Морковка 16 плюс

В интимной жизни беззаветно любящих друг друга людей, в отличие от тарифицированного секса за деньги, главную роль всегда играет её величество прелюдия. А именно: её качество и длительность.
Но, в плотном потоке жизненных неурядиц, некоторые граждане Российской Федерации (а также других стран, не входящих в состав НАТО) даже не замечают, что она уже в самом разгаре и, вот-вот, готова излить на своих подопечных бурные реки бесконечной благодати.
…………………………………

В самом начале лихих девяностых Игнат, как и многие обитатели бескрайних российских просторов, попал в очень кошмарную ситуацию. Он полностью распродал всё нажитое непосильным трудом и накупил акций МММ, Хопёр-Инвест, Русский Дом Селенга и прочих благотворительных организаций. Долго потом бедолага не мог поверить в то, что опростоволосился и, причем, очень жестоко.

Несомненно, старательный, неконфликтный и сдержанный на эмоции Игнат в жизни мог и без всяких чудесных акций очень многого добиться, но он зачастую совершенно не умел отказывать людям в их просьбах. В результате на его шею всегда находилось превеликое множество наездников, использующих добродушного мужичка в своих корыстных интересах. Это сильно мешало его личной жизни. Одним словом, Игнату не хватало определенной твердости в деловом плане, да и в семье было бы не лишним проявить характер. А его жена, то и дело, все время пилила по этому поводу, называла рохлей, тюфяком и плохим добытчиком.

Игнат был отличный механик, мастер на все руки. Не было такого механизма, который бы он не мог отладить или отремонтировать, будь то бензопила, стиральная машина или трактор.

Предприятие, где работал Игнат, обанкротилось и распродалось за бесценок. И чтобы навсегда разрешить все накопившиеся проблемы, он намеревался открыть с сыном (когда тот вернется из армии) небольшой семейный кооператив по ремонту всякой всячины, закупить металлорежущие станочки, приспособления, механизмы, инструменты и прочее оборудование. Его сын находил бы клиентов, договаривался бы о цене, а жена вела бы всю бухгалтерию. Таким образом, будущий предприниматель мечтал разом решить все семейные и финансовые неурядицы. Он представлял себе, как целыми днями копошится в мастерской и никогда не видит в лицо ушлых клиентов, жена имеет достаточное количество денег, а у сына есть свой бизнес с надежным и покладистым работником. Затем, в перспективе, Игнат мечтал обустроить небольшую кроличью ферму и арендовать небольшое поле для выращивания овощей и отличной моркови в качестве корма для питомцев. Поле полностью обрабатывалось бы специальными механизмами, изобретенными самим Игнатом, а кролики бы росли упитанными и лоснящимися, отчего их хозяин был бы безмерно счастлив.

Но не тут-то было. По мере того, как на голубом экране телевизора всё интенсивнее богател Леня Голубков, на деле же всё рухнуло разом. А дальше сработал принцип домино.
 
Жена его после этого эксцесса с акциями логично собрала чемодан, язвительно уничижила новомодным словом «лох» и уехала в деревню к матери.

Но беда поодиночке не ходит. Единственный сын, служивший в армии, нелепо погиб при неосторожном обращении с оружием. По крайней мере, ему так сказали.

Похоронив на последние копейки  сына, потеряв жену, дом, приусадебный участок, мотоцикл с коляской, автомобиль «Нива» с прицепом и прочий скарб, Игнат засунул за пояс свой любимый топор, прикрыл его фуфайкой, пошатался по поселку, не выдержал ехидных насмешек соседей, бывших клиентов, всеобщего стыда-позора и ушел восвояси лесом, в сторону Москвы.
 
Первые недели две бродяга особо не задавался направлением. Раздавленный и словно очумелый шел, куда глаза глядят. Жить не хотелось вовсе.
 
Прилично проголодавшись, выходил к платформам, где останавливались электрички, к автобусным остановкам, небольшим магазинам и придорожным кафе. Там, возле урн и мусорных баков, можно было найти окурки, заплесневелый хлеб и прочее пропитание.

Трудно и очень страшно представить, что творилось в его душе. Сознание металось, перебирало все мелочи, но не могло найти хотя бы самый неуклюжий выход из ситуации. Это сводило с ума, это не давало покоя. Целые мириады мыслей и неразрешенных вопросов обрушивались на бедную голову Игната и все как один заводили в один и тот же глухой тупик.

Особенно тоскливо и жутко становилось Игнату при наступлении ночи. В окошках домов люди, в тепле и уюте, готовились ко сну, пили чай и расправляли постельки, постепенно выключался свет, и оставался лишь кое-где мелькать телевизор. Там, наверное, шли вечерние новости и прогноз погоды на завтра. Беспомощным взглядом бродячего пса, Игнат глядел в эти окна, и в этот момент ему всегда хотелось протяжно завыть джигурдой, но он и этого не мог сделать, боялся, что выйдут и побьют.

Как дикий зверь, Игнат стал остерегаться и избегать встреч с людьми. Он никак не мог понять, что с ними стало? Почему люди из дружной братской семьи превратились в стаю разрозненных, жадных надменных и непомерно жестоких особей? Почему так особенно стали радоваться чужому горю? Почему такие, столетиями нарабатываемые бесценные качества, как доверие, дружелюбие, простодушие и открытость стали смертоносными для человека? Откуда пришёл этот невидимый и беспощадный враг? Какая планета нашла на всех? Почему на смену светлым понятиям, как «мир», «дружба» и «человеколюбие», пришли эти омерзительные выражения «крутой», «кидалово», «бабло», «халява» и «попутал»?

Бродяга метался по лесу взад и вперёд, махал топором, рубил ветки, кусты и молодые березки. Когда топор тупился, он садился под дерево, переводил дух, бережно брусочком наводил новое жало и вновь принимался за дело, либо с расстояния метал топор в небольшое дерево, под разными углами, до тех пор, пока дерево не падало само собой. После этого, полностью обессиленный, Игнат заворачивался в целлофановую пленку и засыпал крепким сном. Другого способа, чтобы успокоиться и забыться, попросту не было.
 
Хотя новый способ довольно быстро нашелся. Выпивка. Все бездомные, рано или поздно, приходят к этому. Пришел и Игнат. Выпивка и нищета – две неразделимые и взаимодополняющие друг  друга вещи. Если выпивка, другой раз, и не приводит к нищете, то нищета обязательно приводит к выпивке.

Но, в отличие от профессиональных, так сказать, классических бомжей, Игнат не умел жалобно попрошайничать и назойливо клянчить. Ему было крайне стыдно и неудобно. И не только просить. Ему было стыдно и неудобно даже тогда, когда он украдкой пытался вырвать куст картофеля на чужом огороде. Руки тряслись, а сердце бешено колотилось. Поэтому, сообразно медведю-шатуну, волею судьбы выдернутому из уютной берлоги, Игнат, крадучись и озираясь, обшаривал местность, заброшенные садовые участки, помойки и лесные места туристических пикников. Собранные окурки он аккуратно разделывал, просушивал на солнышке, складывал табак в пакет, а в качестве папиросной бумаги использовал синенькую книжицу, найденную на помойке. У этой книжонки были на редкость подходящие тоненькие листочки и их не нужно было нарезать. Одна страничка – одна самокрутка. У Игната перед курением был даже небольшой ритуал. Наугад вырывался листок, прочитывалось написанное, заворачивался табак и Игнат, переваривая прочитанное, неторопливо курил.
 
Благо, хлеба и селедочных кишок на помойках было в достаточном количестве. А вот что-либо из алкоголя там найти было абсолютно невозможно. Для этого продукта необходимы только деньги. Поэтому Игнат собирал бутылки и ковырял медь, которую по тем временам по лесам и полям ещё можно было найти в избытке. Кроме этого он, посещая небольшие деревушки, нанимался к немощным старушонкам рубить дрова, наносить воды, починить перекошенный забор. Цену не назначал. Покормили, дали бутылку самогонки и на том спасибо, ведь простой народ тоже бедствовал. Наличных не было даже у пенсионеров, задерживали пенсию на полгода и более.

Чем ближе к Москве, тем чаще Игнат стал слышать одну и ту же фразу с ярко выраженным и удлиненным «а», наподобие «пшелнах, ба-а-мжара ва-а-нючий!»

«Эти полузаикастые вурдалаки средней полосы самые злые и надменные» - Решил про себя путешественник и вслух добавил: «Нужно брать эту Ма-аскву в обход. Я не Наполеон и уж тем более не Гитлер. Кто мне эта куча дерьма?».

