Простите меня, дети!

Несколько часов из жизни…

***
Утро… Или вечер? Сколько времени-то? Надя с трудом открыла глаза и взглянула на часы. Голова кружилась – такое чувство, словно она на карусели. Ага, когда-то давно мамка водила ее в парк. Там много чего было. И карусель тоже. «Надюшка, хочешь на лошадке покататься?» – спросила мамка. А потом купила билет и посадила Надю на красивую раскрашенную лошадку. «Держись крепче!» – сказала мамка. И Надя обеими руками вцепилась в лошадку. Там было что-то такое приделано, чтобы держаться… В тот день мамка была веселая и трезвая. И деньги у нее были. Она даже купила мороженку Наде. Весело было…
Так все-таки утро или вечер? Голова трещит… Сколько времени? Глаза никак не хотели сфокусироваться на циферблате. Стрелки прыгали и кружились вместе с раскалывающейся головой.
– Полька! – заорала Надя и тут же со стоном откинулась на подушку.
В дверях появилась худенькая девочка с большими перепуганными глазами. Сделала шаг к кровати и остановилась. Так и стояла молча, только смотрела на мать с тревогой и страхом.
– Воды принеси, – сказала Надя, – пить хочу… Ну, что стоишь! Быстрее давай!
Девочка скрылась. Через минуту она принесла большую кружку холодной воды. Надя дрожащими руками обхватила кружку. Зубы застучали об край, вода пролилась на кровать.
– Черт! – простонала Надя. – Что смотришь! – повернулась она к девочке. – Подержи кружку! Видишь, плохо мне! – дочка схватила кружку и привычным движением подставила к губам матери. – Ох… плохо мне… похмелиться надо… Полька, там на кухне бутылка, принеси…
– Она пустая, – голос у девочки дрожал, она отступила к двери.
В соседней комнате заплакал ребенок. Сначала тихо, жалобно. Потом все громче, настойчивее. Надрывный крик заполнил всю квартиру. Надя схватилась за голову.
– Полька, уйми его! Видишь же – мне плохо! Чего он орет-то?
– Он есть хочет… – прошептала девочка, по ее щекам текли слезы.
– Чего ревешь?! Дай ему поесть, чтоб заткнулся!
– Мама! – заплакала Поля. – У нас еды никакой нет… Ты уже неделю пьешь… денег нет… я вчера…
Окинув девочку мутным взглядом, Надя попыталась встать, но пошатнулась и снова упала на кровать.
– А сколько времени? Утро сейчас? – внутри появилось что-то похожее на беспокойство. – Я… Это… Поля, я когда пришла?
Девочка ничего не ответила. Надя и не ждала ответа. Ее затуманенный мозг не мог сосредоточиться ни на чем.
– Иди к тете Ире, – махнув рукой, пробормотала она. – Попроси ее, чтобы дала еды для Витальки. И пусть ко мне придет… Скажи, полечиться матери надо, – видя нерешительность девочки, Надя пришла в ярость и закричала. – Иди! Что стоишь?! Хочешь, чтобы я померла здесь, что ли?!
Полина метнулась к двери и исчезла.
Утро или вечер? Кажется, все-таки утро… Где же она была вчера? Может, Ирка знает… Сейчас придет, надо спросить… Что же так все болит-то…
– Надюха! Ты чего валяешься? Вставай, иди на кухню! Доктор пришел! – раздался веселый голос, а следом за голосом в дверь ввалилась Ирина. – Ну, ты даешь! В гроб краше кладут! Ты чего, совсем что ли? Вставай, хватит валяться!
– Плохо мне… – глухо простонала Надя.
– На, полечись! – Ирка протянула бутылку, сама присела на край кровати. – Виталька ревет. Полина сказала, что еды у вас нет. Я ей денег дала, сказала, чтоб в магазин сбегала. Сейчас купит ему еду. Ты чего это детям еды не оставила? Совсем уже, что ли? Ты пей, а про детей не забывай! Поняла?!
– Ой, отстань, Ирка, мне и без тебя тошно… – сказала повеселевшая Надя. – Ты мне лучше скажи: сейчас утро или вечер?
– Утро, утро. Допилась уже! Вечер с утром попутала! Ты хоть помнишь, что вчера твой муж приходил?
– Славка приходил?
– Ну да. Пришел, а ты уже никакая. В драку с ним полезла. Насилу я тебя удержала. Говорю ему: забирай детей и уходи! А он мне – скотина такая! – не могу, говорит, их пока забрать. Но скоро, говорит, приду и заберу.
– Ты что?! – заорала Надя, вскакивая с кровати. – Ты что это моими детьми распоряжаешься?! Да я ему никогда их не отдам! Ни за что! Я что, по-твоему, не мать, что ли?! У меня, по-твоему, сердца нет, что ли?! У меня, по-твоему, сердце не болит за них, да?! Ты…
– Остынь, Надюха! Чего завелась? Он и сам их не возьмет. На фиг они ему не нужны! Так и будешь тянуть лямку одна. Такая уж несчастная наша бабья доля… А вот взял бы он их, тебе бы легче стало. Ты подумай сама! От такой обузы двойной избавилась бы! Нашла бы себе мужика хорошего, жила бы себе спокойно. И…
Хлопнула дверь. Поля заглянула в комнату.
– Тетя Ира, я хлеба купила и молока для Виталика. А еще манки немного и картошку. Я ему кашку сварю, ладно?
– Свари, доча, свари! – закивала головой Надя. – А сахар-то купила? Он ведь без сахара кашу не ест.
– Мне тетя Маша дала, – радостно сообщила девочка. – Я бежала по лестнице, а у нее дверь была открыта. Я поздоровалась, а она мне сахар дала…
– Ну и хорошо, иди уже! Видишь, я с тетей Ирой разговариваю! Не мешай! Иди, хозяйничай!
Поля кивнула головой и скрылась за дверью. Прежде чем идти варить, она сбегала за братом, принесла его в кухню и посадила за стол.
– Сиди здесь и не плачь! – ласково сказала она. – Я сейчас тебе кашку сварю. С сахаром! А еще тетя Маша дала конфеты! Вот праздник у нас с тобой будет! Только бы мамка не напилась сразу с утра… Пусть бы хоть до вечера… – в глазах девочки появились слезы, она смахнула их и улыбнулась брату. – Ничего, ты не бойся! Если она напьется, мы потихоньку спрячемся и поедим. А скоро папка придет и заберет нас! Он вчера сказал, что сегодня вечером приедет на машине и заберет нас к себе! Вот радость-то будет! Скорее бы вечер наступил…


