Непростая история простыми словами, эрос ч. 10

Юровской Елене Геннадиевне  посвящается.
-------
 Дьявол, как известно, никогда не спит. Бодрячил он и во время их безмятежного экзерсиса - базы всей семейной хореографии. Однажды, ни с того, ни с сего, облизанная и зацелованная, трезвая и уютно-тёплая, она вдруг снова швырнула ему чемодан, со словами "убирайся совсем". Это было настолько похоже на патологию, клинику и перверсию, что она засмущалась сама и впервые полезла целоваться и извинятся. Но было поздно. Этот случай за секунды отбросил его сознание сначала на периферию их отношений, а потом и за край. И там, за границей своей любви, он смог за мгновение понять, что так будет всегда, что это процесс хронический, что впереди его ждут то ремиссия, то обострение, помноженное на климакс и её предательство - лишь вопрос времени. Но он был так устроен, что из двух альтернатив машинально выбирал более красивую. Ничего общего с оптимизмом это не имело и со стороны виделось окружающим, как дешёвый романтизм, с которым можно остаться без копейки и штанов. Но у него в конечном итоге получалось уйти с поля боя, держа обеими руками шанс на следующую жизнь. Поэтому он с мокрыми от обиды глазами, в очередной раз простил её, но бикфордов шнур тушить уже не имело смысла - тлеющий конец был с её стороны. Оставалось ждать, когда в её голову вернутся тараканы.
    И они появились в одну из суббот в виде большого жука-мутанта, который с ходу заявил её сексуальными губами и голосом уставшей от клиентов валютной проститутки, что никакое море ей не нужно, Испания так же, она любит кривые берёзы, холод, снег и  слякоть, и дальше 59 широты перемещаться не намерена. Если только вдоль.
   Это был ультиматум. У неё выходило, что к себе на море он теперь попадал на две недели в году, максимум на месяц, во время её отпуска. Это было настолько некрасиво, насколько и неадекватно. Имея в Сочи жильё, работу, пустив там корни, он теперь должен был похерить Курорт, Море, цветущие магнолии и ждать в чахоточном Петербурге наступления её климакса и вставать по утрам с болью в яйцах. И поскольку  удовлетворять его желания она сублимировалась у плиты, готовя супчики, а не в постели, где любовь становилась всё короче и короче, перспектива становилась совсем невесёлой. Позже, под одеялом он её спросит - почему так? Почему, приехав на море, ты могла кричать, охать и стонать до трёх утра, а сейчас позу сменить - и то силком? И она не думая о своём благоприобретённом цинизме ответила, что тогда  прилетела отдыхать, а сейчас рядовая жизнь... Но после тараканов у него появилась ещё одна пара глаз. И на язык сами наворачивались слова: да на бл..ки ты прилетела, это я тебя удержал от потрахаться и удрать. Ничего этого сказано не было. Но в плотине помимо бикфорда, появился первый ручеёк.
Это будет потом. А сейчас она ставила ему ультиматум за ультиматумом, забыв про любовь, про то что родные, что им уже много лет, что с близкими нельзя под пистолетом и тем более шашкой. И поймал он себя на мысли, глядя в её изъеденную цинизмом душу, что устал исполнять работу мудрого отца, принимающего своё дитя, где бы то ни блудило. Устал подтачивать острые углы и терпеть всех этих женщин в её голове, напоминавших классический случай из басни Крылова про телегу, что и поныне там...
   А тем временем появился на санках Дед Мороз и его несовершеннолетняя пассия. Случились новогодние каникулы. Он радовался за неё - наконец моя девочка отдохнёт от своих жутких галер. Тут же, сходу, была придумана новая традиция - ходить в местный то ли ельник,то ли сосновник, что бы кусать красную икру на морозе, намазывая подлую на масло с хлебом и запивая грамотной испанской "Торре Толадовкой". В эти дни им было и сладко и свободно. Они весело мерзли под ёлкой, трескали бутерброды, подвергая ироничной обструкции всё, что напоминает живое. Приползали домой под вечер. Как всегда для совместного похода в ванну с рассматриванием гениталий друг-друга. Он всё пытался нащупать ключик к её сексуальному настоящему, но выходило плохо. Она по прежнему могла освободится от члена в середине процесса и сказать, что ей надо на кухню. И не испытывала дискомфорта от того, что ничего так не раздражает мужчину, как прерывание. Трудно было поверить, что она не в курсе, в её то возрасте. Ситуации были дикими. Иногда ему казалось, что он мальчик по вызову, которому раз платят, то ровно за то, чего хочется. Он прижимал возбуждённый орган резинкой спортивных штанов к пупку и, по стеночке, пока бабуля не заметила, пробирался на кухню. Сидеть было тоже больно, несмотря на её милое домашнее щебетанье и рассказы о том, чем они подкормятся завтра...
А за окном висел жуткий морок, от которого он бежал ещё в девяностых, и стало страшным заглянуть на погодный сайт, что б не причинить себе боли ещё и выше пояса. Наверняка в Барселоне, на его любимой Пласа де Грасиас, на Рамбле и районе ГоспиталЕт уже пятнадцать тепла, а в Сочи, на улице Первомайская и того больше - на горке, к солнцу ближе...
И он держался, опять тупо сохраняя статус кво и успокаивая себя воспоминаниями о тяжёлых ситуёвинах раньше. И ничего, выплывали. Всё будет и на этот раз. А тем временем Шекспир в своём гробу, глупо ухмыляясь, начинал чесаться, намекая на неоднозначность его надежд...