Пелевин. Реплика по поводу Бэтман Аполло

Ум «Б», как часть человеческого сознания, в отличие от эмоционально-рефлекторного ума "А", функционирующий на основе языковых символов, бывает, о чём умолчал наш гениальный писатель-мистификатор, двух типов – «М» и «Ж».

Ум типа «БЖ» не способен воспринимать слова и образы В.Пелевина, отчего испытывает праведное, ревнивое раздражение и желание предать очередной его роман, да и самого автора, немедленному аутадафе.

Носитель ума "БМ" напротив: идет утром на работу, изнурённый захватывающим ночным чтением и странными переживаниями запретно-сладкого психического извращения, с ощущением злорадного превосходства над умственной Ж-ограниченностью.


А если серьёзно, я бываю крайне поражён каждый раз, когда слышу мнение о творчестве Пелевина, что это скучная заумь, далёкая от реальности и поэтому не вызывающая сопереживания. По этой логике такими эпитетами можно охарактеризовать скорей уж произведения Толстого с Достоевским. Если их внимательно читать, конечно. Вот где, по этой мерке, по-настоящему заумные диалоги и отступления, отсутствие связи с реальной жизнью и  схематично-фантастические персонажи, порой менее реальные, чем думающие и разговаривающие мотыльки с комарами, или вампиры.

Лично я вчитываюсь в каждое слово затаив дыхание, и они волнуют мне сердце, потому что находят в нём горячий отклик на каждую мысль. Простую, понятную, просто поданную хлёстко, едко, с необычного ракурса или в виде каламбура. Потому что всё у него - про нашу теперешнюю жизнь. И плавающие в небе "офшоры", инсцинирующие у орков на земле кровавые войны, и поезда, с которых нельзя сойти, и бездонные воронки "хартланда" на Рублёвке. Сопереживание полное, правда чаще не с героями, а с автором.

Бывает и несогласие, но оно тоже горячее, неравнодушное. Например, о жизни после смерти. В последней повести "Бэтмэн Аполло" Пелевиным через лектора-вампира озвучена версия, что не может освободившаяся от тела душа видеть и понимать окружающее даже какой-то незначительный срок, потому, якобы, что она лишена аппарата зрения и расшифровки зрительных образов. Я ЗНАЮ, что это не так. Около шести недель (это по моему личному опыту) душа действительно привязана к местам своего последнего обитания и самым близким людям, глазами и умом которых, она созерцает окружающее. И даже может реально вмешаться в их действия, имея мощное влияние на их сознание.

Эти временно "неприкаянные" души сохраняют вполне человеческие эмоции, например чувство обиды и ревность, и через мозг живых могут посылать мощные импульсы его телу. Я ЗНАЮ, что говорю, ибо имел после смерти первой жены конкретный жизненный опыт, о котором, может быть, как-нибудь осмелюсь рассказать, позже. Поэтому, фрагмент сюжета, когда мёртво-живая Иштар-Гера вдруг воплощается в теле "ныряльщицы" Софи, чем пугает главного героя, мои мозги просто расплющил. Откуда Виктор Олегович мог знать про такое? Это ведь надо самому пережить, чтобы описать...


Вот поразивший меня фрагмент:

"Гроб, хоть и двухместный, превращал знакомые операции с чужим телом в нетривиальную инженерную задачу — и оттого переживались они особенно остро. Никогда, никогда прежде я не получал от акта любви такого наслаждения. Меня самого напугал стон, который я издал в самую ответственную минуту. Софи засмеялась.
— Как здорово, — расслабленно прошептал я. — Тебе хорошо?
Софи засмеялась еще громче, и мне почудились в ее смехе холодные тревожные нотки — словно льдинки, хрустящие в бокале с шампанским.
— Ага, — сказала она.
Лучше бы она этого не говорила. Таким тоном.
— Что случилось? — спросил я.
— Как что? Ты меня только что трахнул.
— Зачем ты так…

Она опять засмеялась — уже совсем ледяным и колючим смехом.
— Я ведь знаю, что ты думаешь о женщинах, Рама. Пещера, дубина…
— Кусать без разрешения подло, — сказал я. — Я полагал, тебе со мной просто хорошо…
— Хорошо? Да ты хоть знаешь, что женщина чувствует во время этой процедуры? Каково это?
Я уже не понимал, всерьез она или шутит.
— Почему не знаю, — сказал я. — Я кусал когда-то… Только уже забыл.
Она вдруг сжала мои плечи с невероятной силой.
— А я тебе напомню…

Меня охватил страх.
Происходило нечто странное. Какая-то моя часть понимала, что именно — и очень не хотела в этом участвовать. Но понимание было спрятано слишком глубоко. Мой разум не мог до него дотянуться.
Словно борец, победоносно прижимающий соперника к мату, Софи навалилась на меня всем своим весом. Давление было жутким — девушка ее комплекции не могла быть такой тяжелой.
— Вот так, — сказала она. — А потом еще вот так…
Оказавшись сверху, она вытянула руки в стороны и стала бить по краям гроба руками, как птица крыльями.

Ее удары становились все сильнее — как и мой ужас. Творилось что-то невероятное — по физическим законам она должна была разбить себе руки в кровь, но вместо этого затрещали и покосились, а потом и совсем сломались стенки гроба.
А затем мой страх прошел.
Вдруг поменялась перспектива того, что я видел — и даже, кажется, сила тяжести теперь тянула в другую сторону. Софи больше не лежала на мне, а как бы висела напротив, изо всех сил отталкивая меня взмахами рук.

И это, конечно, были уже не руки — а два огромных черных крыла, взмахивающих и опадающих в пустоте.
Меня отбрасывали не их удары, а ветер, который они поднимали. Я знал, что если ветер оторвет меня от Софи (а она к этому времени превратилась во что-то огромное, как бы стену, поросшую черной звериной шерстью, в которую я вцепился), мне конец. Но ее лицо до сих пор было передо мной — и я мог попросить ее не убивать меня.
— Софи! Пожалуйста!
Она мстительно засмеялась. И тогда я понял — или, скорее, вспомнил, — что это не Софи.
Это была Гера".


_____________________________________
На заставке картина Веры Хабере, написанная за несколько лет до конца земной жизни.