Звезда Петра Самохина

  Лёгкое дыхание времени тёплыми лучами медленно скользит по стенам, поглощая вчерашние события и изменяя человеческие судьбы. Один день сменяет собой другой, забирая в небытие коварные интриги и коварных героев. Неосуществлённые планы становятся достоянием этого поседевшего шального старичка, именуемого Временем, и их последние, жалобные отголоски доносятся откуда-то извне, растворяясь в бесконечном водовороте жизни…
Но всегда будет существовать то, чему уйти невозможно, что не сможет превратиться в пустой бессловесный призрак и раствориться навеки.… Это святая Вера, Надежда и Любовь к Родине – высшие чудеса, на которые способна любая человеческая душа.  Эта жертвенная, бескорыстная, глубокая любовь к родной земле, вечно живущая в каждом русском человеке, всколыхнулась с новой, обжигающей силой и тогда, в тысяча восемьсот двенадцатом году, на заре новой эпохи, озвученной алой музыкой Отечественной войны... Всколыхнулась… и ураганным ветром пронеслась над страной, затронув маленькие сёла, шумные города, объятые пресыщенной жизнью столицы и свободолюбивые казачьи общины….

– Что же это делается-то, Матвей Иванович?! Что будет? Неужто конец всему настаёт? – с ноткой испуга в голосе спросил маленький, тёмноволосый паренёк. Стоя перед атаманом навытяжку, он казался вдвое выше своего обычного роста, а тёмно – зелёные глаза, отяжелённые опухшими веками, смотрели вокруг с лукавым прищуром.

– Эх ты! Шельма проклятый!  Чёртова бестия!  Ты думай-то, что языком-то мелешь! – улыбка, бывшая на лице легендарного атамана, вмиг исчезла, и оно сразу покрылось глубокими морщинами, словно исказилось от невыносимой боли.

– Так как же то? Наполеон, Карфаген проклятый, уж Неман форсирует, а мы всё тут сидим да рейды строим, то бишь ящеру окаянному путь предоставляем! – бросил офицер, поправляя рукой съехавший набок голубой шарф. 

– Коль сидим – значит так того дело требует! И не тебе, юнец, меня тактике да стратегии поучать! Твоё дело – приказы исполнять, а не языком чесать да разговоры разговаривать, не красна девица-то! – сказал Платов и усмехнулся про себя: «Хороший, поди, из него казак-то выйдет! Всё в пекло залезть норовит, так и не углядишь подчас! Всегда он грязный или пыльный, а как глянешь на его широкие плечи, на милую, добродушную улыбку, так и хочется брякнуть: молодец, казак!» А вслух добавил: «Ступай, давай, да побыстрее! А то… Ты меня знаешь, Петька, церемониться не стану!»
И как только за ним закрылась дверь, атаман блаженно опустился в кресло и, откинувшись на его спинку, снова поднёс к глазам недавно полученное от Багратиона письмо. По распоряжению генерала он должен был не оставлять маленькое сельцо Мир, а удерживать сей пункт до конца.

– Ну что ж, удерживать – так удерживать – подумал Платов, внимательно осматривая из окна это неприглядное местечко, – мы тоже, поди, не хуже европейцев воевать умеем! К чёрту все эти россказни о Великой армии! Величие никогда не будет заключено в сборище чужеземцев, управляемых кнутом и лишённых истинной Родины!
Немного помедлив, Платов отложил письмо в сторону, сделав это с такой осторожностью, словно оно было чем-то драгоценным, и обращаться с ним нужно было с особым вниманием и бережливостью. Потом он достал  свою излюбленную англицкую табакерку и нюхнув табачку,  быстро сунул её в карман.

 – Не мешало бы немного вздремнуть – подумал Матвей Иванович и, взглянув на минутную стрелку, медленно ползущую по циферблату, мгновенно погрузился в глубокий сон, который закончился так же быстро, как и начался.
А разбудили атамана громкие крики вперемешку с грохотом и свистом, доносящиеся, откуда – то поблизости.

 – Быстрей, черти! Быстрее, говорю! Турно, собака к наступлению готовится! Французы уж пики и карабины подготовили, выступать собираются! Почему никто Матвея Ивановича не разбудил?! – это кричал не менее прославленный и гениальный человек – генерал Уваров, подгоняя своих драгун. Продолговатый вытянутый нос, узкие губы и удивительно раскосые глаза делали его лицо каким-то неестественным и, подчас, именно этим привлекали внимание многих людей. Пройдя несколько шагов, он немного задумался, безо всякого интереса глянул на стоящую неподалёку кобылу и, открыв дверь, вошёл к Платову.

 – Ты не серчай, Матвей Иванович! – начал он, слегка прищурившись, чтобы получше разглядеть выражение лица атамана. После множества сражений и ран зрение Уварова его изрядно подводило, хотя он старался этого всячески не показывать и часто говорил, что всё ещё спокойно может прострелить белки глаз.

