Серафима

               
                Серафима с минуту полюбовалась тем, как её мальчик крепко спит, и осторожно притворила дверь. Вздохнула о том, что кровать ему стала тесновата. Взяла алюминиевый бидончик и отправилась по землянику. Долгожданный приезд внука поднял бабушке настроение, и забыв про возраст, она довольно проворно преодолела луг и углубилась в сосновый бор. Щебетание ранних пташек наполняло душу безотчетной радостью, как добрая утренняя молитва. Серафима не помнит, чтобы хотя бы раз задумывалась о красоте родного края. Она любила свою малую родину простой и естественной любовью, когда сама мысль о том, что может быть как-то иначе, не возникает. А если бы вдруг и пришла на ум, то показалась бы дикой и кощунственной. Холодная роса не вызывала у старушки раздражения, для этого есть резиновые сапоги, к тому же повисшие на паутине капельки искрятся в лучах восходящего солнца так, что глаз не оторвать от дорогого жемчужного ожерелья. Шагай себе и радуйся. Приятно пружинил под ногами толстый слоеный пирог из опавших веток, коричневых сосновых шишек и рыжей перепревшей хвои. А воздух!? Какой божественный смолянистый нектар, слегка приправленный остатками ночной свежести ароматных дикоросов. Минуту назад это был изысканный микс из звёздного ликёра, настоянного на утреннем тумане, щедро взбодренный тягучей живицей цвета янтаря.

                Собирать ягоду было делом привычным. Земляничная поляна встретила, как старая знакомая. Уже не сосчитать, сколько лет Серафима появляется здесь с небольшими перерывами, когда природа берёт паузу и лес отдыхает. Нынче земляника уродилась на славу, стоило наклониться ниже и глаза разбежались от обилия красных с белыми бочками, на удивление крупных кисточек, тяжело огрузивших тоненькие стебельки с изящно выполненными резными листочками. Серафима, удовлетворенно оглядевшись, приступила  к сбору лесного добра, порывистыми движениями облегчая веточки, которые благодарно махали  вслед, гордо распрямляясь: свою миссию на этот год они полностью выполнили.
 
                Всё же возраст даёт о себе знать, часа через два азарт добытчика прошёл, и старушка почувствовала усталость. Оценив результат своего труда, без всякого огорчения отметила, что раньше за то же время набирала  большее количество, но и то, Слава Богу, Алексею на завтрак хватит вполне. Любит её внук свеженькую земляничку с молочком. Вдохновившись проделанной работой, старушка взглянула на солнце, и определила который час. Двинулась в обратный путь, размышляя вслух, что ещё и оладушек испечь успеет. Тесто за это время наверняка подошло.
 
                Проходя через мосток, Серафима замешкалась, сапоги скользили по отполированному кругляку, неловко балансируя, она осторожно преодолела полосу препятствия. Сразу возле речки стояли в ряд четыре добротных кирпичных коттеджа, обнесённые высокими заборами. Семья этих переселенцев обосновалась в деревне лет пять назад. Ибрагим понравился всем сразу, повел себя очень доброжелательно, с готовностью вызывался помочь в любом деле. Своей отзывчивостью он подкупил сердца местных старожилов, тем более, что к тому времени остались в деревне в основном одни пенсионеры.  Ибрагим сумел заручиться расположением районного руководства, даже гулял на свадьбе сына  начальника полиции. Он сделал молодым весьма щедрый подарок из десятка  барашков. Потом в деревню постепенно стали переселяться его многочисленные родственники, и тогда старики оценили степень его доброты. Ибрагим показал совсем иной нрав: пользуясь поддержкой своих, всеми правдами и неправдами, стал во главе сельской администрации.

                Однажды решил перенести свой забор, прихватив кусочек усадьбы соседа. Дед Фадей попытался возразить на такое самоуправство, Ибрагим при всех напомнил неблагодарному старику, что совершенно бескорыстно помог ему с дровами:

                – Вот это людская благодарность. А ведь я с тебя, старик, ни копейки не взял за те дрова, помнишь!?

                Дед Фадей чуть не поперхнулся от такой наглости: денег Ибрагим действительно не взял, вместо этого предложил рассчитаться картошкой, которую потом отвез в город и успешно сбыл на рынке втридорога. Новоиспеченный Глава не терпел возражений, полоснул глазами по сторонам и гордо удалился, давая понять, что разговор окончен.
 
