Последний ясный день

   Засыпая под грохот снарядов и свист пуль, я все чаще вспоминаю своего старика и все его наставления. Как странно, ведь всего несколько лет назад я с упоением читал его боевые очерки и воочию не представлял себе весь кошмар и ужас, творящийся на поле брани. Но кто бы мог подумать, что мне суждено перенестись с забрызганных кровью и грязью страниц отцовского дневника в настоящее пекло войны и стать свидетелем всех кошмаров, которые в те далекие дни казались мне лишь разыгравшейся фантазией моего отца.

***

   - Наконец-то новое утро! - Подумал я, спрыгивая с постели и, не умываясь, бросился в комнату отца.
   - Пап! Вставай! Ты мне обещал! – Забираясь на кровать и тормоша отца, не прекращал я.
   - Хорошо, хорошо, я встаю, встаю. – Зевая, ответил он. – Поставь чайник на огонь, я спущусь через минуту.
   - Урааааааа! – Визгливым, детским голосом крикнул я и пулей устремился на кухню.
Через минуту, как и обещал, отец показался на кухне с заспанным лицом и красными глазами. С тех пор как он вернулся с войны, жизнь у него была хуже некуда. Лишившись левой руки, он лишился своей  работы и своего великого будущего. Мой отец был гениальным пианистом. Потирая сильную руку с длинными пальцами о колено, он молча наблюдал за тем, как я, ухватившись обеими руками за ручку, пытаюсь поставить полный воды чайник на огонь, издавая пыхтящие звуки, напрягаясь по мере сил и пытаясь сделать невозможное. Каждое утро я делал все одно и то же – пытался вскипятить воду, но каждый раз отец, видя, что все мои усилия разбиваются в прах, помогал мне с этим делом. Я всегда любил его улыбку, с которой он позволял мне самостоятельно заниматься непосильными для меня делами. Это была улыбка непомерной любви и величайшей снисходительности. Встав со стула, он помог мне и вернулся на прежнее место.
   - Знаешь, когда я был маленьким, мой отец заставлял меня делать то, чего я не хотел. Он пытался сделать из меня того человека, которым сам не смог стать. Из-за этого мы не были близки, лишь год от года все дальше расходились во мнениях. Но один урок я усвоил точно: если хочешь чего-нибудь добиться, нужно идти против своих возможностей и добиваться всего самому, невзирая на преграды и сложности. Только честная победа стоит чего-то. Всегда будь человеком, сын мой, и не позволяй простым неудачам сломить твой боевой дух и поставить на колени пред невозможным.
   Я любил его слушать, мой отец был умнее многих! Но единственное, о чем он никогда со мной не говорил, так это о войне. Я видел в его глазах боль, которую не смогло стереть время, и никогда не сможет. Однажды, когда я без спросу залез на чердак в поисках чего-нибудь интересного, я наткнулся на его дневник, написанный болью и страхом, пропитанный слезами, потом и кровью, но наполненный доблестью, честью и отвагой, совершенной во время военных действий. Погрузившись в захватывающие события прошедших лет, ярко представляя отца в картинах своей фантазии, я совершенно потерял счет времени, и не услышал его тихо приближающиеся шаги.
   - Чем ты тут занимаешься? – Повышая тон, спросил он. Я же в страхе перед его гневом отбросил книгу подальше и машинально убрал руки за спину.
   - Негоже так обращаться с историей, сын, тем более с историей своего отца! – Более мягким тоном сказал он. 
   - Прости, я не хотел, честно. – Начал оправдываться я. – Я просто искал что-нибудь интересное и нечаянно наткнулся на нее. Прости, прости, пожалуйста!
   - Рано или поздно нам пришлось бы затронуть эту тему. – Со вздохом, шепотом, промолвил он, и присел на табуретку, что стояла прямо у окна, выходящего на чистое поле. После его слов я немного осмелел и рискнул задать вопрос.
   - Расскажи мне что-нибудь из того, что было. Я люблю слушать твой голос.  – Попросил я.
   - Обязательно расскажу, но не в этот раз. Может, хочешь услышать о своей матери? – Отец ласково взглянул в мои наполняющиеся слезами глаза и нежно погладил по русой голове.
