Долгожданная весна

В начале 40-х годов в Харьковке своей школы не было. Ребятишки ходили учиться на центральную усадьбу колхоза. Расстояние в два с небольшим километра их не пугало - в любую погоду спешили они дружной стайкой по проселку.

На той же центральной усадьбе был и единственный на весь колхоз радиорепродуктор. Почту привозили из района раз в неделю, и ежедневно узнавать фронтовые вести можно было лишь с помощью висящего на столбе возле сельсовета черного аппарата. Юные харьковчане с первых военных дней стали связующей нитью между своей маленькой деревушкой и огромной страной, в которую пришла беда.

Сначала беда была далеко. Известия об отступлении советских войск волновали взрослых односельчан, а у мальчишек вызывали желание сбежать на фронт и бить фашистов хоть из рогатки. Вскоре стали приходить первые похоронки. Из неполных сорока харьковских дворов по пальцам можно было пересчитать те, в которых не проливали слез по погибшим отцам, братьям, сыновьям.

Катину семью война тоже не пощадила. Правда, девятнадцатилетний брат Лексей умер в первую же военную зиму не от вражеской пули, а от чахотки, но разве горечь утраты становилась от этого слабее? Батька, лихо воевавший в первую мировую, стал проситься на фронт, но ему отказали:
- У тебя, отец, еще два сына воюют. Сиди дома, по возрасту уже положено.

Данила вернулся в деревню и стал тянуть жилы, добывая для фронтовиков хлеб. Никакой поблажки от него не было ни бабам, ни ребятишкам, помогавшим убирать урожай.

Учиться начинали лишь тогда, когда все зерно с полей было свезено в закрома. Катя была старшей из их ватаги, и матери малышей, провожая своих сорванцов до ворот, просили ее приглядывать за шалунами. Высокая, немного нескладная дивчина на переменах заходила к землякам в классы, помогала учителям проверять сделанные из довоенных газет тетрадки. После уроков заботливо подвязывала платки, застегивала пуговицы на кожухах и, собрав всю компанию, командовала: «Ну, пойшлы!»

Зимой приходилось тяжелее всего. Однажды разыгрался буран, причем не с самого утра, пока они были еще дома, а ближе к обеду. Мальчишки упросили Катю не оставаться в школе: завьюжить могло и на неделю, как потом домой попадешь? Закутавшись поплотнее, они тронулись в обратный путь.

Едва вышли за село, дивчина забеспокоилась. Вокруг кипело белое колючее варево, дорогу затянуло, стоящего в паре метров товарища уже едва можно было различить. Они крепко взялись за руки и упорно, хотя и очень медленно, шли вперед. Все ждали, когда ветер донесет запахи дымков или мычание коров с фермы, стоящей на краю деревушки. Но сквозь завывания вьюги не пробивался никакой звук. Часа через два стало ясно, что они заблудились, а спустя какое-то время, уставшие, не удержали равновесие и съехали всей компанией в какую-то довольно обширную яму. Сил на то, чтобы карабкаться вверх уже не было. Там и заночевали.

Пионерка Катя ночью с переляку вспомнила слышанные от бабушки молитвы и шептала их, боясь услышать сквозь порывы ветра завывание волчьей стаи. В эту ночь молились и во всех харьковских дворах. Не дождавшись детей, Данила запряг колхозную кобылу в розвальни и поехал навстречу. До самой школы ему не попалась ни одна живая душа. Успокоенный, он ввалился в теплое помещение и узнал, что школяры ушли час назад. Поднятые по тревоге колхозники до наступления ночи пытались отыскать пропавших. С приходом темноты в хатах засветились подслеповатые лампадки, и до утра измученные поисками матери не смыкали глаз:
- Господи! Спаси, сохрани и помилуй!

Перед восходом солнца буран утих. Конюх, поехавший на сеновал, обнаружил засыпанных снегом детей в пустой силосной яме. После этого им строго-настрого было запрещено  выходить самим в случае непогоды.

И вот наступила очередная весна. Катя смотрела сквозь школьное окно на чернеющие поля, слушала доносящееся с улицы пение скворца и радовалась теплому солнечному зайчику, отскакивающему от очков Марии Петровны.

Вдруг в коридоре раздался шум. Дверь в кабинет распахнулась, и едва не упавший внутрь хромой сторож дядя Игнат прокричал:
- Победа! Разбили фашиста, чтоб ему… - и побежал дальше по коридору.

Что тут началось! Учителя и школьники выскочили на улицу, по которой уже спешили к сельсовету старики, дети и колхозники, которые не успели уйти на работу. Из черной коробочки с хрипом и клекотом вырывались так долго ожидаемые слова:
- Говорит Москва! Акт о военной капитуляции…

Они не бежали – летели над прогретой майским солнцем землей. Впервые Катя не заботилась о том, чтобы малыши не отставали, чтобы все держались дружной стайкой. Она неслась впереди всех, ни разу не оглянувшись назад.

Встревоженные женщины, перепрягавшие быков на краю наполовину вспаханного поля, оставили свое дело и побежали ей навстречу:
- Шо, Катя? Шо стряслось?
Спазм перехватил горло, но она проглотила колючий ком и прокричала:
- Победа! Германия капитулировала! Гитлер капут!

Кто-то со слезами бросился обнимать ее, кто-то побежал сообщить радостную весть соседкам,  работавшим на другом краю поля. А старая Евдоха, получившая похоронку на последнего сына в конце апреля, упала на землю, словно сквозь нее хотела обнять своего Митеньку, чуть-чуть не дожившего до встречи с ней.

Так в Харьковку пришла долгожданная весна 1945 года.