Было принято решение идти на юг, в сторону Краснодара. Там теплее, можно устроиться работать на виноградники, да и люди больше гыкают, чем акают, ещё там много-много вина и можно дойти до моря. Когда бы ещё Игнат его увидел?

Был придуман простенький план, накопить денег, купить новую одежду, причесаться, помыться и попробовать устроиться куда-нибудь на работу. Паспорт и военный билет у Игната были с собой, быть может, при удачном раскладе, предприятие и дало бы ему комнатушку в общежитии.

Но весь мир, сама природа и все силы небесные, словно сговорившись, восстали против этого человека. Деньги пачками обесценивались не по дням, а по часам. Копить стало практически невозможно. Кроме этого алкоголизм развивался семимильными шагами, отнимал силы, желания, усугублял депрессию и требовал все больше и больше водки, пива и спиртосодержащих средств по уходу за ваннами и унитазами. К тому же наступила промозглая, холодная и дождливая осень. Игнат принял срочное решение поселиться на зиму в лесу, неподалеку от гигантской подмосковной свалки.

 На этой свалке хозяйничала шайка таких же бомжей, как и он сам. Но там царили жестокие законы конкуренции. Чужаков бесцеремонно забивали железными прутьями и тут же прикапывали мусором. Или так бросали. При первом же знакомстве с ними, Игнат тоже был жестоко избит и чудом унес оттуда ноги.
 
Но свалка была сказочно хороша. Туда практически вагонными нормами вываливались просроченные партии йогуртов, колбас и прочей продукции. Водителям мусоровозов бомжи за бесценок сдавали медь, серебро и даже золото, а те взамен привозили им сигареты и дешевую водку. И не смотря на то, что вечно пьяный и не просыхающий обитатель данной свалки мог, ввиду  стремительного разрушения печени от плохой водки, постоянного пребывания в дыму и копоти от горящих покрышек, прожить здесь всего не более двух лет, он, по сущности своего бытия, ничем не отличался от новообращенных олигархов, звезд шоу-бизнеса и других знаменитостей. Смысл, образ жизни и правила конкуренции были абсолютно одинаковы там и там, а именно: беспорядочный секс, трехэтажный мат, жратва от пуза, пойло рекой и ничего более. У молодых бомжих светская жизнь была не менее насыщенной, чем у самой примадонны российской эстрады. Молодая бичёвка могла свободно за месяц, не покидая помойки, поменять шесть-восемь мужей, а могла и натурально сыграть роль Дездемоны, которую задушил бы пьяный, черный от сажи и обезумевший от ревности Отелло, и от этого страсти в вечерних поножовщинах кипели всё ярче и жарче.

Таким образом, загородная свалка также ещё и бездонный источник материала для желтой прессы и телешоу «Дом-2». Это реальный факт.

 Но для законопослушного и робкого Игната вся эта маргинальная тусовка казалась сущей дикостью. Умом, конечно, он понимал, что движет всем этим банальная безнаказанность. И авторитарно хозяйствующие тамошние субъекты безраздельно пользуются своеобразной  депутатской неприкосновенностью, ведь никто не будет искать убитого ими бродягу, в их дела никто и никогда не полезет и это вообще никому не нужно, но принять эту страшную действительность Игнат никак не мог.
 
Получив первое крещение, он, не задумываясь, решил «уйти с проекта» и когда немного зализал раны, то сразу начал рубить себе на зиму теплую лачугу в лесу, куда мало кто ходил. Недостающие материалы таскал по ночам со свалки и когда «олигархи», незаконно присвоившие себе «народное добро», подобно закопченным трупам, спали в стельку пьяные, он пользовался моментом, воровал у них недопитую водку и недоеденную салями.

Жизнь постепенно налаживалась. Зимовье получилось отличное. Оно было выполнено из небольших бревнышек, брусков, кусков фанеры, ДВП и пенопласта, а щели были заботливо проконопачены мхом и старой паклей. Сверху лачуга была обтянута несколькими слоями полиэтилена и прокреплена упаковочной жестяной лентой, снятой со старых деревянных ящиков из-под фруктов. Игнат притащил со свалки дырявую буржуйку, облепил проржавленные отверстия асбестом, натаскал всякого инструмента и посуды, отреставрировал древний самовар. Вода бралась неподалеку из маленького родника. Родник также был не оставлен без внимания. Игнат его расчистил и, чтобы в него не сыпалась листва и мусор, сделал деревянное обрамление и крышку.

Место для лачуги было выбрано укромное, всевозможные подходы к нему поселенец тщательно замаскировал и загромоздил валежником вперемежку с колючим сухостоем. Таким образом, он хотел, наконец, очутившись в относительной безопасности, выспаться в тепле, имея над головой крышу.
 
Когда строительство  было полностью окончено, то Игнат сделал недельную заготовку припасов еды и алкоголя. Кроме этого он перемыл кучу пустых бутылок из-под шампуней и слил всё в одну пластмассовую канистрочку. Этим моющим средством были постираны нижнее белье и одеревеневшие портянки. Остатками ополоснулся и сам. По окончании всех процедур по благоустройству и безопасности, тело и душа почувствовали невероятное облегчение. Такое же облегчение, наверное, испытывают и беглые миллиардеры, успешно приземлившиеся в Лондоне.
 
Наступило ненастье. Вот-вот должны были ударить первые заморозки. В лесу стало совсем тихо. Птицы улетели на юг и разные любители отдыха с грибниками тоже уже закрыли сезон. Игнат подумывал приручить ещё какую-нибудь бездомную собачонку, чтобы не так жутко было спать по ночам, да и не так скучно. Но бездомные собаки, почему-то особенно шарахались именно таких же, как они, видимо, чуяли, что их могут съесть. Также необходимо было соорудить себе что-нибудь из теплой обуви, ибо старые кирзачи совсем уже разваливались. В принципе, это Игнат считал уже сущей мелочью, ведь он впервые, с весны проспал в тепле целых двое суток!

Солдат спит, служба идет. Стратегия простая и надежная: есть, пить, спать и набираться сил. А там глядишь, и весна нагрянет.

Дожди пролили и выпал ясный день. Запасы еды и алкоголя иссякли. Не хотелось, но нужно было идти на промысел. На свалку не пошел, направился в сторону, где периодически гудели электрички, там должна быть, по крайней мере, хотя бы платформа. Авось, чего и найдется. Интуиция не подвела. Раньше Игнат её никогда не использовал, а теперь все чаще только к ней и прибегал. От платформы к небольшому поселку через лес проходила широко протоптанная тропинка.  Как раз в том месте, где он вышел на эту тропу в кустах валялись две хозяйственные сумки и женская косметичка. В косметичке были зеркальце, помада, тени, пудра и двадцатидолларовая купюра, а сумки до верха были набиты продуктами питания. Кроме того, в одной из сумок Игнат обнаружил кошелек. Денег там было немного, но на две бутылки водки и сигареты как раз хватало.

Радости не было предела. Но нужно было поскорее оттуда убираться, хозяйка вещей могла находиться где-то неподалеку.

Игнат добежал до своей лачуги, спрятал сумки и сел на пенек, чтобы перевести дух. Он вспомнил, что с вечера, когда уже было темно, сквозь шум дождя ему послышался какой-то отдаленный женский крик. Крик больше не повторился и Игнат, решив, что показалось, перевернулся на другой бок и заснул.

«Значит, не показалось» - Размышлял он. - «Скорее всего, какая-то женщина ездила в Москву за продуктами и последней электричкой вернулась назад, а на пути в лесу её кто-то напугал, она от страха бросила сумки и убежала. Хорошо, если это так. Но почему она с утра не вернулась за вещами? Это нужно проверить. Всё равно в поселок за водкой идти».

Игнат прошел вдоль тропинки от самой платформы и до поселка, но никаких следов борьбы и других предметов не обнаружил. Это его успокоило. На подходе к поселковому магазину, он увидел сильно пьяного мужика, который здорово шатаясь, шел, за очередным пузырём. Из кармана его выпадали сигареты. Игнат приотстал и когда мужик вошел в магазин, украдкой быстро собрал всё растерянное. Сразу же закурил. Сигарета после самокруток показалась божественной. Спешить было некуда, лучше постоять, покурить и ещё раз подумать, как правильнее истратить деньги.

