Вот осень 1

                Ибо только тот непобедим, кто умеет умирать,
                и именно смерть является надёжной точкой приложения   
                сил в великой и замечательной жизни.

                Генрих Цшокке


1.
Все звуки этого леса были обычными, привычными, всё как всегда, и всё же что-то не так. В воздухе витала маленькая нечеловеческая грусть. Кто-то тихо поскуливал за кустами. Ромес никогда прежде не слышал ничего подобного в этих местах. Заинтересованный, он сошёл со своей тропы и раздвинул гибкие ветки кустов. Перед ним открылась поляна. Жалобные звуки моментально стихли. Ромес увидел на поляне труп какого-то большого сильного зверя. Из его бока торчала стрела с полосатым оперением. Скулил, конечно, не он. К нему жался чёрный, как ночь, пушистый комок с испуганными зелёными глазами. Ромес сам себе не поверил: перед ним был легендарный сенталар, животное, которого никто никогда не видел, но о нём ходила масса разнообразнейших слухов, и никто ни подтвердить, ни опровергнуть их не мог. Говорили, что жили здесь давным-давно, когда людей и в помине не было, странные существа – сенталары, но потом по неизвестной причине вдруг исчезли все до одного. И вот оказалось, не все ещё вымерли. Согласно легендам, сенталары выглядели именно так: невообразимая помесь собаки и кошки, весьма внушительных размеров, с мягкой чёрной пушистой шерстью и глазами, меняющими цвет. Их считали богами, поклонялись им, наделяя разумом.

Ромес медленно приблизился к трупу сенталара, чтоб не испугать маленькое печальное существо, сжавшееся рядом в комочек.

- Кто же так жестоко с тобой поступил, а, котёнок? – негромко спросил Ромес.

Маленький сенталар вздрогнул при звуке его голоса и прижал ушки. Ромес прикоснулся к мёртвому сенталару. Тело оказалось ещё тёплым, но жизнь в него возвратить было уже невозможно.

- Это была твоя мама? – чёрный «котёнок» осторожно понюхал пальцы протянутой к нему руки.- Одна, кисонька, ты осталась. Что же мне делать с тобой? Здесь оставлять нельзя. Возьму-ка я тебя с собой, а там посмотрим.. Ты не против? Вот и молодец. Иди сюда…

«Кисонька» перекочевала в куртку Ромеса и затихла там, не предпринимая попыток к бегству. Ромес собирался уже идти, но передумал, взял свою маленькую лопатку, вырыл яму, перетащил туда мёртвого сенталара. Дёрнул стрелу, пытаясь вытащить из тела, но, видно, она зацепилась за кость. Завалил свежую могилу сухими ветками, взял найдёныша на руки и пошёл своей дорогой.

Сенталарчик доверчиво прижался к груди Ромеса и уснул, мурлыча, как обыкновенная кошка. По такому случаю Ромесу пришлось на месте шалаша, где он временно обитал, сотворить небольшой домик, вытащенный из какого-то близлежащего «слабого» мира. По крайней мере, пока он отсюда уходить не собирался, тем более с ним сейчас находилось маленькое живое существо, которое больше некому было защитить.

Пока сенталар спал, всё было тихо, хорошо и спокойно. Но кто знает, чем питаются мифические существа, да ещё маленькие, тем более если они даже не млекопитающие?..

Ромес запер дверь домика и отправился по узкой извилистой тропке к бревенчатой хижине, хорошо известной всем охотникам, бродягам и любителям горячительных напитков. Называлось это место «Золотой ручей» - в ручье, струящемся неподалёку, и вправду когда-то нашли золото. Теперь жёлтого металла там и в помине не было.

 В углу за столом собрались давние завсегдатаи «Золотого ручья». В это время суток они сидели именно здесь, а к вечеру перебирались поближе к стойке, разгоняя зашедших случайно и ненадолго. Вне зависимости от времени постоянные посетители всегда находились «под мухой», но так, что говорить могли сравнительно связно и членораздельно. Вот и сейчас они вели неторопливую глубокомысленную беседу. Ромес остановился на пороге, прислушиваясь, поскольку ему показалось, что кто-то упомянул его имя.

- Ненавижу этих лоо! – слегка заплетающимся языком вещал один «подградусный» джентльмен.

 - Эти любители острых ощущений везде суют свой поганый нос! – поддакнул другой.

- А чего это мы с нашего драгоценного знахаря и хранителя лесов на паршивых лоо перекинулись? – спросил третий. – Такого омерзительного существа мне ещё не приходилось встречать.

