Глава 5. Плацкарт

       «Наш самолёт совершил посадку в Саратове. Температура за бортом – 16оС. Местное время 6 часов утра. Благодарим вас за то, что воспользовались услугами нашей авиакомпании. Поблагодарим глубокоуважаемого кади Амира Эль-Биссахаза его необычайную щедрость и помощь в организации наших авиаперелётов!»– самолёт медленно и плавно остановился. Ещё пару минут пассажиры копались с вещами и вот, уже распрямившиеся и потягивающиеся, они вышли в ещё тёмный аэропорт Саратова.
       Получив багаж, Давид проигнорировал позывы таксистов и прямиком пошёл к автобусной остановке. Интересно, что Давид помнил времена, когда на месте таких же таксистов стояли приезжие из средней Азии, а теперь он проходил мимо исключительно отечественных извозчиков.
       Саратов Давид не знал, а потому полагался на понатыканные на каждом углу поисковые терминалы. Он ожидал, что в вечно голодающем Поволжье их может и не оказаться, но ошибся. Вокзальный терминал разъяснил ему, что ближайший поезд отойдёт только завтра утром из-за колоссальных снежных заносов. Это он, кстати, уже и сам успел заметить. Зато «UrbanMap» показал ему адрес местного епархиального управления. Добираться до него Давид решил пешком. Во-первых: ехать будет однозначно дольше, во-вторых: город новый – надо и осмотреться. Надо сказать, что беглый осмотр города внушил юному семинаристу подозрения на тусклое ближайшее будущее. «И это город! – думал он. – А что, если ещё и не тут оставят служить…». Значительные снежные завалы, очевидно, скрывали основную картину, но, всё же, Давиду удалось узреть разорённые мусорные баки, дома, в которых на месте мусоропроводного контейнера красовалась мерзкая пахучая куча, а так же стаи перебегающих с места на место собак.
       Вообще, ему казалось, что здесь должен быть очень крупный региональный центр, город-миллионник и так далее. Лишь теперь он припомнил показы новостей, просмотр которых в семинарии не особо приветствовался, о том, что мусульмане оккупировали Саратов и всю область, а потом так же резко почти оставили эти края, переметнувшись на уже подготовленные места под Москвой и в самой Москве. Выходило, что одна их часть теперь была там, а вторая заняла Дальний Восток. Нельзя сказать, что он их здесь не встретил, но общее впечатление было таким: русских больше.
       Здание епархиального управления представляло собой трёхэтажное синее строение в районе кинотеатра. Строение возвышалось на достаточно большой территории, окружённой, как это не удивляло, невысокой, но всё же каменной  стеной. «Видимо, тяжёлые у них тут времена были» - пронеслось у Давида в голове. На звонок у ворот отреагировали сразу. Давид увидел, как открылась входная дверь на первом этаже, и из неё вышел человек в подряснике. Он глянул в сторону пришельца, после чего вернулся обратно. Однако он снова появился, только уже в куртке и шапке. С минуту пробирался через сугробы, которые успело насыпать за ночь и продолжало насыпать и теперь.
       – Чем могу помочь? Вы к кому?
       Давиду показалось, что встречавший его был оторван им от какого-то важнейшего в его жизни дела. Будучи высоким и худощавым, ему очень не подходил голос придавленного толстяка.
       – Я к архиерею! Семинарист! По договорённости!
       Человек несколько секунд глядел в сторону, будто придумывая ответ, после чего открыл ворота и объяснил Давиду, как и куда следует двигаться внутри здания. Сам же он взялся за стоявшую у ворот лопату.
       Остановившись перед дверью с табличкой «Правящий архиерей», Давид поправил одежду, ещё раз стряхнул остатки снега с обуви и чемодана, пригладил волосы и постучался. Ответ он какой-то услышал, но слов не разобрал. Решив, что входить надо, он открыл дверь. Владыка Гавриил, архиепископ Саратовский и Вольский, был 76 лет отроду и пребывал в очень плохом физическом состоянии. Глядя на него, Давид вспомнил, как семинарский инспектор, объясняя им специфику нового времени, говорил, что нынче никто не будет метить на место епископа, так как все до смерти боятся правящих церковных должностей. Священство то бежит, то умирает от «случайных» встреч с уличными бандитами, а ответственность всю приходится нести епископу. Раньше, был уверен Давид, такого владыку Гавриила уже лет 10 как на покой бы отправили. Однако когда начался разговор, Давид полностью изменил своё первое впечатление: дряхлый на вид епископ Гавриил имел весьма проницательный ум и точную речь.
