Деревни пьяная полынь

       ГЕННАДИЙ  ДОНЦОВ
   
   Деревни пьяная
 полынь
            Рассказы



               



               





 

Ужур ноябрь 2008 года


ОТ АВТОРА:

Все свои небольшие рассказы, мне хочется объеди-нить одним названием «Исповедь». Как бы многочислен-ные авторы своих работ не «кривили» душой, говоря, что темы они берут где-то со стороны, переделывая материал, и добавляя свои фантазии, я, склонен считать, что в основ-ном все пишут о себе. Конечно автор вправе, что-то изме-нить, приврать, почистить, и навести лоск в словах, но в корне своём, всё начинается с личной жизни. Лишь тогда можно создать, что-то интересное и поучительное для дру-гих, когда ты сам через это прошёл и испытал.
Тема пьянства не нова, о её вреде пишут все кому не лень, а многие на этом ещё и зарабатывают. У меня воз-никло желание поделиться с читателями своими мыслями и ощущениями потому, что пришлось испытать всё на себе в полной мере, о чём вы прочтёте в этой небольшой книге. Плохо это или хорошо, судить каждому в индивидуальном порядке. К жизни можно относится по разному, прожить её по «писанным» законам невозможно. Надо спотыкаться, падать, вставать и идти дальше, потому как конец пути не-известен никому. Только движение вперёд даёт тебе право самому оценить прожитые годы, самому себе дать оценку, а правильно ли ты жил? В воле каждого человека изменить себя, свои привычки, дать оценку своим поступкам и никогда не поздно начать с чистого листа.
«Не судите, да не судимы, будите», гласит один из канонов религии. Важно не осудить, а понять, почему так случается в жизни, что порой близкий когда-то тебе чело-век в одночасье становится чужим? Вопросов много, но ещё ни кто не дал правильного и исчерпывающего ответа. Поэтому мы и живём каждый своей жизнью и от этого по-лучаем удовольствие. Каждый прав. Объединяет всех нас одно лишь слово – ЖИЗНЬ!
   



       ДЕРЕВНИ  ПЬЯНАЯ  ПОЛЫНЬ

         1.

Умер Остапыч как-то по «дурному», сидя за столом.  Рождество праздновали. Сашка – чуб первым заявился, де-ревня ещё спала, рассвет лишь начинал о себе заявлять не-большими просветлениями сквозь густую дымку морозно-го январского утра. В кармане большого овчинного тулупа у него была бутылка разбавленного спирта, вчера не оси-лили, а с утра душа требовала. Толкнув дверь в хату, и впустив волну холодного воздуха, он с порога хотел обра-довать хозяина:
Остапыч! Вчера-то осталось!
Остапыч сидел за столом, сложив голову на под-ставленный локоть. Сашка, толкнув хозяина в плечо, спросил:
Курить, то есть у тебя?
Ответа не последовало, хозяин повалился ничком со стула, при этом глухо стукнулась голова об зашарканный, давно немытый пол, а рука так и осталась согнутой в локте, как бы прося вложить в неё стакан. Сашка тупо уставился на это представление. Затем налил в грязный стакан спирта, выпил и взял за руку деревенского сапожника. Рука была холодной. Сев на деревянную лавку, он налил ещё полста-кана, выпил и стал думать, что же делать? Раздался стук в дверь, пришёл сосед Мишка. После смерти Марии- сожи-тельницы Остапыча, они подружились, и Мишка зачастую засиживался у него, пока его мать не приходила и не разго-няла тёплую компанию.
Оценив происшедшее, они с Сашкой допили бутыл-ку, вынесли Остапыча в холодные сени, в доме было ещё тепло с вечера.
- Пусть в холоде лежит, а то испортится - сказал Мишка, разгибая ноги Остапыча. С большим трудом они



вдвоём выполнили эту процедуру, руку трогать побоялись, а вдруг сломается? Труп закостенел, и Остапыч лежал на
полу на грязных, затоптанных досках, в холодных сенях, где маленькое оконце уже впускало неласковое зимнее ут-ро. Поднятая его рука как бы прощалась с собутыльника-ми, которые пошли по деревни искать добавки к выпитому да заодно думать, как же дальше быть.
Сашка первый предложил Мишке:
- Давай от греха подальше помолчим с тобой, а то, пом-нишь, после смерти Марии, Остапыча мутузили в ментов-ке? Нам то же самое будет. На том и порешили.
Обнаружила Остапыча на третий день бабка Шура, которая принесла починять свои протертые валенки. К то-му времени какая-то живность повадилась на такую бога-тую пищу: уши, нос и часть лица Остапыча было съеде-но…
2.

 Раньше, бывало, с обеда, до поздней ночи, кутерьма вертелась возле дома Остапыча. Вся местная пьянь любила собираться в его хате. Стояла она больно удобно – в центре села,  аккурат напротив магазина. Тут же рядом аптека, так что народ крутился постоянно, и если у кого что было вы-пить, то заходили к Остапычу. У него и за жизнь поболтать можно, послушать лагерные «байки», сидел Остапыч мно-го, и не один раз. Заходили и те, кому дома выпивать не разрешали. Не пить же на улице на глазах у всех! Тем бо-лее, что употребляли то в основном спирт, которым торго-вали все, кому не лень. Кто сам не спился, продолжал с молчаливым упорством крестьянина трудиться на своём подворье. На совхоз уже не надеялись, денег он не платил давно, рассчитывался со своими людьми – натурой, тем, что собирали с полей.


 
Спирт, как известно, разбавлять надо водой, а у Ос-тапыча во дворе был колодец. Славился он тем, что вода
 в нём была с привкусом нарзана и заметно шибала в нос. Когда опохмеляться совсем было нечем, собирались
 у помятого ведра, которым доставали воду, пили, крякали и шутили:
- Тебе, Остапыч, хватки не хватает – коммерческой. Другой мужик, на твоём месте, продавал бы эту воду.
Километрах в четырёх, если по прямой, располагал-ся большой курорт краевого значения, построенный из-за этой воды, грязь там ещё лечебная была. Видимо, один из источников и проложил свой путь во двор Остапыча.
С самогоном заходили - с водкой редко. Зачем вдвойне переплачивать, когда деньги получали лишь пен-сионеры, им, то пенсию носили исправно. Жил он теперь один и принимал всех в добротном ещё доме, но неухо-женном и неприбранном. Заниматься «бабской» работой он считал пустой тратой времени.

3.

 Полгода прошло, как деревня похоронила истин-ную владелицу и хозяйку этого дома. Как говорили в де-ревне, умерла она тоже по - «дурному». Когда Остапыч пришёл с последней отсидки, с туберкулёзом в скрытой форме и отдышкой, то Мария, так звали хозяйку этого до-ма, не хотела его пускать:
- Иди, говорит, куда хочешь, ты мне такой – не ну-жен. Какой из тебя в деревне толк?
Ни огород посадить, ни дров наколоть, он уже не мог. А куда ему идти? Близких, родных в деревне у него не было. Где-то в городе проживали два сына, но адреса их были ему не известны. Родил он их от разных женщин с разницей в возрасте двух лет. Сами братья не общались



друг с другом, они просто не знали ничего о существова-нии близких родственников со стороны отца, и отца
 не признавали. Да и было от чего, бросал-то он их еще, когда они мамкину титьку сосали. По молодости было не жалко ни мамок, ни деток, гулять любил. Первая суди-мость, как всегда по глупости, а потом пошло, поехало.
Во время предпоследней «ходки» решил он «завя-зать», года «грозились» полтинник разменять – пора было думать о старости. Познакомился с одинокой женщиной по переписке, когда освободился – приехал. Был он ещё о-го-го, руки длинные, ладонь широкая, на груди и спине наколки красивые. Вот видать за эти руки Мария и приняла Остапыча. Всё он умел ими делать и по дому, на огороде и по хозяйству, а если уж прижмёт ими, когда ему приспичит, то дух захватывало. Верещала Марья, как поросёнок перед забоем, все соседи знали – любовь началась.
Надо признать, что ни разу не рожавшая Марья, бы-ла бабёнка сдобненькая. Груди, по полведра, аппетитный зад, как бы отвисал книзу. Всё это богатство хорошо сужа-лось в талии, живота не было, что особенно было ценно при прополке грядок. Ходила она, переваливаясь с ноги на ногу, отчего местные жители и прозвали её Марья – Утка. Ребятишки дразнили её частенько, когда, возвращаясь с вечерней дойки коров и неся пол ведра свежего молока, /свою корову не держали/, Марья неспешно, как положено уважающей и знающей себе цену замужней женщине /пусть и в гражданском браке/,  направлялась к своему до-му. Вначале надо было подойти к магазину, где постоянно собирались женщины с дальних улиц, поздороваться и об-судить последние деревенские сплетни.
- Утка идёт, Утка! - Кричали пацаны, норовив ущипнуть её за зад. Она не обижалась, а лишь посмеива-лась:



- Пусть утка, да и вы не селезни. А ну брысь, мелюз-га, подрастите пока, а то писуны ваши поатрываю!
Овдовела Мария рано, три года пожила с мужем, де-тей ещё не успели нажить. Праздник «урожая», отмечали
на берегу небольшой речки, протекающей вдоль всей де-ревни. В одном месте возвышался «пятачок» заросший крапивой с откосом. В этом месте любили плескаться ма-лышня в жаркий день, воды там было по колено.
 В зарослях крапивы ни одна деревенская красавица познала прелести интимной жизни, клуб был рядом, и дис-котеки проходили регулярно по субботам.
К «пятачку» вела наезженная, пыльная дорога, ко-торая обрывалась у откоса. С этого откоса и покатился «Газик» оставленный без присмотра. Мужики, все уже пьяные были, плескались в воде, ожидая, когда их жёнуш-ки принесут добавки. Хотелось продолжения праздника, но закончилось похоронами…
Пострадали трое, а мужа Марии прижало насмерть к старой лодке, брошенной кем-то на берегу.