Между тем мужик вышел из магазина. В руке была заветная бутылка. Он нахмурился, с усилием навел резкость и уставился на Игната. Тяжело сопя, как раненный бык на корриде, этот мужик вдруг сказал:

- Галька сука. Вчера на всю зарплату харчей потеряла. Падла. А меня винит, что я её не встретил с электрона. Представляешь? А мы с её братом как дали вчера! В честь её получки. Какой там встречать? Хорошо, хоть брат свою заначку распорол. Тот ещё упырь.

- Все бабы суки. Они ошибок никогда не прощают. – Сквозь зубы процедил Игнат.

- Во-во. Правильно сказал. Твари. Дай пять! Ща пойду, башку ей разобью нахер.
 
Мужик криво зашагал дальше. Мимо по улице прошла группа коротко остриженных подростков. Они подозрительно и недружелюбно посмотрели на Игната. Какой-то жуткий ледяной холод пробежал по спине от их взглядов и когда подростки удалились, он только тогда зашел в магазин.

В магазине был скуднейший ассортимент, черствый хлеб и дикие цены. На две бутылки водки денег явно не хватило, но хватило на пять поллитровок крепленого плодово-ягодного вина и шесть пачек «примы». Игнат внимательно посчитал всю оставшуюся мелочь и купил ещё полбулки деревянного хлеба.

«В самый раз. Уложился» - про себя прикинул Игнат – «А черствый хлеб ещё лучше. Свежий бы я за минуту съел».

«Доллары менять пока неразумно, да и негде, а в этом городке ещё и опасно. Сразу поймут, откуда они» - размышлял Игнат. Он вернулся в лес, растопил буржуйку, поставил сушить дырявые сапоги, немного перекусил, выпил полбутылки вина и блаженно растянулся на своём уютном топчане, заложив руки за голову.

«Какие прекрасные минуты! Ну много ли человеку нужно для полного счастья? Мир так прекрасен и хорош. Просто произошла какая-то жуткая оплошность или чудовищная ошибка, в результате которой всё и всегда в итоге катится к чертям собачьим» - мыслил Игнат, лежа с прикрытыми глазами. – «Все в этом мире взвешено и продумано до мелочей, но чтобы жить спокойно, нужно затратить не меньше усилий, чем для того, чтобы править миром. Ведь чтобы править миром, с точки зрения механики, нужно всего-то смазать подшипники и, устранив все разрушительные вибрации, поглядывать за наличием смазки. Трения, жуткие трения и дисбаланс враг любого механизма. Вот и у людей также. Сначала возникают трения, потом биения, дальше ещё хуже, начинаются избиения. У людей трения возникают ещё с завидного расстояния. Вот взять этих подростков, ну прошли себе и прошли. Тогда почему у меня до сих пор мороз по коже? И я сегодня уже вряд ли ночью усну».

Игнат с недовольством того, что эйфория слишком быстро окончилась, да и вообще, по большому счету, прошла мимо кассы, встал и опустошил бутылку до конца. Закурил. Снова лег. Продолжил размышления.
 
«А может оно всё и к лучшему? Моя работа, моё умение, ну кому они нахрен нужны? Мерзкое, отвратительное ковыряние в грязных, намазученых железках? В итоге я и пришел к тому, к чему и шел все время. Так мне и надо. Нежелание жить, как все жили, живут и будут жить, это нежелание было во мне всегда, ещё со школьной скамьи. Я просто боялся в этом себе признаться и думал, что это во мне говорит обыкновенная лень, с которой нужно бороться каждому уважающему себя мужику. И теперь я, наконец, свободный человек, изгой, ибо я не такой как все... Эх, Русь матушка, как ты жестока к детям своим! Может и не мать ты мне вовсе, просто я ничего не знаю, да и кто расскажет? Кто бы мог подумать, ещё совсем недавно, что произойдет такой казус? Сначала со страной, а затем и со мной лично? Ну как уснуть опять? Ну как? Опять вся эта чертовщина в голову полезла. Да уж. Всё правильно я сделал, по своей воле и не сожалею теперь ни грамма. Я всегда жил среди людоедов, пусть и не знал об этом, но чувствовал. И пока закон не позволял открыто употреблять друг друга в пищу, то еще все держалось как-то, а как разрешили, то сразу и начался пир на весь мир. Вот и всё объяснение. Чего мудрить? Что усложнять? Всё просто… Но я-то людоедом не был и никогда не буду, и поэтому придется мне однозначно сдохнуть, пусть не в этом лесу, так в следующем. Медленно и мучительно. Хотя чего ждать? Повешусь, пожалуй, при очередном жестоком бодуне, да и дело с концом. Устал я. Сильно устал».
 
Игнат уснул, но около полуночи уже проснулся, буржуйка прогорела и быстро остыла. В помещении стало зябко. Накинул фуфайку и вышел ошпарить ближайшую березку.

В лесу стояла гробовая тишина. Погода была ясная и безветренная, в связи с этим начало заметно подмораживать. Послышался гул отъезжающей электрички. Опорожнив мочевик, Игнат решил ещё немного постоять и подышать бодрящим лесным ароматом.

«Если подольше померзну, послоняюсь вокруг кибитки, то значит, попозже растоплю буржуйку. Мне спешить некуда. Следовательно, попозже выпью вина и подольше посплю утром. Проснусь, когда будет уже совсем светло. Ненавижу эту темноту. Ужас как ненавижу. Так жутко одному в лесу. Господи. Ночью. Мать твою. Ну, хоть тресни. И за что мне это? Ну, мухи ведь не обидел ни разу»

Вдруг в стороне послышался пронзительный женский крик. Затем крик снова повторился, но был уже более протяжным и беспомощным.

«Опять нападение!» - Мелькнула у Игната мысль. Сердце бешено заколотилось. Управлять собой стало практически невозможно. Крики повторялись ещё и ещё. Игнат онемел и не мог сдвинуться с места. Он знал, что нужно срочно что-то делать, но эта неожиданность крика, своей внезапностью полностью его парализовала.

Игнат так и стоял как вкопанный и стоял до тех пор, пока крики не умолкли. Может быть, он торчал и ещё дольше, но тут в противоположной стороне вспыхнуло зарево, озарившее часть леса вдалеке и оттуда же сразу донесся длинный истошный человеческий вой.

«Бежать!!!» - Поступил безукоризненный, непреклонный и не обсуждаемый приказ в мозг. Игнат сорвался с места и, если бы у него была возможность отталкиваться сразу двумя ногами, то он побил бы мировой рекорд скорости, который до этого дня очень долго удерживал африканский гепард. И, хотя бежавший не опирался передние конечности, но зато усиленным размахиванием оных сумел-таки развить приличную скорость и всего за минуту-другую убежал так далеко в чащу, что потом смог вернуться обратно лишь к обеду следующего дня.

Обескураженный ночными событиями и усталый от ходьбы Игнатушка вышел из леса на оживленную автостраду, по ту сторону которой виднелось морковное поле. Он не стал возвращаться к своему жилищу той же дорогой. Чтобы не выдать свою нору он сделал большой крюк вокруг и зашел с противоположной стороны. Через метров пятьсот вдали было видно, как сворачивают мусоровозы на знакомую свалку. Этой дорогой Игнат и пошёл.

Один сапог от ночной перегрузки совсем развалился. Подошва отстала, и из неё торчал кусок портянки, на котором налип целый набалдашник грязи. Стресс поутих, хотелось только есть, пить и спать. Больше ни о чем не думалось. По-стариковски шаркая, Игнат не спеша добрался до свалки. Он вообще, в последнее время всё старался делать медленно и методично, спешить ему было некуда.

Очередной КАМАЗ-мусоровоз свернул с трассы и, пыхтя, как навозный жук, пополз промеж куч мусора. Как только машина опередила Игната, она остановилась. Из кабины выпрыгнул водитель. Торопливо расстегнул штаны и начал отливать, блаженно подняв к небу глаза.

- Еле дотерпел, блин. – Восторженно кинул шофёр, когда Игнат с ним поравнялся.

Тот внезапно остановился и уставился на водителя.

- Тебе чего? Чего вылупился, бродяга?

- У меня есть дело.

- Какое ещё дело?

- Ты не мог бы мне привезти валенки. Желательно с калошами. Видишь, что с сапогами стало? А на носу морозы.

- А деньги есть? Я бесплатно ничего не повезу.

- Деньги есть. Двадцать долларов.

- Да ну! Не поверю, откуда у тебя баксы-то?