– Всё началось совершенно внезапно, мы только нынче заметили, что эти собаки выступать готовятся – я сразу и к Вам, – говорил он спокойно, медленно растягивая фразы, стараясь, чтобы это прозвучало как можно убедительнее, и собеседник понял, как тяжело ему даются эти слова.

– Ну а сейчас ты чего ждёшь? – в сердцах воскликнул атаман – действуй, как договаривались! Уваров выбежал из кабинета и направился к полкам.  «Удержать любой ценой!» – вертелось у него в голове, ведь именно эту фразу сказал ему накануне Платов. А это было не так то просто… 


Французы атаковали рьяно, даже с каким-то неподкупным наслаждением. Земля разлеталась пылью и комьями. Пули впивались в растущие поблизости деревья, сухие, измученные стволы шипели, с силой стараясь не загореться. Снова грянули выстрелы, воздух пропитался тошнотворной гарью. Отважные отряды Платова бросились в бегство, тем самым завлекая за собой вражескую конницу. Враг ликовал, стремглав понёсшись следом. Передовая сотня завела ошеломлённых французов в глубь леса, после чего на них со всех сторон налетела донская конница!.. Ох, эти донские казаки! Платов всегда гордился ими и не раз докладывал Багратиону об их мужестве и самоотверженности. Кровавая резня длилась минут тридцать. Пыль резала глаза, застилая воздух непроглядной пеленой. И тут к Платову подбежал Петька.

– Матвей Иванович, – размеренно начал он, – там, за рекой, главная квартирка Наполеона с госпиталями, экипажами и фуражом, так, может, мы разнесём её к чертям-то?!

 – Ишь, прыткий-то какой! – усмехнулся Платов, а часовых там сколько, ты подсчитал, а боеприпасов, а общее расположение? – начал перечислять атаман, напряжённо думая над данным предложением.

– Так точно, Матвей Иванович! Тридцать два часовых, двадцать три орудия, рассредоточенного по всей территории труднопроходимой местности, – отрапортовал офицер.

– Труднопроходимой местности?! – переспросил Платов и расхохотался – это ж, какая местность у нас таковое диковинное название получила?

– Так это та, где через холмы да перелески переходить надобно, – смущённо ответил Петька.

– В голове у тебя, поди, одни холмы с перелесками друг с другом пересекаются! – бросил Платов. – Тридцать два говоришь – ну что ж, коль сможешь врагу провизию подпортить – дерзай и конную бригаду Кутейникова возьми,  – добавил Платов, вытянув вперёд руку и прищурив левый глаз.  «Даст Бог атаманом будет!» – подумал Матвей Иванович и, нацелив дуло пистолета на невезучего француза сильным рывком нажал на курок.

А подпортить удалось не только провизию, но и всю французскую армию… Небольшой отряд казаков вместе с Петькой тихо подкрадывался к французским укреплениям. Они шли не спеша, молча, наглухо стиснув зубы и не проронив ни единого слова. Они так же бесшумно сняли дозорных врага. Но один из них всё же успел довольно громко закричать, чем предупредил остальных – казаки были сразу же обнаружены, раздались выстрелы из карабинов. Воздух наполнился едкой гарью, серый туман из пыли затруднял дыхание и заставлял временами чихать и чертыхаться. Вдруг раздалось отовсюду звонкое казачье «ура!», и казаки ринулись в бой, переворачивая французские экипажи и уничтожая остатки фуража, провизии и медикаментов. Звонкий голос Петьки дрожал, но звучал уверенно, даже с некоторой злостью:

– Вперёд, за Россию Матушку! Давай ребятушки! Французы, не ожидавшие такого натиска, задрожали. Но вот уже казаки ринулись дальше в тыл врага, сметая всё на своём пути, подбирая раненых и убитых. Небольшие французские части спустя несколько минут бросились бежать, полк казаков, выскочив из леса, погнался следом и рассыпался в огромную, всепоглощающую силу, настигающую врага.

– Победа! – доносилось отовсюду. – Победа!

– Мы их победили, Матвей Иванович! Победили! – кричал Петька, подбегая к атаману и пытаясь его обнять.

– Ну полно тебе, полно! – ласково сказал Платов,  – мы тоже победили, они от нас бежали, аж пыль столбом была! И ещё победим, то ли ещё будет, Петька! То ли ещё будет! – повторил Матвей Иванович и рассмеялся: А всё-таки хороший он парень этот Петька, – подумал атаман и достал табакерку, открывая дверь в свой кабинет.
Как-то на удивление быстро стемнело, и Матвей Иванович собрался уж было выйти, дабы пройтись по окрестностям, предавшись спокойным размышлениям, как вдруг услышал тихий шорох за дверью.

– Петька, ты? – удивился атаман, увидев сидящего у себя на пороге офицера.