  4.

 Мастерству  сапожного дела, обучился Остапыч при долгих скитаниях по зонам, это ремесло было особен-но ценным в деревне. Обувь в сельской местности – первое дело, то грязь по колено, то снегу навалит, а он и тапочки мог сшить и подшить валенки, да просто заплаточку наложить. Почитай, вся округа ходила в Остапочной обувке, с других сёл и то приезжали. Рассчитывались кто чем, кто мясом, кто свежими яичками, конечно, без бутылки не обходилось. Вот и Марья любила ближе к вечеру разослать скатёрку во дворе, где травка была не вытоптана, накрыть «поляну» зеленью с огорода, копчёное сало, яички, свежий лук, чем не закуска к хорошему самогону? До песен доходило, а заканчивалось почти одинаково всегда. Томное

 постанывание Марьи – утки порой переплеталось с лаем собак далеко за полночь. Деревня засыпала под аккопоне-мент страстной любви, даже воздух ночного тёплого лета, казалось, был пропитан ароматом страсти.
Как мы уже знаем, руки у Остапыча /вообще-то зва-ли его Фрол, но не любил он своё имя, какое-то старинное оно ему казалось,/ были жилистые, крепкие, вот этими ру-ками он и задушил по пьянке Гришку с котельной, когда приревновал к Марье. Больно уж развязано похлопал тот её по заду, когда она им окрошку разливала по тарелкам.
Осудили его тогда на восемь лет, и он надолго исчез из деревни, о нём уж стали забывать, а тут надо же – нари-совался. Худой, постоянно прокашливающий, только руки напоминали прежнего Остапыча, но вены на них посинели и как бы припухли.
Марья на зону ему не писала и святость не соблю-дала, какой он ей муж был – так, сожитель. Спьяну, но раз-глядела, помощник теперь Остапыч  некудышний, да и Мишка, живший по соседству со своей матерью, был на-много моложе. Он тоже попивал от одиночества и тоски, разведённый, приехал к матери с Севера, тридцатилетний мужик не мог найти себе жену по возрасту, вот и проложил тропинку через огород к Марьиному дому.
Так и гнала Марья – утка Остапыча:
- Иди, откуда пришёл! Заросла твоя стёжка-дорожка, другую протоптали…
А куда ему идти? Он до деревни-то едва добрался, хорошо, что его место отбывания наказания было не у «чёрта на куличках» где-нибудь в Магадане, а здесь, в Си-бири. На дорогу ему денег дали, так как продавщица мага-зина зафиксировала в протоколе, что Мария покупала литр водки и закуску богатую. После закрытия магазина, уже часов в десять, изрядно хмельная, она заявилась к ней до-мой и ещё купила бутылку и четыре пива на утро.



Уговорил Остапыч встречу отметить. А что Марию было долго уговаривать? Она всю прошлую ночь с Миш-кой прокутила, а тут такая «халява» подкатила. К ночи свечку зажгли, свет давно отключили за неуплату, денег у Марьи не было, в совхозе она третий год не работала.
 Ноги стали сильно болеть от тяжёлой работы на фермах, вены взбухли верёвками, от ступни до колен. Пенсию по инвалидности оформлять – это много бумажной волокиты, да и некогда ей, то на огороде дел по горло, то с похмелья болеет. В райцентр ехать надо, а там набегаешься, куда ей
с больными ногами. Так и жила случайными заработками. За совсем немощными старухами приглядывала, помогала,
чем могла, полы помыть, еду приготовить, те её подкарм-ливали, да денег немного давали на хлеб и сахар – осталь-ное своё с огорода.
Утром заявились старые дружбаны – пьяницы мест-ные, многие померли, пока Остапыч отсутствовал, спиртя-га не щадила никого…
Слух-то по деревне прошёл ещё с вечера, но дели-катности ради сразу никто в гости не пошёл, а ждали утра, как закончится встреча. Соседи ждали Марьиного повизги-вания, благо ночи тёплые, а заниматься любовью Остапыч с Марьей раньше любили исключительно на огороде. Там возле баньки в закутке было у них интимное место. Как ни странно, но из дома они вроде не выходили, свеча горела далеко за полночь, это местная молодёжь видела.
Какие разговоры вели давнишние сожители, что и как ре-шали – одному Богу известно. Когда утром самый отваж-ный Сашка – чуб постучал осторожно в дверь, никто не ответил, Распахнули дверь, а там Господи! Мария лежала прибранная на столе и руки сложены…





5.

Жара стояла июльская. Близкой родни у Марии не было, а какая и была, то по всей России разбросана. Кто их вызывать будет? Похороны на себя взял сельсовет. Осмат-ривал её врач из района, который гостил в это время у сво-их родственников в этой же деревни.
Пришёл участковый, посмотрел на батарею пустых бутылок, крякнул с досады:
- Чего тут расследовать? Так ясно всё. Пить надо меньше, – высказал  глубокомысленное изречение и пошёл опраши-вать соседей, узнавать, кто что видел и слышал. Вернув-шись, после недолгого отсутствия, забрал у врача справку о том, что насильственных следов смерти не обнаружено и вместе с Остапычем попылили они на «УАЗике»
 по наезженной дороге в районную милицию. Забрать в морг уже окостеневшую Марию он наотрез отказался:
- Я, что, её стоя повезу?
Везти Марью – утку было не на чем, специальной машины и в районе не было, в совхозе был дефицит бензи-на, а гнать грузовой автомобиль за шестьдесят вёрст в один конец, посчитали неразумным. Пока вся эта кутерьма про-должалась, время стало подходить к обеду, жара усилива-лась, солнце нещадно палило, загоняя всех в тень. Бабуль-ки обмыли в нетопленной бане Марию, одели, что нашли более приличное в её гардеробе, в два часа привезли све-жесколоченный гроб. Поздновато, уже часа в три, отвезли на погост.
Причина была уважительная, и к вечеру по деревни ходили подвыпившие бабы с мужиками, с подворья Ере-мееча доносились весёлые наигрыши гармошки: поминки – удались…





6.

Остапыча отпустили месяца через два. Дело близи-лось к осени. Огород, посаженный Марией, зарос до неуз-наваемости. Где что посажено было, не определить. И что удивительно, зарос не бурьяном, и ни каким-нибудь мок-рецом затянулся, а проросла полынь, да так густо, как кто её специально посеял. Горечь от неё далеко исходила
 по деревни. Бабульки вечерами, вдыхая эту горечь, кре-стились и вздыхали:
Прими Господи, грешную Марию, не так-то просто она померла, какая-то тайна есть.
Долга мурыжила Остыпыча милиция, но ничего не доказали, зацепок не было, следы если и были, то ушли
вместе с Марьей в могилу, да и кому это надо. На все во-просы у Остапыча был ответ один:
- С перепою умерла. Наверно водка «палёная», я то всего три рюмки выпил, и то мне «хреновато» было, а она, почитай, литр уговорила, да на «старые дрожжи», вот сердце и не выдержало.
Странная горечь с огорода и странная смерть Марии долго отпугивала мужиков, да и баб от дома, где теперь поселился Остапыч. Все знали, что она никогда не жалова-лась на здоровье, кроме того, что ноги болели. Перепить могла любого мужика, но меру знала и в запой не уходила, а тут надо же – сердце…
Кто его знает, что произошло между бывшими со-жителями. Остапыч на эту тему разговоры не заводил, да-же когда пьяным был. Чему он на «зонах» обучился, кроме сапожного дела, наказал ли он неверную Марию, или так оно и было, как участковый рассказывал, но оснований для суда не нашли. Как бы там ни было, ближе к зиме потянулся народ к дому, валенки подшивать, нужда заставляла забыть про страх.


Дом Мария сама покупала, родственники так и не объявились, вот Остапыч в нём и проживал на правах хо-зяина. Прожил немного – до Рождества… 
2 февраля 2008 год ЗАТО п. Солнечный
 

ПОЗДНЯЯ  КЛУБНИКА

Вторая неделя пошла, как мы со «Светом», «гудим». Света – это жена моя молодая, которая администратором работает, дежурной,  в гостинице. Да, пришлось на днях  уволить ее. Пусть дома грядки поливает, да травку дергает, за банькой присматривать надо, где у нас мини заводик «Бахус» оборудован. Когда я в отъезде, то матери трудно за всем хозяйством углядеть. А тут еще график у нее какой-то странный стал?
Мне говорит: «Поток отдыхающих хлынул…, не успеваем  обслуживать, даже ночью…». Уедет на сутки, а глаза в
очечках шаловливо отводит, линзочки-то потеряла где-то. Как-то раненько утром поехал я к ней на работу. Вдоль  гостиницы по газонам травки покосить  своей коровки, накосил, сложил в тележку, иду за своей благоверной домой ее подвезти.
Едва достучался, выходит вся  заспанная, растре-панная. В общем, меня сомнение взяло. Что, думаю, за ра-бота такая?  Тут спит, а дома еще полдня отсыпается?
Проявил  «мужицкую» волю. Уволил. Все бы ниче-го. Да Светик мой по ночам втихушку на солененькое по-тянуло. Мне бы радоваться, но чувствую, что-то не то. Мать моя - женщина опытная в этих делах уведет ее в баньку, и они что-то секретничают на повышенных тонах. Да я и сам знаю, что после северных скитаний у меня детей не должно быть. Вот я меж ними, как между двух огней. Мать жалко, да и к женке привык, как никак, а шесть лет вместе.   


