н-ский район гл 5 окончание

- Вызов, Евгения Георгиевна.
Разлепить веки удалось не сразу. В глаза, казалось, насыпали песка, каждая клеточка вопила от причиняемого насилия. Сердце шарашило в ребра истерично, неровно.
Ватные ноги в промокших кроссовках тут же озябли, взбадривая все тело крупной дрожью. Душа не торопилась вернуться в такое обиталище, и ее можно было понять. Первый рывок до тамбура дался тяжело, но повиснув на горячей батарее, чувствовалось, как внутренний озноб уходит. Запахнув куртку, чтобы сохранить остатки тепла, я добралась до кухни.
Жалобы «посинел» не предвещали скорого возвращения. Свояк, качаясь, принес чемоданы, Коля пошел прогревать мотор.
Стены, стол, фонарь за окном, все плыло, и требовалось усилие, чтобы удержать взгляд на любом из предметов. «Господи, как ехать-то?» пронеслась мысль и, подхваченная порывом ветра на выходе, исчезла.

Погода, наконец, успокоилась. Нетронутая белизна, глубиной сантиметров двадцать, ковром устелила город, будто встречали кого-то важного, не для людских глаз. На непрошенных свидетелей надменно бросали свет одинокие фонари. Неоновые циклопы  как будто спрашивали человечков в жестяной коробке – зачем вы здесь, оденьте бахилы.

Стараясь не зацепить кое-как натыканные по обочинам легковушки, водитель почти выехал на проспект, когда потрепанная  серая «копейка» на полной скорости подрезала УАЗ, заскользила лысыми шинами по гололеду, остановившись в нескольких сантиметрах от капота. Грохот в салоне свидетельствовал о том, что Димка врезался в перегородку от непредвиденного торможения. Комментарий Коли, короткий и нецензурный не мог достигнуть слуха лихача. Из жигуленка, торопясь и причитая, вылезла растрепанная молодая женщина в халате и шлепанцах, прижимавшая к груди ребенка месяцев шести-семи.
Пока голова тупила, размышляя,  что делать, если едешь на тяжелый вызов, а прямо перед тобой точно такой же, ноги сами вынесли тело из кабины. На ходу сдирая куртку, я накинула ее на маму со стороны грудничка и буквально впихнула в машину, крикнув водителю: «Возвращаемся»
Малыш, весь синий не то от холода, не то от судорог, дышал неглубоко, прослушать сердце в тряске и шуме, не стоило и пробовать.
Хорошо, что хоть отъехали недалеко, и относительно теплое чрево поликлиники приняло компанию.
Веревкина вскочила на шум, тревожно сновала рядом, пока я не послала ее взять номера для госпитализации.
Через десять минут стол в столовой был завален ампулами, порозовевший ребенок с кислородной маской засыпал на руках зареванной мамки.
Конечно, это был наш вызов, просто перепуганные родители добрались до нас раньше, чем мы до них.
Отыскав несколько одеял, мы закутали, как могли, обоих и привезли в пятую больницу.

Как ни странно, ждать свободного бокса не пришлось.
В холле приемного покоя сидела молодая доктор – ординатор, видимо первый раз вышедшая на дежурство. Новенький отутюженный халат, застегнутый на все кнопочки, дорогой фонендоскоп, короткая стрижка, будто только что из салона красоты – все выдавало торжественность начала. Личико ее, немного осунувшееся, еще не тронула усталость, которая не сходит с лица наутро, и прилипает с каждой проведенной на работе ночью,  проступая тенями и морщинами.
Она доверчиво посмотрела на меня доверчиво снизу вверх, и приветливо улыбаясь,  спросила, взглянув на бланк направления:
- Вы «Ренессанс»?
Скошенный на зеркало взгляд выхватил синий тулуп поверх синего комбинезона с красными перекладинами липучек на карманах, светоотражатели, торчащую дыбом гриву, которая еще недавно называлась «каскадом», бледные щеки, черные круги под глазами и воспаленные белки. Росинант под окнами взвыл сиреной коротко, как бы спрашивая, скоро ли  вернется седок.
- Я декаданс, - нашелся правильный ответ, - причем глубокий.
Не стоило быть ясновидящим, чтобы узреть, как зашевелились извилины в молодой головке моей собеседницы, в поисках платной скорой с таким названием.
- Извините, - мне стало стыдно, - я просто пошутила.
- Ничего, - в голосе доктора все же прозвучали нотки обиды, - высаживайте в четвертый бокс.

- А это вы, Евгения Георгиевна, вызов накаркали, - обвинил меня Свояк, убирая ампулы и обертки с кухонного стола.
- С чего ты взял?
- Сами утром сказали, что на тяжелых вызовах по делу бахилы не нужны.
- Типа, прикололся, - поняла я, и направилась к своему дивану.

Душа, наконец, соизволившая вернуться, немного покрутилась на своем привычном месте, но ощутив полную ненадобность в данности, опять отлетела гулять до утра, благополучно наступившего через два часа.

Гомон  голосов, звяканье посуды и шелест полиэтиленовых пакетов, означавших приближающийся конец смены, разбудили около половины девятого.
Собрав свои вещи и переодевшись, я вышла в столовую. Свояк со Сторониной пополняли чемоданы, чтобы передать их следующей смене. Веревкина передавала активы поликлиникам. Баритонова с Капитович травились никотином на улице, запивая сигареты кофе, и смесь ароматов, проникающая в тамбур, дразнила обоняние.
Наполнив свою кружку, я направилась в их сторону, когда на пороге появилась Марья.
Прошествовав в диспетчерскую, она расстегнула пальто, тяжело села на диван, упершись ладонями в широко расставленные бедра, затянутые шерстяными рейтузами, и взглядом исподлобья обвела своих подчиненных.
- Здравствуйте, Марья Михална, - поздоровался первым Соколов, уже одетый, полностью готовый к уходу.
- Вы просрали тридцать тысяч рублей КТУ, - не отреагировав на приветствие и не меняя выражения лица, обвинила присутствующих заведующая, и, помолчав, резюмировала: - Вы лохи.
Я подмигнула издевательски Игорю Олеговичу, мол, получите еще и это.
- Что это вы, Марья Михайловна, на каком-то тюремном жаргоне с нами общаетесь, - обиженно протянул тот, поправляя ремень сумки на плече.
- А как с вами еще общаться? Чего вы еще заслуживаете? – взорвалась Сова.
- А я предлагала им вчера пригрозить начальству  массовым увольнением, - изображая Табаки рядом с Шерханом, сладко протянула я.
- И почему? Почему вы хотя бы не попробовали? – накинулась на всех начальница, - Все вам надо на блюдечке с голубой каемочкой подносить!
Она встала и гордо удалилась, напоследок так грохнув дверью, что отлетело несколько кусочков штукатурки.
- Самой денег не досталось, вот и бесится, - зло выплюнул Орлов и вышел.
Никогда я не выводила буквы в заявлении об увольнении с таким удовольствием.

Сова немного успокоилась в своем кабинете. Прочитав протянутую бумагу, он буркнула, ставя размашистую подпись:
- Очень жаль. И где это трава зеленее?
- Не знаю еще…
- Ладно, иди, на то, чтобы передумать у тебя еще две недели.
Две недели у меня было на то, чтобы найти новое место работы.