Пусть бегут неуклюже...

Пресловутые 90-е. Площадь перед метро «Улица 1905 года» напоминает большую ярмарку. Только не весёлую, яркую, «матрёшечную», а серую, замызганную, с надрывом каким-то…
Двое мужчин, бомжеватого типа, достаточно лихо играют на гармошке и балалайке. Репертуар – детские песни нашего настольгически-застойного прошлого. Вовка замирает. Все эти песни он знает наизусть, хоть медведь ему сразу на оба уха наступил!
Я тащу его за собой, надо купить апельсинов. Как Муля в «Подкидыше», кладу ладошку сына себе в карман и начинаю выбирать фрукты.
Вздрагиваю – карман тревожно пустой, сына нет рядом! Бросаю апельсины и, натыкаясь на толпящихся людей, ищу Вовку.
 Вдруг краем уха улавливаю знакомые до боли звуки. Иначе и не назовёшь. Пробираюсь сквозь скопище зевак и вижу картину: «гармошка», «балалайка», а между ними сын. Очень немузыкально, но зато самозабвенно солирует!
 Глазами и всем, что есть на лице, начинаю сигналить – «быстро ко мне!» Увидев меня, Вовка очень радуется увеличению зрителей и орёт, что есть мочи: «Пусть бегут неуклюжа пашаходы по лужа…» Толпа реагирует моментально: ещё больше сплотив свои ряды и ловя каждое слово солиста,  смеётся и хлопает. Скомканные купюры так и сыплются в засаленный картуз гармониста! Я вспыхиваю и стараюсь сделать вид, что это не мой сын.
Но когда Вовка набирает побольше воздуха, чтоб начать следующий номер, я не выдерживаю. Подбегаю, хватаю его за руку и, разбив слаженное трио, тащу к остановке.
- Этаааа… куда?! Женщина!! Мамаша!! Оставьте его… ну, на полчасика хоть!! – «балалайка» картинно заламывает руки, а «гармошка» умоляюще смотрит мне вслед. Я продолжаю решительно пробираться сквозь толпу, притворившись глухонемой.
- Этааа… дамочка! Часть денег-то… его! Возьмёте? -  Я лишь отмахиваюсь и спешу ещё больше, Вовка почти волочится за мной.

Вечером, смеясь и чуть смущаясь, рассказываю мужу о нашем приключении. Муж, подперев щёку рукой, растягивает рот в ехидной улыбке.
- А деньги-то что ж не взяли? – закатывает глаза.  - Первый заработок сына!..