Вениамин Григорьевич

Первый мой приезд в родительский дом жены в качестве зятя вернул меня в дни моего детства отрочества и начала юности, в незабываемую любимую Кабановку, к  лихому, неустойчивому , опасному времени, которое я тогда еще не понимал, где рамки поведения диктовались условиями существования и где я был частью того поколения, которое произрастало в среде, где человеческая жизнь недорого стоила. Затерянный среди лесов, удаленный от железной дороги на полторы сотни километров поселок жил своей особой тревожной жизнью. В лесах гуляли банды, держа в напряжении весь район, в райцентр Кабановку в светлое время суток заходить они опасались – здесь был сильный отдел милиции, небольшая воинская часть внутренних войск, да и ополчение из коммунистов, комсомольцев и школьную дружина тоже со счетов сбрасывать нельзя было. Но в темное время суток мне пришлось однажды с ними встретиться на тропинке нашего огромного екатерининских времен заросшего парка: ночью отца вызвали в больницу на экстренную операцию, а я напросился пойти с ним посмотреть, как это делается – он давно мне обещал, что возьмет меня с собой на операцию. Я шел за отцом по тропинке, когда тихий голос скомандовал: «Стой!»,- и  в то же мгновение луч фонарика осветил лицо отца. Фонарик тут же погас и тот же голос произнес: «Извините, доктор, обознался, я сейчас дам вам сопровождающего, чтобы Вас никто более не останавливал». Вот в таком месте и в такое время жил я тогда. А сейчас раннее утро, я вышел подышать прохладой зарождающегося летнего дня во двор родительского дома жены, в небольшой фруктовый сад и, сидя под яблоней на скамейке, пил коктейль из ароматов моего детства – ароматов украинских фруктовых садов. Я был так поглощен этим занятием, что даже не обратил внимания на пожилую женщину, стоящую у невысокого штакетника, отделяющего наш сад от соседнего двора, и приглашающую меня подойти к ней поближе.
- Молодой человек, можно Вас на минутку,- услышал, очевидно, со второго, или третьего раза. Я встал и подошел к забору.
- Здравствуйте, я Ваша соседка, - сказала женщина,- меня зовут Роза Яковлевна. Мне интуиция подсказывает, что Вы муж нашей Белочки?
- Здравствуйте, у Вас прекрасная интуиция, -  ответил я,- меня зовут Самуил Моисеевич, но вы же соседка, так что зовите меня просто Сема.
- Очень приятно. По имени и внешности Вы свой человек, но произношение явно московское. Вы, очевидно,  как и наша Белочка, живете в Москве и, вообще, родом из России.
- Нет, тут Вас интуиция подводит, я, действительно, сейчас живу в России, в областном центре недалеко от Москвы, но родом я из Украины. Там, где я родился, прожить мне долго не пришлось. Но, в основном, свои детские, отроческие и первые юношеские годы я провел на Украине, в замечательном месте, краше которого не существует на свете, в небольшом районном центре, утопающем во фруктовых садах, затерявшемся среди бескрайних  лесов, тянущихся куда-то в Польшу, вдали от железных дорог, в некогда бывшем еврейском местечке Кабановка.
- Кабановка?! - удивленно воскликнула Роза Яковлевна,- затерявшийся среди лесов и гнилых болот медвежий угол?! И это бандитское захолустье вы называете замечательным местом? Там нет ни одного культурного, порядочного человека, там человеческая жизнь не стоит и понюшки табака.
- Ну, зря вы так, Роза Яковлевна, Вас, очевидно, там кто-то сильно обидел, но зачем делать такие обобщения? Люди везде разные живут, и там есть плохие люди, но большинство, поверьте мне, люди замечательные. Там работает крупное предприятие, завод, один из лучших в Союзе, продукция которого идет главным образом на экспорт. На этом предприятии трудятся художники, скульпторы, технологи, проводятся творческие семинары, экскурсии в музей завода. Там живет много культурных,  образованных людей. Что же такое произошло, что вы так обиделись на Кабановку?
- Там моего сына чуть было не убили. Было это десять лет тому, в году пятидесятом. Сын тогда закончил пединститут и получил направление на работу в Кабановскую среднюю школу учителем истории и географии. Весь педагогический коллектив знал, что сыну угрожают убийством, но никто ничего предпринять не хотел. Более того, он в милицию ходил с просьбой разобраться с бандитами, но ему там ответили, что бандитов у них в районе  много, а милиции мало, когда убьют, тогда и будут разбираться. Но, слава Богу, пронесло. Вы себе не представляете, что нам пришлось пережить.
