Житие 3 в стреляющей глуши - страшное нечто...

На фото: "пантеры" подбитые на курской дуге.


Глава первая. Чёрт побери, герр Лоренс!

-   …Хотя нет, погодите. Повязку пока не снимать и не развязывать, - сказал спокойным голосом Ставински. – Русс Ивановитч! Я вижу, что вы уже успели по мне соскучиться, как говорят у вас в России. Но вы ошиблись, что это герр Фоммель организовал ваше и герр Лоренса похищение. Ничего, это бывает. Привыкайте…

- Снимите повязку, - глухо молвил Васька, - и скажите вашему палачу, что б рук больше не распускал. Не то я вспылить могу.

-Хорошо, хорошо. Успокойтесь…

   Пелена спала с Васькиных глаз. Он инстинктивно прижмурился,  чтобы яркий свет больно не резанул по глазам. Палач стоял метрах в пяти, поигрывая ТТ. Предусмотрительный, сволочь… Он подавил в себе ненависть – желание врезать промеж  глаз, увернувшись от выстрелов. Ненависть вообще расходное чувство. Сильно много опустошает твой внутренний сосуд. А что до ухода от пуль – так это сущий пустячок… Надо сбросить стреляющему установки на страх перед непредсказуемым действием. И если удастся внушить, он будет плясать как по нотам – стрелять наугад, лишь бы ослабить тиски страха и надышаться перед смертью…

За стеной он чуял ещё двух, но это были также пустяки. Стрельбы в таких случаях должна происходить в замкнутом пространстве. В противном случае – угрожала свалить всех. Чтобы этого противного случая не произошло, все стреляющие должны собраться в одну точку. Но так как этого сделано не было, Василий осторожно размял ноги. Предчувствие не обманывало его. С завязанными за спиной руками разве много навоюешь? И пистолета зубами не выхватишь.

   Воздух над тёмными высокими кронами, окружавшими синеватую поляну, становился сиреневым. Он наливался мглистой ночной тенью. Квакали где-то справа, очевидно, в заболоченном пруду, лягушки. Временами они действовали на нервы, но сейчас успокаивали.

…Ох, вы мои, пучеглазенькие, - успел Васька, как ему в бок «скомандовал» тупой пистолетный нос:

-Ну-ка, ну-ка, тебе говорят – без шуток! И без всяких штучек и тому подопобное! Если что – пуля в лоб или в затылок! Если понял – кивни?

Говорили  это   убийственно и спокойно, что даже Василию, видевшему много чего по «беспризорке», в колонии, а затем и в лагере, не говоря уже про фронт, стало как-то не по себе. Он вынужденно подчинился.

Дальше он не видел – частично слыхал. Кусты возле осины с мшистым стволом дрогнули – наружу наконец-то вылез Ставински. Он был как всегда чужд экспромтам. В короткой пятнистой плащ-накидке, одинаковой в вермахте для солдат и офицеров в полевых условиях (в СС были повсеместно введены камуфляжные куртки с капюшоном), а также в полевой пилотке с орлом в тулье и красным кантом артиллериста.

-Замечательно, - он произнёс эту фразу так, будто репетировал ещё загодя. – Снова повторюсь, что вы не просто молодец, Рус Иванович. Вы ко всему герой – легендарная личность. Так говорят в России о храбрецах?

Он приблизился к нему, ступая осторожно в шнурованных высоких бутсах со стандартной, окованной четырёхугольными шляпками, подошвой.

-Разве я не прав? – деловито осведомился он, глядя прямо в плотную повязку на Васькином лице.

На его устах играла лёгкая улыбка джентльмена, выигравшего партию в покер или отправившему точно мяч в лунку для игры в гольф. Васька был для него именно что мячик или загнанный в силки кролик.

Тем не менее, рук из глубоких карманов плащ-накидки он не вынимал.

-Вас интересует по сути или по форме? Если по форме – почти угадали… А вот по сути, хм! По сути вы не правы, герр хороший. Легендарными у нас называют тех, кто не думает о собственной выгоде. Всё на пользу идее. Отечество, царь-Бог, партия, советский народ… Это либо непроходимые тупаки-фраерки, либо те, кто желают сперва получить, но прежде – ох, как мучаются…Вот я и говорю  – ну-ка, брысь, отседова! – бросил Васька напоследок Барятинскому и тем, кого не видел за тьмой повязки. – Ишь, примащиваются…

- Мол-л-чат-чать! – прозвучал голос, полный задавленной ненависти.

Это был Барятинский. Но Ставински оборвал его на полуслове. Потом приказал спрятаться на время в кустах малины.

-Остальных гавриков туда же, - схохмил Васька сквозь шелест. – А то не ровен час: один из нас – как осердится…

Ставински весело махнул рукой (пола взметнулась как камуфляжное крыло). Сзади раздался недовольный чох, задавленный мат и хрустнула одинокая ветка. Судя по переступу, сопровождающие скорей всего далеко не ушли, гл затаились или отправились стеречь по периметру. Сценарий такой был ему знаком и давно отрабатывался на учениях.

-Мне уйти или остаться? -  поинтересовался хозяин положения.

-Можете остаться, - саркастически процедил Васька. – Кто-то ж с моих рук верёвку снять должен…

-Ну, это мы пока повременим. А вы спрашивайте, если конечно желаете и есть о чём.

Васька с минуту помолчал. Нет той пылкости. Культурный ведь, сдержанный… Ставински явно портился, прямо у него на глазах. И ничего с этим нельзя было поделать. Тем более с закрученными за спину руками.

-Что с Лоренсом? – деловито осведомился он. – На этот раз не шутка – вы захватили генерала СД…

-А, этот? Он немного побудет у нас. Затем мы кое-что, как говорят в России, ему предъявим. Из этого кое-что что-то запишем на диктофон – обязательно, с его ответами. Убедим подписать кое-какие бумаги. И он будет наш. Он уже наш, если судить по гамбургскому счёту, - очаровательно улыбнулся он всеми своими ровными, чуть желтоватыми зубами. – Он. конечно захочет знать, кто его подставил. Первая его мысль – это, конечно, были вы или ваши шефы. А доказать обратное будет ой как нелегко, Рус Иванович. Ой как, ой… Наружка была снята Фоммелем по соображениям безопасности, что бы не нервировать вас. Улавливаете мысль?

-Уже уловил. Что ж, ничего, довольно дерзко, - Васька переступил с ноги на ногу. А меня зачем в игру вплели? Боитесь – не дотерплю, сбегу на конца битвы?

-Никуда вы не убежите, Рус Иванович. Никуда… А говорите что уловили! Вы будете работать с ним от нас, а вашим шефам всё представите в нужном свете. Будто сам Лоренс дал вам согласие на свою вербовку. Вам ясно?

-Вполне. Только почему вы уверены, - Васька, как кот, облизнулся, - что он его даст? Вернее подтвердит там, где нужно?

-А у него не будет выбора. Он не так-то прост: не такой уж он твердолобый наци, каким кажется. Мы тоже можем работать и делаем это гораздо лучше, чем полиция безопасности и Служба Безопасности. Тем более, что СД появилась только благодаря нашей конторе. А гестапо у вас в России вообще не играет сложные комбинации. Да и зачем, если есть такой способ устрашения – массовые расстрелы и повешения заложников?

-Ну, этим уже никого не испугаешь. Что ж, я своё спросил. Кроме одного – вы уверены, что получите от меня согласие на вашу игру?

-Да, уверен. В этом я уверен как в том, что вы сейчас стоите передо мной, а не лежите на этой живописной поляне. М что мы разговариваем под чудесный квак этих древесных или земляных… не знаю точно… лягушек. Так вот, стоите вы, Рус Иванович, и думаете: чёрт возьми, я же всё или почти всё просчитал, а эта досадная мелочь как-то выпала из моих расчётов… Ведь так, Рус Иванович?

-Всех мелочей просчитать невозможно, герр хороший. Положим, вы немного угадали…

-А ещё вы думаете о проваленной явке в городской управе. Ваш человек, оказывается, всё это время работал на нас, слал липовые радиограммы в Центр. За это по головке не погладят. У вас могут появиться многие могущественные враги в Москве, даже в Штабе ГУКР СМЕРШ. Шутка ли? Подставить под топор головы никому не хочется. Это я говорю о ваших шефах и их начальстве. А вы, так – расходный материал. Связник, подстава… Вас, не задумываясь, принесут в жертву, обвинив во всех провалах за последний… как есть… квартал. Да ещё, как у вас говорят, припаяют сговор с врагом. Припомнят, что вы стали свидетелем расстрела пленных красноармейцев – стояли и просто смотрели… Припомнят высказывания о товарище Троцком против товарища Сталина. Это ведь не по-советски, Рус Иванович. Кстати, после некоторого монтажа фотографии с вашим присутствием могут принять иной оборот. На них вы будете с оружием. Да, вы не ошиблись – мы склеим фрагменты расстрела с фото на стрельбище. Совместим так несколько кадров, и вы уже – палач. «Это была оперативная необходимость», – слушаю я ваш ответ на месте ваших шефов. И за них же отвечаю – «Какой там!» Либо его заставили, либо он сам на это пошёл – по своему малодушию. Мотивы и цель такого поступка также налицо: вербовка, на которую вы изначально повелись – ваше уголовное прошлое… Не спорьте – оно у вас на лице на писано. Простите, конечно…

-Ладно, не до любезностей. Но опытный криминалист…

-Согласен, быстро найдёт признаки монтажа. Но не забывайте – фотографии пойдут в довесок к проваленной явке. Добавьте – к проваленному подполью. Неплохая коллекция, не правда ли? Только и всего. Впрочем, что э то мы стоим на месте, как приговорённые? Давайте же, пройдёмся.

Он показал Ваське на тропку среди мшистых стволов и темнеющей вязи кустарника.

-Вы не обижайтесь: в разведке такое случается. Вы рассчитывали переиграть нас, а переиграли вас. Что ж, аплодирую вашему уму и вашей выдержке. Я вынужден довести свой ход до конца. И не надо кривить душой. Вы бы поступили на моём месте так же. Любой разведчик, согласитесь. Так что без обид.

-Да какие могут быть обиды. Между нами – девочками… Предположим, я даю вас согласие, - осторожно начал Васька. – вы что-то потребуете взамен?

-Так самую малость, - помялся Ставински.

-Что будет входить в эту малость?

-Вас очень удивит – ничего существенного. Почти ничего. Продолжайте делать то, что делали. По возвращению вас неприменно отметят и повысят. Сразу же скажу: это будет во вторую очередь. Сперва последует очень жёсткая процедура проверки. Повторю без шуток – очень жёсткая! Но вы её, я уверен, выдержите…

-Насколько я понял, подписка о сотрудничестве…

-Вы правильно поняли: её не будет. Во-первых, ваш уровень допуска к секретам не позволит вам развернуться. Хватать по мелочам? Вы быстро заспитесь. Такой вы нам не нужны. Продолжайте служить своему народу и товарищу Сталину как служили. Больше того: смело сообщате своим шефам, что Барятинский вызвал у вас… как есть?... сильные подозрения. Он либо провален, либо на грани провала. Поэтому вы все контакты с ним оборвали. По секрету вам скажу – он нам тоже ни к чему. Так что поступайте с ним…

Ставински это сказал натурально понизив голос. Ваську это навело на определённые размышления.

-Предлагаете ликвидировать? Провести совместную акцию? – в тон ему произнёс Васька. – Что б выглядело как с теми пленными? Чтобы на этот раз ничего не вырезать и не переклеивать?

-Понимаю, вы сообразительны. Почему вы ошибаетесь, додумайте сами. Иначе я в вас разочаруюсь, а это уже не так хорошо, - Ставински так усмехнулся, что в душе заледенело.
– В конце-концов, ваша компетенция – доложить обо всём Центру. Правдиво и обстоятельно. А там – пусть сами решают…

-У нас говорят – как с гуся вода, в таких случаях…

«…А, вот в чём дело – они подбираются к передатчику и радисту. Чуют, что эта явка не основная – есть дополнительный и основной «ящик». Хотят прокачать его на косвенных: знают, что напрямую я его им не дам. Ага, шиш тебе и вам всем…»

-Знаете, по-моему, проще ликвидировать кого-то другого, - в меру сострил Васька. – Посудите сами: некто был захвачен партизанами или подпольщиками… Или, чего проще – входит эмиссар СМЕРШа на секретнейшую явку, а там – Боже мой! – сидят супчики… Ну, вы поняли кто. Он обоих – на мушку. Предателя – чики-пики, а генерала, как можно? Тот и сопротивляться не стал бы – жизнь дороже! За фюрера и рейх её сложить, а надо ли? Да, это в духе этих – русских, что кладут свои головы за власть Советов и идеи вообще. Немцы, вы… народ практичный. Никогда такой глупости  себе не позволите.
 
-Сделайте то, о чём я просил, - в голосе Ставински прозвучали металлические нотки. – Передайте, что наш подопечный под колпаком и скоро его возьмут. А с таким характером и с такими наклонностями – он быстро запоёт… Остальное мы додумаем сами.

-Способ нашей связи? – Васька спросил, запинаясь от подступившего давления.

-Думаю, пока никакой – с вашей стороны… Мы сами найдём вас и всё передадим. В случае непредвиденных обстоятельств на нашей стороне можете назвать либо «Дортмунд», либо коротко – «к фельдмаршалу Боку». Это сработает как аксиома. Особенно второе. Фамилия фон Бок в рейхе звучит также как Адольф Гитлер.
 
-Хочется верить – пулю от вашего «зольдатика» про меж глаз не получу, - усмехнулся Васька облегчённо. – Или по лбу прикладом… Что прямо к фельдмаршалу приведут, пред ясны очи? Ладно, верю…

***

…Ты врёшь, грязная свинья! – орал на Лоренса молодой губастый парень в кургузом пиджачке и галстуке. Именно он показал яйцевидный жетон «гехаймштадттполицай». – Ты участвуешь в заговоре аристократов и промышленников, которые вознамерились открыть фронт большевикам и англосаксам?! Отвечай, свинья, иначе я вытрясу из тебя поганую душу!

- Нет, умоляю, вы ошибаетесь…

- Мечтаете повторить сценарий 1918-го, когда такие же ублюдки развалили фронт и предали кайзера?! Ах ты, грязный ублюдок, сын последней шлюхи! Я тебе в рот твой член засуну – во всём заставлю признаться…

Субъект с силой, о чём свидетельствовал треск, - воткнул в столешницу штык-нож германского образца. Затем одним прыжком оказался подле съежившегося на стуле группефюрера СД.

