Ленинградское эхо

                Глава 1.

Всю ночь на землю падали тяжёлые капли дождя, кое-где ещё можно было заметить привычную синеву неба и проблески смутных очертаний лунного круга, ещё не успевшего исчезнуть за тёмными краями надвигающихся туч. Весь город был охвачен каким-то необъяснимым чувством всеобщей тревоги, казалось, сотни людских глаз устремились к небу в это мгновенье, словно предчувствуя, что уже совсем скоро наступит время, когда этой лёгкой и родной синевы они могут больше  никогда не увидеть... Даже мокрые ветки деревьев скрипели как-то более жалобно и тоскливо.

Стараясь не привлекать особенного внимания и осторожно обходя встречающиеся на пути лужи, Арефьевы спешили к Московскому вокзалу.  Маленький Алёша испуганно озирался по сторонам, крепко сжимая руку  брата и временами вопросительно поглядывая на дорогу. Ему хотелось бегать, прыгать, резвиться на золотой от солнца траве, но он почему-то даже не пытался этого делать. Во-первых, уже давно не выглядывало солнце, а, во-вторых, несмотря на всё внешнее спокойствие взрослых, он понимал, что что-то не так. Сегодня соседка тётя Наташа впервые не угостила его конфетами, а просто потрепала по голове и почему-то заплакала.

«Так не бывает, – думал мальчик – у тёти Наташи всегда были конфеты, может быть, она их просто забыла? Но так тоже не бывает…»

Ему хотелось всё спросить у брата, но взглянув на его печальное расстроенное лицо, мальчик окончательно передумал что-либо узнавать.

«Лучше у мамы спрошу – мелькнуло у него в голове – она всё равно уже скоро приедет. Ведь обещала же недолго, а сама… уехала вместе с папой ещё в мае, и даже не торопится возвращаться... - сердился Алёшка на своих родителей, которые в конце 1939 неожиданно подались в Туркмению к пожилому Арефьеву –  известному инженеру, составлявшему там новую схему городских укреплений. Это был Алёшин дедушка – милый, добродушный старик, перед жизнелюбием которого не могли устоять ни одни законы природы. Его деятельная, неугомонная натура обманывала все те ожидания, которые возникали при виде его сгорбленной фигуры. Он был очень забавен, особенно когда смеялся. У него так странно тогда поднималась верхняя губа,  что поседевшие от старости усы сразу же начинали как-то нервически подёргиваться, словно боялись чего-то. Таким  необыкновенным дедушка представлялся мальчику довольно смутно, единственное, что навсегда твёрдо отпечаталось в Лёшкиной памяти так это глаза – добрые, смеющиеся, с лукавинкой во взгляде… а ещё руки – такие продолговатые, посеревшие, большие… Алёше тогда казалось, что весь мир может обхватить дедушка своими руками, всех может согреть и утешить… Но несмотря на такую огромную  любовь к этому человеку, мальчику всё же было грустно, он очень хотел, чтобы родители вернулись как можно скорее…

«Все постоянно говорят о какой-то войне… Что это? Почему тётя всё время плачет, и вообще все так тревожны и расстроены? Почему прерывистые гудки станционных паровозов звучат так долго и так настойчиво строго? Почему все так стремятся куда-то уехать?..» – с  отчаяньем думал Алёша, вместе с Петькой  входя внутрь вокзала, полностью забитого людьми.

Все куда-то бежали, торопились, но, правда, привычного вокзального гомона почему-то не было, даже наоборот, люди говорили тихо, почти шёпотом. Алёша осторожно прошёл в зал и вздрогнул. На полу, тесно прижатые один к другому, лежали посеревшие куски чьей-то старой одежды, остатки матрасов и покрывал. На них лежали раненые. Их было очень много – стонущих и неподвижных. Лишь где-то в середине между этими покалеченными войной людьми была небольшая дорожка, по которой быстро проходили люди. Петька крепко схватил Алёшу за руку, стараясь поскорее увести его подальше, но мальчик словно окаменел. Со всех сторон на него смотрели молчаливые, широко раскрытые глаза людей, полные грусти и страдания. Где-то в углу, отрешившись от всех, сидела маленькая черноволосая девочка и плакала, с отчаяньем сжимая что-то в руке. Алёша стал внимательно всматриваться в неё. По телу мальчика пробежала дрожь. Он никогда раньше не видел такого печального и отчаянного человеческого облика. Бледное детское лицо, испуганное и измождённое, усталые грустные глаза и нервные нерешительные движения. Она была совсем одинока и, очевидно, очень голодна. Алёша серьёзно посмотрел брату в глаза и уверенно сказал:

– Петь, дай мне, пожалуйста, яблоко, которое мне дал папин друг. Мне оно очень нужно.

– Алёша, я же уже говорил тебе, что мы оставим это яблоко для самого особого случая, а пока поешь хлеба, он в твоей сумке… – начал было Петя.