- Как зовут Вашего  сына?
- Вениамин
- Вениамин Григорьевич,- сказал я,- слышал я об этой истории краем уха. В это время меня позвала жена, и я, извинившись , ушел, обуреваемый воспоминаниями того времени.
В году 1949 в Кабановскаую среднюю школу прибыл по направлению института молодой специалист, преподаватель истории и географии Вениамин Григорьевич. Это был высокий, стройный, прекрасно физически развитый спортивного склада молодой человек лет двадцати двух. На него сразу же обратила внимания прекрасная половина незамужнего преподавательского состава школы и  великовозрастные ее ученицы,  не смотря на то, что он сразу же сообщил, что женат и имеет ребенка.  Вениамин Григорьевич был хорошим преподавателем истории и географии, но еще лучшим спортсменом. Он прекрасно работал на гимнастических снарядах, поражая нас, никогда ничего подобного не видевших, своим мастерством, ловкостью и силой, что так высоко ценится среди подростков.  Наш преподаватель физкультуры, инвалид войны, пожилой больной человек, получивший кое-какие познания в этой области, очевидно, учась в военном училище, не мог идти в никакое сравнение с Вениамином Григорьевичем. Он и упросил его организовать гимнастическую секцию в школе. Гимнастическая секция под руководством Вениамина Григорьевича была организована и на нашем, знаменитом на всю страну, заводе, он же тренировал заводскую волейбольную команду – одним словом, Вениамин Григорьевич был востребованным и уважаемым человеком в Кабановке.
Меня гимнастика не интересовала. Я был неплохим пловцом, играл в волейбол в классной команде, но главным моим хобби была пулевая стрельба. Я был лучшим стрелком из карабина в школе и лучшим в районе не только среди юношей, но и среди взрослой мужской команды района, в которую входили работники военкомата и правоохранительных органов, занимал призовые места и на областных соревнованиях. Военрук школы закрепил за мной карабин и выдавал его мне для тренировок в школьном тире, оборудованном в овраге у школы, по первому моему требованию. Кроме того, у меня дома хранилась немецкая малокалиберная винтовка, выданная мне военкоматом для тренировок в том же тире. Так что вооружен я был, как говорится, «до зубов». К слову сказать, оружия, незаконно хранимого населением, в то не спокойное  время было в деревнях полно.
Весной 1950 года, где-то в средине апреля, наш преподаватель физкультуры решил организовать  традиционные  для нас соревнования по волейболу. Школа у нас была большая, единственная средняя школа на весь Кабановский райн. В школе было по нескольку параллельных классов. Предстояло выиграть соревнования среди параллельных классов, а затем лучшие команды девятых и десятых классов должны были играть между собой на первенство школы. Обычно судьей на соревнованиях был преподаватель физкультуры, но на этот раз он решил попросить помощи в судействе у Вениамина Григорьевича, и тот согласился. Тут следует отметить, что четких правил игры в волейбол мы не знали, вернее, мы считали, что играем в полном соответствии с правилами, хотя это было не так. И наша первая игра при судействе Вениамина Григорьевича привела к скандалу. Практически мы не играли, так как каждую минуту свистел свисток судьи о нарушении правил. Мы не понимали, почему в эту вакханалию не вмешивается наш учитель физкультуры: если мы не знаем правил, то надо сделать одно из двух – либо дать нам играть, как мы играли всегда, либо прервать соревнования с тем, чтобы мы изучили правила, и лишь тогда проводить соревнование. Мы попросили тайм - аут и высказали все это нашему физруку. Он с нами согласился, но почему-то попросил нас самих поговорить об этом с судьей. В ответ на нашу просьбу Вениамин Григорьевич допустил вопиющую бестактность, воспринятую нами как оскорбление. Он заявил во всеуслышание, в присутствии многих болельщиков – учеников школы, некоторых преподавателей и просто пришедших посмотреть игру, что он нас – «деревню неотесанную», сейчас отесывает. Все остолбенели от такого заявления учителя, и в наступившем всеобщем молчании, меня дернуло за язык прокричать ему в сторону судейского сидения, возвышающегося над волейбольной площадкой: « А ты, что, хлыст городской, нас сюда стегать приехал, издеваться над нами?» Он спустился с судейского возвышения, подошел ко мне и произнес громко, чтобы все слышали: 
-Такое оскорбление учителя не прощается, ты этот свой проступок запомнишь на всю жизнь. Ты, я знаю, медаль хочешь получить по окончании школы. В этом году у тебя экзамен по географии, который заносится в аттестат зрелости. Больше, чем на тройку можешь не рассчитывать.
