Как Анютка-затейница ветер поймала

Некоторое время из-за резных дубовых дверей — в две Анютки вышиной, и по верху еще медный оклад пущен — доносился только ладный, в дюжину носов, храп. Девушка заглянула было в щелку, но взгляд тут же уперся в мерно вздымающееся пузо, которое самым наглым образом загораживало весь обзор. Анютка бросила попытки разобрать, что творится в палатах, и нервно закусила губу. За то время, пока Ивашка шастал середь послов, засланных к отцу из соседнего княжества, можно было на речку сбегать, искупнуться да еще карася нижней рубахой изловить.
— Анютка, помоги!
Заслышав шепот брата, девушка изо всех сил потянула за медное кольцо, намертво вкрученное в мореный дуб двери. Та охнула и с неохотой поддалась. Ивашка, мальчонка лет двенадцати, рыбкой выскользнул в коридор и тут же привалился спиной к снова бухнувшей двери — того и гляди, стечет по ней, на полу ковриком разляжется.
— Ну?!
— Во! — Ивашка протянул сестре все еще подрагивающую ладонь, на которой блестел тяжелый золотой перстень с княжьим гербом: двуглавый волк, попирающий змею. — Проспорила!
— Ух ты-ы… — Анютка, даже забыв расстроиться, так и сяк вертела перстень в пальцах. — Неужели с того бородатого снял?
— А как же, — Ивашка подбоченился. — С главного, как и уговорились! Папка-то им вчера славный пир закатил, все перепились и задрыхли, где сидели. А энтот с бородой, ужа ему в штаны, лежит себе на лавке, руку с кольцом под щеку подложил и еще посапывает с улыбочкой, будто медовуху во сне видит! Ну, я его пощекотал перышком из-под лавки, он разохался, перевернулся, руку чуть не до пола свесил. Я перстенек свинтил — и драпать. Уж больно чудно он храпеть начал, с пересвистом…
Анютка налюбовалась кольцом и сунула в карман, решив, что при случае подкинет его бородачу в чересседельную суму.
— Ладно, богатырь, теперь ты загадывай!
По лицу брата начала расплываться мечтательная улыбка.
— Не-не-не! — сразу осадила его девушка. — У мамки зелье, от угрей заговоренное, таскать больше не буду! И в курятник не полезу, не надейся. И лягух портами ловить не стану!
Улыбка потрепыхалась и сникла.
— Ишь, привереда какая! Тогда сама себе задание сочиняй.
Анютка задумалась.
— Чего-нибудь непростое надо! И покрасивше. Чтоб с подвывертом.
— С подвы-ывертом? — протянул брат, запустив пятерню в жесткие, как солома, и такие же светлые волосы. — Ну, слушай…

Всю дорогу до леса Анютка ругала себя предпоследними словами (последние традиционно предназначались брату). Ну что бы ей стоило сразу отшутиться — мол, ересь какую выдумал! Подумаешь, слазила бы разок в болото, лягух бы пошугала. Не впервой. А теперь… Девушка невольно поежилась. Такой спор выиграть — проще на конек отцовского терема забраться. И с пустыми руками возвращаться нельзя — Ивашка засмеет. Взялась, мол, да не сдюжила…
Анютка гордо вскинула курносый, в звездочках веснушек, нос. Не для того она княжьей дочерью уродилась, чтоб перед трудностями пятками мелькать! Ежели ее беде только злая ведьма, в самой чаще живущая, пособить может, — значит, путь ей в энтую чащу…
Июньский зной замесил в лесу такое марево, что, кажется, повесь в воздухе ложку — так висеть и останется. На соснах то тут, то там мерцали бусинки смолы, на пожелтевшем мхе лежали широкие солнечные полосы. Одуревший от жары, еле волочащий лапы заяц перебежал Анютке дорогу и, не обратив на девушку никакого внимания, скрылся в придорожных кустах.