– Как раз сейчас и наступил тот самый особенный случай, Петь, я очень тебя прошу... И глядя в эти полные слёз глаза брата Арефьев вдруг подумал: «Господи! Что же я делаю! Он же может никогда больше и не увидеть этих яблок…»

И после этого он начал долго перебирать что-то в своей сумке, постоянно разворачивая и заворачивая обратно, уложенные туда вещи.

–Держи, братишка, – сказал он, наконец, протягивая красное сморщенное яблоко, уже слегка подвявшее от  долгого хранения. Мальчик быстро схватил яблоко и, к удивлению, брата  сразу же побежал по узенькой дорожке к тому месту, где сидела девочка.

– Алёша, подожди! Куда ты? – услышал он испуганные крики Петьки, но не остановился, только задумался на мгновенье.

– Вот, держи, – сказал он громко, протягивая девочке своё яблоко. Мы его для мамы хранили, я знаю, но ты бери, я так решил, оно хоть уже и несвежее, но всё равно вкусное. У дяди Славы не бывает невкусных яблок... Девочка удивлённо подняла на него свои болезненные, заплаканные глаза.

– Бери, бери, мне не жалко! – благородно проговорил мальчик.
Девчушка робко протянула руку и взяла желаемое яблоко. Её беззащитность и некоторая наивность тронули мальчика.

–Спасибо, –  еле шепнула она. А Алёша уже бежал обратно по направлению к брату. Петя всё видел, всё успел понять…

– Петя, Петя! Прости меня, я знаю, мы должны были отдать маме это яблоко, но эта девочка…она – начал Алёша, задыхаясь, но Петя не дал ему договорить.

– Ты всё сделал правильно, ты молодец  – тихо шептал семнадцатилетний  юноша, крепко прижимая мальчика к себе, и стараясь заглушить подступающий к горлу комок.

– Ты стал совсем взрослым  – добавил он дрожащим голосом

– Нет, Петя, я просто понял, я, наконец-то, понял! Это война… Мне так страшно.…
Но брат не успел ничего ответить, подъехал поезд, и они быстро направилась к вагону вместе с остальным потоком пассажиров. Пристально вглядываясь во вновь прибывших,  они не находили знакомых лиц. Один, второй, третий… Супругов Арефьевых нигде не было.

– Вы кого-нибудь ищете, товарищи? – обратилась к ним работница вокзала.

– Да, родителей, они должны были вернуться из Ашхабада…

– Да вы с ума сошли! Такое время, куда им теперь ехать! Война всё-таки, это просто невозможно! – добавила она и удалилась. У Алёши мгновенно навернулись слёзы. Петя внимательно посмотрел на брата и твёрдо сказал:

–Да, они не приедут… пока не приедут, но мы обязательно будем ждать… Здесь, в Ленинграде…
               
                Глава 2.

Алёша совершенно отказывался верить в то, что возвращение его родителей сейчас невозможно. Он не понимал и не хотел понимать этой войны, разлучившей его с самыми дорогими людьми. Первые налёты, бомбёжки, обстрелы, пожары, разрушения... Сперва они не вызывали страха, только любопытство. Лёшка однажды даже взобрался на чердак, чтобы самостоятельно наблюдать воздушный бой где-то в районе Васильевского острова. Тогда было очень темно, время близилось к часу ночи. Но ни луны, ни звёзд не было видно – только посеревшая полоска дыма рассекала собой уставшее небо. Лёшка пристально всматривался вдаль. Вот где-то мощно ударил первый артиллерийский залп, вот раздался ревущий гул пролетающей  авиации... Совсем явно мелькнул какой-то яркий огонёк, напоминающий собой пламя зажжённой свечи. Он померцал, подрожал с минуту в воздухе и потом быстро исчез.

Лёшка следил за ним глазами и вдруг увидел второй огонёк, он был гораздо больше, гораздо ярче первого. Оба огонька встретились в темноте, расплылись и исчезли. Догадавшись, что это разрывающиеся в воздухе снаряды, мальчик заключил, что немцы выстрели первыми, а потом им ответили наши, и оба выстрела на мгновение встретились в продымлённом воздухе. Но всё же, какими бы интересными  ни казались мальчику военные переделки, как бы ярко ни светили ночные огоньки, ему хотелось поскорее избавиться от этого сна, от этого кошмара, захватившего собою весь мир, но только как это сделать было неизвестно не только Алексею Арефьеву, но и всему советскому командованию.

Думы о родных, о спокойствии и радости ни на миг не покидали Лёшку. Закроет он глаза, а перед мысленным взором – мама в своём любимом беленьком платьице и папа с виноватым видом, стоящий неподалёку... А ещё их Кетти – маленький ирландский сеттер, ужасно дружелюбный и верный. Сейчас он совсем вырос, стал более ответственным и отважным. Но когда он был ещё совсем маленьким, то очень любил сидеть на коленях Лёшиного отца.