       – Значит, говоришь, Давид, что хочешь православное служение посмотреть?
      – Да, владыка, мне один священник посоветовал. Ругал за то, что хотел сразу рвануться на Дальний Восток. Советовал по-настоящему церковной жизнью пожить для начала.
       – Хм, а священник этот твой, - владыка скромно улыбнулся. – в тупик целого архиепископа поставил! Это ж теперь мне придётся всю епархию в порядок приводить, чтоб тебе можно было бы церковную жизнь посмотреть!
       – Владыка, вообще я с вами списывался ещё два года назад. Так что у меня всё с собой: и отпускное письмо из семинарии, и ваше разрешение, и диплом! Сейчас я его…
       – Да, не надо! – епископ махнул рукой. – Секретарю покажешь. Мы с тобой, давай-ка, определим место твоего служения. Ты, кстати, вижу неженатый! Это почему ж так?
       – Понимаете, владыка, я считаю, что монашеский подвиг гораздо более ценен в глазах Бога, чем совместная жизнь с женщиной, которую ты там сам себе выбрал…
       Владыка немного сурово поглядел на Давида, но потом совершенно спокойно проговорил:
       – Ты мне, Давид, в Писании покажи место, где человеку на монашество указывается! Сказано людям плодиться и размножаться… А то развёл тут… Монашеский подвиг… Я думаю, что тебе сейчас жену надо искать… Обязательно! Мирян у меня тут хватает – священнослужителей нет. В общем, так: ты архиерейское слово чтишь?
       – Разумеется, владыка! – Давид почувствовал, что сейчас, от греха подальше, надо ответить именно так.
       – Ну, тогда слушай мой указ: завтра отбываешь в деревню Крошино. Она у нас тут и колхозом имени товарища Берии была, и селением Ашбар при недавних властях. Сейчас вернули старое название. Мог бы я тебя и в село назначить какое-нибудь, да только их тут больше нет. По всей епархии только три города осталось, да мелкие деревни. Люди поубегали да повымерли все. Знал бы ты, что здесь в 2014 творилось. Тут мусульман и до нашествия немало было, а как уж всё началось, так бойни шли не на жизнь, а на смерть! Так что все населённые пункты у нас теперь деревни! Так, о чём это я… - владыка секунду собирался и сразу продолжил. – Едешь в Крошино! Там восстанавливаешь храм, которые мусульмане развалили. Даю тебе год. За это время и жену чтоб нашёл: я не знаток, но говорят, есть ещё барышни в русских селениях! Через год жду тебя здесь с женой и готовым храмом. Тогда я тебя и рукоположу. Про монашество я чтоб и не слышал, а про Дальний Восток не забывай. Послужишь тут у меня с пяток лет, а там, глядишь, и отпущу, может, коли душа твоя просить будет.
       Давид не сразу пришёл в себя. Он чётко помнил потом, что не смог ничего чёткого ответить или возразить епископу. Все его планы на будущее, казалось, рухнули в один миг! Крошино?! Какая-то деревня! Какое там Православие? Как там людям объяснять, что такое каноны, правила, догматы?! Ещё и храм строить! Нет, вы слышали?! Отстрой храм! Он, что, на строителя учился?! Нет, другое дело – смерть тяжёлую мученическую принять! А то храм не, понять ради чего, строить!
       Но, не смотря, на внутренние возмущения, он всё же отметился и у секретаря, и в бухгалтерии, и даже подрясник как раз по размеру получил, и денег на проезд ему до Крошино дали. Переночевать его оставили тут же. Весь день он проговорил с матушкой Галиной, монахиней преклонного возраста, которая расхваливала ему местные деревни и людей. Из разговора он узнал, что ехать до Прошино целых восемнадцать часов поездом. Она дала ему адрес домика, который полагался ему по прибытию.
       Спал он в эту ночь очень плохо. Первый раз он проснулся от мыслей о том, что мать его живёт теперь где-то одна, сестра тоже, а отец вообще монах. Значит, никто и не знает, где он теперь… Почему-то на душе стало как-то тяжело. Нет, не тоскливо, конечно! Он не тосковал по родственникам, ведь, что бы там не говорил владыка, ему-то виднее: семью он заводить не хочет, а с имеющейся мирится только что по пятой заповеди. Второй раз его сон прервался, когда ему вдруг приснилось, как несколько ваххабитов в чалмах и с ятаганами убивают Диму Белых. Только теперь он сообразил, что Дима не пошёл пешком и не встретил в такси отца Аристарха. А, значит, ничто его не удержало т полёта на Дальний Восток. Жаль… Ну, он твёрдо будет надеяться, что с этим недотёпой всё будет в порядке!
