Монолог собаки

   Зима. Мороз. Ветер гоняет позёмку. Полная луна то выглянет, то вновь спрячется за тучи. Ночь опускается на посёлок. Кто только ложиться, а кто уже спит. В одном из дворов, позвякивая цепью, бродит по снегу мохнатый цепной пёс. Взглянет на будку, взглянет на дом, а потом, задрав морду к луне, робко завоет, подпевая ветру… Потом спохватится, виновато дрогнет хвостом, взглянет пришибленно на окна дома, и побредёт дальше, покуда пускает цепь. Хозяева легли и уже не отличают завываний пса от стонов ветра, лишь соседские собаки, попрятавшись в будки, слушают его жалобы:

   –Эх, жизнь… Жизнь собачья. Весь день на цепи… Всю ночь на цепи… Всю жизнь на цепи. Сиди, охраняй. А что охранять? Дрова были, так и те вчера украли. Всё, воровать больше нечего. Дрова украли, а спрос с меня: «Куда смотрел?», «На что ты здесь посажен?» То-то и оно, что посажен, мне до дров не дотянуться, цепь не пускает. Вот дрова все и вынесли. Дома надо ночевать, а не в гостях. Кого мне было ночью будить? Соседей? Так соседи же дрова и свистнули.

   Эх, жизнь собачья… Хозяйка в крик: «Пёс старый, совсем не чует. Надо новую собаку, породистую…» А что породистая? Сосед взял себе такую, породистую, машину охранять. Стоит дороже машины. Через неделю эту породистую и украли, а машина им и даром не нужна была. Все воруют: соседи у хозяев, хозяева у соседей, а кот наш у тех и у других. Жизнь.

   Да что, хозяин добрый, любит. Цепь мне длинную навесил. Говорит: «Чем цепь короче, тем собака злее, чем длиннее – тем больше любит хозяина». Хороший хозяин, конуру мне большую сделал, тёплую. В ней он и спит, когда жена домой не пускает. Залезет, выспится, всех блох моих соберёт… Ну, и на том спасибо. А когда на крыльцо сядет, к себе подзовёт, начнёт по голове гладить, по спине. Скажет: «Хорошая у тебя шкура, тёплая, лучшее средство от радикулита. Вот сошью из тебя жилетку, носить стану и век помнить буду, а то, как из конуры вылезу, так не разогнуться». Болеет хозяин. Бедный.

   С кем ему поговорить, как не со мной? Расскажет всё, когда и песню споёт… Я теперь всё про него знаю. А мне жаловаться никому нельзя, сапог у хозяина тяжёлый. Только завою… Эх! Хорошо хоть кормят. Когда кость дадут, когда кашу, а недавно и котлеты со стола. Хозяйка сказала: «Котлеты старые, им две недели. Чего травиться? Пусть лучше собака ест». И дала. Теперь хожу, вою.

   Дом им охраняй, никуда не сбегай, лай на прохожих… А что лаять? Лай, не лай, кормят ведь одинаково. А сбежать… Ну, сбежишь, отдерут тебе бока на этой воле, всё равно домой вернёшься. А куда ещё? Здесь хоть и отругают, но накормят… И опять на цепь посадят. Жизнь собачья…

   У кота своя жизнь: спит весь день, мышей полон подвал, а ему сметану, сливки… Дрова украдут – с него не спросят. И у людей своя жизнь. Хозяин мой, где бы ни гулял, где бы его не носило, обязательно домой возвращается. Куда ж ему ещё возвращаться? Он так и говорит мне: «Мы с тобой – родственные души. Оба рыжие, оба голодные, и обоим ничего нельзя, заругают. Люди вообще произошли от собак, обезьяны здесь и рядом не стояли. Видел я этих обезьян в зоопарке, сидят, друг у друга блох ищут, и больше им ничего не надо. А люди? Грызутся, лаются, хоть намордники надевай. Я сам бегаю весь день с высунутым языком, потом домой и к миске, а там жена рычит…»

   Умный хозяин. Только хоть раз бы мне объяснил, почему грызутся между собой люди, а на цепи сижу я? Был щенком – мечтал о воле… Правильно говорит мой хозяин: «Мечтаешь о том, чего нет, а получаешь то, что и даром не надо». Эх, цепь тяжёлая, ночь морозная, а жизнь собачья. У – у – у…

   Беспокойная была ночь, лунная. Позёмка кружила под её отрешённым взглядом. В ночной тишине, далеко – далеко, разносились жалобные звуки, и было трудно отличить, то ли это вой собаки, то ли ветра.