   - Я не знаю. – Сдерживая накатывающие слезы, ответил я.
   - Знаешь, она была самой чудесной женщиной из всех, каких я встречал  на белом свете. Я тебе не рассказывал, как мы познакомились? Это был далекий 1910-ый год. Тогда я служил в армии и нас отправили на полевые учения. Этот день с самого рассвета казался необычайно чудесным, будто бы предвещая нечто грандиозное! – Отец замолк, заглядывая в глубину своих сладостный воспоминаний, окунаясь в тот призрачный день, ловя всеми чувствами отголоски пережитых мгновений. Слегка прикрыв глаза, чтобы лучше разглядеть стирающийся от прожитых дней образ, он подал лицо вперед, к распахнутому окну, глубоко и медленно вдыхая свежие ароматы  уходящего лета 1939-ого года, пытаясь уловить что-то из далекого 1910-ого. Немного помолчав, он продолжил, не открывая глаз.
   Она стояла там, в пятидесяти метрах от меня, серпом срезая золотистые, переливающиеся на жарком солнце колосья пшеницы, одетая под стать погоде, в желтое, развивающееся на ветру платье. Ее русые, распущенные волосы выбивались из-под подвязанного на маленькой головке расписного платочка. Она монотонно, но с присущей лишь ей одной грациозностью, срезала колосья и складывала их в корзинку, висевшую на тонкой, загорелой ручке. Остановившись, я смотрел лишь на нее, позабыв обо всем, что было вокруг. Время перестало отсчитывать секунды, сердце замерло в трепетном волнении. И, паря над золотистыми хлебами, я двинулся в ее сторону. До конца жизни я буду помнить тот момент, когда заметил ее из сотни других девушек, работавших на одном поле. Растворившись в пространстве, я не заметил, как дошел до нее и…
   - Пап, она и правда была такой красивой, как ты всегда рассказывал? Отец, встрепенувшись, открыл глаза и ласково взглянул в мои.
   - У тебя ее глаза и носик. – Ответил он, и указательным пальцем дотронулся до кончика моего носа. 
   - Подожди минутку, я совсем позабыл, что у нас была единственная сохранившаяся совместная фотография. Порывшись в старых архивах и перевернув все вверх дном, он огорченно опустился на колени и пристально взглянул мне в лицо. Его взгляд таил в себе безграничную грусть. Отводя глаза, он краем зрения заметил свой дневник и неожиданно повеселел.
   - Вот где она должна быть! Ведь я никогда с ней не расставался на фронте! -  Весело крикнул он и потянулся за дневником. Половицы под тяжестью его тела жалобно заскулили. Взяв в руки «дневник памяти», он отогнул корешок и вытащил старую, поблекшую черно-белую фотографию.
   - Смотри, вот она, твоя мама. – Старик весело улыбнулся, и в глазах его заплясали огоньки неподдельного счастья. Эта фотография была сделана в первый день нашего знакомства. Взяв ее в руки, я пристально вгляделся в лица своих отца и матери. Боже, как он постарел! Я переводил тайком взгляд с него на снимок и обратно. Перевернув карточку, я впервые увидел ее почерк.  Сильный и ровный. Вот какой она была на самом деле. Сильной и грациозной одновременно. Я даже подумал, как хорошо, что они тогда встретились и познакомились.
   «Возвращайся живым, я буду ждать тебя. Твоя возлюбленная» - Гласила надпись на фотокарточке.
   - Пап, а что было дальше? – Тихонько спросил я, не желая мешать ему, наслаждаться воспоминаниями. Отец не услышал моих тихих слов, а я решил его не тревожить. Я снова развернул фотографию и начал всматриваться в их лица. Маленький, точеный носик, как у меня, и большие, голубые глазки, прямо в точности, как мои! Улыбнувшись с гордостью, что я это часть ее, я вложил фотографию обратно и положил дневник на место. Настроение было хорошим. Сегодня, наконец, я увидел свою мать, которую прежде никогда не видел. Оставив отца сидящим на табурете, я осторожно и медленно встал и, обходя скрипящие половицы, спустился с чердака и вышел на улицу. День был точно такой же, как на фотографии, и чему я был безумно рад.