-Видешь этот клинок? Я буду резать тебе пальцы, один за одним… Не веришь?! – он выкатил страшные белки глаз, что казались нарисованными и были похожи на красное зеркало. – Показать тебе фото, где я проделываю это с другими свиньями?! Они по недоразумению родились в рейхе – я устранял это недоразумение. И делал это хорошо – никто не жаловался. Показать?!

Он одним рывком вырвал из кармана распечатанный конверт. Из него под углом высыпались  глянцевитые, ещё свежие фотокарточки.

Лоренс задавленно вскрикнул, будто придавили кошку.

-Умоляю вас, не надо… Я прошу – пощадите! Я действительно позволял себе некоторые вольности – осуждал по мелочам политику фюрера на востоке, о чём теперь глубоко сожалею.  Я готов принести письменное раскаяние, предстать перед партийным судом чести. Всё что угодно. Только  не мучайте меня…

- Да что ты о себе возомнил, проститутка в штанах? Что ты себе позволяешь сбрасывать со своего грязного языка?! – субъект залепил Лоренсу меж глаз, а затем в переносицу. – Я спрашиваю, свинья – что-о-о?!

-Я…я.. грешил тем, что упрекнул фюрера в жестоком отношении к русским пленным и населению оккупированных земель. Их не следовало так истреблять… вообще истреблять… Их надо было вразумлять и склонить на сторону Германской империи. Это позволило бы в кратчайший срок сформировать из пленных  украинцев и азиатов маршеровые части и отправить их фронт. За ними последовали бы новые – уже добровольцы…

-Откуда, свинья?! – завизжал второй субъект.
 
У него были сросшиеся на переносице каштановые брови и выпуклые глаза на продолговатом лице, что делало его похожим на Гесса. Да, получить бы по морде от самого – было бы не так обидно…

-Товарищ, я хочу застрелить этого мерзавца! – нагло влез в разговор третий субъект, высокий и белобрысый, с начёсами льняных прядей на выпуклый лоб.
 
Глаз его как Лоренс не силился, так и не мог рассмотреть. Но сразу отметил нечистый выговор. Главный допросчик был явно из Померании, о чём свидетельствовало его «ште». Впрочем, это ещё ничего не значит. Хотя Лоренс с самого начала этого ужаса принял всех троих – за русскую проверку, теперь он начал сомневаться. Дело даже не в том, что «гестаповцы» допрашивали его исключительно на русском, но с характерным акцентом. Их на какое-то время объединили с Краснопольским. Но потом, когда «Рус Ивановича» увели, всё приняло жёсткий оборот. Белобрысый внезапно придвинул на центр столошницы карбидный фонарь и заслонил его свет листочком серой бумаги. На ней был перечень фамилий – в два столбца, с указанием должностей и званий (у тех, у кого они были), а также ведомст, по которым служили фигуранты. У лоренса с этого момента стали отниматься ноги и бессильно отвисать подбородок: это был полный список членов кружка Крейцау. В их числе почему-то не было его фамилии, но он сразу понял почему. Список уже могли показывать кому-то из указанного числа, а там могли возникнуть законные предположения – даже опасения… И эта деталь, надо полагать, не осталась без внимания – к Лоренсу у этого бедолаги уже отношение как к предателю. И у него может возникнуть законное желание избавиться кое от кого, не поделившись с соратниками. А как же иначе? Даже если будущая жертва носит мундир СД с рунами СС, кто же захочет такого терпеть? И зная это, допросчики явно рассчитывают на двойной кошмар Лоренса – побыстрей насадить его на крючок вербовки.

Предположить, что русские успели внедриться в кружок брата фон дер Шулленбурга и проникнуть в святая-святых его замыслов, у Лоренса не было ни сил, ни времени. Правда, в феврале 1941-го РСХА окончательно выявило и арестовало русскую агентуру в рейхсминистерствах  авиации и иностранных дел. (Как оказалось, чиновник последнего Харнак долгое время использовался «в тёмную» русской разведкой, полагая, что завербован англичанами.) Но Шулленбург-старший был непростым дипломатом: в прошлом он был сотрудник Института геополитических исследований Карла фон Хаусхоффера. А последний был не только профессор социологии -  генерал-лейтенантом кайзеровской армии. Эта «крыша» вела самостоятельные разработки внутри Германии и за её пределами, никому не подчиняясь в «Оберкоммандо» кроме загадочной ложи «Германенорден», магистром которой являлся сам Хаусхоффер. Допустим, русским и туда удалось внедрить своего «крота». Но как им не удалось предотвратить наш блицкриг в 1941-м? Эта была непосильная задача для герр Лоренса. И он, наконец, сломался…

-Свинячий бог! – заревел тот губастый. Он выдернул из столешницы нож и молниеносно сделал разрез на правом виске группефюрера. – Я сам едва сдерживаюсь, товарищ. Ты ведь знаешь, как я беспощаден к врагам фюрера и рейха! Тебе не престало видеть эти фотографии, которых так страшится эта трусливая свинья! Давай расстреляем его вслед за этим русским шпионом и утопим тела в пруду? Дел на минуту – от силы на пять!

- Нет, товарищ, у меня есть идея по-лучше. Пусть этот ублюдок выроет и себе и русской свинье по могиле… О, нет! Пусть они друг-друга закапывают живьём.

Довольный своей шуткой, он оглушительно захохотал.
 
-Я могу быть ценным… Могу пригодиться! – завопил, отбросив всякую гордость, Лоренс, извиваясь всем прикрученным телом. – Я знаю многие планы заговорщиков, которые могут быть вам неизвестны, могу их предотвратить. Даже смерть великого фюрера…

Этого было достаточно, чтобы все трое мучителей встрепенулись и обступили его со всех сторон точно каменные изваяния.

-Почём нам знать? – процедил тот, со сросшимися бровями, что походил и впрямь на Гесса. – Ты ведь законченный ублюдок и всех предаёшь?! Ты только что предал всех своих сообщников. Заметь – их имена уже год как нам известны. И ты знаешь это и всё равно предаёшь, грязный негодяй! Разве тебе можно верить, педик?

-Можно, конечно можно…

Лоренс бессвязно лепетал ещё всякую чушь, кривясь от затаённого презрения к себе больше, чем от острой боли в разрезанном виске, откуда на чёрный с серебром воротник густо стекала кровь; от яркого света и синяков, покрывших его лицо. Терпеть страдания было невыносимо и он окончательно сдался.

-Я готов дать письменные признания в измене рейху… что я участвовал в заговоре против фюрера… Помимо записи на плёнку. У вас будет ещё это признание, только сжальтесь!
Лоренс всё ещё надеялся на отправку в Берлин. Пусть в кандалах, но он докажет в родном ведомстве на Александрплатц и Принц-Альбертштрассе, что из него пытками вынули эти признания. А там партийный суд НСДАП, где у него полно друзей, начиная с самого Артура Нёбе, шефа криминальной полиции, который имеет влияние на самого Мюллера, несмотря на старшинство по должности последнего.

-Впрочем, товарищи, отчего бы не дать этой свинье последний шанс? – оживился белобрысый с нехорошей усмешкой.

-Если он так трясётся, то конечно!

-О да, товарищи… мои господа! – докатился до последней черты Лоренс. – Пожалуйста, поверьте!

C минуту все трое субъектов продолжали сопеть и морщить лбы.

-Но наше доверие за дорого продаётся и ещё дороже покупается, - нарочно медленно проговорил губастый. Он взял из папки бумаги и предложил описать генералу всё подробно. – Учти, если хоть на пфенниг соврёшь – отрежу мизинец…

Через час всё было закончено. Лоренсу вкололи сильно действующее снотворное. Его голова судорожно дёрнулась, а веки стали слипаться. Губы беззвучно задвигались, как резиновые, в надежде произвести хоть слово – группефюреру показалось, что он отправлен на тот свет…

***

 ...Когда Васька со Ставински спускались в бункер, Лоренс уже крепко спал. Раненый висок обработали перекисью и прикрыли марлевым тампоном.

-Ничего, через пару часов очухается, - важно промямлил Барятинский.

На Ваську он старался не смотреть, а зря. Тот, проходя мимо, словно невзначай заехал ему под дых, а затем в челюсть. Когда тело скрючилось – ребром ладони под основание шеи. Барятинский рухнул крестом на цементированный пол. В полах пиджака что-то выразительно звякнуло.

-Довольно! – Ставински встал между ними, расставив по периметру ноги: - На этом хватит! Что, продолжаете оттачивать своё мастерство?

Он сделал тревожный знак своим людям, которые уже приняли боевые стойки и взялись за оружие. У одетого в ватник белокурого детины появился странный пистолет-пулемёт с косо торчащим магазином.
 
-Зачем эта хрень? – спросил Васька, чтобы как-то разрядить обстановку.

-Это не хрень, - прогудел детина. – Сам ты…

-А, товарищ Хмурый, - съязвил Васька, узнав говорящего. – Как же это вы так неосторожно – Родину предали?

Детина гнусно усмехнулся  и быстро замахнулся на него прикладом. Тут же рухнул как подкошенный. Ребром ладони Ставински угодил ему в сонную артерию.
-Выйди и жди меня наверху, в кустах, - кротко бросил он оставшемуся, со сросшимися бровями.

Тот недовольно молвил «есть» и, зыркнув на Ваську по-плохому, стал медленно пятится к лестнице, сжимая всей пятернёй ТТ.

-Ну вот, наконец мы одни, - усмехнулся Ставински, когда его след простыл. – Даже полегчало, не находите?

-Сщас поищу, потом скажу…

-Опять шутите – тревожный признак…

Ставински медленно подошёл к столу и, не спуская с Васьки боковое зрение, взял папку и посмотрел её содержимое:

-Просто замечательно! Он всё подписал – я так и думал.

В следующий момент он молниеносно отбросил к стене «Стен» и озорно взглянул на Ваську. У того лишь на мгновение проблеснула мысль, а не взять ли этого хрена в заложники? Но он, тут же её прогнал как совершенно бредовую. Играть так играть… А игра того стоит. Другая мелькнувшая мысль была, поновей и посерьезней. Мысль Ставински – сделать его, Ваську, главным виновником похищения Лоренса… Сейчас этот абверовец мог с блеском разыграть эту комбинацию и «сыграть»  Ваську в «зеро».

- Надеюсь, Бог застраховал вас от глупостей? – начал играть «партитуру» Ставински. – Или вы намерены взять автомат и захватить меня в заложники, чтобы выбраться к своим?

-Помилуйте, я и глупости… - Васька развёл руки, показывая самые мирные намерения. – Где я, а где они?

-Говорят, что глупость это болезнь, от которой не вылечишься.

-Я что, выгляжу больным?

С минуту они молчали. Затем Ставински взорвался хохотом, за ним захохотал Васька. Смех, впрочем, оборвался также быстро как и начался.

-Ценю ваш юмор. Пока эти и герр генерал дрыхнут, давайте  кое-что подытожим. Я вам сдаю этих двух агентом – одновременно двух активных членов подполья. Фактически  отдаю в руки СМЕРШа своих нелегалов-кротов. Герр Лоренс – ваш боевой трофей. Вы можете выступить в качестве его спасителя. Похвастаться перед Фоммелем – последнее не советую… Кстати Фоммеля этим можно здорово подцепить на крючок – помозгуйте со своими.  Если выступить спасителем Лоренса – этот слюнявый тип будет у вас в руках. Улавливаете мысль? Фоммель сам подставил вам шефа. Неплохо?..

-Где машина? – Васька терпеливо пропустил через себя этот спич.

Однако, подумал он: Фоммеля главным виновником похищения. Выходит, предлагаете игру на равных, герр хороший. Или, что скорее, делаете вид, что предлагаете.

-Машина метра в 600 отсюда. Мы забросали её ветками. Труп шофёра с английской пулей в голове – на заднем сидении. Это тоже немаловажное обстоятельство, Рус Иванович. У ваших подпольщиков и партизан английского оружия нет. Оно есть у польской армии Крайовы, немного – в армии Людвига Слободы. Так что подозрения от вас будут отведены. Либо, что немаловажно в нашей игре, вы будете стремительно набирать очки. Подумают, что Рус Иванович связан с польским буржуазным сопротивлением и с британской разведкой. А это гарантированно привлечет к вашей персоне внимание высших кругов Абвера и СС.
 
-Шофёра было обязательно убивать? Или вы одержимы – без этого никак?..

-Ну, зачем вы так… Шофёр многое видел, - Ставински высоко поднял тёмные полоски бровей. – И у нас, и у вас поступили бы так же. Хотя, что вам до него? Может так статься, что шофёр – мутная личность. Я лично не видел его послужной список. Может, он принимал участие в карательных акциях, расстреливал ваших соотечественников. Он же солдат СС! Помните эту омерзительную сцену в сарае?! У меня до сих пор леденит затылок. Я германец и мне стыдно, да, стыдно… Такая сатанинская жестокость! Особенно когда знаешь, что расстреливали не эсэсманы – о, нет! – солдаты вермахта…

-Согласен, - мотнул головой Васька. - Мне тоже. Хотя я и не немец… Как-то зимой под Сталинградом стал свидетелем расстрела ваших раненых. Не вытерпел – остановил этот расстрел. Честно говоря, было даже противно. Раненые они есть раненые. Даже такие…

Ставински благодарно мотнул пилоткой с орлом, сжимающим в когтях венок со свастикой и провёл по лицу щепотью пальцев:

-Глубоко признателен вам за сострадание, коллега. Честно говоря, растрогали… Я от природы сентиментален, ничего не поделаешь. В который раз благодарен Её Величеству Судьбе, её богиням Паркам, что она вовремя свела наши дороги. Поэтому ещё раз спрашиваю, - моментально посурьёзднев, Ставинский отбросил все сантименты:  - вы готовы участвовать в наших играх? Среди сотрудников СМЕРШа в числе вашего… как есть?... «Четвёртый Интернационал», имеются сторонники?

-Для этого надо знать суть игры.

-Она такова… Только не перебивайте! Сталин такой же кровавый тиран как фюрер. Да, Адольф Шикльгрубер, австриец по крови и льшь немного германец, выполнил на треть свою задачу перед рейхом. Во-первых он воссоздал Германскую империю и совершил небывалое в истории – аншлюс Австрии. Он сумел присоединить к германии Судеты и Тешинский край. Я не говорю уже про Саар, Эльзас и Лотарингию! Это счастье для многих германцев – жить вместе! Но война с вашей Великой Россией спутала все карты и снова  поставила рейх на край бездны. Это будет новое поражение – страшней катастрофы в 1918-м!

