Знакомый
Она никогда не любила Крещатик - огромная, шумная улица, замурованная в бетон, напоминала ей театр абсурда, где безвкусно перемешалось прошлое и настоящее, ложь и вымысел.
Старая архитектура взирала на город с немым упрёком и безнадёжной тоской. Главная улица Киева который год была безнадёжно мертва. Мёртвая и в то же время невыносимо многолюдная она, как нельзя лучше передавала дух современного времени. Грустное зрелище…
Её окликнул давно забытый голос. Стремительно пробежав взглядом по многоликой толпе не сразу заметила одинокую фигуру, чуть в стороне, ближе к переходу, а заметив, только со второй попытки узнала того, кого так долго не могла забыть.
Привстав с парапета, нервно затянулся, снял затемнённые очки, и, выбросив окурок, неуверенно направился к ней. Высокая, слегка сутулая фигура… Чуть измятая, застиранная, когда-то белая футболка, слегка обтянула всё ещё подкачанные бицепсы, выдавая не только мрачное настоящее, но и блестящее спортивное прошлое.
Усталый, потрёпанный вид: исполненные нечеловеческой боли, ещё более глубокие, чем в молодости глаза; резкие морщины не пожалели его смуглую, постаревшую кожу... грубая трёхдневная щетина, и лёгкий перегар кричали, что дно близко...
- Почти не изменилась... Давно не виделись…
- Давно... Лет десять.
И наступила оглушительная тишина. Та редкая убийственная тишина, когда беззвучие способно оглушить своим грубым криком, и утопающий в весне Киев вдруг стал одиноко осенним. Новое платье вдруг стало жутко неуютным и колючим, руки длинными и неловкими, а жесты и голос фальшивыми.
А потом разразился гром, перешедший в безутешный весенний ливень.
- Так может в кафе? Здесь рядом… Не мокнуть же… - не выдержала подруга, всё это время удивлённо хлопавшая накладными ресницами, принявшая поначалу странную встречу за недоразумение.
Они заказали по чашке горького кофе, и просидели в кафе минут двадцать, пока не закончился ливень, обмениваясь пустыми, ничего не значащими фразами, вопросами и ответами.
Она так и не рискнула взглянуть ему в глаза, он так и не отважился взять её за руку.
- Сигарету? – спросил он, когда вышли из кафе.
- Я бросила.
До спектакля оставалось ещё минут пятнадцать, и она зашла в дамскую комнату поправить макияж: усталый рассеянный взгляд, лёгкая сеточка морщинок возле глаз показалась ей значительно ярче, чем обычно, лицо неестественно бледным, а ироничная складка возле накрашенного рта невероятно глубокой. «Чёртово время!» - ругнулась про себя, и вышла.
- Кто это был?
- Так... Знакомый...
Отрешённая, она никак не могла сконцентрироваться на спектакле: Кот Бегемот был раздражающе неуклюж, Маргарита изрядно постарела, и только Хостикоев в роли Воланда был великолепен, как и 10 лет тому назад. «Воланда нельзя сыграть, Воландом можно только родиться.» - подумала она и даже не пыталась больше следить за происходящим на сцене.
- Мне вдруг показалось, что осенняя тьма выдавит стекла, вольется в комнату и я захлебнусь в ней, как в чернилах. – доносилось где-то со стороны…
Тьма накрыла её и она вспомнила всё как во сне: первую встречу, осенние прогулки по Андреевскому, их поход на Ильяс-Кая, Наутилус Помпилиус», «Nirvana», одни наушники на двоих, тёмное ночное небо и звёзды… Никогда ещё звёзды не были так близко, как в ту волшебную ночь…
Чуть слышно открыла дверь, и крадучись на цыпочках зашла в квартиру, чтоб не разбудить шестилетнего сына, приоткрыла дверь и тихонько заглянула в зал: Андрей, гладко выбритый, аккуратный, в тёмном шёлковом халате сидел в полумраке на мягком, дорогом диване, закинув нога на ногу и с безразличным видом гулял по телевизионным каналам. Весь дом казалось пропитался неестественной атмосферой покоя и уюта, и вдруг, что-то случилось: дыхание словно перекрыло, и тошнота подкатила к горлу…
Словно задыхаясь, она всё так же на цыпочках прокралась в спальню, выскользнула из опротивевшего, неуютного, чёрного платья, натянула первый попавшийся под руку топ и джинсы, накинула ветровку, наспех зашнуровала кроссовки, и прихватив наушники и плеер, выскочила в грязный, пропахший сыростью и куревом подъезд с облупившейся штукатуркой, и только здесь смогла свободно вдохнуть.
Под тёплым моросящим дождём подошла к сигаретному киоску, и первый раз за 10 лет закурила, а потом пошла наугад бродить по мокрыми весенними улицами ночного города, под шум дождя и вечную «Нирвану»:
We passed upon the stair
We spoke of was and when
Although I wasn't there
He said I was his friend
Which came as a surprise
I spoke into his eyes
I thought you died alone
A long long time ago…
Свидетельство о публикации №213040501010