- Как откуда? Вот тут на обочине трассы и нашел случайно. Какая тебе разница. Ты что, мент?

- Да нет, как видишь. Покажи лучше, чем спорить.

Игнат показал мятую двадцатку.
 
В те времена, как ни странно, доллары обладали сильнейшим гипнотическим эффектом. Люди, при виде зеленых бумажек, превращались в этаких вампиров, которые почуяли брызги свежей человеческой крови, и после этого им было плевать абсолютно на всё, лишь бы заполучить увиденное.

- Гм. Впервые такого идиота вижу. Чтобы за баксы валенки покупал.

- А что за них покупать нужно? Пепси-Колу что ли?

- Ну не знаю. Это же ведь доллары!!!

- Да я просто не из этих мест. Дома я бы за бутылку две пары валенок выменял, но вот, как говорится, дорога ложка к обеду.

- Понятно. Привезу тебе валенки. Жди меня после обеда здесь же. А пока где-нибудь спрячься, чтобы не отобрали. Ты я вижу, тут недавно. Раньше тебя не видал тут.

- Я тут мимоходом. Вот оказия с сапогами случилась, и встал на полпути. На вокзале обобрали до нитки, теперь вот пешком шлёпаю. Вот Бог умилостивился и подкинул на обувку.

- Мне бы хоть раз подкинул. Всю жизнь пашу, в этом дерьме провонялся, ни один шампунь уже не помогает. Ладно. Жди. Поехал я. Мне сегодня ещё две ходки шпарить.

КАМАЗ чихнул воздушными тормозами, натужно тронулся и пополз дальше. Игнат окинул взглядом ближайшую кучу мусора и увидел торчащее старое кресло. Это было кстати. Ноги устали и захотелось посидеть. Погода стояла ясная и солнечная. Воздух оптимально прогрелся, и можно было прямо на солнышке немного в этом кресле подремать и не разводить костер. Хотя ноги просушить, пожалуй, стоило. С этой мыслью Игнат начать организовывать компактный костерок. Наломал деревянных ящиков, зажёг, устроился в кресле. Кресло, хоть и было старое, но забирать усталость не разучилось. Игнат принялся заворачивать самокрутку. Сигареты остались в избушке, а синенькая книжица и табак со спичками были всегда в кармане. Вырвал листок и по привычке прочел оттуда фразу: «Вот истинный израильтянин, в котором нет лукавства!»

Свернул. Закурил. Развесил портянки. Босые ноги положил на картонную коробку.

«Что же это получается? Если лукавство это то, что я думаю, то я тоже мог быть истинным израильтянином. Ну, я хоть сильно робкий, зато не вру умышленно, что пообещал – сделал, что попросили - дал» - думал Игнат. – «Интересная книжка. Однако. Значит, если я израильтянин, то и страна моя – Израиль? Вот это ближе к истине. Вот почему я здесь чужак. Это всё объясняет. Ну да, всё верно, Россия – мать, отец - Израиль. Родителей же всегда двое. С матерью не очень повезло. Это бывает. Она пьет сильно и дебоширит. А вот с отцом ещё не ясно. Он объявился только вот. Тридцать секунд назад»

Несомненно, такие рассуждения имели под собой явный признак того, что человек начинает потихоньку сходить с ума и Игнат это понимал, но своеобразный и не очень логичный ход мыслей отвлекал измученную душу от реальности бытия и этого конфликта со своей судьбой.

Между тем КАМАЗ выгрузился и ехал назад. Остановился. Водитель опустил стекло и прокричал:

- Слышь, мужик! Ты туда, в центр свалки, лучше не ходи. Там местных бомжей сегодня ночью бритоголовые малолетки бейсбольными палками передолбасили. Конкретно. Один даже умер. Остальные валяются там переломанные. Из тридцати человек ходить толком могут только человека четыре. Слышишь? Не ходи туда. Я скоро приеду. Будут тебе валенки. Доллары только не потеряй!

Игнат утвердительно кивнул и благодарственно соединил кисти рук над головой. Новость прямо ошарашила. Он решил не ждать машину, а пойти на место событий. Не терпелось узнать, как это связано с ночными кошмарами в лесу.
 
За импровизированным столом сидело четверо. Они пили водку без этикеток и уже были совершенно пьяны. Игнат приблизился к ним, набрался храбрости и поздоровался:

- Здорова, мужики! Кто это вас так избил?
 
- Ты ещё тут, откуда нарисовался? – Поднял голову один из них.

- Да я. Это. В Москве в мусорном баке, видно, уснул. Пьяный. Проснулся вот здесь. Не знаю, куда и в какую сторону идти даже теперь. И башка трещит сильно.

- Не знаешь куда идти, так иди нахрен, не промажешь. А если вздумал поселиться здесь, то сегодня можешь, нам не жалко. Только вечером если фашисты опять придут – пеняй на себя. Наше дело предупредить.

- Я дождусь КАМАЗ со своего района и уеду. У меня дома приключений хватает.

- Во-во. А у нас своих хватает.

- А что этим пацанам-то нужно было?

- Это мы не знам. Да ты чё стоишь-то? Пить будешь или как?

Игнат подошел, налил полный стакан и объемными глотками выпил.

- На вот, закуси. – Безымянный бомж небрежно подтолкнул ногой почти полный ящик копченой колбасы.

Колбаса была сверху вся заплесневелая. Ловким движением гость снял кожицу со всей палки, и она после этого на вид оказалась совсем ничего. Вкусная. Откусывал и глотал прямо без хлеба. Выпитый стакан и закуска произвели непередаваемый приступ блаженства. До того сделалось хорошо, что захотелось присесть, поговорить по душам и пообниматься. Он так давно не пил ни с кем в компании, как будто бы сто лет прошло. Черные и липкие, как пиявки, мысли отошли куда-то на второй план, а рука потянулась за вторым стаканом.

- Давай, выпей. Брат. Может, в последний раз в жизни пьем. – У бомжа уже еле поворачивался язык, и голова его едва держалась. У остальных троих собутыльников головы уже перестали преодолевать силу притяжения. Но одна голова неожиданно поднялась. Это была женщина. Точное количество лет ей можно было определить только лишь при помощи битвы экстрасенсов. Взгляд был затуманен, а опухлое, синюшное и закопченное лицо сильно смахивало на лицо престарелого чукотского шамана.

- Митьку моего куда уволокли? Всю ночь искала. Не нашла. Падлы. – Жалобно выдавила из себя женщина.

- Что? Они и Митьку забрали с собой? А на кой ляд он им нужен-то? – Игнат выпил ещё стакан и принялся уплетать новую палку, только в этот раз более вальяжно и методично.

- А ты кто такой? А ну вали отсюда! Хватит жрать, козлина! – Бомжиха вяло замахнулась и бросила в Игната пустой бутылкой. Бутылка пролетела мимо. Женщина после броска потеряла равновесие, покачнулась назад и упала. Встать она уже не смогла, да и ей это было не особо нужно, сон сморил её.

«Как люди умеют, всё-таки, нарушить даже кратковременное блаженство? Это какая-то неестественная прирожденная ненависть. Ну, вот, собака. Она когда ест, радостно виляет хвостиком. Приближается другая собака, она тут же скалит ей зубы. Если та собака отойдет – она снова радостно виляет. Но мне почему-то после этой собаки уже перехотелось и есть, и пить, и отбирать, и хвостом вилять тоже» - Подумал Игнат.

- Ну, ты, и в натуре, пожрать здоров. – Прервал рассуждение первый бомж.

- Дак. Это. Колбаса всё равно пропащая. – Начал было оправдываться Игнат.

- Ну и что? А ты её искал? Тут вот. В этом дерьме? Не искал? Значит, вали отсюда, дармоед.

Быстрого ответа не нашлось. Вместо этого представилась замедленная, как в кино, картина: он с длинной амплитудой размахивается топором и, словно спелый арбуз, разносит голову предъявителю прав на колбасу. Эта мысль понравилась и Игнат, кинув острую и хищную фразу «Я тебя щас прямо тут грохну. Будет тебе потом колбаса», продолжил сладко фантазировать. Он представил, как его арестовывает милиция, и он в ходе следствия берёт на себя ещё тридцать семь краж и девять поджогов. В обмен на это, радостные следователи принесут в камеру еду, сигареты и чистую одежду. Затем, с криком «Одним больше, одним меньше!!!», он воткнёт прямо в горло заточенную об стену ложку самому назойливому сокамернику, ему добавят срок и навсегда изолируют от него это ужасное общество. На зоне будет всегда крыша над головой и попусту к нему никто придираться не будет, ведь зеки больше опасаются за свою шкуру, чем простые обыватели, ибо те о безопасности думают вообще редко. Он будет вязать теплые носки и обмениваться ими на чай и сигареты, а если повезёт, станет механиком на промзоне.
 