Мальчику вспомнилось, как однажды он вошёл в комнату и увидел Кетти лежащим у маминых ног. На безмолвное удивление сына отец только вопросительно пожал плечами и с улыбкой сказал:
 
 – Но вот видишь, раньше он часто сидел у меня на коленях, а теперь, очевидно, пришла и его очередь взрослеть…

Но всё же даже в эту минуту тревожных воспоминаний многое казалось проще. Может быть, потому, что рядом были и Петька, и тётя и очень уж убедительно доказывали необходимость шага, предпринятого родителями. Теперь же, когда Петька ушёл на фронт, а тётя серьёзно и основательно заболела, когда он остался один на один со своими сомнениями и тревогами, ему вдруг стало страшно того, что его ожидало. И он, кажется, изрядно растерялся. Тётушка была совсем плоха: лицо у неё распухло, да так сильно, что со стороны казалось, что оно полностью налилось водой. Была страшная отёчность. Спустя некоторое время она совсем слегла от истощения и лежала неделю за неделей, уставившись худыми, зеленовато-жёлтыми глазами  в потолок. Так они  и жили: тётушка — на кровати, готовая к смерти, Лёша — в комнате, обычно неотлучно от окна  и ещё соседка, изредка заползавшая в гости. Однажды она даже угостила Алёшину тётку фантастическим блюдом — оладьями из какой-то придорожной травы, которые, по мнению всех собравшихся, были необыкновенно вкусными…
 
                Глава 3.

Приближались морозы, дико и грозно бушевали метели, еды не было совсем.  Воздух трещал от  холода, и перед тем, как выйти на улицу, приходилось плотно укутываться шарфом, стараясь оставить как можно меньше открытых мест. С каждым днём становилось всё холоднее и холоднее, словно зима и сама поверила в существование  Снежной Королевы.  Особенно холодными были ночи, постоянно мело, и заунывно выла вьюга, раздражая всех своим тихим гнусавым голосом. Зато впервые за столь продолжительное время на небе можно было увидеть не только чёрные устрашающие полосы, но и маленькие комочки снежных туч, окружённые мерцающими огоньками холодных снежинок.

Как-то Алёша услышал, что тем, кто работает на заводе, дают какие-то особые карточки, по которым можно получить чуть больше четвертинки хлеба, но он совершенно не знал, как туда попасть, а спросить было не у кого.

Каждый раз в последние дни он уверял себя:
«Ладно, как говорит папа, утро вечера мудренее. Нужно спать, иначе завтра я не смогу разрубить старый тётушкин стул, и тогда мы умрём не только от голода, но и от холода».

Тихонько, чтобы не потревожить тётю, ложился, но через несколько минут вставал снова и принимался медленно выхаживать по комнате, еле ступая от бессилия. В голове всё путалось.

То ему казалось, что мама обнимает его сзади за плечи, то, что Петька своими привычными движениями треплет его по голове. Он боялся заснуть, потому что боялся не проснуться. Обещание во что бы то ни стало оберегать тётушку и дожидаться Петькиного возвращения не выходило у мальчика из головы.

«Я должен жить! Я должен работать… Я обязательно пойду завтра на завод, и тогда тётя Маша больше никогда не будет голодать… Я ведь остался за старшего… я обещал…»  – с этой мыслью Алёшу окончательно сморил крепкий детский сон…

                Глава 4.

На следующее утро мальчик, не раздумывая, отправился на Казанский проспект, чтобы устроиться работать на заводе. Неважно кем, неважно как, главное – работать, работать ради тёти, ради себя, ради Родины… Он только сейчас понял, как это важно – семья, родные, дом, город… как ужасно жить без всего этого!

«Война обязательно кончится, и родители скоро приедут. Ты мне веришь?»  – каждый раз говорила тётя, внимательно смотря на Алёшу и пытаясь изобразить лёгкую улыбку.
Алёша верил. Верил искренне. Но что он мог с собой поделать, если это было единственным его спасением? Он не мог иначе. Бабушка всегда говорила, что Вера и Любовь непреходящи, что если верить, то никакие беды не будут страшны. Вот и сейчас ему стало совсем не страшно. Проходя мимо старого заледенелого дуба, мальчик вдруг увидел на снегу небольшого
мужчину, сидящего на корточках. Глаза у него были открыты, брови приподняты.

«И что это он отдыхает по такому морозу?» – растерянно подумал Лёша, но слегка приблизившись, понял, что он  не отдыхает, а спит, спит вечным, продолжительным сном.

Алёше снова стало страшно, но уже не за себя, а за своих родных.
«Господи! Мама, мамочка, ну где же ты?» – безмолвно вопрошал мальчик. Смерть была так близко, так ощутима, что даже волосы на голове теряли своей естественный оттенок от всепоглощающего ужаса. Какой-то острый комок мгновенно подступил к горлу. Алёша сорвался с места и побежал куда-то вглубь улицы, быстро, не разбирая дороги, не обращая никакого внимания на редких прохожих... В его голове крутился один-единственный вопрос: зачем, зачем эта ужасная война?

Ноги сами принесли его туда, к чему он так стремился. Несколькими кварталами ниже, на этой самой улице, по которой так усиленно бежал мальчик, располагалось старое посеревшее здание с тёмной железной дверью. Посмотрев на неё, Лёша вздрогнул. Быть может, чувство неуверенности, спящее где-то глубоко в душе, родилось снова. Оно очень мешало, и, наверное, надо было что-то предпринимать, чтобы это чувство исчезло. Перед глазами всё ещё стоял этот мёртвый человек, однозначно незаслуживающий такой страшной смерти. «А вдруг у меня не получится?» – думал мальчик – вдруг я всех подведу?

