства, делалось своими силами.

Нравился нам командир роты лейтенант Сергиенко. Это был человек военной косточки. Он был невысокого роста, но энергия была в нем через край. Понравилось мне, как он поднимал солдат москвичей. Москвичи старались выделиться везде, были неторопливыми, как мы выражались — они воображали перед нами. Подъем они производили медленно, и вот командир роты занялся ими. Я слышал, как он однажды убеждал их, что он хоть и не москвич, а с глухой сахалинской деревушки, но призван сделать солдат и их москвичей. Он их быстро приучил к порядку.

После приема присяги нас распределили по ротам и службам. Я попал в роту охраны. Задачей роты была охрана и оборона объектов аэродрома. Первый мой караул был очень памятным. Попал я на пост по охране склада ГСМ. При подготовке нас, новичков, тщательно инструктировали, напомнив при этом, что место, где мы расположены, было логовом фашистов, поэтому необходимо быть бдительными, так как могут возникнуть всякие неожиданности.

Была зима, дул холодный пронизывающий ветер. Ходил я на посту с автоматом ППС, и первые ночные два часа охраны показались мне вечностью…
Вскоре меня хотели определить в писаря, я отказался под теми предлогами, что хочу быть «на передовой», в самых трудных местах.

Однажды меня вызвал заместитель командира батальона по технической части майор Ващук. Состоялся довольно-таки откровенный разговор. После обычной беседы «начальник-подчиненный» он задал мне вопрос: «А водку ты пьешь?» На что я ответил: «На гражданке у меня лишних денег не было, так не пил». Он тут же высказался: «У тебя странные понятия, разве только на лишние деньги пьют водку? Вот у меня нет лишних денег, а я все равно пью». Потом он спросил: «Ты химик?» — «Да, я закончил химико-технологический техникум». «Ну что ж, будешь у меня заведовать противогазами». После этого я был переведен в другое подразделение, в так называемую техническую часть.

Майор Ващук всегда был остер на слово. Где он появлялся, там слышались шутки, смех. Он выдавал сходу анекдоты на насущную тему.

Однажды перед учениями наш БАТО укрепляли личным составом из других БАТО. К нам в казарму, в комнату, где нас размещалось 15 человек, прибыли пополняющие. Они, как и все в авиации, были в куртках, руки в карманах, перед ними лежали их постели в узлах, они не знали, с чего начать, и ждали старшину. И тут появился майор Ващук. Он стремительно вошел в нашу комнату, ему не понравился беспорядок и то, что вновь прибывшие не отдали ему честь.

Тут же он начал свой разгонный разговор. Он обратился к одному:
— Ты кто?
— Начальник кислородной станции ефрейтор такой-то.
— Во! Начальник.
— А ты кто? — обратился он к другому.
— Начальник компрессорной станции ефрейтор такой-то…
— О, и ты начальник! Поэтому и порядка не вижу. Почему честь не отдаете? Все вас учить надо. Если не видите погон, то на морду посмотри. Видишь, что вдвое старше, значит, начальник, поэтому необходимо подниматься и отдавать честь. Поняли?
Вновь прибывшие стояли сконфузившись.

Я взял эту гипотезу Ващука на вооружение, и она не раз мне пригодилась за мою долгую службу при объяснении молодым, как разобраться в авиации, когда все одеты в куртки.
Были у Ващука и отрицательные черты, заключавшиеся в злоупотреблении им своей властью, но я их касаться здесь не буду.


Моя должность стала называться «химик-шофер». Я быстро разобрался в своих обязанностях, в них главным было производить дегазацию и дезактивацию техники и местности.
Затем я был поставлен на должность «мастер по вооружению». Курс обязанностей стал шире. Нам необходимо было обеспечивать полеты Ла-9 и Ла-11 вооружением и боепитанием.

Вскоре следующей должностью стало: «начальник склада вооружения и боепитания». Эта должность была старшего сержанта с окладом 300 руб. Но по тем условиям — при службе в 4 года — первые два года не разрешали носить прическу и оплачивали 50% штатного оклада.

Новая должность требовала самостоятельности, серьезности, необходимо было самому вести учет боеприпасов и вооружения, так как девушка, работавшая в нашем отделе, не внушала мне в этом доверия. Кстати, мне она приносила для чтения книги Мопассана и др. Но отчет она здорово запутала, за что пришел моему начальнику нагоняй. Поэтому на составление отчета в штаб дивизии он, как правило, привлекал меня.