— Малинки бы…
Анютка вздохнула, но, рассудив, что малинка, в отличие от зайца, не сбежит, свернула с тропки и углубилась в чащу. Деревья здесь стояли так плотно, что иногда девушке приходилось делать крюк шагов в двадцать, прежде чем удавалось отыскать просвет между кряжистыми стволами. Стало заметно темнее и прохладнее: кроны, переплетаясь над головой густым шатром, с ленцой пропускали солнечный свет. На землю падали редкие золотистые брызги, но и они тут же тухли, накрытые могучими зелеными тенями.
Анютка приметила рассеченную молнией черемуху и кивнула ей, как старой знакомой. Черемуха в ответ взмахнула белопенным рукавом и словно чуток подалась назад, открывая вход на широкую сумрачную поляну. Посреди поляны, в кольце из палок с насаженными на них черепами, стояла избушка на курьих ножках.
Девушка постучала по ближайшему черепу ногтем. В пустых глазницах полыхнуло по синему огоньку, но как-то неуверенно. Анютка сочувственно тряхнула косой.
— Что, не подливает вам хозяйка маслица? Бедненькие… Так, ладно. Как же там… Все время забываю… А, вот! Избушка-избушка, повернись к лесу задом, а ко мне передом.
Равнодушие избушки было полным и безоговорочным — на заднем окошке даже ставня не скрипнула. Анютка возмутилась до глубины души.
— Слышь, избушка? Вертайся к лесу задом!
Нет ответа.
— Избушка-избушка, повернись к лесу черным крыльцом, где еще метла валяется!
Нет ответа.
Анютка в задумчивости почесала кончик носа.
— Ай, балда! Здесь же со всех сторон лес. Избушка-избушка, повернись задом к дальнему дубу, на котором еще колокольчик висит и лапоть на ветку покладен!
Гигантская куриная лапа с хрустом поднялась в воздух, пошевелила когтями и снова бухнула об землю, но уже двумя локтями левее. Мгновением спустя ее примеру последовала другая лапа.
Избушка разворачивалась медленно, с чувством собственного достоинства. Когда перед Анюткой показалось парадное крыльцо (отличающееся только наличием черного, дрыхнущего кверху лапами кота), она уже успела сбегать до черемухи, порядочно ее общипать и вернуться обратно. Девушка ласково потрепала кота за ухом (тот лишь дернул во сне лапой) и, перескочив через две ступеньки, влетела в единственную комнатку.
— Ну, хозяюшка, бесово отродье, привечай гостей! Пирогов напеки, баньку истопи…
— Какая тебе, к лешему, банька? — донесся стон с кровати в углу. — Не вишь, я сплю.
— Злой ведьме спать не положено, — убежденно возразила Анютка. — Ты меня сначала накормить-напоить должна, в баньке веничком отхлестать, а потом на ухват посадить и в печку засунуть.
— Как же, засунешь тебя в печку! Такие прелести отрастила, что на полдороге застрянешь, никакой кочергой не пропихнуть.
— Я не виноватая, оно само!
Кокон одеял наконец размотался, и на кровати села молодая женщина в сорочке и с копной иссиня-черных жестких волос. Блуждающий взгляд серых, как у Анютки, глаз мазнул по печке, по стене, по коту и наконец сфокусировался на княжне.
— Ой-е, — с чуть слышной завистью протянула девушка. — Небось, всю ночь плясала?
— Плясала, — икнув, подтвердила ведьма. — И гопак, и шестеру, и эту… как ее… трахантеллу заморскую. Девочки на горе шабаш собирали, в честь солнцестояния.
— А кавалеры… — Анютка кашлянула, убирая из голоса чересчур заметное волнение. — Кавалеры-то были?
— А то, — ведьма кивнула, но тут же, поморщившись, ухватилась за висок. — Только все больше с козлиными ногами. Тебе бы не понравились.
— Фу-у!
— Дура ты, Анютка, — беззлобно заметила женщина. — Ноги в мужчине — далеко не главное. Вырастешь, поймешь.
Судя по выражению Анюткиного лица, никакие возрастные изменения не могли поколебать ее критериев мужской красоты. Ведьма зевнула и, спустив ноги с кровати, начала шарить по полу в поисках тапок.
