Кухня. продолжение - начало Эй, вы кони!

1. Докатались.

  Юрий Николаевич, поначалу сгоряча дернувшийся в нашу сторону,  остановился – не солидно преподавателю бежать к студентам – не ходит гора к Магомету.  Конечно, логичнее, когда  мы к нему, а не он к нам, к тому же - мы еще и  на колесах.  Кажется, он взволнован, кажется,  даже     взбешен, так и роет под собой землю, так и бьет копытом.   Мы переглянулись с Тарасовым - один и тот же вопрос был прописан в наших взглядах: «Что! - завтра в Харьков?»

 Поравнявшись с шефом, Рафик натянул вожжи. Лошади с непривычки, очумевшие от небывалых скачек, стали и дружно повернули головы в сторону Юрия Николаевича. «Это еще кто такой» - казалось, было прописано в их взгляде.    Мы же  старались зацепиться взглядом за что угодно, за любой сучок на дереве, курицу, гребущую землю, облака на небе – только бы не  столкнуться с взглядом нашего шефа.   Рафуля улыбался улыбкой непорочного идиотика, я пытался придумать, что бы сказать эдакое заумное, но ничего не шло в голову. Спас Тарасов: он с невинностью, достойной подражания, через оттопыренную нижнию губу несколько большую, чем была бы нормальная,   спросил: «А что, опять на работу? Сказали же -  на сегодня уже все».

 Юрий Николаевич молчал, смотрел на нас и молчал. Он не стал объяснять нам, что лошади выделены  колхозом не для прогулок по селу на виду у всех очень интересующихся нашим житьем-бытьем крестьян, что мы еще только начали свою прогулку, а сельский телеграф уже отстучал морзянку о том, что трое – один    в очках, другой не русский, гоняют по селу на колхозных лошадях, и полетела она по воздуху, пошла пешим ходом, поехала на телегах, тракторах, грузовиках и  на всех прочих видах транспорта аж до самого райцентра. Достаточно председателю пожаловаться   или даже просто рассказать этот случай в райкоме, и ему, нашему руководителю, – конец.  Не стал рассказывать нам Юрий Николаевич и о том, как мы   достали его персонально    своими штучками-дрючками. Было видно, как он боролся у себя внутри, как сдерживал и натягивал вожжи, рвущихся наружу нервных окончаний. Представляю, как ему хотелось разрядиться в нас  матюгом, да трехэтажным – не придумаешь лучшей разрядки.  Но нельзя!   «Лошадей на место, сами в машину. Вечером собрание», выдавил из себя Юрий Николаевич, развернулся и пошел в кабину грузовика.

 Ах, вот оно что: он решил расправиться с нами публично, в демократию решил поиграть, но как он это себе представляет? – Ведь ежу понятно, - никто из среды товарищей нас бичевать не станет. Что-то здесь не то, темнит что-то наш начальник. И хотя нам лучше уже не будет, но интересно, как будет, это самое не будет и, что задумал наш начальник.

Съездили мы в поле, еще наломали кукурузы, все руки покололи -  кукуруза была  не простая – колючая вся, каждое зернышко само по себе маленькое полупрозрачное заканчивалось острой иголочкой – уколешься – больно, прям до крови. Называлась она рисовая.

  Вечером  собрание. Собрались все, а куда здесь денешься, и захотел бы  - да некуда. Мы с Тарасовым уже свыклись с мыслью, что утром в Харьков, никаких способов избежать высылки мы не представляли  и даже не пытались уговаривать шефа оставить нас под новые обещания.   Мы столько раз давали такие обещания, что уже сами понимали – настал предел терпению шефа и  «Завтра в Харьков» нам не избежать.  Я представил себя  чужим здесь, выброшенным из этого моря воздуха и простора,  и стало так грустно от сознания того, что вся эта кукуруза меня больше не касается,  -  хоть вой.