Должность требовала от меня хозяйственности, честности, соблюдение мер безопасности и др.
Дополнительные сложности вводил в мою работу начальник вооружения и боепитания капитан Наумов. Опишу его немного подробнее, так как я от него перенял кое-какие навыки командовать людьми и, самое главное, распознавать сачков и вести с ними борьбу.

Попал в мое подчинение земляк некий Геращенко. Он, чтобы не грузить бомб, приносил справки о том, что он нуждается в освобождении от работы. Капитан Наумов построил нас, вывел из строя рядового Геращенко, прочитал ему хорошую мораль, не выходя из рамок вежливости, порвал при всех его справку-освобождение, напомнил статью устава внутренней службы, гласящую о том, что он начальник принимает решение на освобождение от работ подчиненного. И еще и наказал Геращенко, так как вид у него был здоровым, а работы у нас было невпроворот. С тех пор он больше не бегал в санитарную часть к сердобольным, боящимся безработицы, армейским врачам.


Мне за свою службу пришлось много раз таким методом «вылечивать» сачков. Что поделаешь, если несознательные в этом отношении элементы все еще встречаются в нашем обществе.
В этой связи вспомнил я один случай. Был я начальником штаба в истребительном авиационном полку в Моршанске. Заместителем начальника штаба по боевому управлению был некий  П. Он все мне высказывался, что больше всех работает, и один раз накануне крупных учений он принес мне справочку-выручалочку от врача. Как специалист он был хорош. Я в который раз в душе поблагодарил капитана Наумова за преподанный урок борьбы с сачками и сделал с майором П. тоже, что в свою очередь было с Геращенко. Надо признаться, я его (майора) быстро вылечил, и он не прибегал больше к подобным методам пасовать перед трудностями.



Моему начальнику Наумову было 28 лет, он был физически сильным человеком, это мы ощущали, когда он, засучив рукава, помогал нам грузить на машину для вывозки на аэродром 250-килограммовые бомбы. Он гордился тем, что в 28 лет был уже капитаном и еще холостяком. Ко мне он относился хорошо, во всем доверял, старался оказать свое влияние.

Один раз он подошел ко мне в продуктовом магазине. Спросил: «Что берут мужчины?» Я ответил: «Беру конфеты».
— Разве мужчины берут конфеты? — сказал он. — Петровна! — обратился он к продавщице. — Два по сто.
И тут же преподнес мне 100 грамм водки. Мы с ним чокнулись рюмками и выпили на удивление окружавших нас солдат и офицеров. Уходя он сказал: «Вот так надо, а то …конфеты». Я не делал из этого глубоких выводов, а принял за дар уважения начальника ко мне, ибо знал его гордую натуру, что с кем зря он пить не будет, не было это и даром подношения.

Однако за его холостяцкую деятельность приходилось мне расплачиваться. Он, бывали случаи, не выходил на службу, и весь процесс обеспечения полетов ложился на меня. Необходимо было давать заявку на машину, просить людей в роте охраны и т.д. Доставалось здорово, тем более что авиация связана с погодой, и порой вывезешь боеприпасы, а полеты не состоятся — все необходимо забирать назад. А это бомбы практические и снаряды, набитые в ленты.

Усложнилась моя работа тогда, когда наши летчики уехали переучиваться на реактивные истребители МИГ-15, а нашему БАТО (батальону аэродромно-технического обслуживания) пришлось обеспечивать два полка пикирующих бомбардировщиков Пе-2.

 Они часто вылетали на практические бомбометания, и нам необходимо было согласно заявке, поданной в наш штаб инженером летного полка по авиационному вооружению, вывозить бомбы на стоянку и их заряжать специальными детонаторами.
Особую заботу вызывали частые тревоги. Очевидно, проведению их способствовала обстановка, нагнетаемая Западом — был разгар «холодной войны».

Мы по тревоге вывозили со своего склада по 6 стокилограммовых бомб на каждый самолет Пе-2. Это немаленькая нагрузка! Срок вывозки был сжатым — нас торопили самолетные вооружейники. А согласно расчету по тревоге ко мне прибывало усиление из 6 солдат из роты охраны. Хорошо, если прибывали опытные ребята — русские, украинцы, белорусы или кавказские — тогда работа спорилась. Но беда была в том, что чаще присылали уроженцев Средней Азии (туркменов, таджиков).

Они, выросшие в своей солнечной республике, в Прибалтике чувствовали себя плохо, к тому же они были малы ростом, худощавые и слабо развиты в физическом отношении. Единственным их достижением было то, что они были все женаты и уплатили порядочный калым за своих жен, о чем они мне неоднократно хвалились. Они выговаривали мою фамилию с искажением — Романовка. Если мы обычно вдвоем грузили «сотки» на машину за считанные минуты, то они толпились вокруг бомбы по 4-5 человек, и дело двигалось плохо.