***

   Опять проснувшись рано утром, я побежал снова пытаться поставить чайник с водой. Налив ровно столько, сколько и всегда, ни каплей меньше, я вновь взялся за его металлическую ручку и с силой толкнул вверх. Первая попытка не принесла успеха, что меня немного расстроило. «Нужно пытаться каждый раз, когда не получается, ведь однажды я смогу!» Так всегда говорил мне отец. Вложив все силы в последний рывок, я с неожиданной легкостью поднял чайник над головой и продел крючок крепежа в колечко на ручке чайника.
   - Урааааа! Я смог! Я это сделал! Папа, папа, смотри! Я смог! Я это сделал!
   Отец бесшумно вышел из-за угла и приветливо мне улыбнулся.
   - Ты молодец, так держать! – С отеческой нежностью сказал он и крепко обнял. – Совсем мужчиной стал! Еще чуть-чуть и станешь сильнее меня!
   - Нееееет, не стану, сильнее тебя никого нет!
   Отец улыбнулся моим словам.
   - Ну, вот и пришла пора тебя кое-чему научить.
   - Чему, пап?  – Я весело и с надеждой взглянул на него снизу вверх из-под челки, прижатой его сильной рукой к моему лбу.  – Или…драться?!  Но я не хочу… - С грустью сказал я.
   - Знаешь, когда я был маленький, отец заставлял меня делать то, чего я не хочу. И тогда я рассердился на него и сказал: зачем мне делать то, чего мне не хочется?! А он спокойно ответил: иногда приходится делать то, что не хочешь, чтобы потом сказать спасибо за то, что давно этому научился. Тогда я не понимал смысла его слов и упорно отказывался делать то, что он от меня требовал, но, впоследствии, через слезы и ссадины, приобретенное мною знание спасло не только мою жизнь, но и жизни ребят, с которыми я воевал, твою жизнь и жизнь твоей ма… - Отец запнулся и потупил взгляд. Чайник на огне пронзительно засвистел. Отец, вновь окунувшись в фронтовые воспоминания, что с ним иногда случалось, с силой толкнул меня под стол и велел закрыть голову руками. Сам же, бешено озираясь по сторонам, схватил одеяло и бросил его мне. Выгляну в окно в поисках самолетов, он оглядел горизонт, после чего выбежал за дверь и остановился на пороге. В тяжелом осознании он опустил голову и виновато зашел в дом.
   - Прости меня, сынок. Я до сих пор…не дай бог тебе такого…прости. – Отец грустно снял чайник с огня и поставил его на стол. Затем он помог мне выбраться из укрытия и одарил виноватой улыбкой. – Знаешь, не дай бог, но весь этот ужас может повториться. И я хочу, чтобы ты был готов к этому.
   Потирая ссадины и ушибы, я бросил на него обиженный взгляд и сказал:
   - С самого рождения ты пугаешь меня этим, но до сих пор так ничего и не случилось! Папа, война закончилась, перестань, пожалуйста, ты делаешь мне больно! -  Слезы, наворачивающиеся на моих глазах, перебили желание отца вставить слово. Он лишь вздохнул, грустно улыбнулся, и заварил чай.









***

   Всю последующую неделю стояла теплая погода. Несмотря на приближающийся конец лета, она не особенно стремилась меняться в худшую сторону, что было на руку всем, кто хотел как можно дольше понежиться в теплых лучах летнего солнца до того, как с небес обрушатся дожди и ненастья, а потом и вовсе ударят морозы. С тех самых пор, как неделю назад отец толкнул меня под стол, инциденты подобного характера не повторялись. Отец чувствовал себя виноватым передо мной в своих тайных опасениях. «Но ведь я хочу тебя защитить!» - Говорил он всегда. Вчера мне опять стало скучно, и я залез на чердак, чтобы почитать его дневник. На этот раз он не сказал мне ни слова, да и вообще даже не поднялся наверх. Открыв книжку на одних из последних страниц, датированных 1918-ым годом, я искал интересную историю. Страницы дневника, пожелтевшие и обветшавшие, местами обагренные отцовской кровью, что невозможно разобрать слов, все глубже втягивали меня в пучину ярких событий, настолько реалистичных, что становилось не по себе. История начиналась так:

   Однажды, нам дали задание обойти врага с тыла, и устроить диверсию в рядах противника вблизи города Реймс. Наш батальон был прислан в помощь союзным войскам Франции, но, несмотря на это, именно нас отправили выполнять это задание.  Пятнадцать человек из моего взвода были распределены на три группы по пять человек в каждой. Это, как мы полагали, увеличит успех операции, если вдруг случится так, что одна или две группы не смогут прорваться до точки сбора.  Поставив себя во главе отряда, вместе со своими боевыми товарищами Аароном - снайпером, Василием – радистом, автоматчиком, Готфридом, и Карлом. Мы отправились на задание, заранее обсудив маршруты, чтобы быть неподалеку, но и не попасть под перекрестный огонь. Закусив на дорожку, в ночь на 18-ое июля мы отправились в тыл врага. Тихо пробираясь под плотной завесой мрака, мы все ближе подбирались к недремлющему противнику. Вдруг позади нас, левее, раздались автоматные очереди. Небо озарилось огнями пулеметов и в воздухе повисли крики раненных друзей и вопли разъяренных немцев. Эффект неожиданности был испорчен. Быстро приняв боевую позицию, мы вглядывались в темноту, боясь и одновременно страстно желая встретить парочку этих свиней на своем пути. Но, по воле судьбы, мы никого не встретили. Наверное, потому, что немцы решили прочесать весь левый угол, не обращая внимания на еще две уцелевших группы, медленно, но верно движущихся по правой стороне. Вот впереди уже послышался раздражающий акцент и странные вопли какого-то офицера. Оценив обстановку, Аарон предложил спрятаться в руинах двухэтажного здания, намереваясь выбрать этот объект в качестве засады, для прикрытия со стороны. В наше же задание входила установка мин и прочих взрывных принадлежностей, с целью устранить как можно большее число техники и отвлечь внимание противников, так как на рассвете планировалась крупномасштабная операция по зачистке территории.  Заняв каждый свои позиции, я и Карл, предварительно разделившись на очередные две группы по два человека, направились в разные стороны, образуя направлением движения треугольник. Ползком, по сырой земле, с динамитными шашками, минами и гранатами за спиной, мы добрались до ряда танков. Аккуратно установив заряды, мы остались на местах, дожидаясь условленного времени и сигнала к атаке. Я взглянул на часы. Оставалось еще порядка пятнадцати минут. Я решил, пользуясь моментом, которого, может быть, больше не представится, записать нашу последнюю операцию. Записав все до последнего момента, я решил сделать запись вперед и подписал «А сейчас я зажигаю фитиль и…».

   На этом месте дневник обрывался. Его обугленные края и разодранные страницы предвещали нечто ужасное. Сглотнув подкативший ком к горлу, аккуратно встав с места, я спустился с чердака и робкими движениями приблизился к отцу, протягивая ему черную маленькую книжку, в которой была заключена незаконченная история его жизни. Подняв глаза, я увидел странную улыбку на его лице. Гордость за сына и неподдельная грусть сплелась в одной его улыбке, скривившей тонкие губы.
   - Ты дочитал до конца книги, как я понимаю, и ждешь конца истории? – Спросил он, немного печальным тоном.
   - Да. – Робко ответил я.
   - Тогда садись, сейчас ты все узнаешь. – Сказал он и налил нам по кружке чая.