- Ах да, знахарь!.. – вспомнил первый. – Откуда он только взялся? И что ему здесь нужно?

Явно обсуждали потрясающую личность Ромеса, и ему не понравилось, что это происходило без него. Не собираясь и дальше терпеть перемывание косточек, Ромес с самым невозмутимым видом прошествовал к стойке, где ему уже солнечно улыбался хозяин заведения, бросил на стойку свой мешочек, с которым всегда бродил по лесу, и сделал заказ:

- Банку сгущённого молока, две банки каких-нибудь консервов, ананасовый сок и коробку С-сухарей.

Хозяин быстренько приволок заказанное и вопросительно уставился на Ромеса.

- Что-нибудь ещё? – спросил он.

Ромес подумал.

- Бутылку свежего молока, - добавил он.

Внимание публики сконцентрировалось на нём.

- Смотри-ка, - сказал тип с красным носом, толкая локтем в бок собутыльника. – Малыша, ребёночка нашего, на молочко потянуло.

- Ага, – собутыльник хохотнул. – А на горшочек его ещё не потянуло?

Его «коллеги» расхохотались, распространяя сногсшибательный аромат употреблённого спиртного.

Ромес одарил их холодным презрительным взглядом и отвернулся.

Хозяин забегаловки угодливо заглядывал ему в глаза, выпытывая:

- Что я могу взять?

- Что хотите.

И вопрос, и ответ каждый раз повторялись, как своеобразный ритуал, и это устраивало обе стороны, как обычно. Ромес вытряхнул из мешка сегодняшнюю добычу, и хозяин «Золотого ручья» принялся лихорадочно шарить в кучке трав и корешков. Тоже как всегда.

Ромес платил тем, что находил, а искал он коренья и травы. Ибо здесь он был знахарем, хранителем лесов. И это ему нравилось.

- Я возьму это, - владелец заведения показал Ромесу сияющий лунным светом стебелёк. – Если вы не возражаете, конечно…

Ромес молча бросил остальные травинки и корешки обратно в мешочек, туда же положил купленные банки и, игнорируя подкалывания и смешки со стороны завсегдатаев, молча направился к выходу.

Ему нравился этот мирок, а точнее – этот лес, где он слышал и чувствовал каждое растеньице. И он собирал растения, солнце существования которых уже клонилось к закату, и он знал, что именно каждое из этих растений может дать ему и каждому человеку. А растения играли в жизни местных людей огромную роль: ими лечились, их перерабатывали и получали то, что считалось здесь величайшей ценностью. Вот хозяин «Золотого ручья», например, делал фирменные настойки с лёгким наркотическим эффектом, весьма популярные в близлежащих населённых пунктах, и это благодаря тому, что Ромес достаточно регулярно поставлял ему сырьё. Но надо было знать, когда, где и как собирать травки-листики, а это дано только Ромесу. Поэтому Ромес мог платить растениями, и продавший ему товар никогда не оставался в проигрыше. Более того, Ромес невероятно переплачивал, но его самого это ничуть не волновало. Если взять сегодняшний обмен, то сок того лунного стебелька, затвердевая, превращался в камень потрясающей красоты, на свету испускающий дивный аромат и в зависимости от влажности воздуха меняющий цвет. Из оставшегося после извлечения сока стебля делали порошок, который добавляли в напитки в ничтожных концентрациях, и как раз он действовал подобно наркотику, причём не вызывал привыкания. Большие дозы не приводили к смерти, однако человек, принявший такую дозу, навсегда оставался в мире грёз и иллюзий…

Но Ромесу не было дела до того, как будет использовано то, чем он платил. Хозяин забегаловки скуповат, так что увеличивать дозу порошка на порцию напитка он пожадничает, и здоровью его клиентов угрожают разве что неумеренные возлияния сами по себе.

Среди посетителей «Золотого ручья» бытовало мнение, что у Ромеса поехала крыша. Какой нормальный здоровый красивый молодой человек будет искать травки и слушать деревья? Над ним постоянно посмеивались, но он хорошо знал, кто он такой и кто они, и ему было как-то наплевать на то, как его называют и что о нём думают и говорят. Его звали хранителем лесов, и не без основания. Если бы не он, вокруг «Золотого ручья» была бы уже уродливая пустыня, перерытая котлованами для будущих коробок из стекла и бетона. Но десяток изумрудных корней одному должностному лицу сделал своё дело. Лес был объявлен заповедным и оставлен в покое. Хозяин «Золотого ручья», равно как и его клиенты, должен был бы быть благодарен Ромесу за это и на руках его носить, но он об этом ничего не знал, а Ромесу распространять эту информацию просто не хотелось.