-Не понимаю – к чему тут приплетён товарищ Сталин? Сталин он и есть Сталин. Великий вождь, отец всех народов… Льву Давидовичу, правда, в подмётки не годился. Поэтому и повелел он, хмырь усатый, Льва Давидовича это самое – немного того…

Васька тщетно искал хоть малейшую вспышку гнева, но она так и не сверкнула. Ставински лишь нахмурился. Затем снова явил улыбку:

-И тот, и другой привели наши державы к войне.  Сталин – к победной, а фюрер… Как человек сентиментальный – я промолчу. Сталин вторгся в Польшу  - ваши танковые и механизированные войска устремились навстречу нашим панцердивизиям в сентябре 1039-го. Но это было лишь извечное стремление русских основать великую славянскую державу – панславянизм! Вы же носитесь с ней еще с прошлого века… как есть?.. со списанной торбой! Дойти до Босфора и Дарданелл, прежде отвоевать у турок Стамбул и вывесить на минаретах о-ла Софи русские штандарты, а на куполах – кресты! Это старое стремление русских царей и русского Генштаба, заполучить проливы! А про Балканы – разве не мечтает Россия совершить этот аншлюс и сделать Сербию своей! Хотя бы одну Сербию, Рус Иванович? Так что вы ошиблись – вам вовсе не к большевикам… Сталин ни о каком коммунистическом царстве не мечтает – посмотрите его политику, начиная с 1936-го. Это же – русский империализм! Это захват новых земель  в прибавке к исконно русским: как силой оружия, так и силой дипломатии. Он ждёт, когжа его и России вечный враг – Британия, наконец, рассорится окончательно с рейхом, а её колонии как спелые яблоки упадут… Что вы на это скажите, Рус Иванович?
-То и скажу: утомили вы меня здорово. Спать хочу, аж глаза слиплись. Так с этими супчиками что? Связать их и вообще – ухайдакать до прихода ваших?

Ставински отрицательно мотнул головой. Затем, немного подумав, извлёк из кармана моток хлопчатобумажного шнура. Васька жестом застопорил его:

- Э, господин хороший! А ещё профессионалом обзываетесь… У нас такой не выпускается. Сразу возникнет множество вопросов: откуда и ещё раз откуда?

-Скажем, добыли у этих… похитителей, гм… - сделал попытку оправдаться Ставински. – Вообще не понимаю  - к чему такое внимание к таким пустякам? И вообще, зачем их вязать? Есть более простой способ…

 Он присел и стремительно провернул голову белобрысого по оси. Раздался противный щелчок – голова обвисла, как тряпичная, на сломанных позвонках. Ноги белобрысого судорожно вскинулись и больше он не подал никаких признаков жизни.

-Этот мне не нужен. Тупая машина для убийств… А вашего старого знакомого давайте оставим жить. Это будет наш общий трофей – залог успеха. Потом придумаем, что с ним можно провернуть.

Он задрал обшлаг мундира – посмотрел на зелёный фосфоресцирующий циферблат.
-Через час – максимум, через два, у нас ожидаются гости. В основном, люди СД и немного из Абвера. Так что поспешим – нужно отсюда линять и прихватить этого…хм, супчика…

   Когда через полтора часа местность стали прочёсывать наряды, СД и Абвера, прибывшие с разных сторон на трёхтонных грузовиках «опель-блиц», шеститонных «хеншелях» и полугусеничных «бюссингах», их взорам представилась следующая картина…

***

   Весть об исчезновении начальства поразила Фоммеля как камень из пращи поражает закованных в латы войнов, вроде Голиафа – в самое уязвимое и самое больное место. Когда шеф не вернулся с ночи для него впервые прозвучали тревожные звонки. Фоммель стал запрашивать через полевую комендатуру о его передвижениях. Ни на одном КПП не подтвердили о выезде Лоренса из города, а регулировочная служба полевой жандармерии также дала отрицательный ответ об известном авто. Вскоре автомобиль был обнаружен в окрестностном лесу  командой связи. В салоне был найден труп водителя с кляпом в виде собственной пилотки. Завёрнутые за спину руки были туго скручены белым хлопчатобумажным шнуром. В затылочной части шофёра запеклась небольшая дыра. Очевидно, что стреляли с близкого расстояния из пистолета или пистолет-пулемёта, так убойная сила выстрела была небольшая.

…Эсэсовцы в камуфляжных куртках растянулись вдоль леса. Фоммель и унтерштурмфюрер Бьоринг расположилась на мягких замшевых сидениях «кюбельвагена». Оберштурбаннфюрер держал перед собой раскрытую планшетку с картой местности под целлулоидом, что вспыхивал на солнце и слепил глаза, а также блокнот для служебных записей с грифом «Gehime».

-Лес общей  площадью в 3000 метров, - философски изрёк Фоммель, запрокинув козырёк мягкой каскетки с эмблемой мёртвой головы. – И эту площадь нам надо прочесать, дружище, и как можно скорее, силами нашей комендантской роты,  - и, видя как у соседа обвисла челюсть, мечтательно продолжил: - Я не думаю о том, как это будет трудно…

-Оберштурбаннфюрер, но не проще ли попросить у коменданта хотя бы батальон…

  Томас Бьоринг, здоровенный платиновый блондин с серыми глазами, был явно потрясён и пребывал в растерянности. Он нутром чуял, что шеф пытается возложить на него непосильную задачу, а сам норовит смыться в город.
 
-Нет, батальон нам не понадобится. А почему – догадайся сам, дружок.

Томас потупил взгляд:

-Оберштурбаннфюрер, это правда что  говорят… ну, что группефюрер…

Но ладонь шефа тут же припечатала ему рот:

-Томас, ты смышленый, даже умный парень. Ты храбрый воин СС. Но ты, как тебе это сказать, чтобы не обидеть – не просчитываешь ход своих мыслей. Что будет, если я распущу панические слухи… Так иногда надо думать, унтерштурмфюрер.

-Я даю слово просчитывать свои мысли…

-Вот и отлично, - облегчённо вздохнул Фоммель, убирая руку: - Обязательно так сделай после операции. Начни просчитывать… А сейчас пойми: если мы проведём операцию большими силами, это приведёт к ненужным толкам. А они уже идут по милости этого… - он закусил губу, представляя себе образ Ставински.  – Если операция вообще проведена не будет… Видишь ли, дружище, генерал предусмотрел на случай своего исчезновения некоторые инструкции, которые оставил мне лично в запечатанном конверте. Так вот, он предусмотрел и этот вариант, так как написал: «Всё идёт по плану». Теперь понятно?

-О, да, оберштурбаннфюрер! Ты меня успокоил…

 Было видно, как заходили ходуном раскаченные мышцы под камуфляжной курткой. Томас сообразил по-своему, что участвует в хитро задуманной операции, подумал Фоммель не без удовольствия. Что  ж, пусть так думает. Ему же весей и мне спокойнее.
 
 К вездеходу «кюбель», выполненному из гофрированного железа, окрашенного коричневато-зелеными мазками, подбежал гауптштурмфюрер – командир комендантской роты:

-Оберштурбаннфюрер! Солдаты прошли инструктаж и готовы начать операцию. Разрешите…

-Да, начинайте… - Фоммель поправил каскетку и потянулся к металлической раме для откидного верха, где висел МР 38/40. – Доведите до личного состава, дружище: я возглавлю операцию.  А ты, Томас, побудешь здесь…
 
  Он указал ему взглядом на тентованные грузовики «хеншель», возле которых уже выстроился взвод охраны.

  Томас обиженно засопел и в одну минуту стал похож на бокал бургундского:

-Штурбаннфюрер, прости меня за глупость. Я исправлюсь. Прошу – не оставляй меня в тылу. Мне будет стыдно об этом вспоминать…

-Ну, хорошо! Так уж и быть – поверю. Свен, останьтесь здесь, вас заменит Томас. Я… нет, мы решили ему дать шанс на исправление, не правда ли?

  Высокий румяный швед, обосновавшийся в СС ещё в 41-м по направлению местного бюро НСДАП в Свеаборге, потемнел в лице. Он  лишь стремительно сдвинул каблуки и оттопырил локти. В энзацгруппе СД у Фоммеля половина были шведы, треть составляли датчане и норвежцы. Не только в Альгемайне СС, но и в полевых (Ваффен) СС была та же картина. Они почти на 40% состояли из добровольцев  из Скандинавии.

  Эсэсовцы, выставив магазинные и самозарядные винтовки, а также редкие пистолет-пулемёты, двинулись  по команде к лесу, неслышно ступая по жухлой от солнца траве ботинками в парусиновых гетрах…

***

   Васька, запыхавшись от тяжести, едва волок на себе тюк под названием Лоренс. Группефюрер оказался невероятно тяжёл для своей комплекции. Либо сапоги и френч весила полпуда, либо так действовал «анфетамин», но пот заливал Ваське глаза, а мышцы спины давно жили своей, обособленной от него жизнью. Временами ему казалось, что натянувшиеся жилы и вздувшиеся мышцы порвутся в лоскуты, и он, как тряпичный, растянется со своей ношей на прохладной траве. Но это по счастью не происходило. Голова Лоренса с проседью висела у него на левом плече; туго обтянутая обшлагом рука обвисала на правом. Васькину шею периодически царапало серебряное шитьё чёрных бархатных петлиц, отчего Лоренса хотелось основательно шваркнуть о лоснящуюся зелёную травку. Но он лишь опускался на колени и, сосчитав до ста, стоял с группефюрером на плечах, частично опираясь на носки его лакированных сапог. Когда и это не помогало – представлял, чтобы с ним сделали в исправительно-трудовом лагере где-нибудь в Воркуте или в Магадане. При этом – включал на всю катушку воображение… После чего, хмыкая и припоминая других фюреров, осторожно приподнимал себя на ноги и продолжал свой путь.
 
-Лежи спокойно и не рыпайся, сучонок, - цедил он в этот момент. – Мне тебя ещё хер знает сколько тащить, пока твои вы****ки тут  соберутся  - прочёс сделают…

   В уме он прокручивал всё, о чём договорился со Ставински. И всякий раз дивился6 почему он даже в мыслях не просчитал такого шага со стороны абверовца? А оперативная интуиция?.. Что это – отсутствие должного опыта? Но опыт это такая штука капризная: у всех его в должной мере нет.  А те, кто кичатся его избытком, чаще всего кончают плохо или очень плохо. Век живи – дурнем помрёшь…

   С плеча бессвязно промычал Лоренс: то ли «ферфлюхт», то ли «ферштеейн»…
-А те поматерюсь, скотина такой, - подражая знакомому татарину буркнул Васька. – Ты у меня, ишак такой, за-заикаешься…

-Ням, ням… думкопфф… ва ист вер?.. Дас ист лозе генахт… Итч коммт нахт леген…
-Вот-вот… Скоро вам всем будет «kommt naht». В такой «naht», что ж… фюрера фонарём покажется. Понял-не понял, ферштеейн?
 
   Ответом было посапывание. Васька ощутимо подбросил тело. Возле уха что-то шумно вякнуло – будто хвост коту отдавили…

   Вот странно… Говорят, немцы да немцы… А вот поди ж ты -  люди, не хуже и не лучше нас. Себя сверхчеловеками – не много, не мало. А почему собственно они – сверхлюди, а мы все – гавно на палочке? Почему им тогда всё так удавалось лишь до 1942-го, когда наши окончательно помяли им морду под Сталинградом и сбили с неё спесь? Хотя нет, вру – спесь мы им ещё не сбили. Они там целую армию потеряли, как мы теряли точно так же, в 41-м. Но спесь так и не утеряли. Но мы тоже хороши – раньше-то их бить не разумели? Или не умели? Или нас этому не учили?.. А если то, и другое, и третье, то весь наш народ – дурни что ли? Или товарищ Сталин тоже, это самое…

    Эта мысль растянула его по кочке, которую он и не заметил. Лоренс удивительно легко соскочил с плеча и стремительно улетел в рябиновые кусты, из которых во все стороны брызнули сойки.  А, падла, увлёкся… Да, мысли эти явно вражеские.  Надо было обрывать на корню и обрывать вовремя, что он не сделал.  А интересно иногда через себя попускать вражеские мысли, пдумал Васька. Правда, не все это понимают и не всем это нравится. А многие этого просто бояться. Вот так – запустил в себя эти мысли, забылся с ними, а со стороны вдруг ка-а-к кто-то подкрадётся… Да как поймает за этим занятием!

 -Герр Краснопольский! – протяжно застонало из рябинового куста. – Прошу вас… не убивать! Я могу оказаться полезен делу… как есть… великого Сталина! Или просто – для вашего СМЕРШа…

-А, очухался, прости меня, моя тётя! – неопределённо прошипел Васька, отерев пот. – Да никто тебя убивать не собирается. На хер ты сдался… У меня одна забота, герр Лоренс  -  как вас по начальству доставить.

-Вы хотеть меня в Москву – ваш Центр?..

-Упаси Господи! Спаси и сохрани… - у Васьки даже дыхание спёрло. – Что б меня в Москве с моими потрохами… Мало того, что я по сути задание – коту под хвост, себя засветил, в авто с вами катался…  Так я, значит, живого свидетеля своего провала в Москву дотащить должен, себе на приговор. Причём тащить придётся исключительно на своих двоих: партизанского или бандитского, как там у вас говорят, аэродрома, не предвидится. И линию фронта тоже придётся переползать на брюхе. Вот так-то, герр фашист!

   Он некоторое время наблюдал расширившиеся от впечатлений глаза Лоренса. Затем прямо в них, не без удовольствия, вымолвил:

-Не, что вы – Господь с вами. Вы, немцы, народ верующий – меня поймёте. У меня совсем другая задача: как вас  по вашему начальству доставить. Или – вашим подчинённым, вроде герр Фоммеля. Который вообщем-то обязан был неотлучно за вами следовать или вовремя организовать поиск, а он что-то откровенно сплоховал… И не чешется, как говорят у нас! А ещё у меня есть ещё одна другая задача: как мне, доставив вас, до своих добраться. И доказать там, у своих, что я – не верблюд. Ферштеейн натюрлих? Или не натюрлих?

   Лоренс наконец-то выбрался из кустов, измазанный по щекам и сединам рябиновым соком. Он производил поэтому жутковатое впечатление. Хотя его несколько красил растрёпанный мундир с регалиями СС и шевроном СД, но это было несущественно.

-Я всё продумал, герр Лоренс.Вы доберётесь до своих сами. Слышите меня? Своим ходом, - Васька  извлёк  из кармана жетон гестапо и звякнул цепочкой: - Скажите, что это вы нашли на теле мёртвого партизана, которого я ликвидировал. А я действительно там одного ликвидировал, так уж вышло. Что вы так смотрите? Страшно?

