Память сердца

(Размышление о повести Иннокентия Черемных "Моя деревня, Паберега)


14 декабря 2012 г.  писателю-фронтовику Иннокентию Захаровичу  Черемных исполнилось 90 лет со дня рождения.

ЧЕРЕМНЫХ ИННОКЕНТИЙ ЗАХАРОВИЧ
  (14.12.1922 – 11.12.2004)
               

МАСТЕР

                Иннокентию Черемных

Вы, Иннокентий,  мастер  в прозе!
Душой восторжен и раним.   
Был век для Вас жесток и грозен –
И потому неоценим…
Но Вы прошли горнило века.
… А кто сгорел и пал в боях, –
Взывают к  скорби человека
В святых скрижалей письменах.
… И эхо этих грозных буден,
Мгновенья редкой тишины
Вы донести сумели людям
В правдивых очерках войны.

                Владимир КОРНИЛОВ


За свою длинную, полную ярких событий жизнь, Иннокентий Черемных написал немало замечательных книг, правдиво отражающих историческую судьбу своего народа. К ним можно отнести   романы «Однополчане», «Лихолетье», повести «Разведчики», «Моя деревня Паберега», «Солдаты войны» и др., принесшие писателю широкую известность.
Его произведения выходили в свет в издательствах «Советский писатель» (Москва), в «Восточно-Сибирском книжном издательстве» (Иркутск), а также в г. Братске.
Начиная свои размышления о повести  Черемных «Моя деревня Паберега», считаю нужным познакомить читателя с некоторыми отзывами известных литературных критиков, которые писали  о его предыдущем творчестве еще при жизни писателя.
В. В. Михальский отчемал в повести И. Черемных «После войны» следующее: «Я хочу порадоваться за издателей, выпустивших достойную книгу бывалого человека, к тому же еще и безусловно одаренного,  яркого  писателя».
А вот что говорит в статье о его романе «Однополчане» критик Москов: «И. Черемных написал прямую и честную книгу, дополнив в меру своих сил картину Великой Отечественной, создаваемую общими усилиями и писателей, и военачальников, и историков, и непосредственных участников сражения.
Среди авторов мемуаров почти нет рядовых или младших офицеров, это еще больше повышает значение книги «Однополчане».
Но наиболее дорогим и памятным, по словам Иннокентия Черемных, из всех ему отзывов о его творчестве являлся отзыв писателя Семена Шуртакова, лауреата государственной премии СССР: «Однополчане» я читал не только с нарастающим интересом, но и с глубоким волнением. Это - суровое свидетельство очевидца, беспощадная, голая, ничем, никакими литературными приправами не подслащенная не приукрашенная правда о великой и страшной войне. Правда о великом, нечеловечески трудном подвиге нашего русского советского солдата..
Весь страшный в своей обнаженности и вместе с тем, очеловеченный, согретый живым солдатским дыханием быт войны воспроизведен в книге в зримой наглядности, во множестве не придуманных, не сочиненных, а лично увиденных и потому неотразимых в своей правдивости деталей…»
Как  видим из отзывов критиков,  современную российскую литературу пополнил своими талантливыми произведениями еще один крупный, самобытный писатель Иннокентий Черемных.
Повесть Черемных «Моя деревня Паберега» первоначально была задумана им как первая часть, дополнявшая вышедший ранее роман «Лихолетье», к которому писатель возвращался в последние годы и, продолжая работать над ним, постоянно углублял его, вносил все то ценное, что было выхолощено на страницах романа цензурой.
Но по мере работы замысел автора расширялся, память сердца подсказывала ему все новые и новые события и картины, встававшие зримо перед глазами из той далекой жизни, когда он, будучи мальчишкой, вместе со всеми познал на себе, а не понаслышке, голод и холод суровых по своей жестокости лет коллективизации и репрессий. Не   забыло  сердце  писателя  и  свято  чтило  все эти   годы   и   своего прадеда Василия Черемных, оказавшегося в «тысяча восьмисотых годах неизвестно как и почему на стрелке двух рек - Оки и Ии».
С самых первых страниц произведения с любовью вспоминает он почти былинный образ прадеда, гордится его недюжинной силой и мужеством характера, с которыми этот незаурядный человек цеплялся корнями за жизнь и стал впоследствии основоположником целого сибирского рода Черемных, наполовину населившего деревню Паберега..
«Он первым в нашем таежном краю взмахнул топором и из бревен, в обхват мужику, построил себе избушку. Три зимы и три лета эта первая избушка, как маяк, торчала на стрелке рек… На своем веку она не раз побывала и избушкой, и баней».
Так в процессе работы автора замысел создания небольшой части романа перерос в самостоятельную автобиографическую повесть.
Врожденная с детства наблюдательность Тешки (так звали все в деревне Кешку Черемных) и его цепкая память позволили будущему писателю не только подметить, но и  воскресить  на страницах повести тот деревенский уклад, который столетьями существовал на Руси, где бани в быту крестьян играли жизненно важную роль, а также суметь донести до нас великолепные картины сибирской природы, живые образы крестьян родной Пабереги и те трагические события, которые происходили в российской глубинке в конце 20-х начале 30-х годов.
