Форс-мажор

День был, что надо. Солнышко, набирая размах, запалило лесок за казармой. На рябинах радостно защебетала проснувшаяся птичерва, в том числе и волнистый попугайчик, желтый бродяга, примкнувший недавно к местным воробьям.  Уже с подъема, громыхая в толпе физкультурников вокруг стадиона, я думал о Свете. Сегодня с ней первое свидание. Я полтора года уже не видел живую бабу, и поэтому передо мной стоял только один вопрос — где? Увольнительную на выходной командир обещал. Все остальное казалось сущими пустяками. Я даже не сомневался, что все будет круто. Завтрак,  в 10-ть ноль-ноль — КПП. За ним — свобода! Вперед, Монтекки, вас ждет Джульетта Капулетти!
Столовая в армии — самое основное. Мотор всего прочего, ось, вокруг которой крутятся, как планеты, интересы каждого военнослужащего от солдата до командира полка. Делится все, и, как и повсюду на свете, чем дальше ты от кормушки, тем постнее твой быт. До рядового бойца доходят лишь запахи мяса. Но я был сержант, мне кое-что еще перепадало. Особенно в наряде, когда  выполнял роль дежурного по батарее и руководил всем процессом. Кто наверху всегда имеет возможность положить себе лучшую косточку. Правда, с недавнего времени возможности расширились. Как обладатель хронического гастрита я имел право на диетический стол, в котором мясо присутствовало всегда. Гастрит стал следствием моей гражданской биографии. Главным козырем в ней был мединститут. Три с лишним курса довольно приличного обучения позволили быстро сориентироваться в пространстве.  Наш военврач ни на минуту не усомнился в симптомах и тут же поставил меня на диету. Кое-кто, понаивней, сказал бы, что я симулянт.  Возможно. Хотя это личное мнение. Никто еще в армии не отменял военной смекалки! 
Взвод за взводом дисциплинированно, без суеты, подступили к столам на десять рыл каждый. У каждого свое место, как в строю. Все по команде. Шаляй-валяй, как у себя дома, никто не позволит. Протолкнувшись к своей точке, солдаты нетерпеливо переминаются, но сесть не смеют. Их бритые черепа покачиваются над погонами, как поплавки.
—Взвод сесть! — наконец, командует замок. — Приступить к принятию пищи!
И только после этого, уже невпопад, начинают стучать челюсти и ложки.
Я отношения к этому давно не имел. Стол «диетчиков» стоял в стороне. К тому же я был каптер и вообще мог сесть, куда угодно. Наверное, это не нравилось многим. Но как ведь относятся в армии к каптеру? Да как хочешь относись, а на поклон за какой-нибудь тряпкой или лампочкой придешь все равно!
Света была очень мила. Стройненькая, улыбчивая, без внешних изъянов. Я познакомился с ней накануне на заводе имени Калинина, куда меня с бойцами бросили на какой-то производственный штурм. Горел план, наверное. Как всегда, срывались показатели. Использовать дешевую рабсилу — давняя традиция. В свое время людей специально сажали пачками, и те за миску баланды построили Днепрогэс, Беломорканал и Магнитку. Ну, а солдат в этом смысле, чем хуже? Да и иногда и в радость ему. Лучше уж дачу какому-нибудь генералу вскопать, чем громыхать целый день из угла в угол по плацу. Там хоть накормят по-человечески, а может, и выпить дадут.
Я был старшим команды, поэтому, в отличие от прочих, слонялся без дела. Света работала мастером, время у нее тоже нашлось. После непродолжительного обмена комплиментами выяснилось, что мы в одинаковом положении: я полтора года в армии, а она полтора года без мужа.
—И где он? — осторожно спросил я?
Прыснула в ответ:
—Тоже служит. Полгода осталось.
—Не встретиться ли нам?
—Когда?
—Например, послезавтра.
Загадочно улыбнулась:
—И что мы будем делать?
—Чайком побалуемся, телевизор посмотрим…
—У меня?
—Приглашаешь?
—Посмотрим на ваше поведение.
—А тебе какое поведение нравится?
—Приличное.
—Нежность подходит?
Потупив глаза, промолчала.
Ну, в общем, мы договорились на субботу. Уезжая с завода,  подумалось: ну, а моя жена? Что ей мешает вот так же с кем-нибудь встретиться? И Светка, быть может, подумала то же о муже. Что такое верность вообще? Супружеская верность. Уж точно — не препятствие инстинкту.
…Я даже еще не вышел из столовой. Осталось до дверей метра два. Вдруг в спину:
—Сержант!
Мерзкий, надменный голос. Я даже не оборачиваясь, понял, кто это. Столько прослужить в одном месте! Да я здесь каждую свинью знал по хрюку, собаку — по рыку и каждого начальника не только по голосу, но и по шагам. Это был командир взвода соседней батареи капитан Темкин. Судя по красной повязке помощника дежурного по части и портупее, сегодня он — в наряде. Мы были с ним метрах в десяти друг от друга.