   Так как Лрренс молчал, гордо встряхивая разрушенным седым пробором и поминутно морщась, ощупывал тампон на левом виске, он продолжил почти нараспев:
-Так уж вышло, ничего не попишешь… Терпеть не могу когда меня, связанного по рукам и ногам бъют по физиономии. Да ещё шьют шпионаж… хм, гм… на вас. Вы часом сами – не изобрели эту пакость с нашим похищением, герр фашист? – внезапно перешёл он в контратаку на вздрогнувшего группефюрера. – Не ваших ли рук дела вся  эта подстава, эта провокация?

   Он намекал, что Лоренсу и его ведомству было бы с руки так отрабатывать вербовочный подход. Тем  паче – пользуясь имеющимися записями на плёнку, что немного Ваську компрометировали. Да м другими эпизодами: с Васькиным проездом по городу в машине с Лоренсом, в которую он сел после облавы по приглашению. Не говоря уже о его присутствии при расстреле пленных: наверняка кого-то из них, агента на доверии, ранил снайпер, и  теперь он даёт признательные показания СМЕРШу, в коих обязательно укажет среди присутствующих «гадов» одного такого – с известными приметами…

-Но я ваших раскусил, - продолжал Васька, почти нараспев. – Они сильно увлеклись. К тому же я вспомнил, что в зеркальце заднего вида мелькнул «хорьх»и мотоцикл BMW. И тут-то мне всё стало ясно! Я сразу понял: это, стало быть, вы дали такое указание – пасти… Неужели, ваш хер Фоммель подумал будто я поверил – наблюдение снято!? Да вот именно – хер  ему, а не поверил…  Когда так говорят, значит считают нас глупее, чем мы есть. А, герр Лоренс? Или товарищ, или партайгеноссе?

Так как Лоренс молчал, Васька тоже притих. Они искоса рассматривали друг-друга, обмениваясь напряжёнными улыбками и жестами. Наконец Васька начальствующим голос произнёс:

-Если есть вопросы, задавайте.

-Я думаю, что это провокация ваших шефов, - как можно уверенней соврал Лоренс, тронув мочку левого уха. – Не обязательно из СМЕРШа – огэпэу… Кроме того… - он закусил губу, припоминая свои письменные признания и запись на плёнку: Вы говорите, что лично ликвидировали этих бандитов?

-Да, жалею, но пришлось. Нас этому учили – пришлось вспомнить… А куда их было девать: как профессионал – профессионалу? Скажите, а?.. Не тащить же всех в охапке…
 
   Васька говорил это не просто уверенно – даже нагловато. В завершении он выдвинул свой главный козырь:

-Хотя, кажется, однин из них ещё дышал… Я хотел его добить, но потом взвалил на себя вас и совсем про него забыл. Бывает же такое… Но я его крепко перетянул ремнём – должен помереть от обезвоживания…

   Лорес хищно задышал:

-Вы запомнили дорогу… к этому?..

-К бункеру? Отчасти… Строго на запад, ориентир – Германия, - весело сощурился Васька. - Через 400-450 метров будет сначала обломанный на середине ствола дуб, потом через 200 метров - поляна с парой пенёчков, затем, метров через 100-150 -  небольшой скат прямо в чаще. Кустов малины там – я вам скажу! Ну, это ладно – лирика… Так вот – самое главное там не малиной увлекаться, а как следует пошарить на северном обрыве ската. Если это сделать – отыщется приржавевшая дверь, прикрытая камуфляжем из брезента и папье-маше. Смело дёргайте за рычаг – откроется…

   И добавил, невинно тараща глаза:

-Это видать местный обком до войны себе такое убежище сварганил, чтобы от ваших прятаться. И – от чекистов, на случай, если наши победят, конечно. Чувствуется, до хренищи таких убежищ наделали. У вас, кстати есть чем и на чём писать? Ах да, я ж забыл…

   Лоренс не спеша и не прячась от Васькиных глаз, пошарил по внутренним и внешним карманам френча.

-Это ищите? - Васька подкинул блокнот на пружинистом корешке, с обложкой из замши и футляром для авторучки, карандашика и ластика. – Нашёл у одного из злодеев, представляете? – он извлёк с заговорщицкой миной служебное удостоверение СД в коричневой обложке: - Ну и так, кое-что по мелочам… Портмоне и ваш «вальтер». Сперва разберёмся с оружием. Вы не против?

   Так как Лоренс был не против, Васька вышелкал из обоймы патроны и бросил на траву пистолет . Затем туда же положил удостоверение, оставив при себе блокнот.
-Это что б вы не дурили, герр Лоренс. Мало ли какая сумасбродная мысль может прийти после удара в голову? Или по голове – не знаю, как правильно… А сейчас – самое важное и самое интересное.

   Васька, подняв колено, водрузил на него блокнот, и на одной ноге размашисто написал: «Я, Краснопольский Василий Игнатьевич, 1921 года рождения, русский, из крестьян, даю согласие на сотрудничество с господином Лоренсом и его службой СД, будучи в трезвом виде и с чистой совестью. Готов предоставлять любые сведения, которые мне будет по силам добыть. На контакт буду выходить под кодовым именем Наталья». И тиснул канцелярскую закорючку вместо подписи.

-Читайте, знакомьтесь… - он протянул Лоренсу листик. – Это интересно.

-Это как есть… филькин грамот… - глаза у группефюорера сузились среди сеточки морщин и синюшных подтёков. – Это не ваш подпись, и мы это прекрасно знайт. Это не ваш настоящий фамилий, я уверен. Кроме этого здесь нет ваш званий и должность в СМЕРШ. Допишите…

   Васька подавил смех:

-Во-первых, хватит говорить по-русски так, будто вы вчера вылупились. Мне это уже порядком настохренело. Второе – и это уже не так плохо. Особенно – после известного нам происшествия. Это притом, что у похитителей я обнаружил жетон гестапо. А это, согласитесь… А ведь у меня есть все основания опасаться мести из этой конторы. Я ведь двоих помял – ещё в прифронтовой зоне. И герр Фоммель подтвердит, и Ставински, и этот гусь – советник, что ль… Так что, как говаривают на зоне, под ножом хожу. Кстати – ещё одно дополнение: мой срок пребывания здесь истекает послезавтра. Если я хоть на сутки задержусь, возникнет подозрение. И не мне вам рассказывать, как ко мне отнесутся мои шефы.

-Почему же вы тогда не берёте меня с собой? – вдумчиво процедил Лоренс. – У вас такой блестящий повод, чтобы оправдаться…

-С вас проще было бы взять подписку и оставить здесь. Вот почему! Ещё проще, конечно шлёпнуть… - Лоренс боязливо поджался и Васька тут же сменил тон: - Но зачем мне это? Два умных человека могут быть полезны друг-другу, не так ли? Или так? Вот то-то… Вы горазно полезнее живой, в вашем тылу и в вашем ведомстве. Как говорится: пообщались – пришло время разбегаться… Ведь выгода взаимная налицо, согласитесь!

-Да, взаимная выгода была – в самом начале… А теперь вы, герр Краснопольский или кто вы есть на самом деле, жестко диктуете правила своей игры. Какая тут может быть взаимная выгода?

-Тьфу… да говорят же вам, господин хороший: это похищение уравняло правила игры. Я пока в толк не возьму – кому… Кроме той зацепки, которую вам сказал. Ну, в самом же деле – не вы же отдали приказ инсценировать наше похищение? Нет, что вы – не верю… - Васька размашисто перекрестился: - Свят-свят… Так что держите и не забывайте. Скоро встретимся. Так и скажут: герр Краснопольский просил вам привет передать. Или Русс Иванович велел вам того…хм… кланяться… Но не в ножки, разумеется.

Он было занёс ногу, но тут же развернулся обратно:

-Тьфу ты, прости Господи… Совсем забыл – держите и не теряйте. Это ваше богатство…

  Он положил на траву рядом с оружием и удостоверение блокнот с тщательно уложенным листиком и вскоре был таков. Только пышные, налитые зеленью кусты с синевато-чёрной голубикой дрогнули. Про себя Лоренс отметил: мерзавец шёл со знанием навыков – без шума листвы и треска веток. Даже птица не взлетела…

   Через полтора часа он едва не рухнул от страха: перед ним словно из под земли выросло со всех сторон по здоровенному солдату СС в надвинутых стальных шлемах и маскировочных куртках с шевронами СД. Под дулами трёх самозарядных винтовок «Вальтер 41» он почувствовал себя тем не менее спокойно. Его регалиям и листикам в петлицах не особенно поверили. Пришлось снова разоружиться и осторожно дать старшему полевого пикета – рослому, кровь с молоком, шарфюреру со скандинавским выговором и детскими голубыми глазами под никелевыми очками, - своё служебное удостоверение.

   Ещё через 30 минут, когда Фоммелю по рации доложили, что группефюрер найден, обозначив в эфире позывные «Дрофф», цепь солдат СД к своему удивлению наткулась в лесу в районе поросшего кустарником ската на встречную цепь в германских мундирах. После короткой переклички обеим сторонам стало ясно, что они – не партизаны и стрелять не будут. Встретившиеся им солдаты и обер-лейтенант  с фанен-юнкером оказались из подразделения  Абвергруппы, что проводила розыск партизанских связных. В лесу «Эльза» они внезапно наткнулись на трупы троих из них. В ходе более детального осмотра местности на левом обрыве ската была обнаружена тщательно замаскированная железная дверь, а за ней – вход в железобетонный бункер… Внутри, в одном из помещений, был обнаружен ещё живой «рус бандит» с помятой шеей, которого уже отправили куда следует.

   Все попытки Лоренса и Фоммеля заполучить арестованного хотя бы на пять минут успеха не имели. Мерзавец Ставински, лично руководивший этой операцией, наотрез откался «светить источник». Это было сказано прямо и повергло обоих в шок – и было от чего…

-Я могу осмотреть место?! – натянутым голосом спросил Фоммель, разжимая и сжимая кулаки.

–Я уже понял, что без вашего вмешательства тут не обошлось.

-Разумеется, - учтиво произнёс Ставински, оставив остальное без внимания. – Это в ваших же интересах, оберштурбаннфюрер. Вы правы: один из этих партизан действовал под нашим прикрытием и по нашей легенде. К сожалению операция зашла очень далеко. Мы вовремя не упели её остановить, о чём я глубоко и искренне сожалею. Любые материалы по ней мы будем немедленно предоставлять вам. Рассчитывайте при этом на полное взаимодействие со стороны моей службы.
 
   Мерзавец так и сказал – моей, не на мгновение не устыдившись. Фоммелю и Лоренсу пришлось проглотить даже это. Хотяу Фоммеля это получилось сложней. Он едва сдержался, чтобы не двинуть этой зарывшейся в дерьмо свинье по гладкой физиономии.

   У них больше не было сомнений: Абвер был не просто при чём – он знал через своего источника об акции. Даже, возможно руководил ей. То, что у «источника» были профессионально вывернуты шейные позвонки, лишнее свидетельство – здесь работали профи. Причём, они были высокими профессионалами. А  если это исполнили Ставински с этим русским на пару, избавившись от своих свидетелей, агентов Абвера в подполье и партизанских отрядах, игра выходила ещё более интересной. Тогда этот мерзавец вместе с русским на пару просто водили их за нос, разыгрывая из себя новобрачных. Кто из них на кого работал – ещё вопрос. И на него предстоит дать ответ, при чём как можно скорее.
 
  «…В конечном итоге, этот Ставински вполне может оказаться резидентом НКВД или русской разведки Генштаба, не теряя самообладания, взвешивал всё Лоренс; ему не давала покоя мысль, куда могли «уплыть» компрометирующие его материалы. – Он вполне мог предложить Советам свои услуги в 20-х годах, когда с ними у нас было сотрудничество и взаимопонимание. Многих тогда намеренно подставляли, чтобы поиграть «в тёмную» и укрепить основы для доверия, многих намеренно предлагали в «герцоги», а кто-то шёл на вербовку или сотрудничество сознательно. Но были ещё женщины и женские ловушки, а также немалые деньги, на которые не скупились мы и они. Кроме того – не стоит отбрасывать идейных идиотов. Но Ставински вряд ли идейный...

  И вряд ли идиот. Он и его шефы готов на любые унижения перед Сталиным, лишь бы возрождённый рейх остался в границах до 22 июня 1941 года. Мир, какой угодно, но мир. Пусть даже придётся лизать зад Сталину всем вместе и по очереди. И сомнений быть не может: если им прикажут – они убьют одну взбесившуюся свинью и подарят Германии мир.
Внезапно его обожгла иная мысль. Никакой Ставински ни шпион! И русские здесь подвязались постольку-поскольку. Ставински это – другая группа заговорщиков. Более решительных и со связями в промышленных круга, что не хватало команде Лоренса. О них возможно не знает даже сам Канарис и его зам, главный оперативщик Абвера генерал Хойзингер. Скорее всего их планы всё-таки шире: устранить Сталина и фюрера дуплетом и придать этой операции вид, будто они сами друг-друга уничтожили. Сосредоточить власть в руках генералов, достигнуть перемирия, объявив главными зачинщиками войны гестапо, СМЕРШ, НКВД и СД. А там – кто знает… Может даже совместным фронтом выступить против недавних союзников России!
Тогда за этой группой или во главе неё стоят такие шишки как фон Бок, Бломберг и Гальдер, при них может быть и Гудериан, и Роммель и даже Эрих фон Манштейн. Короче говоря – вся группа покойника фон Секта, обкатанная на полигонах в Казани и под Липецком. Тут же, несомненно, рейхсмаршал Геринг: чтобы эта жирная свинья не пролезла сюда каким-то боком? Да не может быть!

   Чем больше Лоренс рассуждал об этом, тем больше себя успокаивал. Ничего страшно, я всего лишь в группе других заговорщиков, почти единомышленников, заряжаясь этой энергией, прикидывал он. Известное дело6 враг твое врага – твой друг… Да, договор оказался скреплённый кровью. И что же? Разве он и его товарищи по СС и СД не поступили бы также? Не надо морщиться – поступили бы. Дабы оградить себя от всяких неожиданностей, каковыми могли оказаться потерянный или намеренно оставленный в пивной блокнот с именами некоторых членов группы да и прочий форс-мажор. Уж что-то, а ему не привыкать…

***

…Ставински намеренно отобрал для операции всех отбракованных в школе курсантов. Чем ниже квалификация, там лучше: потери не так больно ударят по кадрам. И хотя война проиграна – не следует сбрасывать со счетов планы создания основной и резервной агентуры в Европе и в России, чтобы держать под контролем послевоенный мир. Сворачивая кое-кому шейные позвонки, затем хладнокровно расстреляв, построенных будто бы для инструктажа курсантов, он не испытал никакого угрызения совести. Только лёгкое чувство брезгливости. Так поступают со всеми предателями, такова их участь. Краснопольский был, конечно, не в счёт: на него были особые планыКраснопольский был, конечно, не в счёт: на него были особые планы. Это вполне устраивало Ставински: чем меньше понимает, тем больше у него шансов попасть в зависимость, которую он, противник, и не заметит. А когда заметит, то будет поздно.