«Бани у нас – словно заводы в городе. Что только в них не делали! По субботам мылись, в обычные дни то квасили шкуры, то выделывали кожу на чирки. Коптили овчины на шубы. Гнали самогон. В них же бабы детей рожали».
 Продолжая свои размышления и не претендуя на полноту анализа, хочу остановиться на главном - героях произведения И. Черемных «Моя деревня Паберега». Все художественные образы – не надуманные персонажи, почерпнутые из исторической и художественной литературы, говорящие скучным, бесцветным языком и думающие по указке писателя, а живые, волнующие нас своими судьбами люди…
Да и сам автор хлебнул вместе с ними в те суровые годы немало лиха. Отсюда та, подкупающая нас, жизненная правда и историческая достоверность, которые воспроизведены им в повести.
Одни герои – симпатичные нам своей мужественной правотой, порядочностью, неунывающим ни при каких жизненных обстоятельствах характером. К ним можно отнести, в первую очередь, Ненилу Тельнову – «рослую, ладную женщину» – одну из самых заметных и колоритных деревенских фигур, являющуюся «вожаком у баб», – без которой не обходилась ни одна сходка, не решался ни один важный общественный вопрос, сюда можно причислить отца Тешки, председателя колхоза Василия Прокопьевича Романова, бригадира Василия Ивановича Черемных, политссыльного Андрея Степановича Алешкина – бессменного деревенского учителя и пастуха, почтальона Семена Ивановича Тельнова и пр.
Другие же герои, наоборот, вызывают у нас чувства отвращения и неприязни, так как живут они не в согласии со своим народом, а подличают против него, совершают доносы, пытаются напугать его раскулачиванием и арестами только потому, что народ-труженик не привык так по-варварски, безалаберно «хозяйничать» на отчей земле. И новую   Советскую     власть   с   ее   коллективизацией   и   репрессиями, порушившими лучшие крестьянские хозяйства Пабереги и других деревень Братского района, он воспринял с чувством горького разочарования и страха за будущее России.
Таким отрицательным персонажем в повести является уполномоченный райкома партии по проведению коллективизации и сдачи налогов государству. Очень метко дана Иннокентием Черемных его портретная характеристика. Зоркий с детства глаз Тешки и тут не  подвел писателя. Буквально несколькими точными штрихами нарисовал он образ этого бездушного, жестокого человека.
«В избе Ивана Бога сходка… Мы валялись на полу у ног взрослых, смотрели на приезжего дядьку в кожанке, он один за столом сидел. У него глаза косили, и я думал, что он видит сразу всех.». Отсюда такое недружелюбное прозвище Косой, данное ему жителями Пабереги. Проводя агитацию по вступлению крестьян в колхоз, уполномоченный прибегал к разным незаконным методам, лишь бы выполнить план коллективизации: к угрозам, обману и другим ухищрениям, обещая освободить «от сдачи зерна государству тех, кто первым запишется в колхоз».
И когда партизан Николай Тельнов записался, Косой в конце сходки окликнул его:
        – Партизан!.. Сдашь налог – пятнадцать пудов.
И когда тот возмутился обманом, он добавил:
        – Сдашь зерно в колхозный амбар. Не государству, а в колхоз! И телку приведешь.
Слова угрозы: «Раскулачим, вышлем в Туруханск», - нагоняли страх на людей… После чего мужики один за другим вели лошадей и прочий скот во дворы раскулаченного Сергея Тельнова, которые стали теперь колхозными, а изба – конторой... Перепуганные, оставшиеся без хлеба люди, вступали в колхоз.»
Только бессердечный и политически близорукий человек мог поделить всех мирных жителей Пабереги на две по классовому составу непримиримых группы:
        – Два класса у вас в деревне! Класс бедняков и класс эксплуататоров…  Будем кулачить.
 Обезличивание Косым лошадей, скота и всего имущества, отобранного у крепких хозяев и обобществленного в колхозе, вызывали у людей к нему нескрываемую ненависть. Вся его проводимая в деревне Паберега и в Братском районе политика была чужда народу и губительна для земли. Она основывалась на насилии и страхе. Одним из инструментов такого насилия для крестьян Косой ввел доску показателей.
«Красная и черная доски были злом»; «Бабы вязали снопы для счета маленькими».
Ненила Тельнова, возмущаясь результатами такой вредительской деятельности, с негодованием высказывала бригадиру Михаилу Черемных:
– Почему на качество не обрашашь вниманья?.. Вы красной доской вредите колхозу! Мужиков сбили с толку, они пашут как попало!
Так же думал о доске показателей и отец Тешки:
– Она придумана настоящим врагом народа. Создав яркий образ отрицательного героя - этого жестокого человека «в кожанке», проводившего коллективизацию, И. Черемных сумел выразить через народную к нему неприязнь свою гражданскую позицию, вложив ее в уста политссыльного Андрея Степановича Алешкина: «Да-а… Такие политики, как этот неграмотный, неумный человек, совсем посадят Россиюшку на мель».