В общем, свозил я ее в больницу, что-то там у ней по женской части не все в норме  было.   
Так и жили дальше, а тут, как на грех, мамка к старшему брату уехала погостить на пару недель. Само-гонка на исходе была, а бражку (две  фляги) поставили на
крышу бани, чтоб поспела быстрей. Чувствую, из нутра подпирает что-то. Видно, пришла пора   «встряхнутся», организму разрядку дать, и так почти месяц не пил ее, родимую. Благо, матери нет, а то бывало, раньше напьюсь, а она в крик. Бежит по деревне, голосит: «Ой, сынок умирает». Не знает старая женщина, что могу от крика ее умереть. А знакомый доктор мне говорил, что если пе-ребрал или пьешь с неделю, то нужно выходить из запоя - постепенно. Через четыре часа по сто грамм, пусть через силу, но закусить, а иначе «удар» случится или сердце не выдержит.
  Света у меня с понятием, умереть не даст, чем мо-жет – всем поможет!
Когда самогонку прикончили, она мне стул держала, когда я за бражкой на крышу баньки лазил. В общем, вторую не-делю гудим, как брага на крыше.
Одно обидно! Соседские бабушки клубнику ведра-ми таскают с  «Поповской дачи» (это лес недалеко от нас так называется). За огород выйдешь, через речку выпаса начинаются, и вот по выпасам до самого леса головенки в платочках торчат. Там тебе и клубника, а ближе к лесу и костяника краснеет кустиками. Благодать, у кого время есть, все запасы на долгую сибирскую зиму.
А мы со Светиком по грядкам своим огородным ползаем, зеленью закусываем, жрать-то нечего. Мамка уе-хала, хлеба в доме даже не оставила, вот вредина, ведь зна-ет, что невестка городская, ни к чему не приспособленная. Да и меня, младшенького сыночка, можно сказать, на вы-живание оставила, ведь всего-то весной сорок три годочка


 исполнилось. А ее, видите ли, к младшим внукам потяну-ло?
Тут «Свет» мой - зеркальце закапризничало, губки надуло: «Хочу, клубники». Надоело ей горохом да морков-кой закусывать. А я после бражки слабый какой-то стал. Думаю,  ладно, через речку по шаткому мостику я еще пройду,
а вот по солнцу полем идти, будет тяжело. Пошел к сосед-ке «Пузанчихе», кое-как выпросил под будущую клубнику бутылку самогонки, хоть и говорят, что она в нее для дур-ману таблетки  «димедрол» кладет. Ну ладно, думаю, не усну, а то от браги только дурман в голове. Как допинг приняли со Светиком по рюмочке, взяли ведра и идем, как положено ягодникам – только кузнечики из-под наших ног выпрыгивают. Немного пройдем, клубнички пощиплем, я еще по пять граммов налью – экономлю на обратную доро-гу.
Клубники мы что-то мало набрали, всего с чашку, ну да ладно, хоть с молочком дома покушаем, но до леса добрались!
А там благодать!  Солнце в березках прячется, под ними прохлада, ветерок комаров отпугивает, кукушка вда-леке за сопкой монотонно кому-то года отсчитывает. Рас-кинутые ветви у корней берез так и манят прилечь на шел-ковистую траву с запахом спелых ягод. И так мне хорошо стало! Тут же в траве, под белой березонькой, приняли на грудь еще грамм по сто от лишней стеснительности, чай, не первый год вместе живем, и меня после длительного загула на интимные отношения потянуло…
Света рядом лежит, глазенки близоруко поблески-вают, очки-то дома забыла, поэтому ягод-то и не видела. Подмял я ее под себя, платочек только пестренький с ее головы подстелил. Возле носа моего, прямо за шейкой Светланы, такой красивый кустик клубники растет.



 Дотянулся я до него ртом, сорвал губами, а она горькая…, плесенью покрылась, а за обрамлением листвы плесени и не видно было. Как шли домой, не помню, спиртное свое дело сделало, но то, что клубники мы не нарвали – это точ-но!
Выгнал я через три дня «Светика» своего. В первый день утром проснулся, голова болит, похмелиться нечем, и жены нет. Соседка  «Сизиха» все знает, она и подсказала, в каком конце деревни гуляют и где мне свою женушку
 искать. Едва нашел, деревня-то длинная. Компания раз-ношерстная, мужики молодые и старые, как и бабы с дев-ками, помятые, немытые. Мне стакан бормотухи сразу предложили, чтобы скандала не было. Пока на ногах, торо-плюсь домой. До дома по жаре километров шесть, а потом можешь – не можешь, но хозяйство кормить надо. И так три дня подряд. Находил я свою жену в разных компаниях и в разных концах деревни.
Ушла она внезапно. Из своих пожиток, взяла лишь необходимые вещи. Не сказала даже куда. Так, наверно, и ходит от двора ко двору, где наливают. Правда, местные женщины, когда встречали коров из стада, сказали мне, что сейчас вроде ходит по близлежащим деревням. Люди у нас добрые, угол всегда найдется, особенно у одиноких мужчин.
Люди говорят, что таких жен надо учить, сам, мол, виноват. А как учить? Бить не умею, да и не по-божески это. Ведь недаром говорят, что жена голова, а нашему де-ревенскому мужику две головы надо: свою и супружницы.
А я с мамой пожил с полгода, да и забрала меня сер-добольная женщина, тоже одиночка. Пить не даёт и сама не пьет. Да я вроде и сам не хочу, не с кем же? Так, после баньки разрешают мне рюмашку, на травах настоянную, и все…,



Приду к матери в гости, выйду на огород, посмотрю в сторону леса, где располагалась «Поповская дача», а во рту плесень появляется – клубничная!
                Март 2002 год село Тюльково
               

           МУЖИЦКАЯ СМЕКАЛКА

В совхоз я приехал года три назад, нужда привела. Мама у меня тут старенькая проживает. А я, помотавшись по свету, и промотавши почти все нажитое ранее, обосно-вался у матери. Сами понимаете – без достатка ты не ну-жен никому, а мать есть мать – приняла блудного сына. Да не одного, а еще и с молодой женой.
Что греха таить, попивал я горькую, ну не так, чтоб каждый день, а если уж попадет на язык, то недельку – другую мог своему  организму «встряску» дать по полной программе.
Так и стали жить – поживать. Мама вся в заботах по дому, суетится промеж хозяйства, в огороде копается.
Сама портниха – шьет трусики да маечки на продажу. Я, между перерывами от загулов, с машиной копаюсь, хоть и старенький «Жигуленок», но бегает пока. Думы постоянно овладевают, куда на работу устроится, или как наличную копейку заработать? Жена у меня на мордашку симпатичная, устроилась в гостиницу, дежурным администратором. Жить вообще – то можно. У мамы – пенсия, на хлеб хватает, я пару раз в город смотался – картошку на рынке продал, в доме завелась «лишняя» копейка, которую хотелось увеличить.
Так как свою картошку мы очень скоро выгребли из маминого подполья, то стал вопрос, с чем и как мотаться в город? Тут и сработала мужицкая смекалка. Денег в нашем совхозе нет, поэтому процветает товарообмен. В перерывах


между загулами я на спиртное смотреть не мог. Стали по-тихоньку гнать самогон, как бы для себя,  маме - для рас-тирания  суставов, мне – от простуды, я после Севера про-стываю часто.
Как-то по утру, приходит сосед, лицо у него синими пятнами, руки крутит, глаза слезятся. Сразу видно, что «разведенку» вчера употреблял и немало. Это у нас так спирт технический называют. Руки у соседа хоть и скрю-ченные, но ведро с картошкой несёт, сам чуть не плачет: « Выручи соседушка, не дай умереть, у тебя - то самогонка добрая!»
Я законы - то знаю. Продавать самогон нельзя, а для себя гнать можно и соседей угощать никто не запрещает. Я соседа быстро в баньку провожаю, а там уже стол накрыт, свое же все с огорода, садись, мой дорогой, поправляй здо-ровье, а я, извини, не могу, противна она мне с утра.
С неделю уже не пью, начинать не охота. Он, конечно, со-глашается – уговаривать не надо. За первым ведром пошло второе, третье. Я тем временем картошечку перебираю, кумекая между прочим – эта на семена, эта на продажу, эта поросенку пойдет.
Один сосед уходит, бредет – другой, к вечеру мужи-ки на телегах подъезжают, сдают оптом, отъезжают весело, с песнями, да под дружную брань своих жен, бывало, по-следнюю картошку из погреба выгребали. Страх только брал, что бабы сдатчиков побьют или сам не выдержу, за компанию загуляю. К вечеру деревня затихала, с восходом
луны слышалось лишь тяжелое дыхание отдыхающих ко-ров после дойки, да ленивое тявканье собак.
Где-то, под утро осторожный стук в окно – принес-ли дробленку или овес. Приносят то, что кто-то или поте-рял, или свое выгребают, или объясняют, что вообще меж-ду складами лежало. Приглашаю в баньку, мамка то у меня не совхозница, своей земли нет, поэтому «дивиденды»


 за землю, она не получает. А коровка хоть и нетель еще, но есть просит.
 Лошадь под окном заржала, по всему видать мужики се-наж привезли, прихватили пока ехали на утреннюю дойку или с вечера припасли, на опохмелку. Правильный мужик  всегда помнит, что как бы хорошо не было вечером, но на-ступит утро…
Так вот, в деревне, главное не воровать,  а так най-дут – и все ко мне во двор!  Поэтому мне лично в деревне жить и лучше и веселей! Так вроде еще наш «отец наро-дов» поговаривал.
«Главное законы не нарушай!» - растолковывал мне наш участковый, когда в баньке моей угощался, а еще го-ворит:- Сам много не пей, да и мужикам скажи, пусть лиш-него не находят, а то подозрительно будет.
А я что? Стаж у меня «северный» выработан, на пенсию выходить, года не позволяют, а законы у нас с ка-ждым годом, и с каждым президентом меняются. А так ко-ровенка с поросенком есть, справку о том, что я был за границей по трудовому контракту – имеется. Я может, в «кубышку» валюту складывал, на черный день?
Вот он и наступил, попробуй теперь финансовый инспек-тор до меня докопайся!
Так, что с «мужицкой» головой не пропадешь. Еще Райкин говорил: « А голова то на что? Шарики в ней бега-ют, кумекают»
Вот так и живу…пока!
                Село Тюльково. 2002 г








               
        А  хороших  людей – больше!
     /Размышления в больничной палате/.