На руках у него был солидный компромат на группефюрера CД Лоренса Эрхарда. В нём последний признавался ни много-ни мало – в подготовке государственного переворота и в покушении на жизнь фюрера. Как и первое, так и последнее тянуло на виселицу или топор гильотины. И Лоренс будет вертеться, лишь бы только отсрочить эту кару. В этом не было никаких сомнений. Единственное, в чём немного сомневался Ставински: был ли «материал» готов как тесто или его попросту сломали. А тогда он не готов к работе – лучше не начинать… А работать с Лоренсом предстояло серьёзно. Помимо многочисленных источников в в своём 3-м диреторате (AmtIII )? Он имел знакомых в криппо (AmtIV ) и даже гестапо (AmtV). Кружок Крейцау давно планировал подставить кого-то вместо себя или, по крайней мере, впереди себя – создать пару-другую групп ложных заговорщиков, чтобы сбить с толку Гиммлера, РСХА и СС . Лучшего «болвана» на такую роль ,чем сами люди СС и рпедставить было невозможно! Тем паче, что подведомственные рейхсфюрера организации контролировали в рейхе всё и вся, разве что кроме вермахта, и очень походили на желающих претендовать на единую власть. Кроме этого у кружка Крейцау по каналам довоенной агентуры фон дер Шулленбурга скопилась информация, что ряд сотрудников СД мечтает скоренько закончить войну на Востоке, мысленно и физически тяготея либо к Сталину, либо к недобитым троцкистам в его окружении. Эти благодатные пагубы усиливались особенно после замораживающей кровавой мясорубки под Сталинградом, а также явно буксующей, уносящие многие тысячи жизней операции «Цитадель», от которой проку не ожидалось. Впрочем, то были только цветики, как любили говорить сами русские.

…Наружное наблюдение зафиксировало два подозрительных контакта Краснопольского. Первый произошёл на церковной паперти, второй – на рынке, когда объект подошёл к старьёвщику. Старик, правда, не вызывал никаких подозрений: он был задействован службой ещё в 1941 году, когда прошёл проверку и предложил в качестве агентов своих родственников на Урале. Благодаря им на набережную Тирпицуффер безукоризненно поступала информация о производстве Т-34 и его дальнейшей модернизации. Эта же группа агентов примерно через месяц привлекла к работе ещё с десяток, те в свою очередь… С тех пор этот конвейер работал исправно и без перебоев.

У Ставински время от времени пробегал неприятный холодок. Он время от времени допускал мысль, что старик и все прочие могли быть «подставой» огэпэу. Но информация текла, а с тех пор никаких неприятностей не произошло. Более того – информация группы «Антиквар» помогла при анализе качества русской брони и прокатного стана: заводы «Рейнметалл» и компании «Алькетт» получили баснословные прибыли от заказов на кумулятивные снаряды. И хотя они поддерживали заговорщиков, давно уже мечтая о мирных вливаниях в американский и британский бизнес, но – война всё ещё несла золотые яички…
 
Да, о худшем даже думать не хотелось. А именно: с начала 1941-го Абвер забросил на Урал и Дальних Восток пять диверсионных групп, частью на парашютах, частью – в качестве магистральной агентуры, что двигались под чужими документами под видом эвакуированных, комиссованных по ранениям и даже душевнобольных. Четыре из них тогда же в 1941-м «запели». И вот теперь – допустить мысль, что эти четыре или хотя бы одна работают под контролем НКВД? Причём, чекистам, получается, известен код радиста: последние не сами его предоставили? А ведь в группах помимо пленных и перебежчиков, прошедших специальную выучку в «Цеппелине» и «Сатурне», было по три кадровых сотрудника службы Абвер?! «…Так что же – наши спецы даже на стадии обучения и выпуска не определили, что курсанты мечтают перебежать к своим? – в который уже раз думал Ставински и ужасался: они все – не знают Россию. И дело даже не в загадочной русской душе, и не в Советах. До сих пор сильны стереотипы: германец обязательно учит русского, как сеять и пахать, как экономно рассчитывать свой капитал, как трудиться и создавать своё производство. Сами русские этого не хотят – упираются всеми конечностями и лезут в лужу, как свиньи… И всё это время, с Петра Великого и Екатерины Великой империя шестой части суши существовала и процветала только по причине «засилья» германских чиновников и дворян на русской службе. И этот стереотип развивал и усиливал сам фюрер: написал об этом в «Майн Кампф».

Ставински заварил себе крепкий кофе и немедленно вызвал офицера для особых поручений – обер-лейтенанта Пауля Гешке:

-Доставьте мне немедленно личное дело агента «Антиквар». Безо всяких проволочек! Кроме этого, с этой минуты – установить за ним круглосуточное наблюдение. Каждый его шаг – мне на стол… Да, чуть не забыл! Попытайтесь установить мальчишку, что контактировал с объектом на паперти собора. Я понимаю, что по фото сложно будет установить – ничего, постарайтесь…

Через час он уже вышагивал по ковровой дорожке приёмной начальника Абвергруппы и делал доклад по текущим сводкам. Они впечатляли, особенно, если учесть осведомлённость СД и ГФП о «кротах» Абвера в числе своей агентуры. Тем не менее начальник Абвергруппы, моложавый брюнет средних лет, в чине оберст-лейтенанта, с ленточкой Железного креста 2-й степени, с нагрудными знаками «Меткий стрелок» и «За храбрость в ближнем бою» выразил явное неодобрение – зачем агенту «Стекло» пришлось травмировать шею? Можно было ограничиться его арестом или даже не вводить в игру? Эти претензии он предъявил уже сидящему в мягком замшевом кресле капитану Ставински. Это ничуть не поколебало самолюбие последнего. Тем более, он знал о том осторожном зондаже, который проводил герр подполковник относительно неучастия Германии в дальнейшей войне на два фронта и делал из этого соответствующие выводы. К вопросу «где сейчас находится объект?» у него давно была заготовлена легенда – получил указание из Центра и отправился в служебную поездку по Орловской области…

ГЛАВА ВТОРАЯ. КАКОВ ПОП, ТАКОВ И ПРИХОД.

…Васька с первыми же лучами солнца достиг условленного места (отмахал почти 5 км по ручью, чтобы сбить возможных собак по следу). Он вышел на окраину Алёшино когда солнце уже поглотило верхушки сосен и ударило по зеркальной россыпи на траве и листьях. Роса мгновенно заиграла золотисто-оранжевыми бликами. На какое-то мгновение показалось – вокруг вспыхнул пожар без дыма и огня! Цвигун даже упал плашмя. Но затем, оправившись от шока, немедленно встал.

До окраины было метров четыреста «с гаком». Впереди был неглубокий овраг, а справа – тянулись огороды и изгороди из жердей. За ними густо росли яблоневые, сливовые и грушевые деревья, за которыми выглядывали избы с высокими трубами и резными наличниками на крышах. Покрикивали петухи и полаивали собаки, мычала и блеяла другая скотина, уцелевшая несмотря ни на что за две военные зимы.

Васька короткими перебежками и по-пластунски достиг огродов. Затем он прижался к колодезному срубу возле хаты с резными наличниками на ставнях, в виде голубых петушков. Сперва этого его удивило, затем даже покоробило. Но затем он рассудил: в деревнях на отшибе жили люди, которые любовью, так называемого общества, не пользовались. Либо это был жуткий пропойца, либо вор или дебошир, которому всем миром присудили жить отдельно. Не то – бока намнут, а то ещё лучше – вилы в бок… Шли времена – царскую власть  и сельскую общину сменила Советская власть со своими колхозами и совхозами. А традиции так и оставались…

Но Ваську эти традиции сейчас мало заботили. Он прополз огородами (благо, что собак было мало – постреляли немцы) к третьему по счёту дому слева, в начале улицы. В нём жил здешний поп, отец Дмитрий. И этот дом был единственный, где во дворе из крепко сбитой будки оглушительно забрехал кобель. Звеня цепью, которая тянулась на два с лишним метра, здоровенный пегий пес с белыми подпалинами на боку и морде брехал в Васькину сторону с явным неудовольствием. Пришлось одним махом перемахнуть через заборчик и – вот уже, крыльцо…

-Эй, кто там в такую, рань шалит? – послышался недовольный женский оклик. – Батюшке грех к заутренней мешать готовиться. Грех, говорю – иди отсель…

-Я от отца Зосимы, - отчётливо произнёс Васька, как будто ударили колокола, а он стоял под ними. – Низкий поклон, благословение испросить можно? Путь мой неблизкий, дальний…

-Прости Господи, не признала – да, конечно…

Тюль за резными наличниками тут же приподнялся, очертив на мгновение круглое милое лицо и растрёпанную косу, едва уложенную поверх головы. Брякнуло в сенцах ведёрко, звякнула щеколда – дверь отворилась.


-Иди-ка сюда, мил человек, - сказал сам отец Дмитрий. – Гостем будешь. А благословенье тебе дам, когда откушаешь хлеб-соль да чаю вместе со мной попьёшь.

Васька с натуральным поклоном (неизвестно как вышло!) вошёл через сенцы в просторную хату. Увидев в красном углу икону Христа Спасителя, хотел было осенить себя крёстным знамением. Его остановил жестом отец Дмитрий:

-Не следует, если машинально – не от сердца идёт, сын мой.

-У меня от сердца, батюшка, - Васька решительно перекрестился.

-Что ж, с богом, да будет так…


Сам отец Дмитрий был огромного телосложения и высок росту, с большой окладистой бородой в которую уже вплелись упрямые ниточки седины. Седина была и на висках, но кудри от этого казались ещё пышней. Серые большие глаза смотрели строго и пытливо, а внутри горели весёлые искорки. Казалось, они говорили: «Я тя, озорника, щас как словлю!» был он одет в строгую домотканую серую рясу с большим крестом на груди, рукава которой были тем не менее из атласа и немного лоснились. На столе, застланном шитой скатертью, в рисунке которой угадывались чудные птицы Гамаюн с девичьими лицами, высился кувшин с молоком, прикрытый марлечкой. Там же стояли крынка со сметаной и со сливками. Кроме этого  здесь же поражали воображения фарфоровые вазы  с яблоками и с вишней, что были явно городского происхождения.

Хозяйка, накинув платок, мгновенно водрузила на стол кочергой горшок с картошкой, а затем же  - извлекла из печи пышущий жаром золотистый каравай.  Детвора, в виде трёх мальчишек мал, и мала и и одной девочки, что была меньше всех, быстро заняла места за столом и тут же начала креститься, творя молитву.

-…Ангел-Хранитель за трапезой незримо предстоит!  - произнёс отец Дмитрий нараспев и, осенив всех крестом, показал Ваське на скамью возле себя и детей: - Сидите, дети, смирно, дядю не бойтесь. Человек он смирный и крест на себе носит…

-Незримо предстоит! – хором вторили ему дети и жена-матушка.

Васька вслед за всеми это повторил и перекрестился старательно. За столом он пытался не набивать рот картошкой с топлёным маслом, но это не всегда выходило. Тогда он старался жевать медленней всех.

После еды, когда матушка с детьми отправились к заутренней, которую ему и предстояло служить, отец Василий предложил ему следующее:

-Мил человек, останешься у меня, в хате. Но смотри – не балуй! Это я так говорю, шутейно, а не для острастки. Не надо ничего ворошить и переставлять. Особенно иконы и книги.
Видал, у меня их сколько…  В доме священнослужителя ничего не трогать, это понятно?

-Да что мы – убогие какие, - пожал плечами Василий. – Признаюсь на духу – было и не только по малолетству…  Так токмо на пропитание. Но то даже так – шалости, прости Господи. В чём теперь глубоко раскаиваюсь и о чём сожалею…

-И впредь, сын мой, не паясничай… дорогой товарищ, - батюшка слегка провёл своим кулачищем по бороде: - Не погляжу, что ты чекист или кто там ещё – так про меж глаз засвечу… Понял? Ты веришь  в своё и в себя, а я – в своего Бога. Над твоим разве смеюся? То-то…

-Извините, батюшка, - попытался оправдаться Василий. – Не повторится больше. В диковину немного. Никогда до этого со священником не общался. Насчёт коммуниста, так – беспартийный я. А вот насчёт другого – что-то близко…

-Сын мой, – немного посуровел отец Дмитрий, но тут же помягчал:  - Надо осмыслять Промысел Божий и видеть его во всём. Только тогда обретут душевный покой живущие в мире.

-Немного мудрено говорите, батюшка, - пожал Васька плечами. – Только вот понять не могу. Фашисты что – тоже промысел Божий? А Гитлер?..

-Об этом поговорим позднее, - сказал отец Дмитрий, одевая шляпу. – Мне на службу надобно спешить, - он перекрестился на красный угол и перекрестил Ваську: - Никуда носа ни казать, без моего на то дозволения. Кто придёт – сидеть тихо, как мышь. Я тебя запру… Не то…

-Не то… - Васька понимающе посмотрел на него, но с лёгкой укоризной.

-Не то меня и всю мою семью… - потемнел в лице отец Дмитрий, да так, что совестно дальше было думать…

Оставшись один, Васька незамедлительно прокрутил многие комбинации, которые сплёл не так давно в голове. Пролистал книги из личной библиотеки отца Дмитрия, в незатейливых, крепко срубленных шкафах со стеклянными дверцами и жестяными бирками «Артель. В.Артамоновъ, 1910 годъ». Среди книг ему попались «Жизнеописания»  Плутарха, «Трактат» Платона, книги Софокла и  Аристотеля, Жития Сергия Радонежского и Серафима Саровского , полное собрание сочинений Льва Толстого и Достоевского, «История государства Российского» Карамзина и многое другое. В числе этого другого – сочинения Маркса, Энгельса и Ленина. Особняком стояла «История ВКП (б)» под редакцией И.В.Сталина.

«Ну зачем ему это знать – Маркса и Сталина с Лениным??? – спрашивал себя Васька. – Поп… Ему псалмы петь да Библию знать. Бога чтить, само собой. Видимо простор душе ищет, раз хочет знать ещё больше. Стесняет в чём-то вера его. Вообще вера во что бы то ни было наверняка стесняет, а со временем мешает, если верить упёрто и бояться перемен. А настоящая вера сама меняется и увлекает за собой прихожан. Тех, кто наотрез отказывается меняться – отсекает безжалостно. Кому такие нужны? Будут Богу молиться – лоб расшибут, а как за делом станет – прыг в кусты…»

Его размышления прервал дребезжащий звук стекла. Кто-то стучал в окно. Васька вздоргнул и остался на месте – с раскрытой Библией в руке…  Мысленно сосчитал до десяти. В голове вертелось «не убий», «не прелюбодействуй», «возлюби ближнего своего как самого себя».
 