- Вы, Вениамин Григорьевич, не только мне пятерку по географии поставите, но и билет покажете девятый – это любимое мое число.
- Правильно! - Прокричал кто-то из толпы болельщиков,- жить захочет – поставит, не поставит - жить не будет хлыст городской. На этом и закончилась наша игра,  да и эти соревнования,  в дальнейшем,  были прекращены. Но сейчас, сразу после этого скандала, преподаватели, присутствовавшие на нашей игре, окружили Вениамина Григорьевича и, что-то горячо объясняя ему, увели с собой в учительскую. Там они сказали ему, что повел он себя мерзко, проявив абсолютную профнепригодность для работы в школе. Он ухитрился  оскорбить не только школьников, но и жителей района вообще, так как район сельский и каждый житель его - «деревня неотесанная». Что в нынешней тревожной обстановке угроза, прозвучавшая из толпы болельщиков, должна быть воспринята весьма серьезно. Наш военрук Николай Петрович Кузин рассказал ему, что я лучший стрелок района, что за мной закреплен в школе карабин, а дома есть еще малокалиберная немецкая винтовка, данная мне военкоматом для тренировок, так  что  подстрелить его мне абсолютный пустяк. Он поведал присутствующим в учительской, как я,   поспорив с ним  на освобождение от марш-броска, в темное время суток подстрелил из карабина куропатку, что для него, повидавшего многое, казалось тогда невозможным.  Подруга моей мамы преподаватель математики Варвара Павловна, тоже присутствовавшая на этом злополучном матче, ежедневно делилась с ней событиями, происходящими в учительской по этому поводу, так что мы были в курсе всех действий, предпринимаемых как школой, так и Вениамином  Григорьевичем. А события эти развивались стремительно.  Вениамин Григорьевич,  человек впечатлительный и к тому же, как оказалось, патологически трусливый, и ранее боялся темного времени суток из-за общей неспокойной обстановки в районе, о чем все были хорошо осведомлены.  Но школа работала в две смены, кроме того, он занимался еще и тренерской работой, поэтому избежать темного времени суток он никак не мог. Его охватила паника.  Он потребовал у военрука, чтобы мне больше не выдавался карабин для тренировок, но получил отказ.
- Я, Вениамин Григорьевич,  выдаю ему карабин по приказу военкома района.  Военкомат снабжает его патронами в неограниченном количестве, так как он лучший стрелок молодежной команды района и имеет все шансы на призовое место на областных соревнованиях. Кстати, и тренируется он под руководством военкомовского тренера. Этот вопрос нужно решать в военкомате. Но поверьте мне, человеку пожилому и знающему обстановку, лишение его карабина и малокалиберной винтовки для Вас ничего не решит. У ребят наших, проживающих в селах, оружия навалом – любой принесет ему винтовку. Да и вообще, почему вы решили, что именно он будет Вас убивать. Он ведь не угрожал Вам убийством, он вообще Вам не угрожал. Это может сделать любой, присутствовавший на матче, ведь Вы оскорбили всех ребят. А угрожал Вам вообще человек из толпы болельщиков, может быть кто-то из лесных братьев. Жаль, конечно, что мы афиши по району развесили с приглашением посмотреть соревнования, но кто мог знать, что вы устроите такую вот нехорошую историю.
- Как же мне быть?! – в панике вопрошал Вениамин Григорьевич, обращаясь то к одному, то к другому коллеге
- А вы пойдите в милицию и там решайте эти вопросы, это их епархия, они обязаны обеспечивать безопасность граждан, хотя, откровенно говоря, я не очень верю, что они будут заниматься этим делом, - посоветовал директор школы,- другого пути просто нет.