***
– Я плохая мать, Ирка… Плохая… – Надя одной рукой размазывала слезы по щекам, а другой колотила себя в грудь. – Понимаешь, Ирка, я никудышная мать! Меня расстрелять надо! – ее пьяный голос разносился по всей квартире, язык уже начал понемногу заплетаться. – Но, слышь, Ирка, – она понизила голос до шепота, – я брошу пить. Понимаешь? Брошу! Вот сегодня только… потом протрезвею… и брошу… А сегодня у меня горе… Понимаешь, Ирка, горе у меня!
– Да какое у тебя горе, Надюха? – Ирина пила наравне с подругой, но выглядела намного трезвее. – Какое горе, ты мне скажи? Мы ведь с тобой два сапога пара! Ты мне скажи, я тебе помогу!
– Ох, Ирка, никто мне не поможет… Славка-то ушел от меня…
– Да куда он от тебя денется! – захохотала Ира. – Он уже сколько раз уходил! Ты вспомни, вспомни! Уходил, уходил, а потом снова возвращался. И сейчас походит и придет. Они все, мужики, такие. Им лишь бы нервы помотать! Вот ушел, а чего ему здесь-то не сиделось? Чем ты ему не угодила, а?! – гневно прокричала подруга. – Он ведь еще со школы за тобой бегает! Что, не правду что ли говорю?
Надя оживилась, глаза ее, уже затуманенные алкоголем, вновь заблестели. Она закивала головой.
– Ага! Мы же с ним еще в школе начали дружить! Я и не доучилась из-за него… Он был такой красивый… и умный… – Надя села на кровати, подобрав под себя ноги. – Я помню, как он шел по коридору, а я бежала – и увидела его. Что-то тогда случилось со мной… я просто остолбенела… Стою,  а он идет мимо… Ох, Ирка, я даже не думала, что понравлюсь ему! За ним все девчонки бегали… Самый лучший… А я ведь никогда не была хорошей…
– Да брось ты! Самый лучший! – язвительно передразнила Ирина. – Чем это он «самый лучший»? Тем, что ребенка тебе сделал, когда ты сама еще дитем была? Это, по-твоему, «самый лучший»?
Надя покачала головой и тихо сказала:
– Он, и правда, хороший… И раньше был хорошим, и сейчас хороший… Лучше меня… От того я и пью… Потому что… – она закрыла лицо руками, – потому что я ему не пара… Помню, как Зинаидушка наша кричала на меня. Она тогда сказала, что я дрянь, что я ему всю жизнь сломала… Так и есть… Ирка, я ведь ему всю жизнь сломала… И себе тоже…
– Ну, завела шарманку! Брось ты дурью маяться! Вернется он, никуда не денется!