       Утром, сразу после завтрака, его отвезли на вокзал. Отвёз его тот же человек, что открывал тогда ворота. Почему-то Давид так и не спросил его имени. Поезд отходил с грязной и угнетающей платформы. Проводница глуповато улыбнулась ему, проверяя билет, произнеся: «Ой, батюшка! Это вы в такую даль? Не в Крошино, надеюсь?». Давид привык к подряснику и не ожидал, что он произведёт на проводницу такое впечатление.
       Вообще он любил путешествовать плацкартом. Во-первых: нет купейной духоты. Во-вторых: видно ходящих мимо людей, а это бывает очень и очень забавно. В-третьих: купе производило на него ощущение камеры. В-четвёртых: плацкартом дешевле. Он сунул свой чемодан под сиденье, предварительно вытащив из него пакет с мылом, полотенцем, зубной щёткой, пастой и прочими предметами первой необходимости. Переодеваться во что-то не было смысла – холод в вагоне стоял изрядный.
       – Прогреется, батюшка! – залихватски гаркнула проводница, не приняв объяснения Давида на тему того, что он не батюшка пока. – Главное, на станциях не выстуживать! Кстати, не удивляйтесь, коли давно тут не были или в первый раз: многие станции тут по пять раз переименовали!
       Поезд тронулся. В плацкартном «купе» он был пока один. Правда с момента посадки, на противоположной нижней полке лежали чья-то мужская куртка и шапка, хотя владельца видно не было. С началом движения Давид поспешил предупредить проводницу об этом, но та не проявила никакого интереса, сказав лишь, что опоздавших не имеется. За окном мчались виды окрестных полей. Бескрайние белые равнины. Они минут сорок как покинули пределы города, и теперь поезд стремительно мчался, оставляя за собой всё новые и новые поля, разделяемые редкими полосками леса. Глядя в окно, Давид думал, что вот этими же путями, наверное, столетия назад, путешествовали священники зимой из деревни в деревню. Ну, только, конечно, без поезда.
       Через пару часов проводница принесла горячий чай и какого-то печенья. «Батюшке» это было бесплатно. Давид попытался читать Святое Евангелие, но постоянно мелькающие пейзажи за окном его сильно отвлекали, и он оставил на потом это дело. На очередной станции в вагон вошла девушка. Она подошла к Давиду и, сказав, что у неё верхняя полка, закинула на неё вещи. Села она напротив него.
       – Далеко едете? – в голосе её было слышно уважение к лицу, вроде бы, духовного сана. Всем своим видом она старалась показать, что заинтересована в общении. Невысокая, но стройная, она, пожалуй, смотрелась бы весьма привлекательно, если б не тряслась от холода, ещё неслабо колотившего её.
       – Далеко… деревня Крошино! И сразу хочу сказать: я не священник ещё! Давид, - он протянул руку для знакомства.
       – Ксения. Я тоже в Крошино. А вы, наверное, церковь восстанавливать будете? Если да, то туго придётся. Михмед со своими отморозками мало что от неё оставили.
       Давид задумался. Только сейчас ему на ум пришла мысль, что он ведь не определился, на что будет жить. В его жизненные планы входил постриг и рукоположение после оного. Но владыка в постриге отказал, а, значит, придётся выживать каким-то иным способом.
       – А работа у вас в деревне есть?
       – Конечно, есть! – Ксения весело улыбнулась. – Можно семечки лузгать или пить. Или и то, и другое. Но вам это, думаю, не подходит. Хотя… Можно в местную школу устроиться или в детский садик. Я, кстати, сама в школе работаю. Только первый год после института.
       – Ну, у меня образование не очень светское… Семинария… - Давид замялся. – Да, и не умею я как-то с детьми контактировать…
       Ксения снова улыбнулась, но теперь успокаивающе.
       – А никто не умеет! Дело не в умении, а в желании! И в любви к ним! Вот, вы любите детей?
       А любит ли он детей? Давид не знал ответа на этот вопрос. В семье он был младшим, у самого детей, слава Богу, не было, а с прочей малышнёй как-то повода возиться не случалось. Ксению, впрочем, удовлетворило сомнительное молчание собеседника, и какое-то время они ехали в тишине.