    Предсказания синоптиков, об особой активности солнца в сентябре месяце, о появлении каких-то пятен и взрывов на его поверхности, сильно сказались на  работо-способности  моего организма. Он дал сбой, возбудилась нервная система, появилась тяга к буйному проявлению чувств, выяснению отношений с близкими мне людьми! И я решил, все-пора на ремонт, пора на отлежку….Сама  об-становка на работе и дома, говорила, что еще немножко, и «психушки» мне не миновать. Благо поликлиника у нас рядом и, недолго думая, моя супруга, почти как ребенка,
 взяла меня за руку и отвела меня в приемный покой. Надо сказать, что медицинский персонал у нас чуткий и пони-мающий, что к чему. Тут же препроводили меня в отдель-ную комнату, вставили капельницу, натыкали успокои-тельных уколов. Я впервые за две недели уснул более  нормальным сном. 
Сквозь дрему, изредка  просыпаясь, я чувствовал за-ботливые руки медсестры Наденьки, которые перетыкали иголки, меняли пузырьки на штативе.
Всплывало  встревоженное, но красивое и любимое лицо моей жены, сидевшей рядом. Однажды, проснувшись, увидел сидевшую напротив пригорюнившуюся старушку с седыми волосами. Лицо было сплошь исписано глубокими морщинами. Поразили глаза: строгие, насмешливые и одновременно печальные.
 « Мама!» - удивился я, ты то откуда? «Сердце подсказало сынок. Плохо тебе вот приехала. Что же ты меня первым не проводишь на покой, все сам торопишься. У каждого свой срок, не надо Бога гневить…».
    Через три дня кризис миновал, появился аппетит, благо кормили по домашнему, на удивление хорошо.


 Появление симпатичной женщины на ежедневном обходе, в образе заведующей терапевтическим отделением, начали пробуждать мужские инстинкты. Руки медсестры Надень-ки, ловко ставящие капельницы, не оставляя при этом си-няков на  моих исхудавших ручонках, заставили мою голо-ву взяться за «ум», то есть за ручку и бумагу. Первой я ей и написал немного строк:

Да, наши встречи поневоле,
И в этом виноват лишь я.
А эти капли на иголках крови,
Как результат плохого бытия!

Кого винить? Время не изменишь,
Года уходят – бурные мои.
И сколько дней ты мне отмеришь?
Внося в палату большие пузырьки…

Дело в том, что привычка записывать всё интерес-ное, что происходило в моей жизни, появилась у меня уже давно, со времён заграничной командировки в тро-пический Вьетнам. Пробыв там почти три года, я так истосковался по родной России-матушки, а ещё больше по Сибири, где и была моя малая Родина, что стал письма жене писать стихами. Получалось, как мне казалось интересней, а главное лиричнее и нежнее. Так, казалось мне тогда, но не редактору из районной газеты, кому я принёс свои стишки по возвращению в свой небольшой, грязный, но любимый с детства городок.
 С детства, выучив три основных аккорда игры на гитаре, я сочинял немудрёные песни, и с душевным надры-вом исполнял их сам себе в часы грусти. Под бутылочку «чамбура», /так по местному называлась самогонка/, кото-рую поставляли нам шустрые на обмен товаром,



 вьетнамские солдаты, их  удовольствием слушали такие же страдальцы по женскому теплу, как и я, собравшиеся на строительстве военной базы из всего многонационального Советского Союза.
За эти годы так привык к дневнику личной жизни в стихах, что иногда на меня «накатывало» и я писал, как казалось мне хорошо и душевно, да и сохранить для потом-ков, рассказать о пережитом и выстраданном, мне казалось необходимым.
 Вдруг окажется, что это моя своеобразная, не по-хожая на ту, что знал я по школьной программе, но своя поэзия? «Мы институтов не кончали…»
Сама  обстановка в больнице располагала хотя бы  к небольшим, но к активным действиям. В четырехместной   палате, я оказался один,- все были отпущены на  «побыв-ку» домой. В больнице оставались самые «безнадежные», или такие как я, которым были необходимы капельницы. Получив свою «пузырьковую» дозу, и выпив таблетки, я предавался размышлениям о смысле своего бытия. Зачем жил? Что сделал? Что еще надо сделать?
Хлопотливая, неугомонная моя мама! Ей пошел восьмой десяток лет, живет одна в деревне. Что заставило ее бросить свое «куриное хозяйство», дом без присмотра, где, по ее словам, пьяницы местные растаскивают со двора буквально все, что можно обменять на спиртное?
Руки сами потянулись к бумаге, строчка за строч-кой, как будто я писал заученное когда-то в школе стихо-творение, записывал, ничего не исправляя:
 
  «Ты мать! Порою не подвластны,
  Тебе чужие языки.
 Живешь ты сердцем страстным,
  Не зная, как живут сынки.
  Все с нарастанием тревоги,
  Грачи клубились над гумном…

  Ну, вот и все – отнялись ноги,
  Когда затренькал телефон.
  Не у тебя, а у соседки,
  Что принесла дурную весть.
  Засуетилась, как наседка,
  И пол холоден, стыла печь.
  Ты свою пенсию в руке,
  Зажав в кулечке, побрела.
  По большаку, там вдалеке,
                Какая – то машина шла.
-Авось, успею – добегу,
Там беда, там сын зовет!
Себе я денег соберу,
Не помогу, а он умрет!

Сын был живой, и это благо,
Иначе б не было стиха.
Вы не простые наши бабы,
Мать, золовка и сноха!

Дверь моей палаты, была постоянно открыта, так как в сентябре установилась «бабье лето», и хотелось больше свежего воздуха. Открыв форточку, я жадно загла-тывал последние радости уходящего лета.
Дверь другой палаты, через коридор – тоже была открыта, но видимо по другой причине. Так как бродить по коридорам и выходить на перекуры мне никто не
 запрещал, то я заглянул туда. Так я познакомился с Игорем Константиновичем. Старику 68 лет, сам из Питера. Он оказался одним из ведущих специалистов по наладке обо-рудования на наших военных объектах. Банальный и неле-пый случай: оступился на лестнице, а в результате – пара-лизация нижней половины тела. В общем, получеловек из него получился,  желая помочь материально своей семье,  он стал инвалидом. Поэтому дверь его палаты была


 постоянно открыта, чтобы слышать о его просьбах, о по-мощи: то воды подать, то перевернуть его, да мало ли че-ловеку нужно в таком положении, особенно ночью. Поэто-му, я зачастую исполнял роль сиделки у его кровати. Так мы познакомились и подружились.
 На память я ему подарил свой небольшой сборник стихов, который я издал за свои личные деньги, наперекор редактору, как я уже говорил из районной газеты, который никак не хотел оценить мои произведения. Прочитав его, он выразился так: - Что-то есть интересное, надо его пока-зать ребятам в Питере, есть у меня знакомые музыканты, они разбираются в этом деле.
« Да  это еще  что», - как кот  Матроскин, я хитрова-то посмотрел на него.  На мои стихи мне пишут музыку, вот  заканчиваю диск лирических песен. Договорились поддерживать связь. Через  неделю, уже выписавшись, в очередной раз,  зайдя его проведать, я узнал, что  Игоря Константиновича благодаря командованию нашей дивизии и  Главы администрации поселка  доставили на машине в аэропорт  города Красноярска. Откуда он благополучно вылетел в  Петербург, и встретился с семьей, где его ждала истосковавшаяся семья и лучшие спе-циалисты - медики. 
Эта история с наладчиком военного оборудования и грустная и страшная. Неужели у нас в России нет молодых специалистов, специалистов по ракетному делу? Мы вызываем стариков, черт знает, откуда, платим деньги и немалые. А вдруг завтра боевые пуски?  Мы кого будем под «ружье» поднимать? Молодежь,  которая бродит по аллеям городка с бутылками пива? Или стариков на инвалидных колясках?
Россия, ты, Россия, страна извечных парадоксов и недоразумений!
Каждый день мы видим по телевидению, как гибнут наши ребята на Кавказе, наш президент сосредоточенно выслушивает отчеты своих генералов,-  задает вопросы:

«Кого убили? Сколько?», да при этом еще и советы дает, как нам дальше воевать. Я  не политик, но выскажу мнение
многих людей, и не только российских граждан. Да закройте ВЫ наглухо границы,
Нам Кавказ никогда не победить! Это еще история доказала, вывезите и выведите все русское население. У нас в России много места, было бы желание работать. А  мы и без их нефти и винограда проживем, но, только не слыша выстрелов и плача детей, и матерей наших.