На следующий день Вениамин Григорьевич записался на прием к начальнику милиции, и к десяти часам утра уже сидел в его кабинете. Начальник милиции Светкин (имени-отчества не помню) к этому времени уже знал в общих чертах, что произошло в школе на соревнованиях по волейболу – Кабановка – городок маленький, мельчайшие происшествия и сплетни распространяются здесь со скоростью света. Тем не менее, он попросил Вениамина Григорьевича подробнейшим образом, в деталях, сообщить ему все происшедшее на соревнованиях, все реплики и разговоры, которые были им услышаны на площадке и в учительской и их авторов, а затем попросил его все это изложить на бумаге в своем заявлении в милицию. Внимательно прочитав заявление, Светкин пригласил к себе в кабинет своего заместителя,  дал ему прочитать это заявление  и распорядился, чтобы он  подготовил  в райвоенкомат письмо с просьбой,  дать указание военруку школы временно запретить мне пользование карабином, а так же изъять выданную мне малокалиберную винтовку.
- Это все, - Вениамин Григорьевич,- сказал Светкин, -  что я могу сегодня для Вас сделать.
- Но мне сказали, что в деревнях много оружия и любой наш ученик из деревни может принести ему винтовку, чтобы убить меня.
- Верно, в деревнях много оружия, мы боремся с этим явлением, но, к сожалению, оно еще там есть. И почему вы решили, что Ваш ученик Котляр собирается Вас убить? Он ведь лично Вам не угрожал убийством. Это Вы угрожали ему поставить низкую отметку на экзаменах, не смотря на его знания, что, по сути, преступление. Поверьте мне, я Вас понимаю, то, что  он сказал – завуалированная угроза, но по ней я ничего предпринять не могу. При его стрелковых навыках ему, действительно, не представит труда Вас убить, но я не думаю, что он пойдет на такой сумасбродный шаг.
- А если пойдет?
- Когда он Вас убьет, тогда и будем разбираться. У нас каждый день в районе убивают людей, обстановка очень тяжелая. В лесах гуляют банды, терроризируя район. У нас не хватает сил на все это. Но в отношении Вашего ученика, повторяю, можете быть спокойным - он не пойдет на убийство. Вам следует опасаться тех, кто из толпы болельщиков Вам угрожал убийством. Это могут быть «лесные братья». Кстати, по нашим сведениям, они чрезмерно благосклонны к доктору Котляру.
- Так что же мне делать, - воскликнул Вениамин Григорьевич,- у кого искать защиты?!
- А вы пойдите к доктору Котляру и поговорите с ним, может, он Вам поможет. А потом нам расскажете о Вашей беседе,- сказал Светкин, вставая  и давая понять, что разговор окончен.
Органы правопорядка давно затаили обиду на моего отца. Раньше они привлекали его для дачи медицинских заключений по поводу убийств партийных и советских работников в селах района. После таких убийств, как правило, следовали административные выселения. Однако в нескольких случаях отец отказался сделать такие заключения, не смотря на категорические требования властей, так как там был обыкновенный пьяный самострел. После этого его перестали приглашать для дачи заключений, вызывая для этих целей более покладистого областного специалиста. В дальнейшем, во время «дела врачей», отцу это припомнили, но это уже другая история.
Через несколько дней после посещения милиции Вениамин Григорьевич позвонил моему отцу и попросил его о встрече. Отец пригласил его к нам домой. Я при разговоре не присутствовал, но его содержание мне передала мама. Вениамин Григорьевич сказал, что сознает свою глупую, непростительную бестактность, граничащую с оскорблением, по отношении к ученикам, ко мне лично и болельщикам, присутствовавшим на соревнованиях. По сути, он не хотел никого оскорбить, просто вырвалось накатанное для горожанина выражение, которое он сказал, не подумав, а теперь не знает, как с этим жить дальше, так как его могут убить.
- Почему вы решили, что Вас хотят убить, - спросил его отец ,- разве Вам кто – либо угрожал?
- Мои коллеги говорят, что это может сделать Ваш Самуил, напрямую он, конечно,  не угрожал, но в том, что он мне сказал, таилась скрытая угроза.
- Моего сына вы можете не бояться, я знаю, что он Вам сказал, у него «вырвалась», как вы говорите, глупость. Да и оружие у него отобрали, так что спите спокойно.
- Но оружие ему могут принести друзья, говорят, что это не проблема.
- Мой сын в Вас стрелять не будет, это я Вам гарантирую, так что успокойтесь.
- Как я могу успокоиться, если мне угрожали убийством из толпы, в милиции говорят, что это могут быть бандиты?!
- Но как я могу Вам помочь,- сказал отец,- это, скорее, работа милиции
- Да, я тоже так думал, но в милиции отказались заниматься моим делом, пока меня не убьют. Мне сказали, что у них работы много,  с  реальными убийствами они разобраться  не успевают.  К Вам посоветовали обратиться за помощью.