Уходя, Ромес услышал, как один из любителей горячительных напитков отодвинул тяжёлый резной деревянный стул, намереваясь по душам побеседовать со «знахарем», а разговор этот Ромеса определённо не привлекал. Из местных, кроме хозяина «Золотого ручья», по сути, с ним никто по-человечески не говорил и говорить не собирался. Ромес остановился справа от двери. Неверные шаги прогрохотали к самому выходу. Ромес слегка выставил ногу, и тип с красным носом, которому нравилось подкалывать Ромеса, в полный рост шмякнулся на землю. Это Ромесу понравилось, и он с чувством отлично выполненного долга направился домой.

Ромес остановился на пороге.

- Ужас, - негромко произнёс он. – Кошмарики.

Всё, что можно было разорвать, было разорвано; всё, что можно было разбить, было разбито, а остальное – перевёрнуто. Посреди этого хаоса на дико нетронутых занавесках покачивался сенталарчик, невинно поглядывая на Ромеса и держа в зубах где-то найденный мячик.

- Паукашка ты, паукашка, - вздохнул Ромес. – Что ж, иди сюда, будем искать, чем тебя кормить.

Мясные консервы сенталарчик категорически отверг. Впрочем, и Ромеса они не привлекали и в открытом виде были выставлены на улицу. Желающие полакомиться в лесу всегда найдутся. Более-менее пошли С-сухарики, смешанные со сгущёнкой, и Ромес вздохнул облегчённо: по крайней мере, голодная смерть приёмышу уже не грозила. Обыкновенное молоко большому котёнку не понравилось, зато он нашёл ему применение: перевернув бутылку, он стал прыгать и плескаться в вытекшей оттуда белой лужице. И вместе с Ромесом сенталарчик отведал ананасового сока, который оказал на него такое же действие, как валериана на обыкновенных кошек.

Откуда-то был извлечён клубок ниток, и пока Ромес пытался придать дому хотя бы призрачную видимость жилища разумного существа с Земли, та часть дома, где он уже навёл порядок, была опутана нитками, а сенталарчик жалобно вопил, запутавшись в собственном творении.

- Вот уж точно паукашка! – притворно-негодующе воскликнул Ромес, спеша на помощь с ножницами.

Проблем с тем, как величать приёмыша, не возникло. Итак, он стал Паукашкой. Вскоре Ромес понял, что имеет дело не с сенталаром, а с сенталаркой, то есть дамой. И так у Паукашки появилось второе имя – Леди. Всё вышло как-то само собой, когда Ромес, укрощая не в меру разошедшегося зверёныша, весело прикрикнул:

- Паукашка, ну будь же настоящей леди!

Он мог общаться с любыми животными как голосом, так и без слов, но здесь было совсем не то. То ли мир какой-то не такой, то ли сенталары… По виду – животные, а по легендам – далёкие и от зверей, и от людей. Неизвестно кто. И Ромес общался с Паукашкой как с человеком, как с ребёнком. Может быть, как со своей сестрой Микой, далёкой сейчас, как никогда.

Вместе они выяснили, что Паукашке очень нравится компот из персиков и вяленые бананы, и что она не выносит даже запах рыбы.

Она, загнув хвост бубликом, сопровождала Ромеса во всех его экспедициях, и только в «Золотой ручей» он её не брал, так что никто из посетителей заведения и не подозревал, что он живёт не один.

Сенталарка лазила по деревьям и гонялась за бабочками, затаиваясь иногда за кустами и неожиданно выскакивая на Ромеса, выгнув спину и хвост дугой и прыгая боком, прижав уши и издавая воинственный клич, напоминающий звук чего-то тяжёлого, бултыхнувшегося в речку. Когда Ромес начинал выкапывать какие-нибудь корешки, Паукашка совала нос ему под руки и яростно принималась рыть яму, острыми когтями раздирая всё и делая работу Ромеса лишённой цели. Но он не сердился, когда ему по клочкам приходилось собирать редкие корни и травы. Тогда он придумал, что делать. Ромес начинал копать в одном месте, и туда сразу налетала сенталарка, которая не успокаивалась до тех пор, пока не вырывала огромную яму. Ромес же в это время успевал аккуратно извлечь из земли всё, что его интересовало, в другой стороне.

