Битва в степи

                Бойцы вспоминают минувшие дни
                И битвы, где вместе рубились они.

                БИТВА В СТЕПИ

  Слово «битва» в военной лексике означает решительное столкновение крупных группировок войск (сил) для достижения целей этапа или всей войны. До второй половины XIX века битвой являлось столкновение главных сил воюющих сторон на ограниченном пространстве, представляющее собой совокупность ожесточенных и скоротечных рукопашных боев с массовыми потерями. В одной битве решались судьбы не только армий, но и целых государств. Примером этому служит Куликовская битва 1380 года, Московская, Сталинградская и Курская битвы времен Великой Отечественной войны.
  Позднее термин «битва» стали употреблять и в мирной жизни. Например, уборка урожая стала называться битвой за урожай, битвой за хлеб, пожаротушение – битвой с огнем, обеспечение населения, проживающего на Севере - битвой за северный завоз. В ЖКХ появилась битва против сосулек, в бюро прогноза погоды – битва против дождя, а у всех остальных - битва против реформ.
  Мне довелось с группой моих сослуживцев, проходивших службу в 1967-68 годах на советско-китайской границе, вблизи Амура, участвовать в таких битвах. Речь пойдет не о военных, а о наших замечательных армейских буднях, еще совсем недавнего, не менее, замечательного прошлого, связанного с уборкой урожая силами воинских автомобильных частей и подразделений.
  В прошлом тысячелетии я трижды участвовал в таких кампаниях. Один раз мы убирали свеклу в Пензенской области. Но это - отдельный рассказ. И дважды - в степях Казахстана, на только что распаханных землях Целиноградской и Павлодарской областей.
  В те времена там создавались мощные автомобильные группировки, состоящие из шести оперативных групп. В каждую группу входило пять батальонов по пять рот пятивзводного состава. В одной роте насчитывалось 120 автомобилей. Всего эта армада насчитывала около 22 тысяч грузовых, специальных и легковых автомобилей. Это были сводные батальоны, сформированные из военнослужащих разных частей и подразделений. Поэтому они были плохо управляемыми, с крайне низким уровнем организованности, порядка и дисциплины. Командиры и начальники плохо знали своих подчиненных, которые этим пользовались, к делу относились спустя рукава, допускали различные проступки. Многочисленные аварии, самовольный выезд из автопарка, пьянство и драки, курение анаши были обычным делом. Бывали даже случаи продажи зерна, участия военных водителей в хищениях и других нарушениях. Для наказания или изоляции нерадивых, как правило, вблизи расположения кухонь выкапывались глубокие, до двух метров, ямы, в которые помещали нарушителя. Их называл «волчьи ямы». Близость к кухне давала возможность убить двух зайцев. Наряд по кухне выполнял функцию охранения и обеспечения, арестованных таким образом солдат, едой.
Старшие начальники официально это осуждали, но пресечь не могли, закрывали глаза.
  Урожай пшеницы в 1967 году в совхозе «Коммуна» Кургальджинского района был, до смешного, мал. Он составлял три центнера с гектара. Если учесть, что на посев расходуется около 1,5 центнера зерна, то получится: что посеяли, то и пожали. Очевидно, что по этой причине «наш дорогой Леонид Ильич» оценивал казахстанский урожай в миллион пудов, а не в миллион тонн или, по крайней мере, центнеров. А ведь большой знаток был в этом деле, гениальнейший труд написал. Так и называется «Целина». Изучать свой труд он заставил всех на всех уровнях политпроса. Брошюру читали в детских садах, изучали в школах, техникумах и вузах, в академиях и аспирантурах. Особым спросом она пользовалась у рабочих на заводах и фабриках. Здесь вопрос о хлебе насущном всегда стоял, стоит, и будет стоять вечно. Такой подход позволял нам долгие годы обеспечивать самый высокий уровень образования в мире.
  Я даже знаю человека, который до сих пор хранит конспекты произведений века «Возрождение», «Малая земля» и «Целина», как шедевры. Более того, он их трепетно содержит
в своём, похожем на пиратский, сундучке. Нередко, по ночам или в свободное от работы время, он достает их, стряхивает целинную пыль и с упоением читает и перечитывает, а отдельные строки с выражениями, присущими только нашему человеку, декламирует. Я уже не раз рекомендовал ему обратиться к врачу или уфологу потому, что сам заметил, как он мучается и страдает, следуя закону отрицания очевидного. Но вернемся к сути нашего повествования.
  Армейские автомобили с раннего утра и до позднего вечера, вывозя хлеб из-под комбайнов, поднимали такую неимоверную пыль, создавали такое броуновское движение, что трудно было отличить день от ночи. А главное, поднимание пыли всячески приветствовалось и поощрялось
старшими командирами и начальниками. Для этой цели они устанавливали маршруты передвижения из одного населенного пункта в другой исключительно по бездорожью или вдоль имеющихся дорог.
  Наш командир батальона майор Коренной, объезжая вверенные ему подразделения, расположенные на огромных территориях, всякий раз во время инструктажей и совещаний с глубокой озабоченностью заявлял,- мало пыли даёте, товарищи!
- Да сколько же её можно давать,- как-то в сердцах обронил наш командир роты капитан Бурчиловский.
  При этом он стал надуваться, чтобы ещё что-то сказать. Но сделать это ему не удалось.
- Сколько надо, столько и дадим,- оборвал его комбат. Лишь бы дождей не было, а прогноз не утешителен.