Но в то же время он отчётливо понимал, что если он сейчас в себе это не переборет, если покажет свою трусость и неуверенность, его тётя может вот так же будет сидеть под каким-нибудь деревом… От этой смелой мысли мурашки пробежали по всему его телу, и он уверенно толкнул на себя дверь. Перед глазами замелькали какие-то люди, зашумели приборы, он услышал резкий громогласный голос:

– Товарищи, здесь вам не бабушкины посиделки, где можно лить воду из пустого в порожнее, здесь – производство, производство на благо Родины, и если для вас дисциплина ничего не значит – не значит и Родина, следовательно, расстрел и точка! – строго заключил говорящий.
 
Лёша аж вздрогнув, услышав такие слова, и от испуга попятился назад, не заметив, как зацепил ногой какую-то  банку, которая с грохотом покатилась по полу.
 
–А, в нашем полку прибыло! – воскликнул уже знакомый голос – ну проходи, проходи – не стесняйся! – миролюбиво предложил он.

Алёша осторожно подошёл ближе, внимательно осматривая окружающую обстановку.

– Да ты не бойся, не бойся! Это я с нарушителями и предателями такой строгий, а так коль норму даёшь да ещё бишь сверх того, то это я уважаю. – А ты поди чей будешь? – спросил собеседник строго, Алёша всё ещё боялся поднять на него глаза и поэтому никак не мог его рассмотреть.

– Арефьев я – уверенно ответил Лёша.


– Зачем явился? – продолжал расспрашивать неизвестный.


– Так Родине хочу помочь и тётушку вылечить – ответил Алёша и впервые взглянул на собеседника. Его лицо показалось мальчику не таким злым и сердитым, каким казалось поначалу из-за серьёзного и громкого голоса.
 
– Это ты молодец, это правильно! А сколько тебе годков-то, защитничек? – спросил  начальник с улыбкой.
 
– Десять, но вы не подумайте, я всё могу, всё, что хотите! – начал Алёша, боясь, что после того, как узнают о его возрасте, сразу непременно отправят домой.

– Да я ничего и не думаю. Мне просто кажется, что вон тот станок около верхнего окна как раз для тебя. Ступай, малец, а вот Геннадий Егорович тебе сам всё расскажет… Лёша не мог поверить своему счастью, теперь у них всегда будет хлеб, только, если он, конечно, будет хорошо работать, а он будет – в этом не сомневался не только он, но и его учителя…

                Глава 5.

… Тётушка постепенно выздоравливала, Лёша теперь постоянно пропадал на заводе, стараясь сделать как можно больше. Его хвалили, и Марии Васильевне это нравилось, она прекрасно понимала, что племянником можно гордиться, он вырастет настоящим мужчиной.
Мертвенно-белая картина за окном тоже постепенно менялась. Солнечные лучи пробили плотную блокаду облаков и заледеневшего воздуха и ворвались в комнату... С тех пор жизнь в значительной степени перенеслась наружу, прежде всего, во двор. Засидевшиеся в холодных, продымленных комнатах люди жадно тянулись к воздуху и солнцу.

— Ну вот, Лёшенька, дожили до солнышка, март подошёл, — послышался приятный голос тёти.

Может, пойдём на улицу выйдем, сколько можно сидеть-то в четырёх стенах…

На улице было светло и прохладно, но как-то уж очень тревожно. Не успели ещё люди насладиться тихим спокойствием природы, как вдруг в какой-то момент небо в одночасье потемнело и послышался резкий грохочущий звук. Лёша сразу закрыл глаза, боясь почувтвовать что сейчас непременно будет больно, но никакой боли не последовало. Он посмотрел в сторону и увидел, как на развороченном железнодорожном пути мечутся ошалелые от страха и паники люди, они бегут с оглушительными криками, а где-то совсем рядом с диким рёвом носится взбесившийся фашистский «мессер», пуская очереди в беззащитных стариков, женщин и детей. Лёша не мог на это смотреть, он беззащитно припал к земле, стараясь как можно сильнее прижаться грудью к её холодному теплу, и с последней надеждой ища глазами свою тётю. Какой-то незнакомый старик стал руками прикрывать мальчишескую голову, от этого Лёше становилось ещё страшнее. Он взглянул вверх и в ужасе увидел, что прямо на него с оглушительным воем и свистом падает самолёт… Лёша зажмурился, приготовившись к страшной смерти, как вдруг почувствовал,  что чья-то знакомая рука быстро схватила его за плечо и резко дёрнула. Он оглянулся, тётя, тётя – это была тётя, ну конечно же она!