—Я! — дисциплинированно отчеканил в ответ.
Что хочет от меня Темкин, догадаться было не сложно. Я уходил из столовой без строя. Явное нарушение устава. Близко с ним мы до этого не сталкивались.
—Ко мне! — скомандовал капитан.
Я молча козырнул и уставным шагом двинулся навстречу.
—Быстрей! — прикрикнул он грозно.
Но я не прибавил темп.
—Бегом! — скомандовал он тогда.
Эффекта не последовало. Я шел все тем же ровным, строевым шагом, без всякого парадного блеска.
—В чем дело, сержант? — вскипел он, когда я остановился перед ним и приложил ладонь к пилотке. — Вас что, не касаются приказы? Была команда «Бегом!», почему не исполнили?
Возможно, если бы он вел себя немного попроще, по крайней мере, как те офицеры, с которыми я привык иметь дело, исход нашей встречи был бы иным. Но Темкин уж слишком перегибал, как будто перед ним стоял не ветеран, а тупой новобранец.
—В чем дело, вас спрашивают?! — его физиономию даже перекосило от ярости.
Похоже, ему вообще доставляли удовольствие подобные штучки. Власть, как водка. Чем больше пьешь, тем больше хочется.
Я выдержал паузу и совершенно спокойно ответил:
—Да испугался вас очень, товарищ капитан.
И все. Дальше пошло, как по маслу.
—За мной! — скомандовал он уже без апломба.
Мы вышли из столовой и свернули не к казарме, а направо, в сторону магистральной дороги. Одна часть ее упиралась в КПП, другая выходила к общевойсковым складам и караулке. Он шел впереди, я за ним.
Чего он задумал, крутилось в голове? На всякий пожарный я незаметно вынул из гимнастерки свой военный билет и сунул его за голенище сапога. Была у нас в части такая забава. У нарушителя какой-нибудь начальник изымал единственный документ и отдавал его в штаб. Ох, приходилось маяться потом по инстанциям! И всюду тебя отчитывали, писали докладные командиру. Некоторые потом из нарядов не вылезали по неделям!
Когда он свернул к караулке, я все понял. Там была гауптвахта. Правда, я не слыхал, что в ней кто-то когда-то сидел, но тем не менее.
—Вот, — кивнул он на меня старшему сержанту, помощнику начальника караула, — посадить немедленно!
И, не прибавив больше ни слова, вышел.
Сержантов в части было всего человек пятьдесят. Мы знали друг друга по именам, и, уж естественно, не стремились, наступать кому-то на горло. Но помощник дежурного по части здесь прямой начальник! Я все понимал.
—Дай хоть сигарет штук пяток, — попросил помначкара.
Он всунул мне полпачки. Я благодарно пожал ему руку и отправился на кичу.
Вообще это был просто сарай. Лавка, стол. Солнце ломилось сквозь  дырявую крышу. Мне приходилось стоять в этом карауле, но это было давно, в самом начале службы. Существование этой дыры как места временного задержания стало открытием. Убежать было проще пареной репы. Вот только куда?
Я курил и с нетерпением посматривал на часы. Очень надеялся на своего командира батареи. Он должен прийти часов в девять. Свидание со Светкой в двенадцать. Лишь бы успеть!
Время шло. Большая стрелка уже уткнулась в четверть десятого. В десять начинается действие увольнительной. Будь все не так, я уже давно бы стоял в парадной форме у нашей батарейной канцелярии. Подпись на прямоугольном листочке «Увольнительной», и все. Не плачь, девчонка!
Чертов капитан! И армия эта, будь она проклята. Кое-то веки раз соберешься провести, хоть пару часов, по-человечески, а прет все равно через жопу!
Мысли скакали в башке, как ошпаренные блохи. Где же командир? Что он скажет? Неужели пролет? Ах, Светка… Вспомнился почему-то зенитно-ракетный дивизион в Березовске. Там в 1961-м сбили Пауэрса. Часовой на позиции подошел ко мне с автоматом под мышкой:
—Нет закурить?
Какие они разгильдяи, подумал я тогда. Гордился, что мы настоящие строевики. А дошло до дела, не помогли нам, инструкторам учебки, ни фрунт, ни специальная выучка. Ракету они заряжали быстрей!
Я искал себе оправдания, но это легко. Кто ж не утешит себя, любимого? Ну да, у меня такой вот характер — терпеть не могу высокомерия. С другой стороны, капитан: он действовал вообще-то по уставу. Будь я на его месте, что, поступил бы иначе? Едва ли.
Меня освободили через час. Командир долго молчал. Потом вздохнул, оторвал от стола тяжелый взгляд и спросил устало:
—Попов, за что ты так не любишь офицеров?
Причем здесь офицеры? Я не просто не люблю высокомерия…
Про увольнительную спрашивать уже было бессмысленно.