- Ты чё блин? Мать твою. Я пошутил. - Прервал сладкие размышления первый бомж.

- Что вы за народ такой? Всё мать да мать. Природа - мать. Родина тоже мать. Отец-то, где ваш? Спрашиваю? Что вы его никогда не зовёте?

- Как где? На небе. Где ж ему быть-то ещё?

- Это тебе Юрий Гагарин рассказал? Или ещё кто-то?

- Да все говорят так. Иже еси на небеси. Или как там его, беса, мать его в душу.

- Эх. Да ну вас. Ладно. Мне домой пора. Увидимся, быть может.

Игнат налил себе ещё целый стакан и вежливо попросил на дорожку ещё колбасы. Бомж нехотя пихнул коробку, мол, забирай всё.

Игнат взял под мышку и пошёл по направлению к своей лачуге. Настроение было хорошее. По крайней мере, лучше утреннего.

От края свалки до леса было расстояние около трехсот метров. Выйдя не открытое пространство, Игнат увидел знакомую группу подростков в черных куртках, каждый из которых тащил в руках старую автомобильную покрышку. Направлялись они в лес. «Наверное, хотят тренажеры сделать, чтобы каратэ отрабатывать. Ну и пусть отрабатывают. Может, потом бомжей бить перестанут. Всё польза»

В целях безопасности пришлось завернуть обратно на свалку. Не хотелось быть кем-то замеченным. День был уже весьма короткий, и солнце уже клонилось к закату. Игнат затерялся между куч мусора, прилег и уснул.

Проснулся,  когда уже было темно. От холода. Хмель вышел. От плохой водки трещала по швам голова и хотелось пить. Надо быстрей домой, опохмелиться, затопить буржуйку и спать.

Дорогу знал наизусть. Темнота не помеха. Шел почти с закрытыми глазами, съежившись. Изредка натыкался на стволы деревьев.

Когда открыл глаза, то оторопел.  Возле его избушки стояла толпа подростков в черных куртках. Их силуэты сливались с лесом, только огоньки от сигарет выдавали их присутствие. До толпы оставалось метров десять.

Игнат дернулся назад, но ему кто-то сзади подставил подножку. Он и не догадывался, что за ним от самой свалки по пятам шли ещё двое, а остальные ждали возле берлоги и попивали его вино, найденное под кроватью.

Его притащили за шиворот и поставили между собой в центр круга.

- Ты смотри. Неплохо устроился. В нашем лесу. Тунеядец. Бамжара вонючий. Винишко попивает. Буржуечку топит. – Сказал один из них. Все остальные парни громко засмеялись.

Игнат молчал. Он таких слов уже много наслышался и привык к этому.

- А где деньги-то берешь? На что бухаешь дядя? Воруешь? У меня родаки вкалывают с утра до ночи и то, денег не видят, зарплату уже на полгода задерживать стали. А он тут жирует. Отвечай, сука!

Игнат продолжал молчать. Как ни странно, но страх куда-то делся и ему были безразлично. Быстрее бы избили, да и дело с концом.

- Молчишь. Ну, молчи, молчи. – Весело сказал вожак и изо всей силы ударил Игната кулаком в лицо.

Затем крепко ударили ногой в живот. Пленник скрючился, но затем попытался, пользуясь секундной паузой вырваться и убежать. Это предугадали и нанесли сильный боковой удар бейсбольной битой в скулу.

В глазах вспыхнула яркая, рассыпающаяся на сотни искорок вспышка. Игнат даже почувствовал отчетливый сухой треск лицевых костей. Затем был ещё удар и ещё. Игнат упал, по телу расплылся жар и остальных ударов тяжелыми ботинками он уже практически не чувствовал.

Обняв голову руками, успел подумать: «Какая легкая смерть! Наконец-то. Само всё решилось и не страшно совсем. Секундное дело. Молодцы ребятки. Поднатужьтесь и гасите свет»

- Стойте! - Заорал вожатый. – Вы что сделали? Он живой нужен.

- Зачем живой? Мы ещё вот одного поймали. На перроне крутился. Его и казним.

- А с этим тогда что? – вожак указал на Игната.

- Этого? Мы в его берлоге и спалим.

- А этот кто такой? Точно бомж?

- Да бомжара. Точно. Вылитый. Мы бы его и не приметили. Дедок как дедок. Ходит, озирается, высматривает что-то. Но только нас увидел, сразу в лес как ломанулся. Ну, мы за ним. Вот, догнали. На бомже и шапка горит.

На нового клиента посветили фонариками. Это был небольшой мужичок, лет пятидесяти или шестидесяти. В фуфаечке, на голове куцая серая шапка-ушанка, по типу армейской. На ногах спецовочные ботинки, какие обычно выдавали на стройке. В руках его была тряпичная котомка, которую тот не выпускал из рук. Глаза его были под цвет его же ушанки, маленькие и испуганно бегали от страха. Затем парни вырвали у него котомку, отшвырнули в сторону, а руки связали за спиной.
 
Игнат не шевелился и тайком наблюдал происходящее сквозь пальцы рук.

Тем временем на бедолагу начали через голову надевать автомобильные покрышки. Тот сначала не понимал, что происходит и недоуменно вертел головой по сторонам. Надели последнюю. Едва осталась торчать лишь макушка. И когда на это сооружение сверху вылили бензин, несчастный отчаянно заорал.

Каратели, видимо, специально выдерживали паузу и громко смеялись. Затем резко наступила тишина. Все умолкли. Затихла и жертва.

Напряжение от этой тишины было невыносимым. Игнат даже позабыл о своих переломах, ушибах и отбитых внутренностях.

Наконец, маленьким, но ярким метеоритом промелькнула по дуге термитная спичка, и через мгновение ослепительно вспыхнул живой факел. Зрители даже отскочили назад на несколько метров.

Этот факел отчаянно взвыл, а дюжина расширенных зрачков в темноте стала жадно поглощать происходящее.

Шокирующее зрелище на время усыпило бдительность «инквизиторов», и Игнат этим незамедлительно воспользовался.

Тот самый, неведомый голос, сутки назад бешено заоравший и приказавший ему «БЕЖАТЬ!!!», в этот раз тихо и осторожно прошептал «ползи!». Игнат пополз, сначала очень медленно, по-пластунски, затем на четвереньках, а когда смог встать на ноги, пригнулся и побежал. И, хотя перейти на вчерашний галоп не вышло, но это не помешало довольно быстро покинуть лес, пересечь трехсотметровую полоску и укрыться на свалке.

Он торопливо осмотрелся в темноте и сначала попытался поднять старинный шкаф, чтобы опрокинуть его на заднюю стенку, но у него оказалась сломанной ключица и резкая боль в плече остудила его пыл. Тогда другой рукой отодрал отвалившуюся наполовину заднюю стенку и залез в платяное отделение. В лицо пахнула нафталином изъеденная молью шуба и ещё какое-то шмотьё. Беглец зарылся в этом добре и затих. Теперь, по крайней мере, до утра, его никто не найдёт.

Двухдневная беготня и относительная безопасность быстро повалили в сон. Но ещё даже не рассвело, как переполненный мочевой пузырь и сильная жажда разбудили спящего и вернули его в реальность. Он хотел было встать, но не смог даже пошевелиться. Всё тело словно окаменело и на малейшее движение дико отзывалось болезненными симптомами. Невозможно было даже открыть рот и глаза. Челюсть была сломана, а глаза слиплись от запёкшейся крови.

«Саркофаг из собственного тела. Подумать только. Дожился» - подытожил живой труп. Но делать было нечего – превозмогая боль, достал из внутреннего кармана носовой платок, пропихнул его в штаны и помочился прямо так. Плевать.

Горячая моча приятно разлилась по животу. Игнат полежал ещё немного и принялся постепенно себя разминать, начиная с кончиков пальцев рук и ног. Если возникала резкая боль, то он на мгновение останавливался и продолжал снова, но с большей деликатностью. После предварительной диагностики окончательно убедился, что обе ноги целы, но сломана левая ключица, несколько рёбер, ну и челюсть. Также. Кроме прочих ушибов, шатались зубы, не поворачивалась шея и болели почки.

