Арабо

Манвела я знаю с начала 80-ых, или с середины... На третьем этаже нашего НИИ был технологический отдел, и он там работал химиком-аппаратчиком. Синеглазый, приветливый, очень отзывчивый – я тогда была завотделом, и мне всё время нужно было что-то перетаскивать, тут же приходил с аппаратчиками.

И вдруг наш директор умер, яркий, высокий человек. Вместо него Москва назначила одного... слов не хватает. И во время одного из собраний, которые этот бюрократ созывал, чтобы показать коллективу, хто он-что он, началась перепалка: Манвел на что-то пожаловался, новый директор что-то ответил дурацкое и добавил: "Вы что-то хотите сказать?" И в наступившей тишине раздался презрительный голос Манвела: «Каазёл!» У нового директора перехватило дыхание. Ещё бы, какой-то аппаратчик!..

Прошло время, пришла война в Арцахе, наши мальчики перековали химию на мечи – делали взрывчатку для командиров. Однажды Манвел исчез, его соседка по Эребуни, моя сотрудница, шепнула по секрету, что Манвел недавно приезжал из Карабаха, забрал с собой мужа её сестры, Рачика и что он больше не Манвел, а Арабо...

Через полчаса, естественно, это перестало быть секретом, впрочем, оказалось, что многие знали об этом, так как мы много противочесоточных и противопедикулёзных препаратов синтезировали для Арцаха, связь была, ребята вахтовым методом ездили туда.
В нашем НИИ была традиция – проводить ежегодные отчётные научные конференции в дилижанском Доме композиторов. Вечером после научных докладов собирались по коттеджам и кутили. И вдруг говорят: все в актовый зал, высокий гость будет!
Мы нехотя оторвались от посиделок, но надо было видеть, какую бурную встречу мы устроили – на сцену поднялся невысокий синеглазый парень в чёрном платке, наш Манвел, ещё не очень известный легендарный Арабо! Его два друга стояли в сторонке, прислонясь к стене.

Он рассказывал о своих соратниках, не помню, что именно. Задавали вопросы, в основном: «что нужно, Мано джан?». Он сказал: Боеприпасы. Мы стали собирать деньги, под утро они ушли в лес – откуда и пришли.
Я прямо там написала:
Фидаину

Чёрен платок
И черны усы
Чёрная жизнь
На одни весы.

В чёрной одежде,
В ущелье — лишь ночь.
Где жить надежде?
Где боль превозмочь?

Ты победил
Униженье и скорбь.
В горы ушёл,
Kровь
менять на кровь.

Мать пусть ослепнет
Его и твоя.
Сколько же вынести
Может земля?…
1990

Ещё один раз видела я его на похоронах мужа той моей сотрудницы – они были близкими соседями в Эребуни – один забор. Мы обступили его и слушали. Но вот слова, которые он тогда сказал, я запомнила на всю жизнь:
– Гоар Хачиковна, ес гитем, вор индз гюллелу ен, и – сзади! (Я знаю, что меня застрелят)!
Я вылупилась на него. Оказывается, совсем недавно были Леонид, Монте, он знал, что говорил.

И вот однажды утром моя сотрудница опоздала на работу. Выяснилось, что ночью брали Манвела-Арабо. И Грачика, и двоих из его отряда, остальные, кажется, спрятались кто где. Чуть ли не 100 человек, с БТР-ами,оцепили дом стали стрелять, жена и дети спрятались в ванной, а он стрелял и ругался. Но – силы неравные, взяли.

Я уехала в Москву, он сидел, вышел, и как-то моя Анжела на мой вопрос, что от Манвела, ответила с улыбкой:
– Манвел стал «шейхом»!
Это означало, что он снова герой.