«Сколько раз я тебе говорила, чтобы ты никогда не отпускал мою руку! Почему ты снова поступаешь по-своему? Повсюду война… – кричала она, скорее, от страха, чем от злости, она слишком боялась потерять этого несносного мальчишку, а он продолжал крепко прижиматься к её груди, в которой часто-часто колотилось сердце…

– Завтра же я отправлю тебя к родителям! Там спокойно, там надёжный тыл, ты не должен подвергаться такой опасности, я больше не могу этого допускать! Это даже не обсуждается – сказала она строго, и Алёша, взглянув в её испуганное, но решительное лицо понял, что это действительно больше не обсуждается…

Единственной ниточкой, используя которую можно было добраться до Средней Азии, была
Ладога – красивое глубокое озерцо, от которого так и веяло приятной прохладой и
свежестью… Но тогда не это было главным. Нужно было собрать вещи, в особенности летние, – говорят, там тепло, раздобыть где-нибудь еды, написать письма… Мария Ивановна волновалась. Она, как никто другой, понимала насколько это опасно – отправлять ребёнка одного, по нередко обстреливаемой дороге,  но это был единственный шанс спастись. Лёд уже начинал подтаивать, и это пугало ещё больше. Но по «дороге жизни» ещё продолжали двигаться машины, быть может, последние перед ожидаемой оттепелью, нужно было торопиться.

Женщина понимала, что оставляя племянника рядом с собой, обретает его на верную смерть, бомбёжки с каждым днём становились всё чаще, а она всё слабее… и неизвестно, сколько ещё это может продлиться. А на юге сейчас спокойно, хорошо, по крайней мере, гораздо спокойнее, чем в насторожившемся Ленинграде. К тому же там прекрасные места, чудесная природа, да и главное – родители. Мария Ивановна отчётливо понимала, что Лёша сильно скучает по ним, и хотя он и пытается как-то скрыть это от неё, она всё равно слышит жалобные всхлипывания и рыдания по ночам.

– Ну что собрался? – весело спросила она, подходя к мальчику, – постой-ка, я тебе курточку сейчас поправлю, да вот это не забудь, а лучше вообще никогда не вытаскивай – добавила она строго, вкладывая в карман какие-то оборванные листки. Здесь написано, где ты живёшь и как найти твоих родственников…

– А зачем это? – спросил Алёша удивлённо и машинально начал ощупывать ставший гораздо толще карман.

– Так нужно, и не задавай лишних вопросов! Давай я лучше обниму тебя на дорожку… – с горечью сказала Мария Ивановна и быстро протянула руки.

– Будь хорошим мальчиком, слушайся родителей, Петька вон тоже скоро вернётся, он же письмо прислал… а, ну да, я же уже тебе говорила… всё будет хорошо. Не забывай старую тётку… – добавила женщина, с лёгкостью смахнув со щеки предательски выступившие слёзы.

Она понимала, что начинает волноваться и не знала, как скрыть это терзающее волнение.

– Тётя Маша, давай я никуда не поеду, как же ты… я Петьке обещал! – отчаянно закричал Лёшка, вцепившись руками в тёткино пальто. Я не хочу без тебя, слышишь? Поехали вместе, ты же так любишь тепло, а там редко бывают морозы! Поехали! – со слезами на глазах упрашивал мальчик. Мария Ивановна еле сдерживала застилающие сердце и душу эмоции, она не хотела разрыдаться здесь, при племяннике,  и поэтому очень быстро сказала:

– Нет, Алёша! Я здесь родилась – здесь меня пусть и похоронят. Мне эта земля дороже всего на свете будет, ничего, кроме неё, у меня и не осталось… А родителям ты обязательно передай, что, мол, тётка Маша сказала, что достойного вы сына вырастили, достойного славной семьи Арефьевых…

Лёшка совсем расплакался, прижимаясь к груди и цепляясь за красную тёткину руку.

– Ну хватит, хватит, Лёшенька, успокойся! Нужно ехать… Я прошу, сделай это для меня, мне
так спокойнее будет… Я болеть перестану… –  слёзно упрашивала несчастная женщина.
Алёшка вдруг поднял на тётушку свои большие голубые глаза, затянутые слезами, и вздохнул. Её лицо выражало такое спокойствие и такую уверенность, что он ни минуту не сомневался в том, что она всё делает правильно… Он медленно взобрался в машину, и она осторожно поскользила по ещё не растаявшему льду… Мария Ивановна уже не скрывала текущие слёзы…

                Глава 6.

… Машина катилась плавно, ветер устало гулял по кабине, мешая беженцам своей удручающей промозглостью. Лёшка постепенно засыпал. Разочарование от разлуки с тётей постепенно перемежалось с чувством радости от предстоящей встречи с родителями, и мальчик постепенно успокаивался. Какой-то странный пожилой мужчина что-то усиленно переводил с латинского, крепко сжимая в руке маленькую изорванную местами книгу. Даже в такое тяжёлое время люди не забывали о книгах, а, вернее, они, пожалуй, были единственным спасением от убивающих мыслей. Лёша был уверен, что это был именно латинский, потому что папа часто произносил эти странные смешные слова, Алёша всегда любил их слушать и смеяться.