… Непригляднее выглядят в произведении и такие герои, как комсомольский вожак Петька Бухаров и его родственники Аверкины, считавшиеся в деревне «несусветными лентяями», бывший белогвардеец Карпенко, братья Царюковы из с. Шаманово, которые раньше занимались воровством, а во время коллективизации стали «активистами» и сумели изрядно поживиться за счет обездоленных раскулаченных семей, а в 1937 году были даже не прочь пробиться к власти, выдвигая кандидатов от своих родственников в правление колхоза.
Они клеветали на тех, кто от зари до темна, не покладая рук, трудился на пашне, поливая ее обильно своим потом, доносили на них Косому, подводя этих трудолюбивых хозяев под раскулачивание. А у остальных, напуганных крестьян, забирали последнюю скотину со двора и выгребали из амбаров семенной фонд до последнего зернышка под видом сдачи налогов государству.
… И, несомненно, вызывает у нас человеческие симпатии по сравнению с уполномоченным, проводящим пагубную для крестьянских хозяйств политику, образ председателя колхоза, бывшего моряка, двадцатипятитысячника Василия Прокопьевича Романова – сильного, волевого человека и настоящего хозяина земли, который, не в пример Косому, не гнался за «липовыми» результатами, а требовал с колхозников добросовестного отношения к работе и бережного ухода за техникой.
 «Теперь на доске показателей черная половина заполнялась до отказа, а красная почти пустовала… И никто не осмеливался ссориться с ним. Стеснялись, уважали его за наведенный в колхозе порядок, за заботу о людях. Все лето в столовой не выводилось сохатиное мясо и рыба… Но веселое и сытое время подходило к концу ».
Опять весь собранный хлеб сдали до последнего зернышка государству, а для колхозников на трудодни остались лишь отходы. Вскоре Василия Прокопьевича вызвали в Братск и он больше в деревню не вернулся...
Начавшиеся по наветам Косого и его «активистов» аресты в Братском районе в 1937-38 гг. наводили на всех ужас. Только в с. Шаманово было арестовано 92 человека, а вернулись назад живыми  – семь…
«Люди сушили рыбу, так как не было хлеба, готовились к арестам, собирали скудный провиант в тюрьму».
Готовился к этому и отец Тешки из-за того, что не раз попадал на черную доску. «Посадят меня - не ленись, ставь ловушки на ушканов, на реке уды, корчаги, как мужик, корми семью. – Наставлял он Тешку. –  В нашем краю стыдно умереть с голода».
И действительно,  богатая сибирская природа не раз выручала людей в голодные годы коллективизации. В лесах, неподалеку от деревни, водились дикие козы, косачи, тетерева… Не зря в народе лес называли «амбаром мяса».
Вспомним первую охоту Тешки с отцом на одном из Шамановских болот, на котором «утки кишели» и «все пестрело, рябило, двигалось». Здесь водились караси шириной в ладонь. «Бог ты мой! – сказал отец… – Болото живое!.. тут ишо и андатры полным-полно».
Не менее щедра своим изобилием летом была и Казерба, где с давних времен жители. Пабереги облюбовали сенокосные луга и всей деревней одновременно выезжали  косить сено. «Тут всего полно! – говорил Пашка… – Тут и клубника, и земляника… Уйма дикой птицы и рыбы… А в речке, недалеко от зимовья, хариус, – развел руками, – во-от такой!»
…И все это люди берегли. Разумно пользовались кладовой природы. Ягоды и грибы выходили собирать всей деревней в положенное время. Охотились также не ради баловства и «первобытного» азарта, добывая себе птицы и зверя столько, сколь требовалось семье – и тоже в отведенное для этого природой время, чтобы не подстрелить преждевременно молодой выводок птиц или не окрепшего еще и не набравшего силу зверя. 
Из поколения в поколение прививалась людям эта любовь к родному краю. Такое же понимание разумного отношения к природе унаследовал от отца и Тешка. Потому и хранил он   в своем живом, трепетном сердце художника эти живописные картины своего детства: будь это утопающая в зарослях черемухи и мородины заимка Утузилка, или благоухающая сенокосными угодьями Казерба.
И эта его неистребимая любовь к природе и ко всему живому призывает нас задуматься, пока не поздно, сберечь все то, что еще не выжжено, не вырублено и не поругано нами на этой горемычной земле.
Только жизнь человека в согласии с Природой сможет сохранить то разумное равновесие, без которого наше земное бытие обречено на вымирание…
Тешка, по мере взросления и вырастания его из мальчишки в восемнадцатилетнего парня, становился опорой отца.
«В два плуга мы с ним  пахали, ежедневно перевыполняли норму. Он был рад заработками и говорил:
– В этом годе мы вылезем из нужды… только бы хлеб родился.