Затем Игнат достал из штанов мокрый носовой платок и положил себе на лицо. Пока оно отмокало, он продолжил шевелить конечностями и думал, что делать дальше. Как быть? Теперь точно эта бригада от него просто так не отвяжется – во-первых: он свидетель чудовищного преступления и пока жив, может заявить в милицию. Во-вторых: если охота бомжей - для них своеобразная игра в войнушки, то его поимка добавит им лишь азарта. В-третьих: почему они охотятся именно на бомжей? Банальная безнаказанность, что бомжа никто не станет искать? Или же это какая-то надуманная «высшая» миссия? И почему сжигают? Холодный юридический расчет? Нет тела – нет дела? Или русский вариант куклуксклана?

Как бы там ни было, но Игнат ни в коме случае не хотел, чтобы его сожгли заживо. Сама мысль об этом вселяла ужас. Пусть лучше бы насмерть запинали ногами или трубой по голове, но только не это.

Лицо отмокло. Один глаз приоткрылся. Игнат собрался с силами и, превозмогая боль, выбрался из шифоньера и тут же сел на кромку отдохнуть. Передвигаться оказалось гораздо тяжелее, чем казалось по началу. Тщательно обтёр лицо платком, особенно глаза.  Пошевелил шмотьё ногой, ничего подходящего для новых портянок в шкафу не было. Заглянул в соседнее отделение. Вытащил оттуда старую простыню. Пошарил в боковом кармане, достал перочинный ножик, нарезал полоски. Не перематывание ушло ещё минут сорок. Аж вспотел.

Решено. Надо идти в милицию и писать заявление об избиении местными хулиганами. Тем более, паспорт с собой есть. Вот только внешний вид ужасен. В мусарню могут даже и не пустить такого.

«Доллары! У меня есть доллары!» - воспрянул духом Игнат. - «Когда они увидят у меня в руках купюру, то в любом случае меня выслушают. По крайней мере, им непременно захочется узнать, где я их взял, и нет ли там ещё. А значит, разговор завяжется и ко мне не пропадёт интерес до тех пор, пока я сам этого не захочу. Часы ещё ранние и вся банда ещё спит. Не раньше обеда они соберутся в условленном месте, обсудят план действий и только потом приступят к поиску. Успею ещё сходить домой. В лачугу. Там под кроватью надо забрать свой топор и может ещё чего из выпивки и еды уцелело. А, впрочем, какая еда, рот не открывается совсем. Так, у меня же ещё порошки были с собой, на черный день. Ага. Вот пачка аспирина, четыре таблетки анальгина . Так. Промедол засоший. Раз, два, три, четыре, пять, шесть таблеток. Отлично. Что тут ещё. Димедрол. Три штуки. Нет, от него могу уснуть. Мукалтин. Он от кашля. Тоже выпью. Так, надо лужу чистую найти, воды зачерпнуть»

На дне шкафа, с внутренней стороны дверцы мелькнуло зеркало. Игнат кряхтя, перегнулся, отогнул жестяные крепления и вынул его. Медленно поднял перед собой и ужаснулся. Лицо было раздуто, как барабан и представляло собой сплошное месиво сине-черного цвета. Глаз не было видно совсем. Лицо смотрело на своего хозяина из практически сомкнувшихся узеньких щелочек. В окровавленных грязных волосах и седой бороде торчали репейники и мелкие обломки веток. Нос был забит почерневшими сгустками крови. Сбоку к волосам прилипла насквозь пропитанная кровью детская распашонка из шифоньера. Игнат попытался её оторвать, но безуспешно, было ощущение, что снимется скальп.

«Может дёрнуть? А впрочем, пусть висит. Не хватало ещё сознание потерять. Так пойду. Теплее будет»

Стало уже светло и нужно было поторапливаться. В лесу отыскал глубокую чистую лужу. Ночной заморозок успел затянуть её тонким льдом. Игнат проткнул ножиком дырочку и прильнул к ней. Ледяная вода заломила зубы, но он пил и пил. Потом осторожно, превозмогая боль, открыл рот, кое-как запрокинул голову, высыпал горсть истолчённых таблеток и снова прильнул к луже. Присел на поваленное дерево. Устал. Но сидеть долго нельзя было. Двинулся дальше.

«Черт. Да где же эта лачуга? Надо же было так далеко забраться. И как они меня выследили? А, ну, да. Они же местные. Сызмальства этот лес как пять пальцев выучили» - размышлял Игнат. Уже через пять минут ходьбы от аспирина его кинуло в пот, анальгин немного унял боли, а промедол отогнал усталость и страх. Поэтому ходок шёл напролом, не придерживаясь тропинок, как лось, только вместо рогов выставлял вперёд руку.

«Я на них зла не держу. Совершенно. Наоборот, я им по-своему завидую. Они молоды. У них всё впереди. Они дружны и у них есть общая цель. Она хоть жестокая и странная, но всё же цель. Переходный возраст. В это время все думают, что они умнее своих родителей. А что их родители? Они сами виноваты. Понарожали, а нормальную и интересную цель в жизни не привили. Сидят, только слюни и сопли пускают по поводу каждого подорожания колбасы и проезда в электричке. Вот и получите, распишитесь. А парням нужно самоутвердиться. Но как соплями самоутвердиться нельзя, то они решили это сделать делами и конкретными поступками. Вот и получите, рас-пи-ши…»

Игнат остановился. Под ногами лежал труп молодой девушки. Он покрылся легким инеем. Не нужно было быть профессиональным патологоанатомом, чтобы определить, что эта девушка была изнасилована и убита. Причём зверским способом. Тело было сплошь исколото, то ли ножом, то ли каким-то шилом. Сосок левой груди был прокушен, и было видно, что зубов у убийцы было маловато, ибо сверху и снизу было всего по два черных кровяных отверстия. Нашлось и орудие убийства. Оно торчало из сердца девицы. Это была половинка от старинных ножниц, почерневшая от времени.

Девушка была очень красива. Даже в таком виде. На одной ноге не было туфли. Игнат осмотрелся и нашел её неподалёку. Высокий каблук торчал из замерзшей лужицы.

Вырвал находку изо льда. Набрал полную воды и всю выпил. С безразличным видом, монотонным движением отрезал от головы кусок распашонки. Смочил в воде и неспешно вымыл всю девушку. Затем этим же куском распашонки аккуратно накрыл интимное место. Не смог закрыть только глаза, так как веки уже сильно одеревенели. Хотел положить на них монеты, но монет при себе не было. Также не стал выдёргивать орудие убийства. Ещё рядом обнаружил ярко красную губную помаду. Покрутил снизу. Там ещё немного было. Накрасил девушке её сине-черные губы. Потом прилёг рядом и стал смотреть в серое небо.

«Вот бы моя жена сейчас увидела, какая у меня невеста. Красивая. Нежная. Только смотрит и молчит. Не то, что эта тварь была. Обезьяна. Она бы умерла от зависти» - Лежал и думал Игнат. – «Ну, ладно, помечтали и будет. Красавица пусть лежит, а чудовищу надо идти дальше»

Напрасно он тешил себя наивной мыслью, что пацаны оставят его жилище невредимым, чтобы потом использовать как приманку, устроив внутри засаду. Эти монстры сожгли всё полностью.

Игнат уныло пошарил на пепелище. Среди обгорелых рыжих гвоздей нашел свой топор. Он стал совершенно негоден, сталь отпустилась, искорёжилась и оплавилась от огня. Затем подошел к месту с автомобильными покрышками, от них остались только хрупкие косички от корд, а от того бедолаги совсем ничего не осталось, только кучка белого пепла.

«Нету тела – нету дела. Оригинально придумано. Был человек. Нет человека. Кто такой. Откуда. Теперь никто и не узнает. Да и не заметит никто, что и был такой. Ну уж, нет. Со мной такой номер не пройдёт. Раз до сих пор жив, то и буду жить. Добраться бы только до милиции, а там, если не положат в больницу, скажу, что это я эту бабу убил» - Решительно подытожил Игнат и зашагал по направлению к посёлку.

«Стоп! У этого дедка была котомка. Надо поискать. В темноте её могли не увидеть и вообще, забыть. Может там у него документы остались или ещё что-нибудь?»

Торопливо начал обшаривать то место, куда швырнули котомку.

«Ага! Вот она. Так. Что тут?»