« Всё будет хорошо…  – думал мальчик – вот найду родителей, и тогда мы обязательно что-
нибудь придумаем, папа никогда не позволит тёте Маше умереть… никогда». Но обстоятельства не позволили мальчику закончить свою мысль, раздался сильный гул, треск, что-то твёрдое и тяжёлое ударило сверху. Все разом вскрикнули и повскакивали.

« Что это было?» - слышался отовсюду испуганный шёпот…неужели?- и ещё не успел кто-то озвучить эту ужасную догадку, как что-то с новой силой ударило по грузовику, и он стал крениться куда-то вправо… Люди, находящиеся в кузове, закричали, кто-то попытался выпрыгнуть, кто-то зачем-то стал пытаться растегнуть на себе одежду, кто-то истошно и громко плакал… И хотя каждый, сидящий в этой грузной железной машине, не раз за это время встречался со смертью, видел кровь, слышал стоны и чувствовал на себе всю людскую боль, близость собственной смерти казалась невозможной, ужасной, немыслимой…

Только Алёша на этот раз не испугался, он решил, что если всё же умрет, то, наверное, это будет быстрая смерть, захлебнулся и всё.. А главное – не напрасная, он ведь не имел права отсюда уезжать, он должен был быть рядом с тётей, с другими, пусть даже вон с той девочкой, одиноко сидящей на вокзале.

«Почему это она осталась умирать, а он будет жить?.. Нет, всё правильно, это бы было совсем несправедливо..» - решил для себя Лёша в то время, как грузовик начал постепенно идти ко дну, обстрел не прекращался, выбраться было невозможно... Казалось, мальчик уже давно со всем смирился, вода медленно подступала к горлу. Он в последний раз взглянул на окружающих его людей, кричащих и плачущих, последний раз пристально посмотрел на  безбрежное небо – оно стало совсем чёрным и непроглядным от едкого дыма и смога, последний раз подумал о маме; её простое, ласковое лицо вдруг разом представилось ему, он вспомнил её улыбку, её глаза, её нежный, уверенный голос, даже ямочку на правой щеке, которая всегда очень  украшала молодую женщину, делая её ещё более милой и добродушной. Но вода подступала всё ближе и ближе, вскоре  Алёша окончательно перестал что-либо понимать, полностью отдавшись в цепкие руки собственной судьбы... 

                Глава 7.

… Он не помнил того, что было дальше, не чувствовал боли и ни о чём не думал, просто лежал на какой-то сырой холодной поверхности, ещё не до конца осознавая, как он здесь оказался.  Было очень холодно. Алёша попробовал встать, но как только он поднял вверх свою руку, чтобы за что-нибудь ухватиться, его сразу же пронзила мгновенная, острая боль.

« Господи! Может быть, я уже умер? Что это, что со мной?» - отчаянно подумал мальчик, но слегка осмотревшись, понял, что ещё жив. Повсюду стояли хмурые тёмные деревья с беспросветными кронами, поросшие многолетним мохом и какой-то непонятной паутиной, напоминающей плесень, земля была окутана грязью, кое-где проглядывали остатки иссохшей прошлогодней травы, ставшей заметной после подтаявшего снега.  Это был лес, мрачный и сырой. Но Алёша даже не удивился, ему было всё равно. Он настолько устал и  столь настрадался, что смерть, так пугавшая его ранее, теперь казалась каким-то чудесным избавлением. Ему даже не хотелось ни о чём думать, понимание того, что он больше уже, наверное, никогда не увидит своих родителей и Петьку было ужасным. Даже слёзы больше не катились у мальчика из глаз – настолько сильным было его страдание, он уже просто не мог плакать. Вдруг до его ушей долетел какой-то совершенно посторонний звук  – звук чьих-то лёгких шагов. Алёшка посмотрела туда, откуда доносился этот звук и вскрикнул. Совсем рядом, в нескольких метрах от него,  стоял волк и внимательно смотрел на мальчика своими чёрными, мерцающими глазами.

« Ну вот, теперь это действительно всё… прощайте мама и папа, Петька… надеюсь, вы сможете меня простить и не будете сердиться, а ещё, конечно, позаботитесь о тёте Маше…»  – мысленно попрощался со своей жизнью Алёша.

Но хищник не спешил нападать, а продолжал внимательно рассматривать свою жертву. Лёшка к удивлению отметил, что он очень смешно подёргивает ушами, прям как кошка, готовившаяся что-то предпринять и обдумывающая план своих действий. А волк тем временем, переминаясь с лапы на лапу, стоял в странном раздумье. Алёша не произносил ни единого звука и не шевелился – нет, не от страха, а, скорее, от боли, даже при всём своём желании пошевелиться он никак не мог. Возможно, волка и останавливало то, что мальчик молчит, не двигается и вообще не подаёт никаких признаков жизни.   Внезапно всеобщее затишье прервал глухой треск и резкие выстрелы, донёсшиеся с другой стороны. Волк повернул голову, но не отошёл, только сильнее напряг свой изумительный слух. Послышался тяжёлый топот, хруст сухих веток, а из-за деревьев показалась громадная чёрная тень. Хищник бросился бежать, а Алёша успел разглядеть в этой тени знакомую солдатскую униформу.