Время пришло взять мешок свой в дорогу,
И призывно зовет пацана в путь мечта.
Тихо шепчет маманя, плохо пряча тревогу:
«Только пусть не Чечня ,только пусть не война!»

Собрала все она, что и надо, не надо…,
Записала для сына всех родных - адреса.
 Молила в сердцах: «Пусть подальше от ада»,
 Не нужна матерям та, чужая война.

 Вся родня пожелала, чтоб солдата тропа,
 Была нелегка, по кривой не петляла.
Если даже Чечня, если даже война,
 Чтоб тропинка его нигде не пропала…

Политика, политикой, а о себе думай сам, сегодня у нас такое время, что если о себе не позаботишься, то никто не поможет. Поэтому, чтобы мой вынужденный «санатор-ный» отдых использовать на всю, я взял с утра талончик к стоматологу. Правда, чтоб его получить, очередь нужно
занимать в семь часов утра. Но это и не удивительно, так как на весь город можно вылечить зуб на « халяву» только в двух местах, но наш врач лучше и симпатичней. Правда и то, что для этого еще нужно иметь прописку военного



 городка. Не будь этого ограничения, в нашу поликлинику существовала бы запись, как  к губернатору края.

Скромненькая девушка с русою косой,
Занялась со мной «интимною игрой».
Нежные ручонки моего касались рта,
Удалила боль из старого «дупла».

Дышит тихо, близко, с заботой говорит,
Очень осторожно зубик мой сверлит.
И повязка на лице, в кабинете чисто,
Мне уютно в кресле  хорошего дантиста!

Заканчивая свою историю, мне хочется отметить то, что за четыре дня пребывания в больнице, несмотря на боль и страдания, которыми пропитаны эти стены, где сама атмосфера пропитана болью и страданиями и к юмору не располагает, мне быстро подлечили нервишки, вернули настроение к жизни. А главное, сколько добрых и хороших людей, я встретил и познакомился с ними.
           Октябрь. 2005 год. ЗАТО п. «Солнечный»
               

     ПРОБЛЕМЫ  РОЖДАЕМОСТИ.

Стали мы привыкать к рекламе по телевидению, вроде и не раздражаемся по поводу и без повода, это всё от того стало происходить, что научились, как бы не замечать её. Только вот эти вынужденные паузы между интересны-ми передачами или фильмами, каждый заполняет по-разному.
Я вот, например, курить стал больше. Как реклама, так в коридор. За пять минут сигарету успеваешь высмо-лить. Известно, что капля никотина – убивает лошадь сра-зу, люди сильнее и убивают себя медленно и подолгу, как

результат в среднем на четырнадцать лет живут меньше, и у них потенция страдает. Вот вам первая причина пробле-мы рождаемости.
 Другие мужики бутерброд глотают всухомятку, чаю вскипятить при всём желании не успеешь. Сейчас же от сериалов не оторвешься, вдруг, самое важное
 пропустишь и не узнаешь, кто у кого ребёнка украл. Язва желудка – переходящий в рак, неправильный обмен ве-ществ – приводящий к ожирению. Если к паперти гото-вишься, то, как-то не до детей, а если ты полноват и живот к  коленкам оттягивается, то делать детей проблематично, да и не охота как-то, одышка замучает, сам процесс и то не в радость. Вот вам вторая причина.
Третья причина, это то, что самые интересные теле-передачи показывают вечером, и до поздней ночи, бывает, что до утра. Сейчас у многих кабельное телевидение, те вообще страдают. Антенны круглые, тарелками, денег за-платили много. Хочешь, не хочешь – смотри. А утром всё равно на работу, обратить внимание на жену просто неко-гда. Попытался я в перерыве фильма выполнить свою муж-скую обязанность. Сам разогреться не успел, но жену за-вёл. Господи, лучше бы я не начинал, две недели со мной не разговаривает – это же для женщины хуже кровной мес-ти.
Поэтому надо на рассмотрение в Государственную Думу вынести два вопроса:
- увеличить время обеденного перерыва часа на три, сам бывал в условиях тропической жары, там с двенадцати до трёх не работают – жара под пятьдесят градусов в тени, поэтому в каждой семье детей много,
- всю рекламу запретить, а не только на сигареты. В крайнем случае, на отдельный канал её – разлучницу лю-бящих и желающих секса людей.




Тогда и президент страны сэкономит  на своей де-мографической программе, рождаемость зависит от теле-видения.
А ещё можно энергетикам продумать вопрос об от-ключении света на два часа по всей стране после просмот-ра программы «Время». Это же какая экономика, если под-считать! Раньше при лучинах жили, семьи были многодет-ными, наши люди ко всему привычны. Переводим же мы
время на зиму и лето и ничего, также и без света можно полежать с женой, спокойно поговорить, обсудить планы семьи, от теории плавно перейти к практике и умиротво-рённо отходить ко сну. Результаты придут сами по себе, и от этого мы только все выиграем!
               
ЗАТО п. «Солнечный». 2008-09 г.

             СОБАЧЬЯ ХИТРОСТЬ

Прогуливаясь по территории небольшого военного городка, я ожидал его Главу. Мне было необходимо утвер-дить первый лист литературно-поэтического альманаха, учредителем которого были три человека, последней под-писи и недоставало на титульном листе.
Созвонившись с ним по мобильной связи, получив «добро» на встречу, я приехал, но видимо у Главы оказа-лись дела важнее моих литературно-поэтических страда-ний, и его в свом кабинете не оказалось. Грузный, хмурый по виду далеко за пятьдесят мужчина – секретарь в приём-ной, чётко доложил:
- Прибудет через сорок минут!
Бывший офицер врать не должен – подумал я, и по-шёл подышать свежим, а заодно  и табачным воздухом по стадиону, который располагался рядом со зданием админи-страции. Ещё на сегодняшний день, я планировал встре-титься с музыкантами из местного военного ансамбля,

 что бы решить судьбу своего второго музыкального диска, где его записать и как. Спустившись с пригорка, я зашёл в местный армейский дом культуры. На вахте мне доложили, что идут «Тревожные дни», все убежали с противогазами и когда будут не известно.
- Вот мне бы их заботы, про себя усмехнулся я.
- С кем воюют и кому мы нужны?
Все учебные, военные тревоги, проводимые на тер-ритории городка, вызывали глухое раздражение у жителей. То перекрывали помещение КПП, заставляя всех граждан оформить пропуска, то заваривали наглухо калитки и проходы в других местах железобетонного забора, где раньше ходили мамаши с детьми в садики и школы. Жёны военных, рвя на себе пальто и дублёнки, лазали через заборы, таща за собой ребятишек, материли на кухнях своих мужей, а заодно и руководство всей Российской Армии, но открыто высказать недовольства никто не решался. Вот так и вынуждены были все жители подстраиваться под армейский Устав, перенося вся тяготы армейской службы заодно со своими мужьями и родственниками.
На крутом подъёме по тропинке ведущей к школе, меня облаяла дворняга, которая тревожно бегала по кругу. Поведение её было агрессивным, но злобно лая, она не за-бывала помахивать хвостиком. Я остановился. Дворняжка уселась впереди меня на тропу, взгляд её как бы говорил:
- Ты куда идёшь, и что у тебя есть? Наклонив голову, она с интересом уставилась на мой целлофановый пакет. Затем встала, подошла ко мне, лизнула, зачем-то ноги, носом на-чала тыкать в мою ручную кладь. Опустив пакет на землю, я его раскрыл. Обнюхав мои книги, она презрительно чих-нула и, отбежав, метров на пять, опять залаяла. Её собачий, умный взгляд выражал человеческую мысль, мы, словно понимали друг друга:
- Не ходи сюда, у тебя ничего нет…



У самого окончания пригорка, немного в стороне от тропинки, я увидел вырытую в земле нору, снег был при-топтан. Знать посетителей было достаточно. Подойдя чуть ближе, я  услышал радостное повизгивание щенят. Достав фотокамеру, начал снимать. Дворняжка, обеспокоено под-бежала к норе и стала словно позируя подпрыгивать на задних лапах. Появились и её дети, двух мне удалось сфо-тографировать.
- Ну, до чего сообразительное животное, рядом со школой вряд ли кто осмелится обижать её бродячую се-мью, а школьники на переменах ещё и завтраком поделят-ся: -  подумал я. Тут я увидел, как из школы ко мне бегом бежит девчушка с косичками, которые смешно подпрыги-вали, мотыляясь вокруг головы, и она их пыталась поймать на ходу.
- Вы зачем нашу школу фотографируете? - грозно спросила она. Если это бы происходило в годы моего дет-ства, то ей не хватало для важности пионерского галстука и красной повязки на рукаве.
- Да, я вот только собачек… – смутился я.
- Тогда ладно.
День был теплый, хотя и февральский, но дул не-большой ветерок и девушка поёживалась. Тревога за жи-вотных, а возможно и за школу, заставила её далеко отбе-жать от здания.
- Беги, а то замёрзнешь. Я не террорист.
Улыбнувшись, и видно узнав меня, она запоздало сказала: - «Здрасте», и убежала обратно в школу.
Глава городка встретил меня по-деловому, но при-ветливо:
- Давай кратко выкладывай свои проблемы. Сразу говорю, что на презентацию я не приеду, в край вызывают. Показывай, что написал?