       – Сейчас будет Хиншбад, - девушка как-то недовольно поморщилась. – Бывшее Удоево. Не посторожите вещи, я на пару минуток отлучусь?
       На станции вошёл грузный мужчина лет сорока. Несмотря на холод, всё лицо его было покрыто потом, и сам он был таким красным, будто на улице стояла летняя жара. Он минут десять копался с багажом, пытаясь его всунуть под сиденье напротив Давида. После четвёртой неудавшейся попытки он начал ворчать какие-то ругательства или причитания, в итоге погрузив чемодан и две сумки на нижнюю полку в проходе вагона. Ещё покряхтев, снимая пальто и шапку, он, наконец, сел напротив Давида.
       – Что, поп, в Крошино едешь? – голос его был гулким и каким-то довольно злорадным.
       Давид начал ощущать внутренний дискомфорт. Нет, не от самого момента или этого мужчины, а от того, что происходило в целом. Он пять лет учился на священника, а теперь слушает такой вот вопрос!
       – В Крошино. И я не поп.
       – Не поп, а  в платье этом чёрном едешь? Из этих что ли, из голубых? – он, трясясь, рассмеялся своей шутке, словно это было самое уместное замечание.
       С минуту Давид потратил, поясняя, кто он такой, почему так выглядит и зачем едет. Мужик слушал молча и спокойно, но в итоге сказал:
       – Ну, тогда ты попал! Церковь твою Михмед, гад, развалил! Ты её один будешь лет десять восстанавливать! Худо тебе будет, семинарист.
       – Ну, с Божьей помощью…
       – С Божьей, не с Божьей, а с людской восстановишь. Там полдеревни водку пьёт! А потом ещё удивляются, чего нас эти верблюжатники захватили! Вот тебе и плацдарм для проповеди! – Он снова по-дурацки рассмеялся.
       После краткого диалога мужик начал вытаскивать из пакета какие-то припасы. На столик легла курица, огурцы свежие и солёные, колбаса, порезанный батон хлеба, коробка с чаем в пакетиках, термос с кофе и какой-то, очевидно домашний, салат. Он встал, порылся в пакетике получше и достал влажные салфетки.
       – Я нашим поездам с их водой с 95-ого не доверяю. Тебя звать как?
       Давид представился, узнав в ответ, что собеседника зовут Игорь Анатольевич Пинюк. Игорь Анатольевич, правда, сказал, что называть его можно «Лысым», чем немало удивил Давида – лысым этот не в меру упитанный мужчина однозначно не был.
       – А почему вы воде в поездах не доверяете? – Давиду показалось, что от разговора не избавиться, так что лучше уж выбрать тему самому.
       – Однажды видел, как они тут водой с канавы чан с кипятком промывали. Гады. Относятся к людям так, будто к скоту. А потом удивляются, почему эти верблюжатники… А, чего уж там?! Пеняем на мусульман, а сами-то что?! Чем мы лучше? Православные что ли? Ну, конечно! Да, если б мы православными были, тут бы не творилось такое… Бог разве б допустил, чтоб Русь в мечетях загнивала?
       – Господь может попускать те или иные моменты по нашим грехам. Ну, я так думаю.
Игорь Анатольевич задумался. Потом он внезапно подскочил и рявкнул невпопад:
       – Да, ты ешь! Чего сидишь-то?! Хотя у тебя, верно, пост? Ну, так на салатик и на огурчики налетай. И хлеб вот, бери. Кофе сейчас нальем, и пойдёт беседа! – фразу он окончил тем же диковатым смехом, но теперь он не показался Давиду отталкивающим или неприятным.
       Вернулась Ксения. Она осторожно села рядом с Давидом, не решаясь, видимо, приблизиться к Игорю Анатольевичу. Тот же продолжал.
       – Ну, где ж тут Православие? Посмотри кругом! Народ пьёт да колется, если деньги есть! Сейчас в Крошино приедешь – насмотришься. Верблюжатники хоть и смылись все в центр, кроме Михмеда с его бандой, а люди ещё хуже стали. Девок наших позабирали, а парней поубивали в своё время. Или сами сейчас спиваются. Ой… а ты, чего, с невестой что ли?
       До Давида не сразу дошло, что речь идёт о Ксении, сидящей рядом с ним. Она уже успела учтиво отказаться от угощения и осторожно слушала разговор. Объяснив, что они встретились только что, Давид постарался не отвлекать небезынтересного собеседника от темы.