                А совсем недавно у одинокой женщины, живущей на окраине села, пропали овцы в количестве двенадцати штук, она обратилась за помощью к Ибрагиму. Участковый наведывался в деревню нечасто, под его опекой было ещё несколько таких же мелких населенных пунктов. Ибрагим выслушал женщину и отправил ни с чем. Тогда знакомые помогли ей написать заявление в полицию по всей форме. Сомнения у односельчан уже закрались и они намекнули участковому, что было бы неплохо проверить хлев у Ибрагима, свою отару он выгоняет каждое утро, но слышно, что во дворе остаются какие-то овцы. Участковый выслушал стариков с мрачным видом, поехал домой к Ибрагиму. Долго не выходил, затем появился в сопровождении хозяина, не промолвив и слова, сел в служебную «Ниву» и укатил. Глава сельского поселения обратился к небольшой кучке собравшихся:

                – Э-э! Как только не стыдно. Я к ним всей душой. Вы что думаете, что Ибрагим-вор!? Совести у вас нет. Сами виноваты, что бараны у вас теряются. Я вот своих овец пасу и хорошо кормлю, у меня стадо только растет от этого. А вы плохие хозяева. Ибрагим каждому может по барану дарить! Хотите и вам дам?

                При этих словах люди отвернулись от него и стали расходиться. Раздосадованный Ибрагим крикнул им вслед:

                – Что вы здесь столпились, идите по домам и хорошенько за своим добром приглядывайте.

                В эту минуту Ибрагим понял, что власть его здесь закончилась. А может и не было её никогда. Напрасно он так считал. Стоять одному было совсем глупо и он быстрым шагом укрылся в своём дворе. Вечером отхлестал плёткой своих пастухов. Было у него два работника, которых он привёз с родины под видом дальних родственников. Пастухи желая быстрее отработать долг хозяину, загнали чужих овец во двор Ибрагима. Выгонять животных обратно было глупо и опасно. Теперь за его домом местные жители будут присматривать внимательно. Ибрагим решил избавиться от чужих овец, продать мясо на рынке дело самое простое.
 
                Участковый остановил машину за околицей, достал из папки новенькие купюры, проверил на свет, и, убедившись в подлинности банкнот, довольный поехал домой.
               
                Переселенцы посторонних к себе не пускали, да сельские жители не особенно и рвались в гости, глухие мрачные заборы не располагали к налаживанию добрососедских отношений. Каждый продолжал жить согласно заведенному укладу. Старики вздрагивали и осеняли себя крестным знамением, когда в деревне раздавалась стрельба по поводу рождения мальчика или шумного свадебного гуляния.
 
 
                Серафима  с грустью наблюдала, как родная деревня умирает. Даже  в страшные тридцатые годы, каким-то чудом удалось выжить. Крепко врезалось в память маленькой Саре то, что творилось в округе. Приехали уполномоченные и выгребли подчистую всё зерно. С каменными лицами крестьяне наблюдали за самоуправством новой власти, онемев от ужаса. Как жить?! Мать беззвучно плакала, слёзы крупными градинами катились по щекам. Серафима, желая утешить её, сказала, глядя вслед отъезжавшим подводам:

                – Не плачь мама, им ещё хуже, их всех убьют скоро.

                Через два дня приехали чекисты и стали вести дознание, оказалось, маленькая девочка была права – подводы с пшеницей, как в воду канули. Среди трупов не нашли тела двух братьев из местных активистов, на них и пало подозрение. Мать, узнав страшные вести, прибежала домой и с порога отлупцевала ничего не понимающую девочку. Запретила выходить из дома и велела держать язык за зубами. Серафима и сама не могла взять в толк, почему знала тогда о страшной судьбе красноармейцев. Родная мать с тех пор с опаской смотрела на девочку, словно пытаясь прочитать её мысли. Сара чувствовала нелюбовь к себе и сама без особой надобности старалась рот не открывать.
 
            
                В красивую девушку с грустными и умными глазами превратилась Серафима, но замуж никто не брал. Парни робели перед ней, чувствуя превосходство и силу характера. Как ни старалась смирить себя, не могла подстроиться под общинную норму поведения. Подружки охотно бегали на деревенские посиделки с танцами под гармонь, она же, зная, чем заканчиваются такие гуляния, не могла преодолеть девичий стыд и возвращалась домой. Затем и вовсе ходить перестала, когда сверстницы одна за другой повыскакивали замуж. Судьба сложилась неожиданным образом.