С сыновней теплотой и чувством сострадания доносит до нас Иннокентий Черемных образ отца – не очень разговорчивого, скупого на родительскую ласку, но доброго и сильного по духу  человека. Никакие жизненные невзгоды – ни в деревне, ни в Иркутске, куда он с семьей временно уезжал из колхоза на заработки, не смогли согнуть этого работящего человека. Любое дело горело у него в руках. И люди говорили о нем с уважением: «Вот человек! Рожден для работы.»
Но его большая семья так и не смогла вырваться из необоримой нищеты…
Как видим из автобиографического повествования писателя, нужда лейтмотивом звучит со страниц повести «Моя деревня Паберега» на протяжении всех лет их колхозной жизни.
…Тешка работал трактористом после окончания курсов в Шамановском МТС,
когда началась война с Германией, и был объявлен призыв мужиков разных возрастов в армию. «Вдоль берега реки тут и там задымились бани. Из нашей уже шел парок… В ней мылись наши деды в девятьсот пятом и уходили на войну с японцами, в четырнадцатом – с немцами. В гражданскую воевал отец… Теперь наш с дядей Костей черед.»
«… По баням узнавали, кому  повестка пришла. Скоро затопилась и для меня баня. Не успела баня остыть, принесли повестку к тяте…»
…Война! Сколько жизней переплавила она в своем жестоком, неостывающем горниле, сколько исковеркала людских судеб, оставив жить их наедине с горем. Опалила она своим грозным дыханием и жителей Пабереги.
«Вскоре стали приходить письма с фронтов, и ребятишки деревни, как никогда, вставали с постели до восхода солнца… рассказывали, что  пишут отцы… Потом они, томясь, расхаживали по улице…  И как только показывалась из ворот серая морда кобыленки почтальона деда Семена, парнишки и девчонки гурьбой бежали навстречу ей:
     – Деда!  Деда! На письмо тяте!
Когда он привозил «письма треугольниками, то был в приподнятом настроении и, повстречав детей, бодро разглядывал их, шутил над ними».
Но письма в строгих четырехугольных конвертах, подписанные казенным почерком, извещавшие сельчан о смерти родных и близких, все чаще стали приходить в Паберегу.
«Люди, боясь получить такое письмо, со страхом смотрели на деда Семена».
Да и сам Семен Иванович от этих писем, «словно таял на глазах всей деревни. Неузнаваемо переменилось его лицо. Едва виднелись глаза в глубоких ямах. Белой, как лунь, стала большая голова. Опустились плечи».
Как без слез можно читать эти выстраданные писателем строки о нескончаемом людском горе?! Только человек широкой русской души, каким был дед Семен, тонко чувствующий внешний мир природы и внутренний духовный мир человека, мог так близко к сердцу принимать чужое горе и сопереживать ему.
Образ Семена Ивановича Тельнова – один из самых удачных, на мой взгляд, и поистине великолепных художественных образов, созданных автором на страницах произведения. В сердце этого доброго, пожилого крестьянина, ставшего для всех одновременно мальчишек и девчонок деревенским дедушкой, взявшим на себя непосильный по своей моральной тяжести труд почтальона, мы видим столько внутреннего тепла и света, позволяющими чувствовать ему все отголоски жизни с ее радостями и печалями, светлыми праздниками и горькими человеческими трагедиями.
Но, пожалуй, неполным был бы анализ без яркого, запоминающегося своей неуемной энергией образа Дуни. С чувством глубокой симпатии рисует нам И.Черемных эту безмужнюю «небольшого ростика» курносую женщину. Первая среди деревенских баб, певунья и плясунья, без которой не обходилась ни одна вечерка, – охочая до других мужиков, «Дуня везде и всюду давала о себе знать… в работе, на полянках она задавада свой тон».
Теперь хотелось бы поговорить о художественных достоинствах языка писателя Иннокентия Черемных, воплощенного им в языке героев.
Богатый по своей природе деревенский колорит его, состоящий из частушек пословиц, побасенок и местного сибирского диалекта, делает их речь живой, образной, – корнями глубоко уходит в устное народное творчество.
Иллюстрацией этому служит такой пример органичного слияния местного речевого диалекта и побасенок, употребляемых героем в разговоре: «Зашвыркали мы горячий суп. Присел отец к столу…»
– На что бы это? – удивлялся он. – На побасенку похоже: «Пришел холостяк на работу и лег у бревна. Прораб кричит: «Чо развалился, лодырь?» А тот едва пиликает глазами, говорит: «Объелся. Вчера ничего не варил, а сегодня вчерашнее разогрел и обожрался.» И у нас вроде того холостяка. Вчера на хлеб не было денег, а сегодня хошь обожрись».
Или  вот еще пример: «Мать протянула мне мясистый мосол
– Грызи, Тешка, коску: за твой фарт шти хлебам».
Здесь на лицо естественное употребление героиней в своей речи местного диалекта.
Ну, а какое веселье в народе бывает без частушек и прибауток ? И автор – большой знаток их и прекрасный исполнитель – органично вплетает частушки во время одного из таких веселий на Казербе в праздничную атмосферу вечера: «…у костра плясали кучей и среди них маленькая, курносая Дуня отбивала трепака и пела:

Гармонист, гармонист,
Положи меня на низ.
Ежель будет хорошо,
Положи меня ишо.»

Богата и разнообразна словесная палитра писателя И.Черемных при живописании им картин сибирской природы. Здесь язык его особенно сочен и красочен, он словно напоен поэзией. Подтверждением этому служит великолепное описание им летнего утра перед дождем: «Утро было пасмурное. Облака висели седыми космами. Воздух был густ и певуч».
И больше ни одного штриха и ни одного звука не нужно добавлять к этой поэтической картине.
А вот как метко, в деталях описывает он небольшую таежную речку: «Между зарослей черной смородины и черемух, цеплявшихся у самого подножья горы, текла речка шириной не более пяти метров. Тут было сумрачней, чем на поляне Казербы . Хрустальная вода, катясь по каменистому дну, журчала на перекатах, хлестала о валуны, устремляясь вниз, впадала в Оку, а из Оки против быстрого течения поднимался вверх пестробокий, с черными спинками хариус и крупный, как на подбор, серебристый елец».
И мы зримо видим незамутненную и неиспоганенную красоту этой сибирской речушки, слышим ее говор на перекатах, ощущаем прохладу и сладкий, почти родниковый, вкус ее прозрачной воды.
Итак, подводя итог своих размышлений о повести, я пытался отразить  главное, выпуская мелочи.
И в заключение хочу отметить следующее: среди многочисленных художественных произведений о коллективизации, созданных в русской литературе в разное время, включая сюда и такие, как «Поднятая целина» Михаила Шолохова, «Мужики и бабы» Бориса Можаева и многих других авторов, отражающих в  творчестве разрушительные процессы, происходившие в российской деревне в конце 20-х начале 30-х годов, повесть Иннокентия Черемных «Моя деревня Паберега» по своим художественным достоинствам и исторической достоверности является, на мой взгляд, безусловно, одним из ярких произведений, донесших до нас горячее дыхание той незабываемой  эпохи.   
               