Я их и обучал, и шумел, и отталкивал, грузил сам, но дело в том, что у меня был сжатый срок доставки бомб на аэродром. Я ставил вопрос перед начальником о выделении мне постоянных людей. Он обещал поднять этот вопрос перед начальником штаба, но все это сложный процесс…Я в этом убедился, когда составлял боевые документы и делал боевые расчеты, в том числе и для усиления позиции по подготовке ракет «воздух-воздух»…

После тревоги все бомбы мы увозили на склад. Физические нагрузки я выносил хорошо. Приобрел штангу и упражнялся с ней в свободное от работы время. Штангу я хранил на складе. Она была осью с колесами от какой-то тачки или тележки.

Зная о пользе сахара, я ежедневно в дополнение к солдатскому пайку покупал по полкилограмма сахара и съедал его. Часто мой начальник, исчезая по холостяцким делам, оставлял мне летную карточку, и я, не проявляя скромности, съедал и летный, и солдатский пайки (это происходило в основном на ужин).

Начальник всегда наставлял меня, чтобы на складе не было недостачи и тем более излишек. Иначе можно было угодить на скамью подсудимых.
Работая на складе и имея доступ к боеприпасам, я научился стрелять из пистолета и ракетницы. Один раз мы даже глушили рыбу…

Повезло мне с начальником в том отношении, что он вскоре был определен на замену на Дальний Восток. Перед отъездом он остепенился, женился. Он признался в прощальной беседе, что придерживал меня. У него в штабе дивизии в кадрах работал друг, поэтому меня могли не отпустить в летное училище… Конечно, я потом стал сомневаться, что он говорил правду. Не хотелось верить, что он способен был на такую медвежью услугу своему подчиненному.


Капитан Наумов ходатайствовал перед командиром о присвоении мне на майские праздники воинского звания «младший сержант», о чем запротестовал заместитель по политической части батальона, дескать, не походив ефрейтором, Романика может зазнаться.
 
Командование батальона посылало благодарственное письмо на родину, получив его, отец серьезно перепугался, но потом понял, в чем дело и даже прислал ответ на имя командира. Стал я соответственно очень скоро отличником боевой и политической подготовки.

По специфике своей работы мне пришлось объехать не раз Калининградскую область, так как необходимо было пополнять склад боеприпасами с вышестоящих складов.
Дружили мы, сумские, хорошо. Много у нас было общего. Хорошее впечатление оставили такие ребята, как Борис Ярошенко, Симикин, В.Гук и другие…


На лето мы перебазировались в г.Полесск. Там оборудовали палатки. Палаточный городок был красив, оборудован по всем требованиям воинских уставов. Там базировались три летных боевых истребительных полка и соответственно три БАТО. Склад мой находился в бывшем немецком складе. Он был бетонированным, находился углубленно в земле и сверху него росли большие деревья.

Следы войны видны были на территории Калининградской области везде и особенно в самом Калининграде. Дороги все, почти каждый квадратный метр, были в воронках от снарядов. Вдоль дорог вблизи Полесска тянулись ряды фруктовых деревьев, мы часто лакомились фруктами.

Однажды мне посчастливилось «подлетнуть» на самолете Ил-14 за пассажира. Пришедшему ко мне офицеру-борттехнику я чем-то удружил, за что он и пообещал меня покатать. Я с чувством большой радости совершил 5 полетов. Наши летчики с Пе-2 переучивались на Ил-28, и Ил-14 был у них переходным самолетом — с передней носовой стойкой шасси.

Мечта летать не покидала меня. Таких мечтателей стало уже четыре человека. Выезжая с зимних квартир, мы написали письмо в политический отдел нашей тыловой дивизии с просьбой помочь нам стать летчиками. Вопрос был решен в нашу пользу — командиру БАТО было приказано отпустить нас, и дела закрутились.

Капитан Наумов уходил на замену, но мне препятствия начал ставить старший начальник — майор Ващук. Он, узнав, что мы скоро должны покинуть БАТО, побежал к командиру с просьбой не отпускать меня. Комбат подполковник Залепаев ответил ему справедливо: «Они молодые, грамотные, пускай идут учиться».

Будучи в Полесске, я начал себя готовить для поступления в летное училище, и так как все утверждали, что главное для поступления — здоровье, то с него я и начал. Вновь усилил занятия спортом...