***

   Закончив и улыбнувшись, я спрятал книжку в рукав и приготовился. Через минуту в небе над нами просвистел сигнальный огонь, белея в лучах рассвета. Это был момент истины. Вместе с Карлом мы соскочили с места и один за другим подожгли фитили, начиная с конца колонны. Стройным порядком за нашими спинами взрывались гусеницы танков, обрекая их на участь сторонних наблюдателей в этой битве. Вслед за выпущенным сигнальным огнем к атаке, залпом взмыли ввысь ракетные снаряды союзников. Грохот стоял оглушительный. Добравшись до убежища, мы прижались лицами к земле и старались не дышать воздухом, пропитанным порохом и гарью. Пролежав так несколько минут, пока союзники с грохотом пробирались в тыл врага, мы услышали победные крики наших. Выскочив из своего укрытия, мы ринулись в бой, позабыв об опасности, окрыленные чувством близкой победы и осознанием, что мы теперь не одни на поле боя. Атака шла полным ходом, мы с моим взводом, соединившись, пробирались все дальше и дальше на запад, оттесняя немцев, давя их артиллерийским огнем и ударами с воздуха. Вдруг, позади себя я услышал звуки разрывающихся снарядов. Далеко позади нас обстреливал вражеский танк, по счастливой случайности выживший после наших подрывов. Недолго думая, я повернул назад и побежал, сжимая в руке динамитную шашку. Позади себя я услышал голос  товарища, это был Карл. С Карлом мы успели крепко подружиться и никогда не оставляли друг друга в беде. Добежав до танка, укрываясь от его пулеметного обстрела, мы решили уничтожить его. Забравшись на стальную громадину, мы обложили крышку люка динамитом и подорвали. В открывшееся отверстие мы бросили гранаты. Прозвучало два взрыва. С облегчением выдохнув, мы спрыгнули с него. Но, не успев пройти и двух шагов, услышали, как махина пришла в действие и пошла прямо на нас. В панике бросившись в разные стороны, Карл, имевший при себе последнюю шашку, бросился под танк, желая подорвать его снизу, но зацепился сумкой за один из шипов гусеницы. Я бросился на помощь другу, схватил его и потянул на себя, но поскользнулся на сырой траве и грязи и упал прямо перед движущимся танком. Рука, которой я обнял и тянул Карла, скрылась вместе с ним под клацающими звеньями гусеницы. Потеряв на секунду сознание от боли, я очнулся от оглушительного взрыва. Карл все-таки успел прилепить динамит на корпус  танка и вывести его из строя. После этого я закрыл глаза и очнулся в госпитале. Пока я спал, мне снилась твоя мать, ее прекрасный желтый наряд и тонкие, загорелые руки и плечи. Войны не было, ничего не было, кроме ее ясных, голубых глаз и нежных, алых губ. Не было ничего, кроме ясного неба и щебетания птиц над нашими головами. Не было ничего, кроме бескрайних просторов пшеничных полей, в зарослях которых мы проводили самые счастливые дни в моей жизни.  Я слышал ее голос, который нежно шептал мне: проснись, милый, я жду тебя! Проснись, ты мне нужен! Проснись, я люблю тебя!
   Я проснулся, открыл глаза. Вокруг были белые стены и сотни голосов, стонущих и молящих о помощи. Я подумал, что это и есть сон, страшный кошмар, а то, где я был с ней, было реальностью. Но тут же ко мне подошла медсестра и сделала обезболивающий укол. Я попытался пошевелить руками и ногами, все было в порядке. Я чувствовал каждый палец на руке и ноге. Улыбка озарила мое истерзанное страданиями и лишениями лицо. Медсестра, увидев мою улыбку, повернулась ко мне.
   - Что, радуешься, что остался жив? – Ласково поинтересовалась она.
   - Да! А еще радуюсь тому, все на месте! – Весело воскликнул я, подавившись глухим кашлем.
   - Бедненький, бедненький. – Прошептала она с грустью в голосе и ушла.
    Именно тогда я и почувствовал жгучую боль в левой руке. Обернувшись, я увидел лишь обмотанную окровавленным бинтом маленькую культю и закричал. На мои крики сбежались санитары и вкололи мне дозу снотворного. А дальше…А что дальше? А дальше ничего. Вскоре мне рассказали, как нашли меня близь подорванного танка в объятиях с размазанным в грязи лучшим другом. Вот, в общем-то, и вся история. -  Отец покрутил остатком руки и, шмыгнув носом, отвернулся к залитому солнцем окну.
   Мне стало не по себе, и я решил как-нибудь поднять отцу настроение.
   - Пап, помнишь, ты рассказывал, как твой папа учил тебя тому, что тебе не хотелось делать? – Осторожно спросил я.
   - Угу. – Ответил он.
   - Пап, я хочу, чтобы ты научил меня драться!
   - Да? – Отец недоверчиво повернул голову в мою сторону.
   - Да, я хочу, чтобы ты научил меня всему, что спасало тебе жизнь! – С улыбкой до ушей сказал я.
   - Я надеюсь, что тебе это никогда не пригодится, но чует мое фронтовое сердце…
   - Что чует, пап?
   - Время покажет.