Стоял конец весны во всём буйстве и разнообразии красок, ароматов и жизни. Особенно хороши были вечера – время заката, когда небо окрашивалось в нежный алый цвет, и задумчивые облачка золотились в прощальном свете уходящего дня. А потом сгущались сумерки, высвечивались первые звёзды, замолкали птицы, вились кучками комарики над тёплой землёй, приходил туман и выпадала роса. Очень похоже на Землю, но в мелочах совсем не так. Другой запах земли и травы, другие песни птиц, немного другой оттенок неба… Но, в общем, хорошо. Ромес и Паукашка встречали вечера, сидя на крыльце своего дома. Ромес тихо поглаживал Паукашку по голове, чесал за ушами и под нижней челюстью, и она негромко уютно мурлыкала. Здесь всё ещё цвели дикие яблони, и лёгкий дождь, идущий ночью и приносящий свежесть, сбивал бело-розовые лепестки. И из-за этой тишины и спокойствия Ромесу тут нравилось.

- Как много потеряли люди, уйдя в города, - однажды вечером произнёс Ромес, наблюдая, как краешек солнца скрывается за лесом. – И даже если они вернутся, всего этого они не поймут.

- А мы остались, – хрипловатым голосом отозвалась Паукашка.

Ромес даже не удивился. Он постоянно подсознательно ожидал, что сенталарка заговорит. И вот это произошло.

- Ты меня понимаешь? – спросила она. – Мы остались, не ушли в города. И ты остался. Ты никогда не уйдёшь в город.

Простые слова маленького существа, но за ними… Это всё иносказательно; Ромес понял всё, что имела в виду Леди, и со всем согласился. Потом они долго молчали. Всё было ясно и без слов.

- Пойдём в дом, - предложил Ромес, когда окончательно стемнело. – Становится прохладно.

- Да, - согласилась Паукашка.

Проявив свою способность говорить однажды, Паукашка больше не замолкала ни на минуту, напоминая любопытную бойкую девчонку. Ей всё нужно было потрогать, осмотреть, понюхать и, может быть, даже попробовать на вкус. Но главное – она хотела знать, как оно действует, как называется и почему именно так, а не иначе.

- А почему она трещит и не падает? – кричала Паукашка, мчась за стрекозой. – А как зовут её друга?.. А почему у него есть одна нога, но он не ходит? – спрашивала она, разглядывая гриб. – А у неё дома есть тапочки? – блестящими от изумления глазами сенталарка следила за мокрицей. – Почему она похожа на маленькую щётку и бегает, а щётка похожа на неё большую и сидит на месте?..

- Интересно, - усмехался Ромес. – Я раньше и не подозревал, что щётки могут сидеть.

 - А почему дождь идёт, облака плывут, а река течёт? Это же всё вода?.. Облака – не очень вода, но… Яблоки и птицы сидят на деревьях, только яблоки сидят хвостом, а птицы ногами, и почему тогда яблоки падают, а птицы летают? Почему когда поют, нельзя сказать, что тихо кричат, а когда кричат – не громко поют? Почему когда грустно, то не весело? Почему когда всё съедаешь, больше нет? Почему мне не нравится невкусное?..

И так целый день. И только во время заката Паукашка сидела тихо, полными тоски глазами смотрела куда-то в самый центр пылающего солнца, и мысли её витали где-то далеко-далеко.

- Расскажи мне о себе, - просила она Ромеса. И он рассказывал, каждый раз новое, хотя и сомневался, что утренний чёрный бесшабашный котёнок помнит грусть вечернего одинокого во всей Вселенной существа.

- Ты любишь меня? – спросила как-то Паукашка, в глазах которой угасал день.

- Конечно, милая.

- А как? Точно так же, как свою маму и свою папу?

- Своего папу. Нет, не так.

- Меньше?

- Если я кого-то люблю, то люблю всех одинаково сильно, но совсем по-разному. Можно любить розы и собак, но как сказать, что нравится больше? Это ведь совсем разные вещи… Понимаешь?

- Я люблю персики больше, чем абрикосы. А что мне нравится больше – персики или плескаться в ручье в жаркий полдень? Гоняться за бабочками или пить сок?.. Кажется, понимаю. Да, ты упомянул собак. Что это такое?

- Это такие животные. Внешне немного на тебя похожи. Четыре лапы, голова, два уха, хвост…

- Хорошенького же ты обо мне мнения!

- Я же сказал – внешне похожи.

- Интересно было бы на них взглянуть.

- Может, скоро увидишь.

К сожалению, предположение Ромеса воплотилось в жизнь слишком скоро.