Из котомки высыпалась колода потёртых карт, куски раскрошенного хлеба, коряво надкушенный кусок варёной колбасы, банка паштета, какие-то тряпки, початая пачка Беломора и… половинка старинных ножниц, почерневшая от времени.

« Вот те раз! Сегодня ты охотник, а завтра – дичь. Если бы эти отморозки узнали, что этот выродок давеча сотворил, то они точно бы себя к лику святых причислили. Это отличная улика. Её нужно хорошенько припрятать. Пожалуй, возле родника в землю и воткну»

Чем ближе к посёлку, тем страшнее было идти. Игнат за всё время перестал чему-то удивляться и очень опасался, что может не дойти живым до милиции. К тому же лезли в голову всякие нехорошие мысли. От этих мыслей он разволновался  и всё сильнее начала раскалываться голова. Забросил под язык весь остаток димедрола. Жуткая горечь растеклась во рту. Запивать не стал, да и нечем было.

«А если я скажу, что убил девку и возьму всё на себя? А она окажется дочерью местного мента? То этот мент удавит меня прямо на допросе, разорвет на куски и сожжет в тех же покрышках. Блин. Как же быть?»

Тем временем Игнат вышел из леса и вошел в посёлок.

«Какой это посёлок? Деревня деревней. Тут и милиции может, даже нету» - Терзал себя он мыслями. – «Сейчас увидят меня, спеленают, утащат обратно в лес и никто нахрен даже не вступится»

Свернул на улицу и у предпоследнего дома увидел припарковавшийся милицейский УАЗик.
 
«На ловца и зверь бежит. Сегодня мой день!»

Задрожал. Решил перекурить. Достал синюю книжицу. Вырвал последнюю страницу. Автоматически прочитал: «Претерпевший же до конца, спасётся..» Табак лежал в другом кармане. Поврежденной рукой не смог его достать. Бросил это дело. Тихонько подошел к высокому забору и заглянул в щель. Там стоял высоченный милиционер в помятом кителе. Он разговаривал с мужиком, вероятно, хозяином дома. Игнат, как ни в чём не бывало, присел на лавочку и приложил ухо к щели.

  - Михалыч! Я же говорю. Бухали мы. Три дня подряд. А может и неделю, не помню уже. Короче, как трактор мой крякнул, так и пошёл в запой.

- Это я уже слышал, сам видел тебя по пять раз на дню возле лобаза. Ты суть давай рассказывай. Меня время поджимает.

- Значит. Натырили мы с шуряком на поле у корейцев два мешка морковки. На электричку и на Ярославский вокзал. Там продали быстро и обратно. По дороге сразу начали жрать.

- Что жрать? Водку или колбасу.

- Водку конечно. Значит. Сидим, бухаем в электроне. Тут какой-то дедок, в фуфаечке, возле нас присел и начал ёрзать. Туда-сюда. Мутный какой-то. Глазёшки маленькие, хитрые, только и бегают. В общем, стал издалека намекать, чтобы и ему налили. Ну, шуряк, взял и открыто послал его нахуй. А дедок дерзкий оказался и начал что-то по фени ему предъявлять.

- Та-ак. Дальше чё?

- Ну, повздорили они. Я поссать между вагонов пошёл. Прихожу, дедка уже и след простыл, а шуряк сидит, улыбается и говорит мне: «Прикинь, Толян, меня этот хмырь зарезал». Я ему: «Как зарезал? Чё ты гонишь?» А шуряк отнимает руку от груди и оттуда через рубаху кровяная струйка швырк-швырк. Говорит, понять ничего не успел, как дед ему в сердце половинкой от ножниц, бац! И дёру. Потом говорит, Толян, я тебя что-то уже не вижу. Так и умер у меня на руках, с открытыми глазами. Ну, потом менты прибежали и меня повязали. Хорошо, свидетели видели, как дед его пырнул, а то из меня бы к утру признание дубинками уже вышибли.

- Приметы запомнил этого деда?

- Ну, какие приметы. Маленький такой. Пальцы все синие. В наколках. Видно, что пересидок ещё тот. По ходу всю жизнь на нарах пробыл. Привязался на нашу голову.

- По фото опознать сможешь? Я выберу из картотеки, кто недавно откинулся приблизительного возраста. Хочу сам покопать. А то так и будет глухарь висеть.

- Смогу. Наверное. Я эти серые волчьи глазки на всю жизнь запомнил.

- Ну, давай, пока. И, вот что. Ты смотри у меня. Ещё раз жену поколотишь, пеняй на себя.

- Да я уже покаялся на сто раз. Прощения на коленях просил вчера. Бес попутал, связался с шуряком этим, тюремщиком. Прости Господи. У меня трактор крякнул как назло и корейцы на обработку Мишку Чернозипунникова взяли. Теперь на всю зиму без денег останусь.

- Следить за техникой надо, а не бухать по электричкам. Все беды от пьянок. Сильно побил? Где она сейчас?

- Да нет. Не сильно. В доме она. Синяк замазывает какой-то фигнёй. Ты ж в курсе, она на скорой работает, там с синяком стыдно. Неудобно. Сейчас за ней должны уже вот-вот приехать. А, слышь, вон, едут.

Только проговорили, как из переулка вынырнул РАФик скорой помощи. Собеседники зашагали к калитке. Игнат взял в руку двадцать долларов и встал возле ворот.

- Боже, праведный, это ещё кто? – Милиционер, выходя, уставился на пришельца.

- Т-там… кто-то потерял, на тропинке, там ещё сумки валялись. – Игнат показал купюру и тут же потерял сознание.

………………

Эпилог.

В больничную палату вбежал невысокого роста мужичок с накинутым поверх одежды белым халатом. В руках у него был пакет. Он увидел, что человек с забинтованной головой не спит и сразу же бойко заговорил, как из пулемёта:

- Игнатка! Привет! С наступающим тебя! Мне жена сказала, что давеча в сознание пришёл. Помнишь меня? Я Толян. Давай знакомиться. – Он, широко улыбаясь, протянул руку.

- Помню. Я тебя ещё как-то возле магазина видел. Пьяного в стельку. – Процедил сквозь зубы Игнат и, слегка повернув голову, спросил. – Это ещё что?

- А. Это тебе в ключицу спицу вставили, чтобы не разваливалась. Потом, когда всё срастётся, её хирург такими пассатижами выдернет, под местным наркозом уже.

- Ты сказал, «с наступающим». Уже новый год что ли? Это я сколько спал?

- А как же. Новый год уж на носу! Ты много в коме лежал. Тебя как привезли, то хирург долго с твоей головой возился. Там сверлил что-то, долбил. Живучий ты мужик, однако. И как ты с проломленным черепом ещё ходил-то? Но, теперь, видно, ещё сто лет проживёшь. Слушай! Я тут тебе попить привез. Яблочный сок. Домашний. Молоко. Сметанка. Жиденькая. Жевать тебе ещё нельзя. У тебя челюсть в трех местах сломана. Тут ещё журналы нашёл дома. Техника молодежи. Наука и религия. – Толян тараторил без остановки.

Игнат пошевелил руками под одеялом, потом пощупал лицо и понял, что он лежит совершенно голый и, как вверху, так и внизу начисто выбрит. Толян это сразу заметил и тут же пояснил:

- Это Тамарка тебя обхаживает всё время. Старшая медсестра. Она больше всех за тебя переживала. Ха-ха-ха!!! Ты ведь как в интенсивной терапии начал отходить от всяких там наркозов, то такую пургу нёс. Ох, тут всё отделение ржало. Всю свою биографию рассказал, начиная с детского садика.

Мужик стал неожиданно серьезным. Помолчал немного, потом продолжил:

- Я как шуряку своему сорок дней отметил. Его в электричке зарезали. Прямо у меня на глазах. То понял, что никого из друзей у меня и не осталось. У нас посёлок-то совсем скурвился. Даже поговорить не с кем. А тут ты нарисовался и упал. И вправду говорят, свято место пусто не бывает. Слу-у-ушай!!! А ты что? Механик что ли?

- Кто сказал?

- Да ты сам и сказал. Орал лежал, две или три недели, там, какие-то шпиндели, штуцеры, штангели, валы, дюймы. Вот умора.

- Есть маленько. Понимаю кое-что. Люблю железки всякие, подшипники.

- А ты. Это. Смог бы мне моего «Белоруса» починить?

- Я твоего «Белоруса» с закрытыми глазами за три дня разберу и соберу обратно. Как автомат Калашникова. – Игнат почувствовал за себя гордость и осознал давно утраченное чувство того, что кому-то нужен. – Вот только поправлюсь.