Отца встревожило это сообщение Вениамина Григорьевича, он помнил о затаенных на него обидах могущественных правоохранительных органов.  Помнил и недавний случай на бюро райкома партии, куда он был вызван на совещание, по поводу организации ближайшей маевки.  Тогда начальник милиции Светкин в присутствии всех собравшихся спросил моего отца:
- Сынок Ваш, Семка, передал Вам привет и наилучшие пожелания благополучия и здоровья от бандитов, повстречавшихся ему в лесу?
- Что за чушь Вы несете, возмутился отец?
- Нет, не чушь,- ответил Светкин,- вы хоть знаете, где он был в прошлое воскресенье?
- Конечно,  знаю,- ответил отец,- его пригласил школьный товарищ, внук Афанасия Николаевича Полищука, Борис, пойти с ними на рыбалку. Он и рыбы отличной принес полное ведерко.
- Верно, сказал Светкин, только вон поручения бандитов он не выполнил, не передал привет с наилучшими пожеланиями, поспрашивайте его при случае, и поймете, что я говорю правду.
Мне тогда здорово досталось от отца за то, что я не поставил его в известность о случившемся, а это надо было сделать для того, чтобы он пошел в милицию и сообщил об этом случае. В то время этого требовали неписаные правила поведения члена партии.
А случилось вот что. По приглашению Бориса Полищука я отправился на рыбалку в воскресенье часов в пять утра в компании Бориса, его деда и еще одного лесника на лесную речку мне тогда неведомую, взяв с собой удочку, ведерко и приготовленную мне мамой еду. Увидав мою удочку, Борис предложил оставить ее у него, так как рыбу мы будем ловить бреднем.  До этого я о бредне знал лишь понаслышке. До речки мы добирались часа полтора – два. Отдохнув и перекусив за общим столом из груботканого материала, расстеленного на траве,  называемого в тех местах «рядныной», мы начали заводить бредень. Дед Бориса и его друг – лесник, приняв во время еды по стакану самогона, брели с бреднем по грудь в холодной воде, мы же с Борисом шли по колено в воде вдоль берега. Время от времени бредень вытаскивался на берег, крупная рыба выгружалась в ведра, а мелочь выбрасывалась назад в реку. К полудню все наши емкости, то - есть четыре ведра и два рюкзака были загружены рыбой, мы развели костер, сварили в трехлитровой алюминиевой кастрюле уху, мужики приняли еще по паре стаканов самогона, и мы отправились в обратный путь.  Дед Бориса и его друг шли впереди, мы же с Борисом следовали за ними чуть поодаль. Мы не прошли еще и тридцати минут, как из кустов на нашу тропинку выскочил мальчишка лет двенадцати-тринадцати с немецким автоматом в руках.
- Стой!- скомандовал он,- вы кто такие?
- Что это за игры ты здесь устраиваешь?! – закричал сильно захмелевший лесник и с грозным видом направился к мальчику. Тот отскочил в сторону и с криком: «На землю, ниц!» прошелся автоматной очередью над нашими головами.  Мы тут же улеглись на землю, а из кустов уже выходили два мужика с автоматами ППШ в руках. Они осмотрели нас лежащих на земле, заметили у лесника под пиджаком кобуру с револьвером, достали его из кобуры и приказали нам подняться. Расспрашивая у лесника, кто мы и откуда, один из вооруженных людей ткнул в меня пальцем и спросил его, чей это жидок.
- Это старший сын доктора Котляра,- ответил лесник
- Сын доктора Котляра?- удивленно спросил мужик, потом снял шапку и, к моему неописуемому удивлению, поклонился.- Передай своему батьке доброго здоровья, он очень хороший доктор, честный и справедливый человек. Потом, пожелав нам счастливого пути, отпустил.
 На следующий день лесник пошел в милицию заявить, что у него отобрали в лесу оружие. Там он подробно изложил события прошедшего дня.
- Вы, Вениамин Григорьевич, говорите, что милиция посоветовала Вам ко мне обратиться за помощью по защите от бандитов, что же, может быть они и правы. Я участвую в медицинской комиссии по призыву в армию, с военкомом у меня хорошие отношения. Я могу с ним договориться, чтобы Вас призвали сейчас служить. Это даст Вам возможность уволиться из школы немедленно, не отрабатывая положенных по закону два года по направлению института. Через неделю вы уже будете вне досягаемости бандитов.