— Ладно, разбудила — говори уж, зачем пришла.
— Да мы тут с Ивашкой поспорили…
Колдунья окаменела.
— Опять?
Анютка торопливо замахала руками.
— Нет-нет, мне оборотных зелий больше не надо! С прошлого раза мутит. Мне теперь Ивашка загадал… Ну…
— Что?
— Да прям не знаю, как сказать…
— Как есть, так и говори.
Анютка еще немного помялась и разом выпалила:
— Ветер мне изловить надобно.
Выщипанные брови ведьмы стрелочками сошлись к переносице.
— Никак в отцовский погреб с медовухой наведались?
— Да ты что, там же замки чугу… То есть нам бы такое и в голову не пришло! Просто у брата все задания одинаковые — или тварь какую изловить, или у мамки со стола побрякушку спереть. Вот я и попросила чего посложнее да покрасивше…
— Ты это, Анютка, брось, — ведьма вдруг посерьезнела. — Ветер ловить — только сети рвать. Ему на роду написано свистать в чистом поле. Сам прилетит, ежели захочет.
Девушка насупилась.
— Нельзя мне проспорить, Ивашка три года припоминать будет! Ну помоги, хорошая, помоги, славная…
Умилением в Анюткиных глазах можно было приручать беров и останавливать войны. Ведьма вздохнула.
— Изловить ветер человеку не под силу. А вот сковать — можно, только для этого хитрость нужна.
Анютка, кажется, с макушки до пяток обратилась в слух.
— Как сковать?
— Связать его можно заговоренным волосом.
— Где ж я его возьму?
— Из отцовской бороды выдерни, балда! — рассердилась ведьма. — Из косы своей, конечно. Кто связывать будет, того волос и надобен. Помнишь заговор на разрыв-траву, которому я тебя на тот вересень учила?
Анютка, уже боясь открывать рот, яростно закивала.
— Ты его на волос пошепчи, он стальным и сделается. Тогда хоть режь его, хоть пили, хоть мечом руби — все ему нипочем будет. Даже ветер порвать не сможет.
— Ой, спасибочки, век должна буду!..
— Стой! — ведьма ловко цапнула девушку за подол сарафана. — Главное-то дослушай! Бессильны твои оковы будут, ежели пленник их не по доброй воле наденет. Сам он должен позволить себя сковать.
Лицо Анютки вытянулось.
— Да как же я ветер на такое дело уговорю?
— В том-то и суть, что никак, — торжествующе ответила ведьма. — И хвала Матери-земле! У меня, знаешь ли, всего два любимых племянника, и я не хочу, чтоб остался один.
Анютка мигом погрустнела, поскучнела и засобиралась домой, даже отказавшись от чая со вчерашними ватрушками. Тетя все-таки собрала ей корзину на дорожку, доложив, где не хватало, горячих приветов (видимо, их температура по дороге должна была передаться ватрушкам).
— И вот еще что, — хлопнула она себя по лбу, когда княжна уже переступила порог. — Матери своей передай, что мази от сини подглазной она от меня больше не дождется! Ежели до вторых петухов на пирах не засиживаться, то и мазь надобна не будет. Скажи, пущай на здоровый режим дня переходит. Запомнила?
Анютка уныло кивнула и засеменила к изгороди из черепов. Даже коса, преисполнившись мировой скорби, на спине подскакивать перестала.
Ведьма покачала головой и затворила дверь.
— Послали боги семейку…

Потоптавшись на опушке, Анютка рассудила, что в каждой сказке есть хоть на полногтя правды, и двинулась в чисто поле. Зеленые пшеничные копья, пробив землю, доставали девушке до пояса, но до разлива золотого моря было еще далеко. Отыскав под одинокой березкой кочку, Анютка расправила сарафан и уселась на нее так, что с какой стороны ни посмотри — а взгляд найдет, на чем отдохнуть. Поза была неудобная, кочка жесткая, солнце жаркое, но княжна мысленно успокоила себя, что это всего один раз и ненадолго.
