Н. А. Добролюбов versus ЕГЭ
Это значит - был борцом.
И.Гёте.
Значение творчества Н.А. Добролюбова для современности безусловно. Известно, что русская философия Х1Х века развивалась в лоне художественной литературы и литературной критики и её приоритеты как раз и составляли проблемы личности и пути её развития в гуманистическом направлении. В статьях Добролюбова, посвященных философии, проблема человека по существу является центральной, он разрабатывал все текущие вопросы современной ему эпохи – о роли интеллигенции и роли личности в истории, о воспитании, о значении лишних людей для эпохи официального мещанства и его последствиях. «От отвлечённого закона справедливости я перешел к более реальному требованию человеческого блага; я все свои сомнения и умствования привёл к одной формуле: человек и его счастье. Грубый материализм унижает высокое значение духовной стороны жизни человека» (1, с. 230 – 231). Он не преуменьшает, но и не преувеличивает роли и значения личности, отмечая, что как теория «героев», так и теория «толпы» в своём крайнем проявлении одинаково уничтожают личность. Ему одинаково антипатичны оба этих крайних взгляда. Его точка зрения синтетична – в сфере отвлечённой мысли роль личности в истории ничтожна, в сфере реальной жизни эта роль может быть весьма велика.
В статье «Литературные мелочи прошлого года» (1859) он доказывает, что все жгучие вопросы современности зародились в обществе, в интеллигенции, а потом уже перешли на столбцы журналов. Это вполне согласно с основной точкой зрения Добролюбова: он хотел доказать, что не литература ведёт за собой общество, то есть не отдельная личность – толпу, но общество рождает в себе вопросы, находящие свою формулировку в литературе: дождь падает на землю не из небесных резервуаров с кранами, а накапливается из испарений той же земли.
В статье о Станкевиче Добролюбов усиленно отстаивает право личности на свободу и в своём отношении к лишним людям признаёт слово тоже делом, более того, он решительно восстаёт против часто высказываемого взгляда, что человек есть прежде всего работник, и что труд – его назначение. Отрекаться от своей личности и приносить «себя в жертву требованиям дела будет лишь тот человек, у которого стремления и долг лежат в различных плоскостях; вообще же говоря, у нормального человека стремления не должны расходиться с требованиями нравственного долга.
Вся система воспитания и образования должна быть подчинена задаче вырастить свободную, гармоническую личность. Наиболее важные его статьи по этому вопросу связаны с педагогическими высказываниями и деятельностью Н. И. Пирогова. В статье «О значении авторитета в воспитании. Мысли по поводу «Вопросов жизни г. Пирогова». Добролюбов поднимает одну из важнейших педагогических проблем, а именно ту, что большинство рассуждений «упускает из виду одно весьма важное обстоятельство – действительную жизнь и природу детей и вообще воспитываемым. Вступая в жизнь, человек хочет иметь какое-нибудь убеждение, хочет определить, что он такое, какая его цель и назначение. Он хочет бороться со злом и ложью. Правильно с детства «приучать ребёнка к разумному рассуждению, чтобы он как можно скорее приобрёл умения и силы не следовать нашим приказаниям, когда мы приказываем дурно». Добролюбов указывает на вред, производимый подобным отречением ребёнка от своей воли. Безусловное повиновение убивает смелость и самостоятельность ума, а между тем, какое пышное развитие мог бы получит ум, какая энергия убеждений родилась бы в человеке и слилась со всем существом его, если бы его с первых лет приучили думать о том, что делает, если бы каждое дело совершалось ребёнком с сознанием его необходимости и справедливости, если бы он привык сам себе отдавать отчёт в своих действиях и исполнять то, что другими велено не из уважения к приказавшей личности, а из убеждения в правде своего дела» (2, с.171 – 173).
В статье «Русская сатира в век Екатерины» Добролюбов спрашивает: что нужно, чтобы в обществе могла водвориться разумность, могло распространиться истинное образование? И отвечает: «нужно, чтобы значение человека в обществе определялось его личными достоинствами и чтобы материальные блага приобретались в строгой соразмерности с количеством и достоинством его труда. Подлинная высокая нравственность есть результат формирования цельной человеческой личности: только та доброта и благородство чувствования совершенно надёжны и могут быть истинно полезны, которые основаны на твёрдом убеждении, на хорошо выработанной мысли» (3, с. 257).