                Произошло всё в пору цветения садов. Спать было невыносимо душно и Серафима долго ворочалась в постели, вконец измаявшись, тихонько вышла во двор. Присмотрела место возле заброшенного соседского сарая и примостилась в тёмном углу, чтобы случайно не увидели её, а то начнут судачить по деревне бог знает что. Долго сидела, блаженно всматриваясь в звездное небо. Вдруг услышала непонятный шум и всхлипывания. Сара ещё плотнее зажалась в уголок. Мужчина не заметил её, тяжело опираясь на костыль, проковылял вглубь ветхого помещения. Он был пьян и разговаривал сам с собой:

                – А что мне делать, как я должен дальше жить? Господи, трое пацанят, мал мала меньше. Удумала тоже, умереть, все женщины как женщины – рожают и ничего, а эта…

                В сарае мужик достал из кармана верёвку и продолжал в голос рыдать. Сара знала кто это был. Преодолевая страх, подошла к распахнутой двери и осторожно заглянула. Петр вернулся с фронта без одной ноги, а недавно при родах у него умерла жена. Вдовец продолжал сетовать на жизнь, теперь уже обращался к какому-то Семену:

                – Ты прости меня Сеня, это я тогда от ревности на тебя поклеп возвел. Кто же знал, что они  тебя за это под расстрел подведут. Я же думал, только из комсомола исключат, а у них, эх, все не как у людей. Вот, сам видишь, как она жизнь-то обернулась нынче. У тебя в сарае и повешусь, считай, отомстил ты мне. Виноват я перед тобой и Дашкой. Но уж как же я любил её без памяти. Простите меня. Все, не могу больше, пускай советская власть детей в детдом определит. Не могу, они пищат, мамку требуют, а мне их даже накормить нечем.

                Зашла Серафима в сарай, сняла с шеи Петра петлю и подставив свое плечо, отвела домой. Сердце дрогнуло, когда увидела насмерть перепуганных детей. Взяла грудничка на руки, а с боков её облепили ещё четыре ручонки. Вдовец смотрел на неё с надеждой и мольбой. Так и осталась: натопила печь, приготовила обед и накормила семью. Потом ещё двойню родила. Петр во всем слушался жену, грех жаловаться – жили дружно.


                Когда овдовела, так уж сложилось, что пришлось Серафиме старших внуков одной поднимать. Бог милостив, выдержала и это испытание. Внучка врачом мечтала стать, только учёба нынче не по карману, в городе живёт, медицинское училище закончила. А внук Алексей  отслужил в Армии, и уехал в Тюмень. Работает нефтяником, звал к себе, да разве она из своей деревни куда тронется, вся родня тут похоронена, муж, уже и дети старшие. Алексей даже и не догадывается, что не кровная родня ей. Да и как ему такое в голову придет, если Серафима никогда ничего такого не думала даже. Любит она их, а они её. Старушка ускорила шаг, улыбаясь, зашла в дом, спит ещё её мальчик. Деньжищи-то какие привёз, надо бы кровать новую купить, тесно ему на старой совсем. Который уж год мается.

                Алексей встал на запах оладушек, с нескрываемой нежностью посмотрел на бабушку, хлопотавшую у плиты, обнял и чмокнул в седой висок:

                – Бабуль, доброе утро. Ой, земляника. Бабушка, ну зачем ты!? Спасибо, конечно, но прошу не надо одной в лес ходить. Если очень хочется, вместе сходим. Слышишь!?

                – Слышу, Лёшенька, как не слышать. Кушай, давай, соколик мой. Что, тяжело там, говорят?

                – Нормально, работа, как работа. Настюхе денег завез, пусть в университет поступает. А я ещё заработаю.

                – Жениться бы тебе Леша надо. Ты уж уважь старую, покажи мне свою жену, пока я жива.
 
                – Женюсь бабуль, обещаю, как только, так сразу. Есть у меня одна на примете, тебе понравится. На Новый год привезу на смотрины.

                – Конечно, понравится, раз тебе люба, ты плохую не выберешь. И, Слава Богу.
 
      
 
                Серафима смотрела, как Алексей с удовольствием наминает немудреную стряпню, и была абсолютно счастлива. Одинокими зимними вечерами Серафима всё чаще обдумывала свою жизнь. Она ни о чем не жалела. Пусть не было в её юности взаимной любви, как-то не довелось, зато как же безмерно и нежно Серафима любит своих детей, а внуков ещё больше. Одно огорчало, разлетелись все из родного гнезда, нужда заставила. Рыба ищет где глубже, а человек - где лучше. Какая бы власть не была, но сами земляки не жили по закону «человек человеку – волк». А  новый глава сельского поселения действует по принципу: кто сильнее, тот и прав. Самое неприятное, что ему ещё в этом потворствуют. Никогда не завоевывали уважение на Руси силой, его добивались честной жизнью. Не знала Серафима таких слов как толерантность, но старалась примириться и понять новых односельчан, только было заметно, что те сами не ищут понимания. И среди сородичей случалось всякое, людей с нечистой совестью называли очень точным словом – мироед. Меткое определение, человек поедающий мир. Бог всем судья. Серафима только вздыхала, не вернутся внуки в родную деревню, новая жизнь для них более понятна и предсказуема. Как это не прискорбно сознавать.