  Бурчиловский шумно выпустил набранный воздух и смиренно затих, опустив голову на грудь. Комбат был сдержан, но настойчив. Вступать с ним в диалог, а тем более, спорить, пререкаться было равносильно стремлению заглушить раскаты грома небесного. Он не ругался нашей привычной бранью, присущей для новой исторической общности людей, но увещевая кого-либо из подчиненных, в конце трёпки с необыкновенным надрывом в голосе добавлял,- каррра маймун! Что в переводе с казахского означало «черная обезьяна!». Эта магическая фраза комбата приводила в ужас любого трезвого и немедленно отрезвляла пьяного вне зависимости от количества принятого зелья. С этой воинственной фразой он неуклонно выигрывал и побеждал в навязанной ему битве.
  Так мы изо дня в день заботились о максимальном выходе автомашин на линию и создании непроницаемой пыльной завесы. Даже в дождливую погоду движение не останавливалось. Автомобили в такое время привлекались для перевозки комбикормов, удобрений, стеклотары,
металлолома, навоза, строительных материалов, комбайнеров в поле, доярок на МТФ, бычков на бойни мясокомбинатов, овец на стрижку. Решались и другие, как тогда было принято говорить, многочисленные  народно-хозяйственные задачи. Кроме того, и свои, внутренние нужды создавали необходимость движения транспорта. Автомобили обеспечивали доставку воды, продуктов, белья, вывоз отходов и прочего хлама, которым быстро обрастают войска расположенные на месте. Короче говоря, пыли хватало.
  Как-то в расположении штаба командира роты я встретился со своим сослуживцем Володей Зрячиным. Мы были земляками, заканчивали одновременно военное училище, служили в одной части и в «целинную роту» попали вместе. Володя отличался необыкновенной пытливостью ума, домостроевской сметкой и глубоким знанием сельской подноготной жизни. Он был высокого, как агроном, роста, сутуловат, с длинными руками (я их называл хватунами), узким вытянутым лицом и каким-то ошеломляюще проницательным взглядом. Доказательством последнего является его умение предугадывать различные явления нашей, не только общественно-политической, но и будничной армейской жизни. На зимних квартирах, как только он утром открывал дверь в расположение роты, сразу же гортанным голосом кричал:
- Кто это там разлёгся на кровати?
  И ни разу не ошибся. Всякий раз кто-нибудь из рядовых солдат падал с кровати, вскакивал и, стремглав, мчался прочь от всевидящего ока командира взвода. За это Зрячина по-отечески любили старшие командиры, доверяли ему больше  других, всячески поощряли этот его способ устрашения солдат и ставили нам, молодым офицерам, в пример.
  Среди сообщества молодых офицеров он, почему-то, получил кличку «Мотыль». Скорее всего – за свою походку. Она у него была похожа на походку высокого туриста на первом километре пути, наполненного оптимизмом,  предвкушением новых впечатлений и встреч. Ходил он, подпрыгивая, широко раскидывал руки и выкидывал голову из плеч далеко вперед. Такой характер передвижения на местности придавал ему вид решительной готовности пойти на всё, хоть в огонь, хоть в воду.
  «Мотыль» крепко пожал мне руку, быстро осмотрел месторасположение, нырнул туда-сюда, оценил обстановку,  присел на какой-то ящик, вытащил помятую пачку «Беломорканала» и предложил папироску мне. Мы закурили.
- Что-то тут не то!- как всегда, решительно заявил он, обращаясь ко мне.
  Передо мной он всегда, не таясь, изливал свою душу, свои наблюдения и предположения. Знал, что только я могу его спокойно выслушать, не перебивая, и высказаться в защиту его мыслей.
- Это ты, Володя, верно подметил,- не то,- поощрил его я и глубоко затянулся свежим дымком.
- Тут дело не в пыли,- оживился он, почуяв поддержку.
- Но и не в хлебе, который мы помогаем убирать местным жителям. Хлеб мы в Канаде купим,- ввинтил я ему проблему внешней торговли в надежде отвлечься  от надоевшей всем пыли.
  Но Володя был не из тех, кого можно было легко сбить с толку. По поводу твердости своего мнения он, перефразировав Владимира Маяковского, часто повторял,- мы не из тех, кто взглядом упирается в корыто своей кровати, и всегда отстаивал этот взгляд.
- Мы здесь прикрываем какую-то стройку века, - выкурил он очередную мысль.
- Да,- подтвердил я,- здесь где-то, якобы, космодром строится.
  Услышав это, Володя, словно ужаленный, вскочил с ящика. Неожиданно заходил ходуном, как старая этажерка, раскраснелся, окинул меня безумным взглядом, прищурился.
- Я так и думал. Вот почему пыль! Я так и…
  Договорить нам не дал, подъехавший командир роты. Мы встали, подтянулись. Он тяжело вышел из своего «газика», измерил нас пристальным взглядом, словно оценивал степень нашей верности пролетарскому интернационализму и почти панически заявил:
- В Чехословакии произошел мятеж. Завтра с утра проводим митинги под рубрикой: «Мы с тобой, братская Чехословакия!».
  На следующий день мы, рассыпанные по степям Казахстана, как горох по амбару, сооружали из двух автомобилей Зил-157, поставленных задними бортами друг к другу, импровизированные сцены и бессильно митинговали в поддержку братской советской Чехословакии, не жалея слов и размахивая сжатыми до боли кулачками в сторону империализма, сепаратизма и китайского маоизма.
  Лишь спустя годы я убедился в том, насколько был прав в своих догадках Володя Зрячин. Да, так оно и было. Созданные, так называемые «целинные батальоны», всего лишь прикрывали строительство стартовых площадок на космодроме Байконур. Ночью и днем под покровом поднимаемой пыли сюда доставляли для военных строителей оборудование, строительные материалы, машины и механизмы.
  И мы победили. Мы выиграли эту битву. Мы не только перевезли  миллион пудов хлеба, но еще смогли поднять необходимое количество пыли и бросить ее в глаза омерзительного лица ненавистного империализма…