Зная взгляды Добролюбова на воспитание и образование, можно с уверенностью говорить, что в сегодняшних спорах о путях их развития он был бы на стороне противников так называемого ЕГЭ. Но надо полагать, что его аргументы были бы глубже, чем обычно приводятся спорящими сторонами и которые до удивления поверхностные, обывательские, посторонние к самому образованию.
Во-первых, он мог бы сказать, что сама идея единого экзамена для всех, может быть спорная. Но не столь опасная, чтобы ей сопротивляться. И до этого, например, темы сочинений или задач по математике были одинаковы по всей стране. Проверку тоже можно сделать перекрёстной, взаимной и даже таким образом её усовершенствовать, сохраняя человеческий характер экзамена. Неприемлема лишь понижающая уровень мышления учащихся система, а именно она – суть проблемы единого экзамена: общий стандарт проверки знаний обесчеловечивается введением системы тестирования, т.е., получения стандартных ответов на кем-то заготовленные вопросы. Учащиеся больше не строят сами познавательную ситуацию, не обосновывают и не развёртывают свои взгляды. Они «вспоминают» нужный ответ: «молча, про себя».
Что это как не деградация познания, формирование рубрикаторского механического, принципиально нетворческого мышления? Это должно быть очевидно людям даже без педагогического образования, тем более педагогам. Но увы… Эта система упорно насаждается. В чём дело? Неужели только в непонимании начальства, министра образования, их зловредности? На этом часто и сосредотачивается критика. Это было бы слишком просто. Тем более, что это мировой так называемый, болонский, процесс. Насаждение тестов идёт повсеместно, ибо: тестирование – это условие компьютеризации и электронизации образования, к которому и подошёл технический прогресс. А компьютеры, даже самые совершенные, понимают только однозначные решения. В этом их сила и преимущество. И если оспаривать ЕГЭ и тестирование, то надо оспаривать необходимость всеобщей и повальной машинизации = компьютеризации образования, которое в пределе стремится быть автоматическим, исключающим из образования живого человека вообще.
Вот что надо оспаривать. Но на это решается уже гораздо меньше людей, чем критикующих ЕГЭ. Это оспаривать трудно уже потому, что машинное мышление эффективнее «кустарного», «человеческого». В счёте, вычислениях очевидно, но и в объёме и быстроте обрабатывания словесной информации – тоже. При этом самому человеку надо не столько иметь знания, сколько знать, где их взять. Быть «компетентным» – куда «кликнуть» и что «скачать». И тогда найти можно почти всё. Хотя сам по себе, без компьютера, человек становится примитивным, даже перестаёт понимать, что читает, не случайно распространяется так называемая «функциональная безграмотность». Именно в передовых странах.
Во-вторых, Добролюбов, конечно, был сторонником прогресса, в том числе и технического, и горячо приветствовал новейшие открытия. Но как истинный гуманист, отстаивающий самостоятельность и свободу духовного развития, он не мог мыслить в том направлении, что технический прогресс подавляет человека, который при этом деградирует духовно и нравственно. Как в эстетике Добролюбов выступал против «искусства для искусства», так и в вопросе о роли прогресса он выступил бы против «прогресса ради прогресса», за сохранение человеческого в человеке.
Какова может быть здравомыслящая позиция здесь, если мы не будем слепо отвергать прогресс, но и не быть проповедниками слепого прогресса, как технократы, навязывающие полную компьютеризацию всего и вся. Очевидно, что из-под компьютерного тестирования надо вывести гуманитарные и художественные дисциплины или применять его там только в очень ограниченных диапазонах и признав, что где-то в технических сферах можно его оставить, компенсируя все-таки развитием творческого мышления. Добролюбов объяснил бы это бездумным энтузиазмом машинизации жизни может быть более успешно, чем это делаем мы. И сегодня, опираясь на его идеи, это можно делать с надеждой, что нам удастся сохранить человеческий характер образования. Чтобы машины служили человеку, а не человек – машинам.
1.Избр. филос. произведения. 1948, т. 2, с 230 – 231.
2.Собр. соч. в 3-х т., 1950, т1, с.171-173.
3.Избр. филос. произведения,1948, т.1.с.257.
Свидетельство о публикации №213040301756