-А, ну нет его, отца Дмитрия, - раздался сиплый басок.- Ну службе он видать. Пойдём в церкву, Захар.
 
-Не Захар – господин старший полицай! – перебил его более зрелый мужской голос. – Учить тебя и учить, колдоёбина неотёсанная. Ка-а-к, звездану сейчас по затылку – к забубённой матери…

Раздался звонкий удар. У Васьки в носу и в горле перехватило. На мгновение он перестал дышать, только вслушивался в учащённый бой своего сердца.

-Виноватый, господин старший полицай. Больше не повторится, - промямлил сиплый.

-Знамо, что виноватый. А только что б больше на людях промеж нас с тобой меня по имени не кликал! Не при Советах небось…

Васька слушал шум удаляющихся шагов. Он представил, о чём бы они говорили с отцом Дмитрием. Затем окончательно успокоился, забрался на печь, где под лоскутным одеялом мурлыкал целый ворох котят. Одного из них, дымчатого с полосатым хвостиком он приласкал. Котёнок позволил ему потрепать себя за холку. Затем – лёг на спинку и показал свой пушистый животик. Погладив мягкое пушистое брюшко и насладившись мурканьем, Васька спрягнул с печки и скоро уже был на чердаке. Там громоздились ящики и плетёные корзины; в соломе дозревали фрукты и вызревали овощи. Среди них поражали воображениеспелые яблоки двух сортов, румяные и золотисто-зелёные. Похоже, что отец Дмитрий не на шутку увлекался скрещиванием разных сортов плодовых деревьев и был страстный садовод-любитель. Это располагало к глубокому общению, тем более, что по инструкции оперативной работы он обязан был делать это. Отталкиваясь от мелочей, сходных моментов -  симпатий и антипатий.
…Он вглядывался в сельский пейзаж. Несколько раз проваливался в лёгкий, тревожащий душу, но приятный сон. Своим воображением он вызывал образ Люды, которая осталась там – в замёрзших руинах Сталинграда, где громоздились горы заледеневших трупов и техники, остановилось Время.

-Что, сын мой, печалишься? – услышал он внезапно над ухом голос священника. –Печалишься поди?

Оглянувшись, он увидал отца Дмитрия, стоявшего по грудь в проёме чердака, и мысленно пожурил себя за сон.  Затем словно нехотя расправил мышцы, медленно привстал на руки и лёгким движением водрузил себя на ноги. Стопы тот час же пронзили миллиард тонких игл – приятное колющее тепло тут же разбежалось по телу…

-Да где там печалиться, батюшка. Вот, думаю о том, с чем пришёл к тебе.  А ты как-то не торопишься…

-А мне зачем торопиться? Жизнь как песок речной, струится тихо и неспешно. И дело, ради которого живём, которому служим – защита Отечества, тоже торопления не терпит. Время разбрасывать камни и время их собирать, сказал мудрый царь Соломон. Хоть и еврей, но мудрый был, прости Господи, - отец Дмитрий осенил себя продолжительным крестом. – Спускайся-ка вниз. Чаю попьём с ватрушками, поговорим о нашем деле.

Васька весьма охотно проделал обратный путь по крепко сбитой лестнице, предварительно отряхнцв свой синий, заношенный костюм от соломы, паутины и пыли.

-А жена… - начал было он, прислушавшись – было необычайно тихо…

-А матушку с детишками я нынче же отправил к свёкру – помогать по хозяйству. Старый он стал, старуху свою похорнил. И предлог хороший, и никто не подумает, что я от глаз запираюсь и кого-то укрываю.

-А что, могут подумать? – насторожился Васька.

На всякий случай он прицелился по почкам, в сонную артерию и затылок, чтобы оглушить священника, если тот вздумает предать.

-Ты мысли подлые убери, сын мой. А то я их со пины чую, - рука отца Дмитрия превратилась в такой кулачище, что Ваське не по себе стало. – Ежели ко мне пришёл и пришёл наше общее дело вершить, не вздумай меня стращать подозрениями. Ежели пришёл – оставайся, ежели хочешь уйти, не доверяешь – уходи. Так и передай по начальству: мол, из доверия вышел поп. Весь был да вышел…

Васька хмыкнул:

-Ну, положим, думать как думаю – полагается мне по службе. Такая уж у меня служба, батюшка: всех подозревать и всех проверять. Да и у тебя тоже, раз с нами. А не понимать этого… - он нахмурился, взвешивая каждое слово. – Я конечно уважаю чувства верующих. Но вера, которая без сомнений, не поможет. Скорее навредит. Под сомнения всё нужно ставить, тогда подозрения отметутся. Иначе – в сплошном подозрении жить будешь и никакая вера не спасёт.

Отец  Дмитрий остановился подле стола – лукавые искорки мелькнули из его глаз, скрытых ранее насупленными ресницами.

-То вера не в людей, а в Бога Вседержителя. Это сильней во стократ всех подозрений и всех приёмов хитрых, что сообразил человеческий ум. Даже пули сильней, от которому простому смертному несть защиты.

Лопаткой он вынул из печной заслонки горсть углей и засыпал их в златоглавый самовар. Затем вынул из-под лавки чистый, сияющий лаком сапог и принялся раздувать золотую горловину. Из буфета со стеклянными дверцами достал огромную фарфоровую тарелку, покрытую глазурью. На ней горкой высились ватрушки: все как на подбор здоровенные и толстые. От них исходила опара, и все они просились в рот.

Чай в заварнике оказался на редкость вкусным, из мяты с каким-то травами. Ватрушки точно таяли во рту – больше Ваську в сон не клонило. Настроенный серьёзно и решительно он наконец-то спросил:

-Батюшка, спасибо за хлеб без соли, за чай – отдельное… Только тперь мне за линию фронта нужно. Что вы на это скажите?

-Скажу только то, что хотел сказать. Жду к вечеру человека из лесу. Ему весточку с утра отнесли… не боись, сыночек мой. Как и куда придёт тот человек, дам знать. Он и поведёт тебя.
 
-Хорошо, буду ждать, - Васька стал разжимать кулаки, чтобыть ослабить подступившее напряжение.

Некоторое время они слушали, как муха бьётся о стекло. Затем Васька снова пригубил чай и спросил:

-Как там твой царь сказал? Время собирать камни, а время их разбрасывать7 Хм… Это что-то вроде – что посеешь, то и пожнёшь? Так?

-Так да не так, сын мой. Пожинающий семя вырастил, а семя есть Слово Божие. Первое изречённое Слово имя которому есть Бог-Логос. С него вся жизнь пошла. Из него, этого Послания от Всевышнего, и сотворена была. И разбрасывающий камни есть тот, кто тернии произростал, в кои семя то попадёт и сгинуть может. И имя тому – сатана, губитель рода человечьего и хулитель Слова Божьего.

-Да, мудрено ты это говоришь, батюшка. Стало быть… хм… Боюсь тебя обидеть, но получается – сатана сильнее Бога?

-Как так? – брови отца Дмитрия снова сошлись в суровой складке. – Что ты такое речёшь…  с языка трясёшь, прости Господи?

Васька по-началу внутренне сжался, но затем продолжил:

А то и реку… Вот посуди сам, Бог , ты говоришь, сотворил всё. И землю, и небо, и воды. И нас на этой земле. И всю Вселенную… А сатану зачем было сотворять? Нет, ну ты – не увиливай, давай до конца. Прав я? Если Бог сотворил всё, то и сатану тоже сотворил? А зачем его было сотворить, прости Господи? Он –то с какого боку-припёку нам нужен7 Сатана это зло, а с какого… извиняюсь, ляда Богу зло сотворять? Что б самому губить своё Слово в терниях и камнях? Не пойму я что-то, либо шибко грамотный стал…

Отец Дмитрий некоторое время сидел с открытым ртом. Затем глазща его сверкнули, а ладонь с шумом опустилась на столешницу. На ней вздрогнул и подпрыгнул весь чайный прибор. В следующий момент батюшка набрал в лёгкие воздух и отдышался, осенив себя знамением. При этом, затерявшиеся в бороде губы изрекли: «Прости, мя, Господи, грешнаго».

-Ну, ты охальник, сын мой. Хоть и грешен я, но слова твои… Сам дивлюсь, как только Бог позволил тебе их сказать…

-А как Бог позволил Гитлеру эту войну развязать? А убивать столько людей, женщин, стариков и детей – как позволил?

-Люди гибнут за грехи. За то, что не приняли Христа и Благую Весть его в сердце своём, - покраснел от напряжения отец Дмитрий. – Сын идёт на отца, отей на сына, брат – на брата… И даже дети малые, - вновь перекрестил он себя, - гибнут за грехи чужие, за грехи породивших их. А всякий рождённый уже зачат во грехе – это тебе известно?

-Ну, это всё философия, батюшка, - Васька напряг свой ум, наблюдая за кулаками отца Дмитрия. – Глубоко и слишком сложно для меня. Боюсь, не только для меня. Людям подавай обыкновенного человеческого счастья. А какое оно, это счастье? Что б досыта наесться. Что б жить и не тужить, без войны. Вот оно, счастье человеческое, - он вспомнил Люду и содрогнулся: - Что б любовь была. Вот оно – счастье обычное человеческое. Его ни на что не променяешь. А если что-то ожидает нас после смерти или кто-то… - он сощурился:  -  Ладно, пусть всё это нас ожидает. Но вот лично мне, если там нет ничего такого, на что мне рай? Да там же со скуки помереть можно…

-Вот опять ты за своё… - лицо священника стало свекольным, а глаза сделались печальные. – Прости его, Господи, ибо не ведает… Ты вот лучше подумай, - он даже привстал, - сколь много людей, забыв Бога, складывает головы на поле брани из-за хлеба насущного, богатства и власти? Скажу проще – из-за искушений… Ну, что ты хочешь мне сказать7 Опять на Бога хулу?..

-Нет, что вы… Довелось мне повоевать, батюшка. И скажу я так: на войне в первую очередь гибнут глупые, у которых ветер в башке, и трусливые, которые за жизнь хватаются. Ну и… - Васька замялся, - конечно же гибнут смелые, которые о своей жизни не думают, её не ценят, а товарищей своих выручают. И наконец такие, которым жизнь в тягость… От кого-то жена ушла к кому-то, кому-то не подфартило… В начальство не выбился, деньжат не скопил и всё такое…

-Опять не про то ты говоришь! Тебе про Ивана, ты снова про болвана! Вернее про то, как мерками всё человечьими меряешь и беды к себе привлекаешь.

-Ну, слишком правильным тоже не стоит быть, - пожал плечами Васька. – какой из нас толк, если про жизнь забудем и о небе будем только думать7 Интересно, что там на небе – не спорю. Но и про землю забывать не стоит. Иначе мы эту войну проиграем, батюшка. Как пить дать – побьют нас тогда.

-Да Гитлер твой и фашисты эти, немцы, такие же грешные и заблудшие, - не унимался отец Дмитрий– И что б бить супостата – вера не помеха, а… стальной щит! Монахи Ослабя и Пересвет на Куликовом поле –доказательство тому!?  А история государства Российского  - верный пример, как с врой и сильного врага одолеть можно!!!
-Всё так, батюшка. Интересно только, зачем ты со своей верой и вдруг – «Капитал» читаешь? – улыбнулся Василий.

Он осторожно взял недоеденную ватрушку, обмакнул её в сметану и стал медленно пережёвывать. Будто ожидал неведомый ему ответ.
Отец Дмитрий поступил иначе. Он взял ближайшую к нему ватрушку и проделал с ней следующее. Сперва окунул её в кринку со сметаной, затем полил из ложки малиновым вареньем. У Васьки даже слюнки потекли. «Нет, я так не могу – куда мне до него…» - пронеслось у него в голове.

-Не искушай, - вдруг грозно произнёс батюшка; глаза его на мгновение осунулись и поблёкли, затем стали серьёзными как при встрече. – Не искушай…
Они с минуту сидели молча, снова слушая биение мухи о стекло. С улицы залаяла собака…
-Я о немцах тебя как-то не спросил, - Васька осуждающе шлёпнул себе лоб. – А теперь уже поздно – уже спрашиваю…

-Да, есть. Всего один, при нём двое наших, изменников. Обозная команда, - немного изменившись в лице отвечал отец Дмитрий. – Вчера через нас проходил германский обоз с сеном. У этих телега сломалась – колесо с оси полетело, не знаю, чего ему лететь… Такое крепкое колесо, с резиной, на рессорах. Точно на помещичьей  или исправничьей дрожке. Или – на господском экипаже… Помнишь поди?

-Да нет, батюшка, я то время не застал, что тут помнить. Помещиков и управляющих не бачив, - Васька тихо рассмеялся, чтобы ослабить напряжение и разогнать кровь в висках. – Сынишка, говоришь, до вечера обернётся? Ладно, будем ждать весточку и того человека. Ну, хорошо… Такой момент: хочу один вопрос задать… не по теме. Вы, батюшка, в Гражданскую, за белых или за красных были?..

***

В деревне был действительно только один германец – старший стрелок (обершутцер) обозной команды Густав Константин Хлопски-Гельб. В его подчинении находилось два «добровольных помощника» называемых в вермахте «хиви», одним из которых был Лазарев, а другим – Онищенко.

Хлопски-Гельб был из Судет, что граничили с рейхом до присоединения к последнему и были населены этническими германцами. Родственники по линии матери у него были из Силезии, а по отцу – так вовсе, из России, из Клязьмы. Сам Густав имел широкое лицо, удлинённой, но правильной формы, светлые волосы и светлые глаза. Впрочем, арийскую форму черепа доказали парни из расового бюро Альфреда Розенберга, которые помимо всего измерили ему своими циркулями мочки ушей. После чего он получил справку о своём арийском подданстве и должен был почувствовать себя Зигфридом-завоевателем.

В вермахте он оказался с 1939-го, за бои в Польше тут же получил бронзовый знак «За отвагу в ближнем бою». В дальнейшем Густаву пришлось поучаствовать в оккупации Франции и Бельгии в составе 6-й полевой армии, не так давно сгинувшей под Сталинградом. После этих походов его грудь украсили бронзовые значки: ружьё  в веночке «Отличный стрелок»), танк в веночке («За храбрость в борьбе с танками»). Это было так славно и приятно, чёрт возьми! Но Густав желал большего – с недавних пор он замахнулся ни много-ни мало, на Железный крест 2-й степени! Тут как нельзя кстати – грянула компания на востоке…

Нет, по началу он вроде бы почувствовал прекрасный шанс получить именно эту награду, которая открывала широкую дверь в офицерский корпус вермахта. А каких славных парней она обходила стороной, эта высокая честь! Но вскоре он понял – не тут-то было… Победные реляции вместе с грудами брошенной русской техники были лишь в начале 1941-го.