***

   На следующий день отец с раннего утра принялся учить меня прятаться от воздушных атак. Со стороны это выглядело, как игра в войнушки.
   - Вспышка слева! – Кричал отец, и я бросался лицом в противоположную сторону.
   - Перекат! Выставляй руку вперед и приземляйся на плечо! Всегда будь начеку и смотри во все стороны! Делай стойку на колено, возьми палку, как автомат. Вот так, молодец, прижимай приклад плотно к плечу, чтобы при отдаче не получить травмы! Теперь стойка прямо, не забывай про упор в плечо! А теперь лежа! Вот так, молодец, прирожденный боец!
   Мне очень нравилось проводить с отцом время вместе. Дни летели незаметно. Наступило 31-ое августа 1939 года. Ровно через год и один день я должен был пойти в первый раз в школу. Слушав отцовские истории, мне хотелось быть таким же умным, как и он. Я очень хотел учиться, хотел, чтобы он мной гордился. Я бы хотел, чтобы и мама могла мной гордиться, но ее не было рядом уже очень много лет. Единственный раз, когда я ее видел, это на отцовской фотографии. Отец не затрагивал этой темы, не желая расстраивать меня лишний раз, но я уже как-то привык, хотя порой бывает нестерпимо грустно, и я закрываюсь под одеялом, чтобы немного поплакать.
   На следующий день, 1-ого сентября, и я, и отец проснулись в отличном настроении. Утро выдалось жарким и солнечным, всем своим видом показывая, что это один из последних солнечных дней этого года. Вчера он научил ползать меня под колючей проволокой и кидать гранаты. Больше всего мне нравилось делать это лежа, потому что мне нравилось, как это делал мой отец, у него это получалось изумительно. Сегодня по программе была защита от воздушных нападений. Забравшись на крышу дома, отец сбрасывал мне головешки и поленья, имитируя вражеские снаряды, а так же бросал водяные бомбы, сделанные из кусочков кожи животных.
   - Берегись, падает! – Отец швырял в меня «бомбы» и повсеместно учил от них уклоняться и прятаться. Я знал, что если она упадет слишком близко, никакая техника уже не поможет, но к счастью  перед домом у нас был вскопанный огород, который прекрасно подходил под роль окопов. Итак, уклоняясь и уворачиваясь от стремительно летящих с воздуха объектов, я радовал отца своими акробатическими трюками и цирковыми изысканиями. Все шло прекрасно, пока вдруг из-за облаков не появились черные тени, приближающиеся с огромной скоростью и с нарастающим страшным гудением.
   - Отец? Что это? – Закричал я, не в силах перекричать страшного гула.
   - Стой на месте, я спускаюсь! – Крикнул он и спрыгнул в огород.
   - Пап? Это самолеты? – Немного заикаясь, промямлил я.
   - Да, сынок, это бомбардировщики. -  В глаза отца застыл ужас.
    Секундой позже раздался оглушительный свист, и первый снаряд вылетел из черного жерла самолета.
   - Беги в овраг, беги в овраг! – Закричал отец.
   - А как же ты, папа?! Бежим, бежим быстрей! – Вопил я и в панике дергал руку отца.
   - Беги я сказал, БЕГИ! – Отец с силой отшвырнул меня от себя, и я побежал, все время оглядываясь. Над головой отца нависла тень, и вновь раздался оглушительный свист. Мгновением позже на месте дома не осталось ничего, кроме зияющей воронки.
   - Нееееееет! -  Завопил я и дернулся обратно, но в этот миг произошел еще один взрыв, слева от меня. Я упал головой вправо, закрыв ее руками, точно так, как учил меня отец. Поднявшись, я бросился к оврагу, находящемуся в двухстах метрах от дома. Впереди меня упал и разорвался еще один снаряд. Я снова упал на землю, закрыв голову руками. Дышать становилось трудно, солнце затерялось в пыли и дыме. Звуки летящих самолетов становились все громче, а тени все больше и больше, пока наконец полностью не погрузили мир во тьму. Я бежал из последних сил, спотыкаясь и падая, снова вставая и пытаясь добраться до укрытия, которое успел показать мне отец. Мимо рвались снаряды, и я видел, как поля и соседние дома горели алым светом, смешиваясь с дымом, становясь матовыми. Я все бежал и бежал, не видя, куда и задыхаясь от гари и копоти. Мимо засвистел еще один снаряд и упал прямо передо мной. Жизнь промелькнула в моих глазах одним сплошным кадром. Я стоял, не в силах пошевелиться, не в силах крикнуть и отвести взгляд от черного тела, на половину утонувшем в земле. Звук свистящего пропеллера окунул меня в прошлое, в тот день, когда отец сильно толкнул меня под стол, желая спасти, перепутав звук вскипевшего чайника со звуком воздушной бомбы. Прошло несколько напряженных секунд, пока небольшой пропеллер, крутящийся сзади бомбы, не остановился. И тогда я услышал адский звук, невыносимо громкий, жутко пугающий. Звук своей смерти, последний стук своего сердца. Я зажмурился, готовясь разорваться на кусочки, но снаряд не рванул. Это взорвался еще один, упавший неподалеку. Тогда я, открыв глаза, с новыми силами бросился в овраг, забрался под нависающий клочок земли и понял, что смерть моя еще не пришла, и что прежде чем умереть, я должен избавить мир от войны раз и навсегда. Тогда мне было восемь лет.