« Господи, сынок, да что это с тобой? – услышал он приятный мужской голос, но ответить не смог – слишком сильной оказалась боль во всём теле, да и ужас недавнего свидания брал своё. Алёша потерял сознание…

                Глава 8.

Очнулся он уже в поезде, совершенно не понимая, что произошло. Бомбёжка на озере, встреча с волком, неудержимая боль – всё это представлялось каким-то ужасным сном, бредом, навеянным разгулявшейся фантазией. Кто его спас – он не знал. Ему только сказали, что какие-то военные загипсовали ему руку и ногу, помазали раны зелёнкой и посадили в этот поезд. Они укутали его имеющимися у них вещами, обогрели и, пытаясь высушить остатки его одежды, наткнулись на лежащую в кармане записку: « Я из Ашхабада» Недолго думая, солдаты посадили его в первый следующий туда поезд с ранеными, что, конечно же, было очень опасным… Но Алёша был благодарен этим людям, они буквально спасли ему жизнь, заставили снова поверить   во что-то хорошее… Сейчас ему не хотелось ни о чем думать, хотелось просто уснуть, а потом открыть глаза и очутиться в доброй хорошей сказке – у себя дома…

… Его желание практически сбылось.  Золотистые лучи утреннего солнца осторожно скользили у него по лицу, заставляя открыть глаза, поезд постепенно подъезжал к Ашхабаду, к счастью, за время его следования никаких особенных происшествий не случилось. Алёша улыбнулся, впервые искренне улыбнулся за это время.

« Наконец-то, я увижу маму и папу… я расскажу им про то, что умею делать самые лучшие патроны, что я сам колол дрова и даже почти совсем не боялся бомбёжек, и даже волка почти не испугался! – радостно думал мальчик, представляя свою будущую встречу, и с нетерпением ждал того момента, когда, наконец, уже должны были открыться двери.  А вот и долгожданный перон, Алёша крепко сжимал в руке адрес родителей, который написала тётушка и слегка начинал волноваться. Как только открылась дверь, он сразу выполз на перрон, что при его положении было весьма проблематично, и весело побрёл по улице. Погода была прекрасная, стояли золотые весенние деньки, такого уже давно не видели ленинградцы… До нужного адреса

Алёшка добрался легко – благо все улицы были подписаны и пронумерованы, только вот желаемого дома почему-то негде не было… Мальчик заволновался.

«Ну вот же 15, 16, 18…» - думал он, 13… но где 14? Такого же просто не может быть…  Алёша
ещё раз внимательно посмотрел листочек и, удостоверившись в том, что всё понял правильно, решил продолжить поиски. Он стал терпеливо расспрашивать самых разнообразных людей, проходящих мимо, но это давало мало результатов. Двое из жителей города настойчиво уверяли мальчика в том, что дома с таким номером здесь никогда и не было, пятеро сказали, что искать кого-то в такое тревожное время совершенно бесполезно, а кто-то вообще сообщил, что все, живущие в этом доме давно исчезли с жильём вместе… Но Лёшка ни на секунду не терял надежды. Вдруг какая-то старушка сама подошла к нему.

- 14 – переспросила она – так поди ж разбомбили его, ещё в 41 кажись…

- Как разбомбили? – испуганно переспросил Алёша- а жильцы, жильцы где?

- Жильцы-то, так кто прям там умер, кто спастись успел…

- А Арефьевы, Арефьевы спаслись? – спросил Лёша чуть не плача.

-Арефьевы? Может быть, муж-то её ещё на фронте погиб, а она может и спаслась… Кто ж его знает… Не видела я её давно уж…
Алёша оцепенел.

– Как погиб?- спросил он еле шевеля губами.

- Так, как все погибают…- проронила бабушка и пошла дальше, что-то шепча себе под нос о всеобщей несправедливости.

Сердце Алёши застыло, ноги сделались ватные, во рту пересохло. Ему не хотелось ничего, только лечь, забиться куда-нибудь, чтобы никого не видеть и не слышать.

-Папа, милый папа… как же так? Это неправда, неправда!  Он не мог умереть, он не мог оставить меня, не мог!- безмолвно кричал мальчик, идя по какой-то незнакомой улице. Он не знал, что ему делать и как жить. Найти маму совершенно невозможно да жива ли она неизвестно… вернется ли?  Жить негде да и похоже незачем… В Ленинград к тёти ему уже не вернуться, а Петька, Петька обязательно отомстит за нас этим гадким фашистам, этой подлой войне… Алёша медленно опустился на землю около какого-то небольшого продуктового рынка.