– А, Матвей Иванович, Вы уж извините, я Вас разбудил, небось, –  огорчённо проговорил Петька, глядя Платову прямо в глаза. – Я тут присесть решил, ночь такая тихая…

– Да, природа – озорница угомонилась чуть-чуть, совсем её война измучила! – мягко сказал атаман и задумался.

– Так кого ж она не измучила-то, Матвей Иванович? Деревни сожжены, города разорены совсем, страшно, непонятно, непостижимо. Только вон ветер дышит своей холодной стужей да тащатся по дорогам ободранные обозы с испуганными извозчиками, сохранившими в головах свои взбудораженные мысли, а Россия-Матушка кровью истекает, распятая на жестоком кресте войны, но ведь она, несмотря ни на что, всё же живая…

– Да, Петька, – проговорил, растрогавшись, Платов, – живая, и будет жить вечно, покуда будут любить её её верные сыны… Смотри, какое небо чистое и спокойное, усыпанное яркими звёздами… Там и твоя звёздочка горит, офицер, горит и оберегает…

Поднял Петька глаза в вышину и, глядя на неё сквозь подступившие слёзы, подумал, что вся эта война, весь этот смрад, болезни и горе и все его похороненные за спиной солдаты – всё это лишь сон, бред, возникший от душевных переживаний…. 
Ночь пролетела стремительно, даже очень… Быть может, все дни на войне проходят так же быстро? Платова разбудил громкий, требовательный голос:

– Матвей Иванович, тут Вам письмецо от главнокомандующего доставили, сказали, чтоб Вы срочно прочитать изволили! – гнусаво проговорил маленький коренастый казачок, поправляя саблю.

– Хорошо, Афанасий! Давай письмо и ступай, – сонно пробормотал Платов.
Казачок мгновенно испарился, а Матвей Иванович, разом оторвав загрубевшую печать, быстро пробежал глазами каллиграфические строчки. Затем быстро вышел на улицу и, набрав в грудь побольше воздуха, прокричал торжественно и звонко:

– Ребятушки! Наполеон – шельма проклятая к Березине пробирается, видно, мало мы ему у Красного дали! Так давайте же покажем ему, где раки зимуют! Загоним собаку обратно в его парижскую конуру! – прокричал Платов и улыбнулся, услышав радостные возгласы в ответ…
Добравшись до Березины, казаки насторожились – до того нетронутая стояла кругом тишина. И вдруг эту тишину прорезал резкий, свистящий выстрел.  Это было так неожиданно, что Платов не мог поверить сам себе, выстрел ли это или, быть может, палка, где треснула… Но спустя две-три секунды, ещё выстрел, а за ним быстрый строй картечи, и в следующий момент перед казаками возникло жалкое подобие наполеоновской армии. Вспыхнул ожесточённый бой, Платов сражался наравне со всеми и даже изредка успевал подмигивать сомневающемуся Петьке. Казачья конница нагоняла французов, а те лихорадочно пытались переправиться через реку, тонули, выплывали, бежали… Кто-то успел, а кто-то так и остался лежать на этом окровавленном берегу…  Вдруг где-то совсем рядом Платов услышал знакомый крик и резко кинулся вправо. Но было уже поздно…

– Петька! – вскричал Платов, и острая боль мгновенно пронзила его сердце. На земле с распростёртыми ногами лежал молодой офицер Петька Самохин, придерживая рукой кровоточащую рану в левом боку…  Сжать губы ему оказалось невозможно, так как ранена была и нижняя десна, захватив с собой и часть верхней, и он был вынужден просто выплёвывать кровь… Казалось, в эти минуты вся жизнь пронеслась у него перед глазами: он видел свою престарелую матушку, маленькую сестрёнку, свою милую Каменскую станицу… «Господи! – взмолился про себя казак, – ничего мне не потребно боле, молю тебя только об одном сохрани Россию, спаси её от этой французской заразы, вдохни в неё жизнь свою!»

– Петька, сынок! – медленно проговорил атаман – ну что же ты так, миленький! 

– Ничего, Матвей  Иванович… ничего! Вы только обещайте мне, что никогда не оставите России, что изгоните эту собаку из земли нашей! Вот видите, видно потухла моя звёздочка, но зато я этого гада заколол… заколол всё ж таки!.. Я за Вас там молиться буду… Вы только обещайте… – проговорил он и затих навсегда, как и тысячи таких же солдат, безмерно любивших своё Отечество, отдавших свою жизнь ради свободы и счастья других, ради того, чтобы их звёздочки никогда не погасли….

– Обещаю, сынок! Обещаю… – сказал Платов, и одинокая слеза медленно скатилась по его морщинистой щеке… Легендарный, выдержанный атаман вдруг по-настоящему заплакал впервые в своей жизни… Ибо ему казалось, что сегодня он потерял не просто офицера, он потерял сына, и он выполнит его последнюю просьбу…

...Потерять Россию было бы выше его сил…