- Мне нужно посоветоваться с женой, родителями, - ответил Вениамин Григорьевич,- распрощался и ушел.
Где-то в средине мая месяца, в солнечный, теплый воскресный день молодежь городка заполонила берега нашей реки. Люди загорали, катались на лодках, некоторые купались, хотя вода в реке была еще холодной. Лодок в городке было много, их делал местный промкомбинат, в основном  по форме шлюпок без киля. Лодки эти легко переворачивались, поэтому за ними закрепилось название «душегубка». У нашей семьи лодки не было – мама категорически воспротивилась приобретению такой лодки, но мы всегда могли воспользоваться огромной плоскодонкой, в которую вмещалось тринадцать человек, принадлежащей заводу. Ключ от привязи этой лодки был у одноклассника моей сестры, отец которого был коммерческим директором завода. В этот весенний солнечный день я с братом должен был перегнать эту лодку к месту сбора наших друзей. Мы не спеша гребли у противоположного нашему городку берега,  вдоль белых и желтых лилий, плавающих на воде, мимо плакучих ив, полощущих свои косы в прозрачной зеркальной воде, и о чем-то беседовали. Вдруг брат обратил внимание на лодку -«душегубку» впереди нас, отчаливающую от берега, вдоль которого мы плыли. В лодке была женщина с грудным ребенком и Вениамином Григорьевич на веслах.
- Давай напугаем их,- предложил я брату,- разгоним нашу махину и направим на их лодочку так, чтобы они подумали, что мы хотим их перевернуть, отвернем в непосредственной близости от них.
- А успеем отвернуть, - засомневался брат,- там ведь грудной ребенок
- Успеем,- заверил я его,- отвернем за пару метров от лодки
Вениамин Григорьевич обратил на нас внимание, когда мы были уже в непосредственной близости от его лодки. Не забуду его побледневшее лицо и округлившиеся глаза. Он со страху сам чуть было не перевернул свою лодочку. Мы обогнули его и, уплывая, помахали ему рукой.
На следующий день, в школе Вениамин Григорьевич подошел ко мне и сказал: «Спасибо, Сема, что не перевернул нас вчера. Я тебе покажу девятый билет и поставлю пятерку по географии».
Свое обещание он выполнил, хотя, в принципе, мне это не нужно было – я хорошо подготовился к экзамену, да и все обиды на него давно уже перегорели.
Но этим история эта для меня не закончилась. Она получила широкую огласку и для директора школы имела, очевидно, серьезные последствия. То ли он получил указание, то ли решил сам жестоко наказать нас – меня и мою сестру. В последний день занятий в школе, перед самыми летними каникулами, он поручил секретарю комсомольской организации школы собрать комсомольское собрание с повесткой дня об исключении Котляра Самуила и Котляр Евгении из комсомола за недостойное комсомольца поведение. Мне инкриминировалось недостойное поведение по отношению к учителю Вениамину Григорьевичу, сестре – неоднократный срыв уроков придуманным ей хитроумным способом. Способ этот заключался в следующем. На перемене перед последним уроком во вторую смену, когда в классе становилось темно, выворачивались электрические лампочки в классе, под их цоколь подкладывалась влажная бумажка и лампочки вворачивались на место. При приходе учителя на урок включался свет и он горел ровно столько времени, пока бумажки под цоколем высыхали, то - есть минут десять, после чего свет гас и учителю оставалось лишь отпускать учеников домой – учителя не догадывались о причине исчезновения электричества. На комсомольском собрании присутствовали учителя, секретарь парторганизации школы, представители райкома комсомола. Когда мне предоставили слово, я напомнил, что защищал честь и достоинство всех наших учеников, и, если меня сейчас исключат из комсомола, то мы, действительно, «быдло» и деревня неотесанная. Сестра себя не защищала, ее защищали другие ученики ее класса. Они говорили, что секретарь комсомольской организации школы их одноклассник, он прекрасно все знал и сам принимал непосредственное участие в организации срыва занятий, так что исключать из комсомола нужно его. В результате все комсомольское собрание почти единогласно проголосовало против исключения меня и моей сестры из комсомола, и за исключение из комсомола секретаря комсомольской организации школы.
Эта история вихрем пронеслась в моей памяти в тот первый приезд в родительский дом моей жены.