Толян расцвет так, что в сумрачной палате стало совсем светло. Он присел на табуретку и быстро застучал пальцами по тумбочке.

- Поправишься, конечно. Никуда ты не денешься. Особенно от Тамарки. Она баба видная. Тридцать семь лет всего. У неё мужик. Алкаш конченный. Царство ему небесное. Антифризом отравился. Лет пять назад. С «Агдамом» перепутал. Целый литр вдул от жадности. Так с тех пор Тамарка и мается без мужика. А где его взять-то? Раньше к нам хоть из Москвы учёные от всяких НИИ приезжали на картошку. А сейчас вообще никто не едет. Моя бабка говорит, что после войны насчет мужиков и то лучше было, чем сейчас. Одна алкашня и мудаки всякие. А Тамарка - баба огонь. Я бы и сам ей вдул, только у нас сплетни быстрее бубонной чумы разлетаются. Посёлок маленький. Да сам увидишь. Она сегодня в ночь заступает.

  Толик опять застучал пальцами по тумбочке:

- Ты для меня - просто находка. Тут вот какое дело. Понимаешь. Трактор – это сила. Здесь новые русские всякие начали себе дома везде строить, а на тракторе тут так можно заработать – караул. Не хочу наперёд говорит, но ништяк и резон есть. Улавливаешь?

- Улавливаю. Сам планировал трактор купить. Да с этими акциями в трубу вылетел и без крыши остался.

- Да знаю я. Можешь не рассказывать. Участковый приходил, смотрел твои документы, отправлял запрос к тебе на родину, звонил туда, пальцы твои даже откатывал. Пробивал по картотеке. Всё чисто. Он мент ещё тот, Аниськинской закалки. Дотошный. Таких сейчас нет уже. Одно быдло набирают.

- А что это за матрац у меня, какой-то интересный?

- Да ты что? Это же пшеница. Тамарка притащила. Чтобы пролежней не было. И палату отдельную для тебя выхлопотала. Вот баба. Ураган. Она тебя тут всякими маслами натирала, мазями, протирала уксусом и спиртом, следила за сквозняками. Знаешь, как лежачие быстро воспаление лёгких подхватывают? Ого. Да что я тебе всё рекламирую? Вот придет вечером процедуры делать, сам увидишь. Они с моей женой подруги лепшие. Тамарка как увидала примету, что ты на поправку пошел, так и говорит, мол, никуда я его не отпущу. Куда он пойдёт? Опять на свалку? А если память ему не вернётся, то скажу, что я его жена и будет ещё лучше.

- А что за примета такая? – Заинтересовался Игнат.

- Ты что, с дуба рухнул, деревня? Ещё с войны у медсестёр есть проверенное наблюдение. Если у тяжелораненого однажды морковка встанет, то, стало быть, он выживет, а если нет, то худо дело. Хи-хи-хи. Жена рассказывала, что когда у тебя это случилось, то сбежались медсестры и давай его линеечкой мерить. Ого! Восклицали. Шестнадцать плюс! Как дети, в натуре.

- Правда что ли? – Покраснел подопытный.

- Что, я тебе, врать, что ли буду? Ты же знаешь баб, им только дай волю.

- Слушай. Толик. Спасибо тебе. Ты настоящий мужик. Выручаешь. Помогаешь мне. Хоть и незнакомы совсем были, а такое ощущение, что сто лет уже дружим. Я добро помню. Найду, как отблагодарить.

- Да не за что. Ты только после больницы никуда не уходи. Если ничего не выйдет, то я тебе другую бабу найду. За это не переживай.

- А у вас в посёлке все так разговаривают?

- Как разговаривают?

- Ну, ты мне за пять минут столько слов наговорил, что я не успел толком ничего запомнить. Вот у меня на родине из всех клещами каждое слово нужно вытаскивать. Угрюмые в основном, но спокойные.

- Нормально у нас разговаривают. Это у тебя башка ещё не варит нихера. Ты ещё тормоз пока. На ручнике. Понимаешь? А поправишься – привыкнешь быстро. В нашей жизни нужно быстро соображать. И шевелиться. Резину тянуть некогда. Вот так. Ну, да ладно. Мне надо бежать, к новому году готовиться. Галька заданий понадавала. Она на смене сейчас, а новый год ждать не будет.

Попрощались. Толян ушел. Пообещал часто проведывать. Игнат принялся делать гимнастику. Поднимал, сколько мог, поочерёдно вверх ноги, затем вставал, делал один два шага прямо с капельницей и снова падал. Потом заснул.

Где-то около полуночи дверь в палату тихонько скрипнула. Вошла женщина в белом халате. Это была Тамара. Она изнутри заперла дверь на ключ, повернулась и, мило улыбаясь, сказала:

- Привет, Игнатка! Таки пришёл в себя! Ну, молодец. К тебе можно в гости?

- Здравствуйте. Это я у вас в гостях. Конечно можно. Проходите. Вы Тамара?

- Да. Тамара. А что, Толян уже рассказал про меня? Вот балаболка. Будем знакомы. Ну что, проводим старый год и встретим новый?

- С удовольствием. Старый год меня так измучил. Вы себе не представляете.

- Ещё бы, с того света всем колхозом вытаскивали. Чтобы хотя бы в следующий год перетащить. Ты поменьше бы говорил, у тебя челюсть ещё не совсем срослась.

Медсестра отсоединила капельницу, достала из тумбочки стаканы и яблочный сок. Вынула из кармана маленький пузырёк медицинского спирта, налила понемножку и сверху добавила сока.

Выпили. Помолчали.

- Тебе, Игнатушка, скорее поправляться надо. У тебя в паспорте уже через месяц фотографию в сорок пять лет менять нужно. Я перед этим тебя хочу успеть к себе прописать. Поскорее. Чтобы не было проблем в паспортном столе и не заставили по старому месту жительства ехать. Я узнавала.

- К тебе?

- Ну, да. Я так решила. И это не обсуждается. А ты сам не против?

- Я, Тамара, не против. Я ещё как «за». Вы даже себе не представляете, как я рад с вами познакомиться. – Сказал Игнат и заплакал.

- Ну что ты, милый. Не беспокойся. Я тебя никому не отдам. Давай, лучше теперь за новый год выпьем.

Игнат кивнул. Снова выпили и снова стали молчать. И без слов было хорошо и уютно.

Разлили остатки в пузырьке и ещё раз выпили. Затем Тамара просунула мягкие и ласковые руки под одеяло и стала ими делать довольно смелые и шаловливые манипуляции. Больной сначала съежился, но довольно быстро расслабился и поддался.

- Такие умные у вас руки. Вернее… они… как бы сказать… – Едва слышно проговорил Игнат и смутился от того, что совсем не умеет делать комплименты.

- А то! У меня ещё и бюст с высшим образованием. Не хотите потрогать, чтобы убедиться? – Игриво ответила ему медсестра.

Тот сконфузился.

Тогда Тамара склонилась над пациентом, ловким движением расстегнула пуговицу халатика и на Игната, как из бомболюка, выпали две объемные глыбы с широкими, цвета кофе с молоком, ореолами вокруг сосков. Медсестра взяла его исхудалую руку и медленно провела вверх по одной из них, а когда ладонь возвратилась обратно, то сосок под ней уже успел отвердеть.
 
Женщина выключила настольную лампу, и было видно лишь, как она в темноте быстро скинула халат.

Мягко, как кошка, не задевая тело, искусительница перемахнула одним коленом через Игната, и на его живот нежно опустился гладенький лобок, который начал делать небольшие поступательные движения, медленно, постепенно переползая к низу. Как только он стал горячим и влажным, и окончательно уперся в твердое, Тамара стала жарко нашептывать:

- Ух! Какая морковка! Прямо как с корейского поля, отборная, крепкая! Без ботвы!

- М… мм… морковка… точно шестнадцать плюс? – Почти ничего уже не соображая, еле пролепетал Игнат.

- Как по мне, то все двадцать! – Распалённо заверила медсестра. – Я ж теперь жена твоя, мне должно лучше знать.
Потом, весьма искусно, не теряя контакта, она приподняла бедра настолько, насколько это было возможным, чуть отъехала назад и, испуская сдавленный стон, словно соскальзывая в невидимую пропасть, грациозно опустилась на всю глубину.

КОНЕЦ.

Основано на совершенно реальных событиях.