«Теперь уже всё равно… теперь больше ничего не важно…и почему я только не умер там, в этом озере, почему меня не съел этот проклятый волк?.. Зачем, зачем меня надо было спасать?» - думал Алёша, рисуя валявшейся неподалёку палочкой круги на жёлтом песке… Он продолжал так сидеть ещё день, потом два, три, мало кто обращал внимание на сидящего нищего, брошенного ребёнка  – здесь таких были тысячи и сотни. Он сидел, желая лишь одного, чтобы поскорее закончились эти мучения, никому не нужные и совершенно бессмысленные… Ему ещё никогда не было так плохо и больно… Слёзы медленно катились по лицу, он никак не мог понять: почему так жестока и несправедлива бывает жизнь, почему она забирает у нас тех, кто нам особенно дорог, кто решает сколько прожить тому или иному человеку, почему, чтобы понять действительную ценность жизни нужно обязательно соприкоснуться со смертью?...
                Глава 9.

Алёша продолжал каждый раз приходить к рынку, ему почему-то было по душе это место, он не то чтобы любил, просто хотел сидеть именно там, если он, конечно, ещё мог что-либо хотеть… По большому счёту ему всё было абсолютно безразлично и не нужно. Но вот однажды совершенно случайно он бросил взгляд на толпу галдящих покупателей и… не смог больше его отвести. Где-то в самой глубине, за чьими-то исхудавшими постаревшими лицами он вдруг заметил знакомые черты, такие милые и родные, абсолютно невозможные… и эти глаза – сверкающие голубые глаза, даже  от горя и слёз не перестающие сверкать и гореть…

- Мама! Мама!- истошно закричал Алеша и кинулся навстречу женщине. Она оглянулась и вскрикнула, схватив ртом жгучий воздух. 

«Господи! Алёшенька, Алёшенька! Сынок!...  Этого просто не может быть.. Алёша…» - шептала она, не в силах сдвинуться с места. Слёзы ручьём заструились по её лицу, и она не могла больше разглядеть ничего из того, что её окружало, а сердце заколотилось так сильно, что ей казалось, что оно выпрыгнет из груди, просто разорвётся на маленькие кусочки… Прижав сына поближе к себе, она судорожно прислонилась к стенке какого-то рыночного здания, ноги совершенно отказывались её слушать, и женщина начала медленно сползать вниз… В первые мгновения она еле шевелила губами, слова никак не хотели слетать с её уст, она просто сидела и молчала, не отводя взгляда от своего вновь обретённого сына. Шокированная женщина не ощущала ничего, кроме сильнейшего потрясения и совершенной оцепенелости.

Мальчик прильнул ещё ближе и крепко обнял маму за талию, пытаясь держать её как можно
крепче, словно боялся, что это очередной мираж, навеянный приступами сильнейшего голода, вот пройдёт несколько секунд, и он сразу исчезнет, исчезнет и больше не появится никогда…

 А она всё ещё отказывалась верить, перебирая руками Алёшины волосы, женщина начала лихорадочно шептать какие-то молитвы и подносить к своим губам его руки, целуя кончики пальцев…

-Ты жив! Ты жив! - повторяла она, как заворожённая, и неудержимо плакала, не веря собственному счастью. Ей казалось, что это сон, глупый, жестокий, желанный сон, который никогда не сможет стать явью, чья-то жестокая шутка, слишком жестокая для неё, ей никогда не удастся её выдержать, а тем более понять…

-Это неправда – сказала она громко – неправда..

Но оттолкнуть ребенка была не в силах, казалось, её рассудок совсем помутился от столь сильного шока, она не чувствовала даже собственного тела. Она слишком долго ждала этой встречи и в последнее время уже совершенно перестала верить в её возможность.

- Это правда, мама, правда, я здесь, я с тобой, я жив! – кричал мальчик, вздрагивая от собственных слов и боли, так жестоко и рьяно пронзавшей сердце и грудь.  Она взглянула на него каким-то чужим отстранённым взглядом и крепче прижала к себе.

-Алёша, Алёша - твердила мать, не переставая. И слёзы отчаяния, радости и боли тысяч людей смешались воедино в слезе этой матери и отозвались тысячами людских страданий по всей стране. Никто ещё никогда не видел лица более безжизненного и каменного, и слёз более горьких и сладких одновременно…

- Я, наконец-то тебя нашла, наконец-то нашла… Лёшенька… - прошептала она из последних сил и упала, потеряв сознание… упала прямо в распахнутые руки сына, всё же дождавшегося самого дорогого ему человека…

                Эпилог

С тех пор уже прошло довольно много лет, люди уже успели привыкнуть и частично забыть о тех ужасах, которые сеяла война. Даже Алёшка Арефьев спустя годы уже не так остро и тяжело вспоминал о прошедших событиях, но всё равно вспоминал, потому что не вспоминать о таком просто  невозможно… Его мать дожила до глубокой старости и умерла счастливая в своей постели, тётушка вскоре после войны всё же согласилась переехать в Туркмению и была очень рада тому, что её Лёша остался жив, пройдя через такие страшные испытания, а сам герой благополучно дожил до своего 54-летия и умер дома, вместе с родными, под лучами тёплого заходящего солнца, которого всегда так ожидали измученные ленинградцы…
Даже умирая, он продолжал держать в своей голове одну-единственную фразу когда-то сказанную бабушкой: " Любовь и Вера непреходящи..." Никогда не переставайте верить, надеяться и любить, это самое главное, это то, что помогает нам жить....


2013г.