Но даже в этом триумфальном году Густаву и его товарищам по 45-й пехотной дивизии с нарукавным шевроном «кленовый лист» пришлось ой и ох как несладко! Особенно когда по ним двинули танками Т-34 и КВ обоих классов. С лёгкими «красными кристи» и «красными виккерсами» прилично боролись даже 37-мм «дверные колотушки», но эти стальные монстры были им явно не по зубам. Их  не брали даже 50-см Рак.40! Да и атаки русской пехоты были страшноватыми. Как она кидалась на них в штыки! Обычно в таких случаях, германская инфантерия, зажав винтовки под мышками, бежала под защиту своих скорострельных «МГ».  Но один раз ближнего боя всё же избежать не удалось. Вооруженный пистолет-пулемётом МР38/40 Густав не успел вовремя среагировать – получил проникающий удар штыком в правое бедро…  С ноября 1941-го по февраль 1942-го он провалялся в смоленском полевом госпитале.

Потом были ужасные кровавые бои под Изюмским выступом и последний успех вермахта на Волге, после чего наступили совсем уж мрачные времена. Густав со всей 6-й армией угодил в развалины «Сталинградской крепости». Он даже отличился в боях за Сталинградский элеватор. И оказался в числе тех немногих, выживших, удостоенных  особой медали с рельефом этого величественного сооружения. Славная награда  была отчеканена по заказу командующего армией генерал-полковника Фридриха Паулюса – это добавило чести к горечи... Но потом – это страшнее всего вспоминать… Его снова ранило – уже в декабре 1942-го. Русский осколок чудом не задел левое легкое – плотно засел в мягких тканях.

Густав попал в списки эвакуируемых из «котла». Он был направлен в Гумрак, полевой аэродром, по «дороге смерти», где по обочинам и прямо на торосе лежали замёрзшие, раздетые догола трупы и объеденные до скелета лошади, а машины часто сбивали плетущихся на ветру дезертиров. Иные из них, замотанные во что попало, сбивались в кучки и «голосовали». Тогда машины волочили на скатах сразу несколько смятых тел…  Если глох двигатель, в кузове грузовика «опель-блиц» или санитарного» магируса» через час мерзли все. Но Густаву везло – автобус с красным крестом на забелённом корпусе вовремя достиг взлетно-посадочной полосы. Через сутки тонный «хеншель» уже доставил его и других счастливчиков в Харьков. («Везёт же вам, бравые парни! – с горькой иронией подтрунивали лётчики. – Только вшей нам в салон занесли – теперь будем дустом все сидения крыть как лаком!» «Это забота рейхсмаршала – пусть и покрывает…» - злобно буркнул один обер-ефрейтор. У него было чёрное лицо, обросшее «железной щетиной, в которой суетились серые твари, а глаза были прикрыты окровавленной повязкой.) При этом в памяти парня остались страшные картины – толпы солдат, потерявших человеческий облик, в заиндевевшей рваной амуниции, штурмующих транспортники. Они цеплялись за шасси, лезли на крылья, пытались закрепиться на ребристые плоскости…  По ним в декабре уже никто не стрелял – даже поверх голов. А полевые жандармы в Харькове, с круглыми сытыми лицами, деловито проверяли эвакуационные предписания, на груди, в специальных зажимах, что крепились к пластиковым чехлам. Тех, у кого их не было или они были поддельные, не слишком везло – их расстреливали под трапом…

Железный крест «2» всё ускользал от него. Но Густаву он уже был не нужен. Изменилось его отношение к войне, к происходящему в Европе – в Германии и в России. Чувствуя себя наполовину русским, чего на самом деле не было (кровь по линии отца да и матери давно уже перемешалась с чехами), Густав стал учить этот сложный, но красивый язык. Он больше общался с жителями оккупированных городов и сёл, даже ходил в местные церкви. Они назывались православными, имели иконы в богатых окладах, пышную роспись стен и бородатых священников, что звались батюшками.

В коечном итоге его пригласил к себе оперативный офицер Абверкоманды и провёл с ним за чашкой кофе задушевную беседу. «...Хлопски, ты прежде всего – германец. Твои обучения русскому похвальны. Ещё более похвально, что ты стремишься к общению с местными жителями, показываешь им образ истинного германца: мужественного, строгого и справедливого. Не следует, однако, увлекаться гуманизмом с русскими. Излишне сентиментальные солдаты и офицеры получали нож или пулю… К этому их подводили длинные языки, которые они распускали с комсомольскими красотками. Выведывай у русских всё об антигерманских настроениях и – срочно докладывай мне, - он указал ему группу цифр  на бумаге, что одиноко белела на синем сукне добротно-сбитого дубового стола с письменным прибором. – Притом нам очень важно знать об общих настроениях населения, о вере в скорую победу наших войск…хм… о настроениях против фюрера и рейха. Каждый германец по-своему воспринимает личность фюрера германской нации, - он с суровой иронией вознёс глаза к портрету с чёлкой и «соплеулавливающими» усиками, которые ещё назывались «мюнхенскими». – А русским передаются настроения наших солдат! Важно вовремя уловить их смысл, их тенденцию – направить их в нужное русло..."

У Густава началась новая жизнь. Он слал свои «весточки» через полевую почту, подписывая их вымышленным в Абверкоманде солдатским именем и подписывая их псевдонимом «Вернер». Эти письма военная цензура через представителя отдела “III a” прямёхонько переправляла в нужные руки… Теперь его могли остановить и вежливо пригласить в машину прямо посредли улицы или в прифронтовой зоне. Какой-нибудь зелёно-коричневый «майбах» или кюбель» мог тормозил рядом с ним, либо это мог оказаться «мерседес-бенц» тыловых служб. К нему мог запросто подойти посреди улицы встречный офицер со знаками интенданита или даже военный чиновник, назвать условленный пароль… Так происходили встречи, так проходил инструктаж. Очень редко его могли пригласить на конспиративную квартиру.

Теперь, в последних числах августа, в разгар операции «Цитадель», он оказался по заданию куратора в Алёшино, в обществе двух «хиви». Они ему порядком успели надоесть. Особенно Осташенко, чьи лукавые пронырливые глаза всё бегали, избегая встречного взгляда.  Что называется – глаза в глаза… Гельмут терпел-терпел, но устроил ему выволочку. Он приказал обоим предъявить оружие к осмотру – у обоих были русские тяжёлые винтовки системы Мосина образца 1891/1913 года. Отвернув затворную пружину и вынув стальной «стебель», Густав не нашёл ни копоти, ни грязи. Тем не менее он хлопнул Онищенко по подбородку.

-Ти есть шайз! Шмекер! Отшень плёхо смотреть! Ти есть наглец! – сказал он с холодным презрением и велел обоим разойтись.
 
Предателей всех мастей, особенно русских, он не переваривал. Ему казалось, что они сотнями или тысячами, оказавшись при полевых кухнях, в обозах, подносчиками боеприпасов и помощниками ремонтных мастерских были не просто обузой, но скрытым горючим материалом. Когда он вспыхнет и взорвётся – вот вопрос…

…По информации Абвера в деревне находился связник партизан – «маршрутник», что переправлял отдельных лиц и целые партии за линию фронта. Подходы к нему необходимо было разведать, выявить круг подозреваемых. Среди них могут оказаться верные германской империи, на первый взгляд, сотрудники из так называемого местного управления. Это прежде всего староста, полицейский и их помощники. Так чаще всего и происходит: агенты вербуются из числа подобного контингента, который предлагается врагу, задолго до войны с ним. Для привлечённых создается особая биография из вымышленных и реальных «подвигов», называемая легендою. Познакомившись с ней через пущенный слух, подброшенные документы и прочий «информационный сброс», у противника – можно не сомневаться! – вопросы по данному объекту долго не возникнут.

В марте 1943-го его невеста Клара Цетхен обрадовала его двумя мальчиками-близнецами. В бюро регистраций при магистратуре их тут же записали на древнегерманский лад: Зигфридом и Одином. «Дорогая Клара, я очень люблю тебя и наших малышей, - написал он в своём письме. – Запиши, пожалуйста, детей как Карел и Янек…» Он прекрасно понимал специального пособия в 300 имперских марок («фурнинг») будущую супругу не лишат. Более того – обязательно подарят специально выполненную из морёного дуба, украшенную свастиками, кровать-качалку. Ему просто неприятны были любые аналогии с «величием германского духа» после Сталинградской заснеженной степи.

…Время от времени он думал о страшной карательной политике на востоке. Он стал ощущать свои русские корни, стал читать русскую классику, в особенности Пушкина и Достоевского. Дмитрий и Алёша Карамазов в одночасье стали для него образами тех отважных русских, что становились коммунистами и смело шли на виселицу, под расстрел, а то и – просто сражались с вермахтом и СС. (При этом его никак не смущало православие Алёши и его глубокая и искренняя вера в Бога.) И мысли в дальнейшем стали приходить сами по себе: у русских сильно развито послушание! Они все – послушники в своём роде, когда приручены к дисциплине труда и дисциплине отдыха. Если это хорошо организовать – русские перестанут сражаться. Главное для них – обустройство их быта, который за долгие годы жизни при Советах был в удручающем состоянии, если верить проповедям министерства доктора Геббельса и бюро Розенберга. А чем вера в Бога – ни инструмент этого послушания? Особенно на фоне церквей, превращенных одно время большевиками в склады, амбары и клубы? Особенно если воззвать к чувствам верующих из числа пожилых богобоязненных русских, у которых есть дети, а у детей есть внуки? Причём иные дети в красноармейской форме пока сражаются с нами, а иные – в нашем плену…

Идея подбросила его изнутри, словно стальная, туго натянутая пружина. С этим он бросился на встречу к куратору из Абвергруппы и не прогадал.

«…Русская армия, которую создали большевики и назвали Красной, состоит в основном из крестьян. Они всю жизнь занимались тяжёлым физическим трудом и при Советах не имели возможности пользоваться его плодами, так как большую часть урожая отдавали государству. У них изъяты паспорта – чтобы лишить их возможности свободного переезда из деревни в город. Это сделано большевиками с одной целью: чтобы сельское население не разбегалось и продолжало снабжать рабочих продовольствием. И не могло устанавливать на него монопольные цены. В свою очередь последние обязаны за мизерную плату трудиться от зари до зари на заводах – производить оружие и станки… Вот такая унылая и жестокая реальность по Сталину! Эта политика Сталина мало кого устраивает из русских селян. Они ждут, что колхозы будут распущены или по его указу, или по приказу фюрера. З тем, кто даст им землю в вечное пользование, они пошли бы. Пока этого не происходит, русские крестьяне видят в германском солдате врага и сражаются с ним. (…) Многое изменится, если германские солдаты начнут ходить в русские церкви, а также будут привлекаться для уборочных и посевных в помощь русскому населению. В свою очередь, если фюрер начнёт выдвижение преданных рейху русских в органы германских комиссариатов и управление восточных земель, это также будет способствовать благожелательному отношению к нам, - писал в своём донесении Густав. – Особенно если германское командование позволит солдатам и офицерам жениться на русских девушках…»

Это и многое другое ещё больше расположило к нему его непосредственного начальника по Абвергруппе – обер-лейтенанта Гельмута Блоха. Он тут же распорядился вызвать Густава в Орёл, якобы вернули в батальон для выздоравливающих, где он не долечился. Прогуливаясь на соборной площади, Гельмут привычно услышал скрип тормозов, и во мгновение ока на роскошном опель-кадете» был доставлен куда следует.

Его обильно покормили на конспиративной квартире. Шеф долго жал ему руку, высказав одобрение – своё личное и руководства Абвергруппы: «…Что ж, не все в рейхе это понимают, Густав. И не надо сильно распространяться о таких убеждениях! Готовьтесь к глубокому оседанию в нашем тылу, старина. Сейчас вы, благодаря вашим стараниям, нужнее здесь, а не на передовой…»

Густава скоренько перевели вы обозную команду при при интендантском управлении, что занималось сбором продовольствия у населения. Он ездил по деревням – это давало ему богатейший материал для общения с населением и сбора необходимой информации, которая предшествовало вербовке. Главным образом он спрашивал о тех русских, что угодили в германский плен или числятся пропавшими без вести, аккуратно записывая их полные данные, получая из рук страдающих жён и матерей их фотографии и письма, что являлось бесценным оперативным материалом. Кроме того его снабдили из особых фондов пачкой трофейных писем , которые он показывал местным жителям или прямо передавал адресатам. Понятное дело – получив такую весточку, многие русские, сами того не желая, становились вольными или невольными сотрудниками Абвера.

Его, конечно, поначалу боялись, от него шарахались! Один пистолет-пулемёт чего только стоил и магазины к нему, которые иногда торчали из-за голенищ подкованных сапог. И старики с «георгиями» за прошлую войну, называемую в России германской, задирали бороды. «…Сбрендил что ли этот германец – того – самое?..» Но подозрения, вражда и страх по-понемногу... ...Пошло с тех пор, как чудаковатый немец стал прикладываться к образам, а то и к руке священника, после исповеди и на причастии. Помогал иным старушкам восходить по паперти. В довершении агентура Абвера пустила слух, а молва его подхватила: немец де помог многим семьям списаться с близкими, кои вовремя войны считали за погибших или пропавших. Ан нет, а они – в плену…

Сам Густав лично либо через старосту начинал расспросы на эту щекотливую тему. С неизменным замшевым блокнотом и самопишущим пером он заходил в ту или иную хату, где сперва дружелюбно приветствовал хозяев. Затем крестился на образа и начинал своё короткое вступление: «Германски армий не желайт уничтожений русски поселянин. Ми есть помогайт вас ликвидировайт большевицки комиссарен… пфруй… Земля должен бить в ваши рука – колхозен нихт… пфруй… Ви должен жить как в Европ, иметь свой надел. Бог сказать, что нужен трудиться и работать честно…»

Хуже у Густава выходило общение с сельскими батюшками. И не только по причине его корявого русского. Те в основном оккупантов не жаловали. Вот и отец Дмитрий оказался орешком твёрдым. Даром, что имел бороду до живота и мощную стать, которой в рейхе и за его пределами мог позавидовать любой силач-тяжеловес. На Густава он смотрел немного сурово и выразительно теребил свой огромный серебряный крест на литой цепочке. (В нём, как говорили. Была частица мощей одного святого, которая мироточила.) Всем своим неприступным видом этот батюшка осуждал попытки Густава сблизиться с местными. Он откровенно морщился, когда он целовал крест, исповедовался и даже причащался.
Поединок этот порядком измотал Густава и даже напомнил ему бой в районе тракторного завода под Сталинградом. Там пули так и гудели… Он и его взвод (погибли лейтенант, унитер-офицеры и два ефрейтора), от которого осталось лишь восемь человек, вынужден был залечь посреди развалин до вечера. Попытки поддержать их полковыми орудиями 75-мм привели к пустой трате снарядов, так как прицеливанию и корректировке мешали многочисленные дымы от пожарищ, которые стелились даже у подножия Мамаева кургана. Густав тогда впервые подумал: Если Бог существует, почему он не остановит эту бойню? Неужели через страдания, в наказание за грехи, человечество становится ближе к Нему?»