СТИХИ О ГРОЗНЫХ ДНЯХ МИНУВШИХ

                Светлой памяти И.З. Черемных
               
От грозных лет до юбилея
Пронёс он сердце, не жалея…
Пройдя все адовы круги,
С друзьями съев по пуду соли,
Вдрызг поразбил он сапоги –
И не одни на ратном поле               
…И сам со смертью был на «ты» –.                .               
Она вблизи его держала, –
Но всякий раз из темноты
Небытия звала держава.               
И он, поднявшись в полный рост,
Шел в рукопашную без страха.
И лишь в груди дышал мороз,
Да сердце билось в ней, как птаха.
…Терял в боях однополчан
Под Курском…Прагою…В Лозани…
И сердцу снилось по ночам,
Как плачут вдовы их слезами.
…Пройдя тот жуткий перевал
Войны длиной в четыре года,
Не раз вопрос он задавал:
«А как на родине погода?..
Поди, намаялась земля? –
От рук мужских совсем отбилась?
…Ужель, где хлебные поля, –
Там сорняками всё затмилось?..»
И, взяв в ладони горсть земли,               
Понюхал жадно и ноздристо.
И померещилось вдали
Что пашут в поле трактористы.
… «Скорей бы дембель  –  и домой!
А там, эх-ма, держитесь, бабы!..
Да и земле, поди, самой
Пора родить и славить свадьбы!»

                14 декабря 1997 г.

               
* * *

            Ветеранам и участникам Великой
            Отечественной войны посвящается

Позади грозовая эпоха –
Сколько жизней взяла на погост?!
Но никто до последнего вздоха
Не свернул с этих огненных вёрст.
… А живые, кто хмеля отведал
Из кровавого чана войны, –
Вы огромной ценой за Победу               
 Заплатили для нашей страны…
Вас сегодня осталось немного –               
С каждым годом редеет в строю…
Но по воле провидца и Бога –               
Я о вас, о героях, пою…
Пели вам и Бернес, и Вуячич
О саднящей тоске журавлей.
И в сумятице дней тех горячих
Мнился мир вам добрей и светлей.
…От души мы желаем вам счастья,
Самых светлых и солнечных лет,
Чтоб великое ваше участье
Русь хранило от будущих бед!

                Владимир КОРНИЛОВ