       – Я ж и сам в 2002-ом покрестился. Решил к Богу прийти. А потом меня на станцию нефтяную в район Мурманска услали! Я там почти десять лет и пробыл! Как-то не до церквей было… Потом в Дубы вернулся – это перед Крошино, километров сто пятьдесят. Работу было уже не найти, да денег на севере заработанных хватало, да и сейчас хватает. И вот тогда и началось всё это… Михмед ещё не из худших! Первые пару лет они тут тихие были, а потом как прорвало! Вот вы, молодёжь, с ними ещё хлебнёте! Не скажу, что конец света наступил, но будет всё же худо. Да вы, наверное, уже устали от болтовни моей… – он немного попыхтел, видимо комплекция не давала ему долго и без остановки говорить. Однако Давид и Ксения заверили его в том, что им интересно и тот продолжил. – Они ж моего сына убили три года назад, вместе с его семейством. Я это точно знаю! Оформлено было всё, как отказ тормозов, но это точно Михмед был! У него в компании спецов хватает. Они и главу администрации чуть не убили. Хитроумный он, гад.
       Наступило неловкое и затянувшееся молчание. Давид подумал, что и тут жизнь не такая уж мирная. Но выбирать не приходилось. Значит, придётся устраиваться в школу. И противостоять банде мусульман. И строить храм! Ну, в целом, это то, чего он хотел, но в light-варианте! А Игорю Анатольевичу тяжко пришлось. И он, наверное, не один такой в этих краях. Хорошая же ему  паства достанется. Он им про Слово Божие, а они ему про грусть от потери родни. Как-то всё не по-семинарски получалось… Ну, да ещё по всякому может сложиться!
       Поезд мчался и мчался. Он сделал ещё три остановки. Игорь Анатольевич улёгся спать прямо на той же полке, где сидел, сунув лежащие на ней мужские вещи наверх. Давид всеми силами пытался внутренне не уступить Ксении нижнюю полку, но воспитание взяло верх, и он отправился на второй этаж. Почему-то все уснули. Вечер ещё не наступил, но холод и тепло, контрастирующее временами в вагоне, всех сморили. Часам к десяти вечера появился хозяин куртки и шапки. Он с грустным взглядом осмотрел Игоря Анатольевича, бесцеремонно храпевшего на его месте, и полез на верхнюю полку. Уложившись, он посмотрел на Давида, лежавшего напротив, и как-то зажато проговорил:
       – Добрый вечер. А мы, выходит, соседи, батюшка?
       Давид, по неизвестно какому, кругу объяснил, что он не батюшка пока.
       – Из семинарии? Это за что ж вас в такую даль? – он сокрушался совершенно искренне. - Тут и людей-то толком не осталось! Неужто, в городах священства полно?
       Давид не нашёлся, что ответить. Какое-то время они молчали, после новый сосед представился. Он оказался Иваном Семёновичем Кравчуком. Разговор завязался таким образом, что Иван Семёнович поведал ему о злоключениях своей жизни. Он немало обрадовался, когда узнал, что Давид передумал ехать на Дальний Восток.
       – Гадкое это место! Представляете, Давид, я всю жизнь там прожил! Ну, кроме времени, когда в плавания ходил! Я ж христианин православный! И дочь так воспитал! А она взяла и ушла в ислам! Замуж выходит за одного из них, – на глазах у него выступили слёзы. – Пришёл однажды домой, а она…
       И он поведал ему историю о том, как его дочь однажды ошарашила отца такой новостью.
       – И вот теперь я переехал в Поволжье. По разным сёлам помотался… Вот, теперь еду в Крошино… Там у меня последняя родственница осталась. Не хотел обременять, а, видать, придётся.
       Давид Светлов проснулся в половину шестого утра. Проводница легко толкнула его в плечо.
       – Крошино уже совсем скоро, батюшка! Считай, приехали!
       Ксения уже сворачивала своё полотенце, аккуратно укладывая его в сумку. Увидев, что Давид очнулся, она приветливо ему улыбнулась. Игоря Анатольевича не было – видимо, вышел уже в своих Дубах. Иван Кравчук ещё спал на своей верхней полке. За окном было ещё темно, но настроение было утреннее. Предстояло сойти с поезда и приступить к поиску отведённого ему жилья, храма и чего-нибудь, где можно было бы раздобыть продуктов.
       Давид Светлов, семинарист с высшим духовным образованием, проповедник, полный энтузиазма и амбиций, человек с желанием изменить мир и привести людей к Истинной Вере, будущий, как он предполагал, академик Московской Духовной Академии, прибыл в деревню Крошино.