Сделав небольшую правку текста, и тем самым, ут-вердив альманах, он снисходительно похлопал меня по плечу:
- Слышал о твоих успехах, корреспондент трёх га-зет, книги пишешь, песни поёшь…
Тут и я решил проявить свою собачью хитрость:
- Понимаете, трудно нашим поэтам книги выпускать за свой счёт. То, что уже выпущено нашим творческим объе-динением, мы бесплатно раздали людям. Разрешите хотя бы частично часть будущих изданий реализовывать
 по скромной цене через ваш книжный магазин? Нужен ваш звонок начальнику военторга…
- Ну хорошо, пообещал Глава помечая мою просьбу на на-стольном календаре.
Тут я достал фотокамеру: - Вот посмотрите снимки собачьей норы. Можно написать об этом факте по разному. Любовь и забота детей о животных, погибающих в Сибири от холода и голода - это хорошо, а с другой стороны можно написать и о том, что участились случаи бешенства у жи-вотных. Возле самой школы и администрации целая псарня собак, а депутаты бездействуют…
Да, как верна поговорка «своя рубашка – ближе к телу». Мы поняли друг друга и, пожав руки, разошлись. Обещание оказать помощь он мне дал, и как оказалось, не забыл о своём слове. Хочется верить, что не благодаря мо-ей собачьей хитрости, просто с большей высоты всегда расширяются горизонты и способность различить мелкие предметы, дана не каждому.
 В своё время я поверил этому человеку, и рад, что не ошибся в своём выборе.

ЗАТО п. «Солнечный». 15.02.08 г.






КТО В ДОМЕ ХОЗЯИН?

Статью необходимо было отнести в издательство уже на следующий день, а у Ивана Пинтюхова ещё как го-вориться «конь не валялся». Тема была интересная, мысли и задумки острые, злободневные, но собрать всё воедино не было никакой возможности. Всё дело в том, что писать надо было дома, впереди два праздничных выходных дня. Жена Ивана работала посменно, и у них время отдыха сов-пало, а тут ещё на беду дочка с мужем уехали в краевой центр и оставили им на попечительство своё хозяйство: двух попугайчиков и маленькую, одно название собачонку, на ножках карандашах, которая звалась Филя. Филю то забрали к себе, а попугайчиков надо было кормить в квартире дочери, купать их, чистить клетку, менять водичку, они птички нежные боятся сквозняков, и не дай Бог, что с ними бы случилось, тогда бы внучка не простила дедов. Если учесть стоимость всей живности на сегодняшний день, то в случае чего Ивану «Жигулёнка» не хватило бы рассчитаться, не говоря о моральном уроне, о последствии которого Иван и думать боялся.
Все неприятности начались уже в пятницу, приняв душ, Иван приготовился прилечь под тёплый бочок жены смотреть нескончаемый сериал цыганских страстей, так было у них заведено. После фильма они с женой всегда с полчаса обсуждали увиденное, строили планы на завтра, затем Иван смотрел вечерние новости и садился работать за компьютер. Под тихое жужжание «компа» и мягкий свет лампы жена засыпала, а для Ивана наступали счастливые часы уединения с Музой, которые порой растягивались до рассвета.
Бодрый от принятого душа, в одних трусах, в пред-вкушении козней Лексы одного из героев сериала, Иван полез под одеяло, но услышал злобное рычание.

 Его законное супружеское место было занято, возле по-душки клубочком щерилась Филькина мордашка, малень-кие, но острые зубки недвусмысленно давали понять, что ему здесь хорошо и без хозяина. Когда Иван попытался власть употребить раздался такой яростный лай вперемеш-ку с визгом, что соседи застучали в стены, а снизу и сверху начали поступать сигналы по батареям. Весь дом желал спокойно наблюдать страдания Кармелиты, «Цыганские страсти» смотрели многие. Всю серию фильма Ивану при-шлось коротать сидя на полу возле дивана, не хотелось лишний раз тревожить Филино спокойствие, который так-же смотрел фильм, успевая при этом поиграть с женой в прятки под одеялом, на что благоверная реагировала бла-годушно, снисходительно приговаривая: - Филя как ребё-нок, что ты Ваня обижаешься, надо потерпеть, я вот двоих родила и вырастила, знаешь, как тяжело бывало?
После фильма и просмотра новостей Иван собрался поработать над статьёй, но не тут то было. В-первых необ-ходимо было Филю выгулять, что было поручено Ивану, так как жена уже сняла косметический макияж и не могла в таком виде выходить на улицу. Целый час гонялись за голубями и воронами, обнюхивали все углы дома и кустики, играли в догонялки, так как Филя подхватил косточку с помойки и не желал её отдавать. Наконец оба усталые и неизвестно кто больше довольный прогулкой они вернулись домой. Филе лапки помыла жена, а Ивану пришлось повторно самому принимать душ, пот, как известно не очень приятно пахнет, в таком виде на супружеское ложе не ложатся. Во-вторых, жена вспомнила о пернатых иждивенцах и поручила Ивану сходить в дочкину квартиру проверить состояние попугайчиков. С ними было проще, их чириканье не так раздражало, правда, прежде чем открыть двери пришлось три раза возвращаться к жене и выяснять какие ключи от какой двери. Жена в свою очередь



 связывалась по телефону то с дочерью, то с зятем, а потом консультировала мужа. Ей бы проще самой сходить, но нанесение макияжа занимает более двух часов, к тому же двери открывались туго, а у жены дорогие ногти на руках – не дай Бог сломает.
Когда с хозяйством было всё управлено, устало, бредя, домой Иван вспоминал деревню, где он держал ко-рову, свиней, с ними он разговаривал как с людьми, и они его благодарили и молоком и мясом, никто на него не ры-чал и не лаял.
  Филя лежал под одеялом, высунувши мордашку сытый и видно довольный. Жена перед этим его накормила с рук маленькими кусочками мяса, с миски он кушать не желал, а большие куски проглотить не мог. Включив компьютер и настольную лампу, Иван приготовился работать, но не тут то было, оказывается, зеленоватый свет раздражающе действовал на нервную систему животного. Не известно, что Филя вообразил себе при виде этого светильника, но шум поднялся ещё больше чем в первый раз. Теперь уже возмущённые соседи пришли сами и стали умолять и даже угрожать, что вызовут милицию, время было уже позднее – первый час ночи.
Печатать на ощупь Иван не умел, впервые за свои пятьдесят два года спать ему пришлось на коврике возле порога.
На следующий субботний день у жены было запла-нирована генеральная уборка квартиры. Нельзя сказать, что Иван принимал в ней активное участие, в его обязанности входила лишь чистка ковров пылесосом, зато жена всё любила делать основательно: снимались шторы, двигалась мебель с Ивановой помощью, протирались все лакокрасочный пузырьки косметики, которые занимали всевозможные места в их однокомнатной квартире, поливка и пересадка цветов – это особый ритуал. Здесь Ивану необходимо было поддерживать жену на стуле, чтоб не упала, при этом она

 обязательно умудрялась уронить пару горшков или про-лить воду на телевизор или компьютер. Виноват в конеч-ном итоге был всё равно Иван, так что вся уборка сопро-вождалась перебранкой между супругами под аккомпане-мент музыкального центра, правда в эту субботу во всеоб-щий хаос вливался лай и визг Фили, то он думал, что с ним играют, то ему наступали на лапу. Как бы там не было, уборка закончилась ближе к вечеру, и впереди был ещё поход по магазинам за продуктами. Носить тяжёлые сумки жена не могла, к тому же на руках гордо восседал Филя, а так как городок был небольшой, все знали друг друга, поэтому долго приходилось выслушивать умилённые восхищения знакомых женщин Ивановой жены по поводу приобретённого «сыночка». Дальнейший вечер по заведённому расписанию: фильм, обсуждение, отбой. Правда в эту ночь Филя разрешил спать всем вместе после долгих уговоров жены, но место Ивану было выделено совсем немного и после каждой его попытки перевернуться на другой бок или не дай Бог положить руку на талию жены, Филя подскакивал и норовил укусить за что нибудь, куда придётся.
Кое-как дождавшись рассвета, Иван пошёл в гараж, решив уехать на работу с целью написать статью. Вообще-то жена справедливо упрекала мужа, что рабочие дела надо успевать делать на работе, но работа у него связана напря-мую с творческой мыслью, и чтобы написать хорошо и ин-тересно надо дружить с Музой, а она наотрез отказывалась его посещать в офисе. Дело в том, что рабочий стол Ивана находится прямо с входной дверью в кабинет и все много-численные просители и возмущённые своими проблемами люди в первую очередь обращаются к Ивану. Сосредото-читься в таких условиях невозможно.  Эту единственную проблему до сих пор не может понять его директор. Пре-доставленный новый компьютер, диктофон, фотокамера, достаточное свободное передвижение по городу позволяло