…На этот раз всё вышло само по себе. Было это два дня назад. Отец Дмитрий задерживался. Одна старушка перекрестила Густава, тот ответил ей вежливым поклоном. При этом погонный ремень оружия едва не соскочил у него с плеча. Дабы не выпустить свой МР, Густав взял его наперевес – повесить поперёк груди… Старушки, помертвев от страха, ойкнули – крестясь, они припустили со всех ног. А мальчишки и девчонки у ограды прыснули от хохота. Краем уха он слышал, как они обсуждали и спорили – кому подойти, кому попросить.

Конопатый мальчик лет тринадцати наконец-то отважился. Робко ступая босыми ногами в латаных штанишках, он приблизился к нему бочком и, готовый убежать, промямлил:

-Дядь немец, дай конфетку или леденец?

-Ти хотеть айн, драй конфетти? – улыбнулся ему Густав. – О, я хотеть тебе дать. Ти может смотреть, где есть батюшка? Может говорить мне?

-Ага, - неуверенно сказал мальчик, косясь в сторонку на сына отца Дмитрия.
 
Густав вручил ему три мятных  леденца в целлофановых пакетиках. При этом – дружелюбно щёлкнул по носу. Мальчишка охотно раздал их по друзьям и тут же заговорщицки шепнул сыну попа:

-Слушай, Минька, этот белобрысый мне поручил узнать про твоего батьку. Ну, я побегу – ладно?..

Минька отлучился следом и немедленно доложил об этом своему батюшке, что помогал в просфорной. Отец Дмитрий, услышав такую новость посурьёзднел, хотя и виду не подал. Тем не менее, снял передник и тут же вышел во двор.

-Что попрошайничайте, чада? – шикнул он на детвору, которая обступила Густава с протянутыми ручонками. – Или в церковь идите или по домам – прочь! А ты, немец, прости Господи… - он, размашисто перекрестившись, плюнул: - Не приманивай детишек! Срамно это…

-Ви есть не любить дети, батьюшка? – Густав от удивления задрал соломенного цвета брови.– Ви думать, что я обижайт?..

-Да ничего я не думаю, грешный ты человек, - поморщился отец Дмитрий. – Или свои думки держу при себе. Потому как человек грешный ак и ты. Иди с миром…

Внутри отец Дмитрий почувствовал легкое смятение, хотя и виду старался не подавать. Мысль о том, что немцы за ним давно следят, тут же овладела им. Он уже слышал от прихожан, что этот белобрысый супостат расспрашивал у кого родственники или близкие оказались в плену, обещал помочь их вызволить оттуда. Кое-что рассказал ему сын, которого он давно использовал для связей с партизанами и подпольщиками. О чём-то поведала «всеведающая» жена-матушка.

Пока он не замечал слежки, поэтому не выставлял у крыльца знак тревоги: лопату и тяпку. Хотя поводов для беспокойства было предостаточно. В последнее время староста и его кум, полицай, всё больше старались выспрашивать его о семьях, где в прошлом были активисты и коммунисты, ударники труда, чьи фото можно было увидеть на передовицах газет, кого ставили в пример на собраниях…

«…Ты это… того, батюшка, не серчай, потому как немцы требуют, язви их душу, - сокрушался староста Косницин. – Партизаны им покоя не дают. Узнай про то, разведуй про это… Укажи где коммунисты прячутся – это для них первостатейное! Мы б с радостью отказались – плюнули в их рожи. Да ты знаешь, батюшка, что тогда будет. Так что, не серчай и помолись за нас, окаянных…»

«Я не серчаю, - усмехнулся отец Дмитрий. – А немцам своим передай, что б не охальничали с нашим народом. Не то Божий суд на них… Так и передай, если Бога они не забыли».

«Ты б, батюшка, сам и передал. И солдатик у них подходящий для энтого…» - начал было Косницин, но отец Дмитрий сурово указал ему взглядом на калитку.

Косницин некоторое время постоял уже снаружи, наблюдая за курами, которых гонял петух в соседнем дворе. Затем сплюнул и послал к разъядрённой матери себя и свою должность. После чего пошёл и крепко наподдал со своим кумом-полицаем.

-А идите-ка вы все не хер! – показал он в сердцах влажную дулю портрету фюрера на почтовой германской карточке, что было у кума над столом.

***
...Когда отец Дмитрий вышел из церкви, он уже знал, что встречи с немцем ему не миновать. Так и есть, тот стоял, расставив ноги в коротких сапогах с двойным швом, и ожидал кого-то возле паперти. Пистолет-пулемёт висел у него за спиной, стволом вниз. Рукава немца были нагло закатаны, на груди красовались невиданной формы знаки в виде венков с танкам, ружьём и какой-то молнии. Это придавало супостату бравый вид, на который, как мухи на мёд, липла детвора. В довершении ко всему на лбу были невиданные очки с темными стеклами, выполенные из белой пластмассы, за которыми не было видно глаз. Наверняка они здорово защищали от солнечных лучей.

Завидев священника, супостат внутренне подобрался. Затем расслабился – сделал радушный жест в сторону купола с крестом:

-Ваш хороший служба явно привлекайт! Я хотеть быть на ваш служба, батьюшка. Ви отчешь корошо воспитывайт селянин верить в Бог. Как есть это?.. – он запнулся, тщательно подбирая слова: – Когда вас говорить селянин не грешен, это есть – не убивайт! О, я! Война есть там – на восток! – он указал загорелой сильной рукой с обозначившимися жилами. – Война есть там, где русски селянин убивайт германески селянин. Это не есть корошо, батьюшка! Я правильно вас называйт, ферштейн … понимать?

-Понимать, понимать… - отец Дмитрий повернулся к нему спиной, перекрестил себя, а затем глубоко надвинул шляпу, дабы не выдать усмешку. – Ты, немец, если что хочешь – говори. Зла на вас не держу, ибо все перед Богом ходим. Под Христом единым. А он, Спаситель, нам поведал и другую заповедь. Возлюби ближнего своего как самого себя. Так что верно ты сказал насчёт «не убий», но не всё ты «понимайт»…

-О, это отшень верный заповедь! – густав почувтсвовал прилив сил. – Ви отчень верно сказать про любовь к ближний. Для любить не надо убивайт.. пфруй! Я отшень понимайт ваш слов. Я понимайт, что ви есть говорить свой паств. Ви учить как русски любить русски, любить герман и весь человечеств! Это есть короший проповедь, альзо! Когда есть такой проповедь, русски не будут стреляйт герман. Наступать мир – будет Бог…

-Ну, Он всегда был, есть и будет, - качнул бородой отец Дмитрий. – Если даже не верить в Него… Хоть и не держу на тебя зла, немец, но злодейств вы много творите. А значит многие из вас против Бога идут, так и знай!
 
Густав всё понял и улыбнулся ещё шире:

-О, ви есть сомневайт! Я видеть это! Не надо думайт, что я есть зло. Я думать только добро. Только для Россия без Советов! У меня есть русски кровь по матерь. Я есть совсем немного герман, по тец. Я есть основной чех и русски. Ви понимайт, батьюшка? Альзо?

Он сделал шаг вперёд и сделал попытку протянуть руку. Он даже взял мощную длань священника в свои крепкие пальцы. Но отец Дмитрий лишь на секунду зазевался. Затем он коротким рывком освободил свою мощную ладонь.

«Хитрый гусь,» - мелькнуло у него в голове так явно, что захотелось об этом вслух молвить.

-Ты немец, повторю, знай – к твоему народу у нас, простых русских, зла нету, - произнёс он сквозь биение сердца.  В груди что-то неприятно сдавило, а на глаза надвинулась пелена: - Это я тебе как русский говорю, как духовное лицо. Понимаешь меня? Духовное означает – имеющее духовный сан.

-О, понимайт!

-Так вот, не надо в том случае жизнь губить, немец. Ведь курочка разве губит чужих цыплят? Нет, не губит. А человек… - тут отец Дмитрий запнулся, чувствуя сокровенный духовный запрет: - На всё воля Божия, впрочем.
 
Он перекрестил себя, отвесив земной поклон. Следом перекрестился Густав, слегка наклонившись.

«…И ведь гром не поразит, его, паразита, - подумал священник. – И в землю по голову не вгонит, и ног не высушит. Хотя, многие так крестятся. И верно, на всё воля Божия».
-Я хотеть спросить благословений, батьюшка, - сказал напоследок Густав. – Один есть отшень важен дел. Потом я говорить…

-Что за дело? – нахмурился отец Дмитрий, но тут же перекрестил:  -  Да благословит тебя, Господь…

Немец что-то сказал про «вер», который надо хранить, но отец Дмитрий лишь качнул головой. Он вспомнил как начал своё секретное сотрудничество с органами НКВД. Состоялось это в 1937-м, когда по стране бушевала «великая мистка»: некий спецконтингент «пачками» расстреливали , а кого-то сажали лет на десят, а то и все двадцать. Но он вспомнил, как с 1936-го стали открывать новые приходы, восстанавливать старые. Всё это происходило при молчаливом попустительстве советских и партийных органов, а значит – по указанию самого Сталина, который в молодые годы сам учился на священника. До этого, особенно в 20-е отца Дмитрия не раз вызывали куда следует – предлагали отречься от Бога, отказаться от сана и выступить с разоблачениями в клубе «безбожник» Он упорно отказывался. Даже когда грозили лагерем, даже когда наставили наган… даже когда в церковь стали бросать помёт, дохлых крыс и прочую мерзость. Даже когда в районной и областной газетах стали публиковать письма селян, где его называли «кулацким охвостьем» и требовали от властей закрыть храм Божий – сделать из него сельский клуб. Отец Дмитрий, спросив благословение у епископа (так и не получил его!) написал Калинину, затем обратился к самому Сталину. После этого за ним приехали на «газике» двое по форме и один в штатском – увезли его на трое суток в райотдел НКВД, где и состоялся разговори, перевернувший всю жизнь…

***
 
…Вот что, - сказал отец Дмитрий, когда ходики на стене проскрипели 18-00. – Передай кому следует: немец для борьбы с партизанами и нашей армией хочет привлечь нашего брата, попа. То и раньше заметно было, но сейчас особенно. И немец этот, обозник, заводил со мной хитрый разговор об этом. Дескать, раз заповеди Божии такие – «не убий», значит в проповедях своих, батюшка, ты должен против войны указывать. Мол, за что и почему воюют наши на фронтах с немцем? Это же против заповедей Божиих! Вот стервецы… Тьфу, пропасть!
Да уж, пропасть, - согласился Василий как бы нехотя. – А что так неохотно делишься со мной своими мыслями, батюшка? Почему сразу о немце не предупредил?

-Поначалу думал, что проверял он меня – подослали его. Потом убедился – не так всё. Слежки за мной, за мим домом нету. Зачем попусту в набат бить? Я ведь тоже конспирацию кумекаю, учили ваши.

-Хорошо, мы проверим как ты кумекаешь. Хотя похоже ты прав: за домом действительно не следят. , - Васька осторожно отвернул занавеску и исследовал двор, по которому величественно бродил петух с малиновым гребешком. – Разве что петух вот…
Он встал и осторожно косясь на кулаки отца Василия прошёлся вдоль гориницы:

-Так, говоришь, вечером ожидается наш связной? Да вот он, почти вечер…

-Придёт он, куда ему деться, - вздохнул отец Дмитрий.

Он перекрестился сам и перекрестил красный угол, прочитав «Отче наш». Васькина рука торопливо дёрнулась. Он также осенил себя крестным знамением и попросил у Бога поддержки. На душе было слегка муторно – поддержка бы не помешала…

ГЛАВА ТРЕТЬЯ. В СТРЕЛЯЮЩЕЙ ГЛУШИ.

…Мотоцикл, сделав круг, остановился на пустыре возле церковной ограды. Женщины и старики тут же стали расходиться, а ребятишки спрятались в кустах.

-Week! – заорал на них Крегер, с бляхой фельдслужбы. – Идите к своим свиньям и коровам! Колхозные свиньи…

Так как этого ему показалось мало, он сорвал из-за спины ППШ-41 и дал по воздуху очередь. Первые с криками побежали женщины. Старухи засеменили, что-то хныкая и причитая. При этом ногие из них крестились. Совсем уж бесцеремонно вели себя старики. . Они уходили весьма неохотно или вообще не собирались никуда уходить. Их, Крегер, немного уважал за храбрость. Тем не менее он презрительно сощурился и браво зашвырнул МР717(r) за спину. Но до этого – повёл в их сторону дырчатым круглым стволом. Но наглые старики даже не думали ускоряться.

Но верхом наглости было поведение мальчишек и девчонок, от голозадых до великовозрастных. Они мелькали земляными пятками в лопухах за церковной оградой, откуда выглядывали острые любопытные глазки,  краснели возбуждённые носы и уши. Как казалось Крегеру, эти сорванцы зубоскалили.   За витой металлической оградой, где были узорны в виде ангелов с огромными крыльями они, наверняка, чувствовали защиту. Бог охранял их…

Крегера и его спутников это немного развеселило. Один из них, Ганц Ташинский из Данцинга, вынул из ранца пачку мятных леденцов и с размаху зашвырнул их детям. Он был более доброжелателен, чем Крегер:

-Пусть эти детки видят, что мы им не враги. До чего довели их большевистские комиссары и еврейские бандиты – так боятся нас, германских солдат…

-Что ж, их дело, - весело оскалил свою длинную ряжку Крегер...



(ВОЗМОЖНО ПРОДОЛЖЕНИЕ ИЛИ КАК ВАРИАНТ 3-Й КНИГИ В В РУБРИКЕ "ПОСЛЕДНИЙ СТАРЕЦ"
ПРОДОЛЖЕНИЕ СМОТРИТЕ ПО ПОСТРАНИЧНОЙ ПУБЛИКАЦИИ НА МОЕЙ СТРАНИЦЕ.)