— Ой, ветер мой, ветер! — прочувствованно начала она, откашлявшись. — Ой, могучий стрибожич!
Поле, и до того не могущее похвастать особым оживлением, будто вымерло. Даже пчелы куда-то схоронились. Анютка, чувствуя себя полной дурой, покосилась на далекий отцовский терем и возвысила голос:
— Довольно тебе тучи гонять, паруса надувать, колеса у меленок крутить! Спустился бы с неба на землю, перебросился словцом с красной девицей…
Березовая лоза за спиной вдруг качнулась, будто в ней и правда кто-то притаился. У Анютки перехватило дыхание, но она усилием воли запретила себе оборачиваться.
— Может, та девица который год по тебе сохнет, могучий стрибожич, всем женихам отказала, в светлице затворилась, с утра до ночи слезы льет? Ах, ветер мой, ветер, хоть бы одним глазком на тебя поглядеть! Знаю, не чета ты смертным хлопцам. Верно, и не посмотришь на глупую девку, о тебе все берегини с русалками вздыхают! — Анютка сделала паузу и пустила в ход тайное оружие: — А может, и сама Ясуня…
Теперь шумела уже не одна лоза: невесть откуда взявшийся ветер так трепал березовые косы, что еще чуток — и оборвутся. Подол сарафана вздулся пузырем — Анютка еле прижать к коленкам успела.
— Ах, если б не погнушался ты девичьей честью, буйный стрибожич! Для одного тебя ее берегу, коли ты не заберешь — никому не достанется! Уйду в скит к отшельникам, остригу косу русую, надену рубище на тело белое, никем не целованное… Или ты меня люби, или никто!
Анютка чувствовала, что ее несет куда-то не туда, но остановиться уже не могла. Бедную березку так согнуло, что зеленые сережки мазнули по земле — да там и остались, сметенные ураганным порывом. Теперь девушке приходилось почти кричать, чтобы услышать саму себя.
— Ах, вольный ветер, простая я княжеская дочка! Не равняться мне с царевнами-королевнами в уме да красоте… А все ж сумела бы я тебя удивить! Ежели бы прилетел ты ко мне сегодня ночью в спаленку, я б тебя привязала к ложу за руки белые, а потом ублажила ласками невиданными, в книжке заморской вычитанными…
Анютка никогда не слышала звука, с которым ветер падает с ветки. Но, кажется, это был именно он.
Воцарилась тишина настолько полная, что у девушки зазвенело в ушах. Оборванные березовые листочки сиротливо лежали на земле.
— Ну, — неуверенно начала Анютка. — Пойду, пожалуй, а то дома хватятся…
В поле по-прежнему царило абсолютное безмолвие. Девушка расправила сарафан и подняла корзинку с безнадежно остывшими ватрушками и приветами.
— Ах да! — вдруг спохватилась она. — Светлица-то моя на третьем этаже, второе справа окошко. На ставнях петухи, на подоконнике герань. Не промахнешься, милый стрибожич.
И Анютка с чувством выполненного долга зашагала к терему.

Сидеть в темноте было скучно, запалять лучину — боязно. Анютка уже и волос заговорила, и подушки взбила, и под пуховое одеяло забралась, а за окном все царило полное безветрие. Луна бросила на пол охапку белого хвороста и, решив, что на этом ее долг на сегодня исполнен, скрылась за тучу.
Анютка уже начала клевать носом, когда резные ставни низко, с натугой, заскрипели. Деревянный горшок с геранью качнулся, попытавшись свалиться с подоконника, но в последний момент устоял. Звезды за окошком на секунду смазались, закрытые полупрозрачной пеленой, и в светлицу ворвался ветер — сильный, прохладный, пахнущий травой и солью.
Княжна, натянув одеяло до носа, с ужасом наблюдала, как незримый вихрь сгущается в расплывчатый, но более чем реальный силуэт посреди комнаты. Глаза, уже привыкшие к темноте, различили явно давно не стриженую голову… руки… торс… А затем слуха девушки коснулся шелестящий голос:
— Ну, красная девица, показывай свои ласки невиданные.