  Юрий Николаевич начал речь с того, что  нас послала партия и правительство сюда, в колхоз, чтобы помочь колхозникам собрать урожай, выращенный их героическим трудом. «Однако, - сказал он, - некоторые несознательные элементы… -   он сделал  выразительную паузу и  воткнул взгляд в нас с Тарасовым; хитрый армянин Рафуля уселся от нас подальше и, не видя его рядом с нами, Юрий Николаевич пробежал взглядом почти что всех собравшихся, пока  таки не   нашел его притаившемся в самом темном углу.   Убедившись, что мы все на месте, он продолжил: - Несознательные элементы, - повторил он и опять сделал паузу, - в лице (он перечислил  все три элемента) вместо того, чтобы  выполнять свой долг комсомольца устроили здесь катания на колхозных лошадях, которых колхоз, в то время когда каждая лошадь на вес золота,  пожертвовал нам целых две, для того, чтобы мы могли привозить себе продукты, а уж никак не для того, чтобы студенты катались по селу. Эта тройка, особенно вот эти двое, - он указал взглядом  на меня и Тарасова, -   уже в который раз нарушают общественную дисциплину, тем самым бросая не советскую тень на всю нашу группу, таким студентам не место в институте: какие из них будут инженеры, если они вместо того, чтобы рвать кукурузу, разъезжают по селу на колхозных лошадях? Нам, советским людям, такие инженеры не нужны. Надеюсь, что все со мной согласны?» – этими словами он жирной чертой подчеркнул им же сказанное, чтобы никто и ничто не вздумал добавлять, а, тем более, высказывать другое мнение,  не совпадающее с его мнением.

Плохи наши дела, похоже, и впрямь завтра в Харьков, заключил я, прослушав речь начальника и начал придумывать, как буду выкручиваться дома, что скажу родителям. А ничего не скажу - зачем волновать,   может и впрямь – ну его этот институт, мало того, что  учеба забодала, так еще выслушивать этот бред, - он же сам так не думает, думать так нормальному человеку невозможно, а он производит впечатление вполне нормального, но деваться ему некуда – должность обязывает. Прекрасно его понимаю и не обижаюсь, мы и в самом деле не оставили ему выбора.  А вот упасть ректору в ноги, каяться и клясться, что никогда больше ничего подобного не буду делать, может, есть смысл: простит, не выгонит из института. Все-таки,  высшее образование не халам – балам, все хотят его получить, в рабочий класс только, кто не поступил в вузы, идут, фильтр такой что ли – дураков фильтрует. Получится, что я тоже  вроде, как не полноценный, -  в рабочие  подался. Сижу я себе, строю планы, думаю, как выкрутиться из паршивой этой ситуации,  а  Юрий Николаевич итожит: 

- Завтра сразу после завтрака на станцию и в Харьков, скажете в институте, что я вас отправил за нарушение дисциплины.
-  А на чем, интересно, мы на станцию поедем? Не на лошадях же, - наивным голосом «под дурачка» спросил Тарасов. Все захихикали.
-  На лошадях вы свое отъездили, машину я у председателя попрошу, для вас он найдет с удовольствием, вы и его достали уже.
-  Спасибо лучше бы сказал, что мы тут в антисанитарных условиях вкалываем на его полях, он за нас зачеты сдавать не будет, - изрыгнул я не без злобы на всех – и на председателя, и на Юрия Николаевича, и на всех, кто придумал эти колхозы и наши сюда поездки, я в институт учиться шел, а не кукурузу собирать по полям.    Терять уже нечего - можно  позволить себе сказать, что думаешь. А ведь все думают так, но никто не говорит, все боятся быть уволенными, изгнанными, заклейменными.
-  Вот ректору в институте все это и расскажешь, - не без удовольствия съязвил Юрий Николаевич, и, выдержав паузу, как это полагается перед вторым действием в спектакле,   сказал, обращаясь уже ко всем: – А теперь давайте решим, кто будет работать дальше поваром, потому что Вадим с напарником по просьбе колхоза идут туда плотничать.

далі буде