 Ивану работать очень хорошо, а главное он мог писать хорошо, /посторонние совершенно люди встречаясь с ним, здоровались и говорили спасибо/, это вдохновляло. Не хва-тало единственного – возможности в тишине изложить свои мысли на бумагу. Поэтому приходилось гнать халту-ру, и тогда наступала хандра, пропадал блеск в глазах, а это уже было предзнаменованием опасного кризиса, который выливался в недельный загул. Тогда приходилось прибегать к всевозможным хитростям, брать больничный, отпуск за свой счёт или пользоваться напрямую благосклонностью начальства, которое прощало, но било рублём. А потом дома била жена, за те же рубли.
В воскресный день работать религия не велит. Иван не то, что бы был сильно верующим, но крестился уже в тридцатилетнем возрасте и старался лишний раз Бога не гневить. Да, не Иванов был день. Машина не завелась. Са-мому справиться с техникой оказалось не под силу, пока искал специалиста, пол дня прошло, затем пришлось два часа выслушивать проблемы малознакомого механика за распитием двух бутылок водки, домой пришёл грязный, злой и пьяный.
Получив ещё порцию морального допинга от жены, Иван был выдворен из дома со словами: - Иди, корми по-пугаев, там и ночуй, нечего Филичку травить своим пере-гаром. С отвратительным настроением, покинув родную квартиру, пришёл Иван в чужую для него обитель. Помня наказы жены не курить не в доме, не в туалете, вышел на балкон, предварительно открыв все окна, форточки для проветривания квартиры. Попугаев пожалев, накрыл теп-лым одеялом. Ещё он, прихватив полную коробку сильного снотворного, которую обнаружил на холодильнике, хотелось хоть как-то успокоиться. Закурив, Иван задумался: - Какую бы смерть принять?
Прыгнуть с балкона? Можно инвалидность полу-чить, третий этаж всего, останешься жить, а кому лежачий

инвалид с перебитым позвоночником нужен, своих детей нет, ухаживать будет некому,
- Выпить таблетки проще, но в кино видел, пока сна дож-дешься «крышу снесёт»,
- Повеситься в доме на зятевой портупее можно, но ви-сельники обгаживаются и вид у них в гробу некрасивый, самому противно,
- Похоронят как собаку за пределами кладбища, да и Гос-подь будет недоволен, он же крещенный.
Везде тупик, по всему выходило – надо жить, а как? Что он завтра главному редактору в редакции и на работе директору? Статью не написал, а было клятвенно обещано, подвести директора он не мог, слишком многим ему обя-зан.
В квартире у дочери был идеальный порядок, как и у его жены, всё строго по своим местам. Такая злость охва-тила Ивана на эти дамские привилегии, что он машинально стал переставлять вещи и обстановку с точностью наоборот. Кресла и стулья перевернул, все внучкины игрушки переставил по своему, конфеты и печенье рассыпал по полу, даже веник в туалете засунул в унитаз. Он ещё и сам не осознавал, зачем всё это ему надо. Мысль озарения пришла как всегда неожиданно, как рифма нужная легла в строку. Взяв трубку телефона, он позвонил жене и сказал, что выпил упаковку снотворного лекарства и пока не уснул, пишет завещание.
Прибежала жена быстро, не накрашенная, волосы дыбом. Раньше она даже мусор без макияжа не выносила, а тут как потом, оказалось, примчалась даже без нижнего белья, в одном плаще на голое тело, только Филя согревал её душу и сердце. Встретив жену у двери, Иван протянул ключи ей от квартиры и коробку с таблетками со словами: - Наводи порядок и пей успокоительные, тебе здесь работы до утра хватит, а я пошёл работать головой, она не совсем пьяная.


К утру, статья была написана, вымучена без участия Музы, но что делать? Своё слово надо уважать и выпол-нять. Блеска в глазах Ивана на следующий день не было. Очередная статья в газете прошла, да только сам автор удовольствия не получил. И, правда, почему Господь не дал человеку крылья? Иногда так взлететь хочется, пусть даже с балкона…
ЗАТО п. «Солнечный»
Апрель 2009 г.

  Иван Жуков.
     /Почти по А.П. Чехову/

Иван Иванович Жуков, по прозвищу Сморчок, се-мидесяти двух лет от роду, в ночь под рождество не ло-жился спать. Дождавшись, когда «ходоки» уснут, он достал из шкафа висевшего на стене некогда предназначенного для посуды, а теперь для всякого хлама,  огрызок химического карандаша и намятый, чистый лист бумаги. Приоткрыл дверцу русской печи, которая с вечера была им заполнена углём под завязку и служила источником дополнительного освещения, зажёг огарочек свечки. Освободив край стола от стаканов, двух пустых бутылок и окурков, потушенных о столешницу, протёр рукавом фуфайки освободившееся место, разложил лист бумаги, послюнявил карандаш и стал писать, водворив на свои вечно слезящие глаза очки. Прежде чем вывести первую букву, несколько раз пугливо оглянулся на ходоков, так он называл двух бичей, которые ежемесячно приходили к нему в день получения пенсии, покосился на тёмный от печного отопления образ и прерывисто вздохнул. Бумага лежала на столе, а сам он сидел на единственном в хате табурете.
«Милый Боженька, Иисус Христос или ты помощ-ник мой Николай Угодник! – писал Сморчок. – И пишу я вам письмо. Больше не к кому мне обратиться. Нет у меня своих детей, а родственникам я не нужен, отказались дав-но, только на вас и уповаю».
Иван настороженно перевёл глаза в угол единствен-ной комнатке, которая была отгорожена от кухни старыми досками, оббитыми листами ДВП и некогда обклеивалась обоями.
- Нет, подумал он, вряд ли проснуться до утра ходоки, спиртяга крепкий был, пили они его, почти не разводя во-дой, которая в хате кончилась, а идти в колонку некому охоты не было, а после первой бутылки уже и не смогли бы дойти. Сам Сморчок с ними не пил, да они ему и не предлагали. Забрав у него остатки пенсии, ушли на край улицы, где у проживающих цыган раздобыли спиртного пойла, нехитрой закуски да курева. Вернувшись вскоре, быстренько уговорили полторы бутылки и завалились спать в дальнем углу, прямо на полу. Оставшуюся вонючую жидкость Иван прибрал им же на похмелку, денег всё равно нет, а канючить будут, требовать, чтобы у соседей занял, не ублажишь их, то и бока намнут.
Сморчком Ивана прозвали за слёзные глаза и посто-янно хлюпающий нос. Некогда симпатичный мужчина, по жизни имеющий ни одну жену, после выхода на пенсию тяжело заболел позвоночником. Выписавшись из больни-цы, где он провалялся почти полгода, выдали ему пачку предписаний и направлений где и как лечиться дальше. Все дальнейшие процедуры нужно было проходить в краевом центре за деньги и не малые, которых не было. Вот и осталось ему как награда от жизни, проведённой в постоянном, порой не лёгком труде – согнутая спина. Когда он шёл по дороге, по заранее намеченному маршруту, обходя и обследуя мусорные баки, опираясь на палку, вытирая глаза и нос тряпицей, то окликнуть его по другому было и нельзя. Сморчок, он и есть сморчок!
Иван вздохнул, послюнявил карандаш и продолжал писать:



«А вчера мне была взбучка от племянника, в мусор-ных баках кроме голов от рыбы, да двух полусгнивших луковиц я ничего не нашёл, хотел хлебца, попросить. За ворота вытолкал старшего брата сынок со словами – Не разноси заразу, у меня дети. А на недели ходил к Любке, жене моей последней, думал деньжонок перезанять. Не дала, позорила только словами, глаза выпучив, да норовила ударить, чем попадя. Нет мне и туда ходу. Эти ходоки-уголовники силой врываются, какие деньги есть от пенсии, отдаю, иначе забьют до смерти. Милый боженька и ты Николай-угодник, заберите вы меня со свету этого, дальше так жить, нет у меня моченьки».
Обтерев глаза и нос, поправив кособокие очки, Иван продолжил писать дальше:
«Передайте низкий поклон от меня Варваре, не знаю в раю она или в аду вы ей место уготовили, но всё рано, спасибо женщине, что живу я не где нибудь в подвале, а в её хате».
После того, как последняя жена Ивана выгнала его из благоустроенной однокомнатной квартиры со всеми удобствами, которую он когда-то и получил, бездомный бродяга, помыкавшись по подвалам домов в военном го-родке, прибился к старой учительнице. Помогал управ-ляться с огородом, мужскую работу исполнял по двору, спал в сарае летом, а в с наступлением холодов спать ухо-дил под теплотрассу на окраине городка, там, где перепле-тались трубы и были установлены задвижки, можно было пережить лютые сибирские морозы. Стены в этом узле пе-реключения кирпичные, крыша бетонная плита, было теп-ло, даже жарко. Так и жил Сморчок, однако как-то к осени определили Варвару в дом казённый, Иван и занял место хозяйки, всё же мир не без добрых людей, да и Михайлов-на была рада, что домик под присмотром, соседи на дрова не растащат.
Варвара Михайловны, бывшая учительница, свои отмеренные Богом годы быстро закончила в доме

 ветеранов. Перед своим уходом в приют для одиноких стариков разрешила Ивану присматривать за её небольшой хатёнкой, с условием соблюдения чистоты, на случай, что вдруг сама ещё вернётся, а сама пять месяцев только  и прожила в богадельне. Перезимовав и хлебнувши счастья коллективного общежития, устав от бесконечных раздоров среди таких же по возрасту подружек, в одночасье помер-ла, тихо ночью представившись пред светлые очи ангелов. За всё время единожды посетил Иван Варвару в её новом пристанище, побыл недолго, видя, что на его грязный и неряшливый вид искоса осуждающе смотрят постояльцы и обслуживающий персонал – поспешил уйти. Однако, про-вожая Ивана в коридоре и снабдив на дорогу хорошей про-визией, Варвара Михайловна пожаловалась на своё житьё-бытьё и с надеждой в голосе поведала, что написала сыну в далёкий северный Норильск письмо с просьбой – забрать её к себе. Пусть там и холодно, но квартира у него боль-шая, сам коммерцией занимается крупной, а ей много мес-та не надо, уголок только для койки. А что холодно там, пурги да метели, так ей из дома без особой нужды выхо-дить и не понадобиться. Сын писал, что кушать готовит, по магазинам ходит и убирает в квартире у него прислуга нанятая.
-  Как Ваня думаешь, приедет?
Сын приехал к матери на 40 день после похорон. Объяснил, что погода вначале была не лётная, затем по ра-боте неотложные дела. Всё это он второпях сказал Ивану по дороге на кладбище, а всю дорогу до погоста молчал, о чёт-то сосредоточенно думая. Когда Иван подвёл сына к могиле матери, к деревянному кресту, на котором была табличка как положено, они вдвоём уселись прямо на зем-лю на просохший бугорок с пробивающей первой весенней травкой. Выпили, закусили, помолчали, закурили и пошли обратно. Пообещав приехать через год, поставить памятник, северный миллионер царственно сказал Ивану:


- За мать спасибо, в её доме живи, мне продавать его – себе дороже. Четвёртая весна скоро придет. Всё это вре-мя Иван ходил исправно на кладбище по церковным праздникам и ухаживал за могилкой совмещая полезное с приятным. На родительский день или пасху на пристанище мёртвых, голодным не останешься. Вырывал траву сорную, поправлял кособочившийся крест, при этом разговаривал с покойной, делясь новостями о доме, о соседях.
 Варвариного сына пока так и не было, наверно дру-гие, личные заботы были важнее…
После получения в октябре каждого года пенсии, он как мог, торопясь, спешил к железнодорожному переезду, там частники-водители продавали уголь. Месяц можно в октябре ещё и в мусорных баках прокормиться, а без угля беда – зимой замёрзнешь.
Судорожно вздохнув, Иван Иванович встал и поти-хоньку, чтоб не разбудить непрошенных гостей, подошёл к старой, потемневшей от времени и от печной сажи иконе. Чудо, как её не утащили и не продали ханыги эти местные, сейчас всё старое в цене. От того, что она висела за шка-фом в тёмном углу, было и не понять, что это икона и кто там изображен. Так картинка, какая то, но Иван нашёл её года два назад в подвале одного из пятиэтажных домов и забрал, сам то крещёный был уже в зрелые годы, от того и не знал он ни одной молитвы, но крестился и просил Бога о помощи, когда уже совсем  было плохо со здоровьем. Сняв икону со стены, мокрой тряпицей хорошо протёр переднюю, часть доски, какой уж мастер и как сотворил рисунок, было непонятно, но на Ивана с добром смотрел лик Николая-угодника. Перекрестившись трижды, Сморчок водрузил икону на место и, вернувшись к столу, стал продолжать своё письмо:
«Господи, да кому и зачем здесь я нужен? Никчёмна жизнь моя и здоровья, как и сил уже нет. Детей не остав-ляю, в горе обо мне плакать не кому, прошу избавленья от

насмешек и побоев, оно и не так больно бьют, но обидно, заступиться сам не могу. Пропащая моя жизнь, хуже соба-ки всякой…».
Поставив точку и подписавшись полным именем, Жуков Иван Иванович, Сморчок сложил лист вчетверо, подошёл к иконе и подоткнул под тыльную часть доски своё послание. Вернувшись к печи, пошарил в углу, нашёл кочергу, и пошуровал печь. Уголь был хороший, большими кусками, притухший с ночи жар вновь появился, выбиваясь синими просветами пламени. Заплясавшие язычки осветили кухоньку, выхватив из темноты ближнего к порогу угла отсвет от бутылки, которую от греха подальше Иван убрал с остатками алкоголя. Немного поспорив со своими внутренними противоречиями и успокоив совесть тем, что он выпьет немного для успокоения и сна, Иван взял бутылку. Придвинув табурет к печки расположился напротив двер-цы и печного поддувала, приглядывая за огнём. Выпив немного, закусывать, было нечем, он закурил и, привалив-шись плечом к теплой стене, стал ждать спасительного действия спиртного, которое не раз спасало его в разных критических ситуациях. Рождественская ночь была в са-мом начале, в тёмном проёме окна показался краешек лу-ны. Возбуждённое состояние от только, что написанного послания Всевышнему, улеглось, мысли потекли плавно и приятно. Огоньки в печке поблёскивали синевой, луна светила желтоватым светом, разнообразие красок ночи переплетались в чудные видения, в которых к Ивану стали поочерёдно являться женщины, которых он любил за свою долгую жизнь.
Первая его жена Лидочка было с грудным ребёнком на руках. Счастлива улыбаясь, она протягивала Ивану свёрток со словами:
- Ты вот не хотел взять дитя из детского дома, а я взяла, смотри какой хорошенький, пойдём с нами, мне его перепеленать надо.


Иван знал, что Лидок умерла бездетной, когда ей ещё и сорока лет не было, поэтому вяло пошевелил рукой, и видение исчезло. На смену ей из оконного проёма, круг-лый лик луны, вдруг превратился в лицо насмешливой Ольги:
- Ну, что Ванюша, бульончика куриного подать те-бе, тяжко с  похмелья? А нам же ещё на рынок ехать, как же ты машину поведёшь?
В той злополучной поездки на рынок погибла бере-менная Ольга в автомобильной аварии, вместе с женой, похоронил Иван и последнюю надежду на рождение своих детей.
Отвернувшись от окна, Ивану показалось, что у дальнего простенка, где у него валялось старое, но ещё нужное тёплое тряпьё, кто-то копошится:
- Да это же Свет мой солнышко! Вставай родная, я тебе налью немного – полегчает. Третья жена Ивана Света, чередовала свои дни пьяные с трезвыми. Если, что и заво-дилось в её чреве, то не задерживалось, одни мучения по больницам, да никчёмные разговоры ещё молодой женщи-ны о рождении Ивану наследника. Где она и как живёт, да и живёт ли, Иван не знал, и не хотел знать, слишком уж много неприятностей она ему принесла. Поэтому видение долго не задержалось и исчезло.
Очнулся Иван от тревожной мысли. Господи, не дай бог проснутся мои гости непрошенные, а в доме и воды нет. Пустая бутылка от спиртной смеси валялась на полу, Иван и не помнил, как он её выпил в бреду.
- Будет мне хорошая взбучка и за водку и за воду.
С трудом, поднявшись на ноги, Сморчок взял не-большое ведро, шаркающей походкой, опираясь на палку, перебрался через порог, потихоньку притворив за собой двери. Январская рождественская ночь встретила его ти-шиной и на удивление тёплой для сибирской зимы пого-дой. Постояв на крылечке, мокрыми от слёз глазами он

 полюбовался звёздным небом и не спеша, двинулся к ко-лонке, благо она была недалеко. Подобраться к самому со-ску и нажать рычаг, для него было очень трудным делом. Наледи от пролитой воды соседскими бабками, делали эту задачу почти неразрешимой. Больные ноги и согнутая спи-на не позволяли ему распрямиться и оценить, как лучше подобраться по крутой горке льда к заветной цели. Во рту у самого всё пересохло, палка вместо опоры, только меша-ла, повернувшись немного назад, он хотел её откинуть. Непослушные ноги соскользнули на окатыше льдинки, и Иван упал, спиной ударившись о лёд, а головой о заветную колонку. Ведро отскочило далеко в снег, судорожными движениями рук он перевернулся на живот, обхватил чугунный ствол трубы, по которой подавалась вода, и затих…
Открытая дверца печи, оставленная им без присмот-ра, хороший и жаркий уголь сделали плохое дело, какой то уголёк весело треснул и ярким лучиком перемахнул на де-ревянный пол. Лежащая рядом ковыльная щётка, которой Иван сметал остатки угля с плиты, добавила веселья, вспыхнув, она передала эстафету занавески возле умы-вальника…
Проснувшись от ночного зарева, соседская бабушка Марина, долго  крестилась глядучи в окно, затем, сообра-зив, что это пожар, начала кряхтя собираться и лишь через полчаса у выхода из своего дома, вспомнила, что телефон то у неё есть и надо вызывать пожарных.
Прихватив ведро, Марина выбежала, если это мож-но назвать бегом, к колонке, где повстречала сторожа из соседнего магазина и такую же древнюю соседку, как она.
Дом Варвары Михайловны пылал уже во всю, огонь переметнулся на сарайчик и углярку. Спасать его было поздно. С трудом расцепили руки Ивана, который мёртвой хваткой обнимал колонку для воды. Приехавшие пожарные вызвали скорую медицинскую помощь, доктор с помощью


тех же пожарных затащил Ивана на пол машины, чтобы отвезти в морг. Его тоже спасать было поздно. Поливая водой, дома и заборы, удалось отвоевать у огня соседские строения. От избы, где проживал Иван, остались головёш-ки, да сохранился угол с висевшим шкафом и чёрной до-щечкой на стене, о которой только, теперь уже покойный Иван, знал, что это икона.
Пожарные вызвали и милицию, которые в останках от пожарища обнаружили и теперь укладывали в дермати-новый мешок останки костей, от двух человек.
Суматоха длилась всю оставшуюся рождественскую ночь, за которой наблюдали глаза святого Николая-угодника, проступавшие через грязь и копоть иконы. Ус-лышал Господь молитвы дряхлого старика или письмо Ивана Ивановича Жукова, по кличке Сморчок, дошло до адресата, это нам не известно.

ЗАТО п. Солнечный. 16. мая 2009 г.


      



   












СОДЕРЖАНИЕ:

От автора
Деревни пьяная полынь
Поздняя клубника
Мужицкая смекалка
А хороших людей больше!
/Размышления в больничной палате/.
Проблемы рождаемости
Собачья хитрость
Кто в доме хозяин?
Иван Жуков.