Анютка, кое-как переборов желание взвыть дурным голосом и драпануть куда глаза глядят, дрожащей рукой указала на соседнюю половину кровати:
— Не прогневайся, милый стрибожич, но для того мне тебя привязать надобно… А то не по книжке заморской получится.
Анютка глазом моргнуть не успела, как ветер оказался на кровати — и не просто лежа, а еще и закинув руки на железную обрешетку в изголовье. Голос-шелест стал отчетливее, теперь в нем даже прорезалось ехидство:
— Привязывай, красавица. Будем делать все по книжке заморской.
Княжна быстро, пока ветер не успел одуматься, выхватила из-под подушки волос и привязала холодные гладкие запястья (вылитый лед, который папка в медовуху по жаре добавляет!) сначала друг к другу, а потом к изголовью.
— Крепко ли, милый стрибожич?
Тот нетерпеливо подергал самодельные оковы.
— Крепко, крепко, девица, приступай уже к ласкам невиданным.
Анютка с облегчением вздохнула и слезла с кровати.
— Ну все, голубчик. Попался.
— О чем это ты, красавица?
— Все об том, — княжна, зевнув, потянулась к огниву. — Лучинку сейчас запалим, разглядим тебя как следовает…
— Ты что творишь, глупая девка?! — ветер, зашипев, рванулся с кровати, но заговоренный волос держал крепко. — Нельзя смертным на богов глядеть!
— А вот это мы сейчас и проверим, — девушка зажгла лучину и повернулась к кровати.
Ветер оказался сердито нахохлившимся парнем примерно Анюткиного возраста. Длинные белые космы, будто присыпанная снежком кожа, тощее, но мускулистое, как у дворового кота, тело… Княжна кашлянула и спешно набросила на него одеяло. Правда, только до пояса: честь честью, а за погляд денег не берут.
Ветер окончательно уверился, что происходящее идет вразрез с книжкой заморской, и остановил на Анютке тяжелый немигающий взгляд.
— Вот как, девица? Обманула сына Стрибога?
— Обманула, — не стала отпираться Анютка. — А ты б еще шире уши развесил! Любого подпаска спроси — он тебе сразу скажет, что девкам веры нет.
Ветер снова рванулся с кровати, и княжна тихо порадовалась, что обрешетку ковал дед Фома, лучший кузнец на отцовском подворье.
— Ах ты ведьма!
— Нет, это тетя моя ведьма, — с гордостью отчиталась Анютка, но тут же погрустнела: — Я пока только учусь.
Парень понял, что это надолго, и поудобнее устроил стиснутые волосом запястья.
— Ну, и что тебе от меня надобно, змея подколодная?
— Да мне-то ничего, — ничуть не смутилась змея. — Есть у меня брат младший, Ивашкой зовут. Мы с ним спор заключили, что я ветер изловить не смогу. Вишь, смогла. Сейчас братца кликну, сдам ему тебя вместе с кроватью, а дальше пущай делает с тобой, чего хочет.
— А норов у него такой же, как у тебя? — насторожился ветер.
— Нет, — честно ответила Анютка. — Гораздо хуже.
Ветер взвыл и забился на кровати, чуть не скинув одеяло.
— Ну, буде, буде, — девушка примиряющее похлопала его по плечу. — Сейчас на шум папка с боярами прибегут — оно тебе надо?
Ветер затих.
— Что ж ты неласковый какой, стрибожич? Хоть бы имя свое назвал.
Бог смерил Анютку угрюмым взглядом, видимо, рассудил, что хуже уже не будет, и буркнул:
— Сокол.
— Ой, красиво как! — чуть не захлопала в ладоши княжна. — А меня Аньей звать. Но все просто Анюткой кличут.
— Послушай, Анютка, — уже спокойнее начал ветер. — Ну зачем я тебе сдался? Отпусти по-доброму, не позорь доброго моло… бога.
— Не могу, — насупилась девушка. — Ты, значит, усвистишь в свое чисто поле, а я ни с чем останусь?
Лоб Сокола омрачили мучительные раздумья.
— Ну хочешь… Хочешь, я на тебе женюсь?
— Еще чего! — фыркнула Анютка. — Мне семнадцать годков только этим снеженем сравняется. Стану я девичью молодость на стирку мужниных портков тратить! И вообще, ты не в моем вкусе.
— Как так? — обиженно вскинулся ветер.
— Ну, мне мужчины постарше нравятся, побрутальнее, вроде папкиного воеводы. И брюнеты. А ты белесый. И тощий больно… Аж подушка через тебя просвечивает.
— Где это?!
— Во! — Анютка обличительно ткнула пальцем в третье справа ребро. — Уголок кружевной виден.
— Ну… А сокровищ хочешь? Золотых монет?
— Сколько? — мигом подобралась девушка.
— Триста.
— Тысяча.
— Четыреста.
— Девятьсот пятьдесят.
— Пятьсот!
— Девятьсот, и ни грошом меньше!
— У тебя, случаем, евреев в предках не было?
— Ты на что это намекаешь? — возмутилась Анютка.
— Ни на что, — ехидно ответил ветер. — Совершенно. Ладно, девица, назначай свою цену.
— Да не нужны мне богатства, — вздохнула княжна. — Папкиных хватает…
— А что тебе нужно?
Пару секунд Анютка смущенно глядела на Сокола, раздумывая, можно ли доверить ему тайну, но потом решилась и придвинула губы к полупрозрачному уху.

Ивашка нашел сестру на крыльце терема. Та вырезала кораблик из бересты, то и дело поглядывая в безоблачное небо и чему-то улыбаясь.
— Ну, охотница, изловила ветер?
— Не-а, — Анютка укрепила маленькую мачту и насадила сверху парус — дубовый листок. — Задания у тебя, Ивашка, чистая ересь! Вроде не маленький в такие сказки верить, а все туда же. Ты б мне еще речку загадал подолом вычерпать.
— Но ты же сама сказала… Сказала, что…
— Мало ли чего я говорила! — беспечно отмахнулась Анютка, пуская кораблик в лужу возле крыльца и откидывая за спину косу. — Я сболтнула, а ты уши и развесил. Ха! Волос короток, а ум еще короче.
Брат обиженно засопел и двинулся было к двери, но княжна перехватила его за руку.
— Ой, надулся индюком! Пошли лучше змеюк воздушных пускать.
— Ты ж их вроде не любишь?
— Раньше не любила, а теперь люблю.
Ивашка недоверчиво посмотрел на девушку, убедился, что она не шутит, и, мигом просияв, бросился в сарай.
Когда брат с сестрой выбрали удобное место посреди поля — и при беге о кочку не споткнешься, и отцовы посевы не затопчешь, — Ярило уже развернул колесницу к дальнему лесу. Полдневный жар схлынул, и чернокрылые стрижи принялись наперегонки черкать небесную бирюзу.
— У-ух! — Ивашка разбежался и что было силы закинул ввысь красно-желтую змеюку. Та пару секунд побилась в воздухе и упала оземь, прощально взмахнув мочалом. — Фу, ветра нет! Зря пришли, Анютка.
— Смотри и учись, как старшие делают! — девушка хмыкнула и украдкой потерла тонкий серебряный ободок на пальце — и не приметишь, коли не приглядишься. В ту же секунду порыв ветра взлохматил Анюткину косу, игриво дунул в веснушчатый нос — и почти вырвал из рук змеюку с криво приклеенным мочалом и синими ленточками на хвосте. Еще мгновение — и та взлетела под самое небо, нещадно натянув нитку в руках княжны.
— О-о! — Ивашка задрал голову, пытаясь рассмотреть далекий треугольник. — Никак ты самому Стрибогу приглянулась!
Девушка рассмеялась и засверкала пятками через поле. Змеюка с гордо развевающимся мочалом парила, словно стяг неведомого воинства, по пшеничному морю катились все новые волны, а впереди расстилался самый длинный день в году.