***
Что-то Ирка долго ходит… За смертью ее только и посылать! Сказала же – быстрей давай! Может, голову помыть? Волосы совсем грязные… скатались… расчесать надо… Где расческа-то? Вроде здесь лежала… А, ладно, кому какое дело… неохота…
Где Ирка-то? Совсем запропастилась! Надо было с ней пойти…
Славка меня бросил… Уже неделю не появлялся… А может, приходил он? Ирка говорила, что приходил, только я пьяная была… Он простит! Он всегда меня прощает…
Когда это было-то? Давно… Я пьяная пришла домой. Тогда Польке был год, что ли… Ага… тогда еще его мать, свекровушка родная, приперлась. Крику было… А он молчал. Не ругал меня… Только смотрел как-то так… словно я больная и умру скоро. Жалостливо как-то смотрел. Жалеет от меня… Значит, любит…
Он же меня всегда любил! Защищал… А! Помню! Мы же тогда еще не дружили! Папка мой напился, начал буянить. Я выбежала из дома… Ой, дом-то у нас тогда был старый, деревянный, разваливался весь… А он жил напротив, в четырехэтажке. Окна у них на наш дом смотрели… Папка за мной погнался. А Славка… как он там оказался-то? У нашего-то дома? Мимо проходил, что ли… Я быстро бежала, да споткнулась. Папка меня догнал. Побил бы… Только Славка не дал. Защитил меня! А потом мы встречаться стали.
Где же Ирка-то? Сказала ведь – быстрей давай! Где ее черти носят! Болтает, поди, с мужиками у подъезда…
Он сказал… Славка сказал… мамка, ты не смотри, что она такая… она хорошая… ты ее не знаешь… а я знаю… у нее душа такая светлая… А что же он еще сказал? Не помню… А! Вспомнила! Ребеночек родится… мамка… у нас ребеночек родится… И вот родился ребеночек… Полинка… А потом еще один ребеночек… Виталька… Он сказал… мамка… она пить не будет… она же мамой станет… И не буду! Пить не буду! Только сегодня… последний раз… потому что… душа просит…
Ирка? Чего она там расшумелась? Ирка! Иди скорей! Сколько можно ждать-то…


***
Стой, Надюха, не пей пока! Я тебе чего скажу! У тебя наипервейший шок случится! Не поверишь, что мне Генка сейчас сказал! Вот, слушай!
Я из подъезда вышла, там мужики сидят. Ну, я мимо них – здрасьте, говорю, чего сидим? А Генка мне: иди, мол, куда шла. Ну, я и пошла. А дядя Петя – он тоже там сидел – меня кликнул: Ирка, куда идешь? Я ему: да в магазин. А Толька – пьяный уже в дупель – говорит: бутылку купи. Ну, я, конечно, его послала – денег-то он не дал. Купи, говорит, бутылку! Я что, мать Тереза, что ли! Бутылки бесплатно раздавать!
Ну вот, я дальше пошла. Думаю, Надюха-то ждет! И тут слышу, Генка чего-то про Славку говорит. Я сразу уши навострила. Иду так медленно, чтобы все услышать. А Генка увидел, что я слушаю, и заорал: иди быстрей! Я разозлилась и к нему. Ты, говорю, чего это меня отсылаешь?! Я, говорю, самая лучшая Надюхина подруга! Чего ты про Славку говорил? А он морду наглую сделал: не твое дело, говорит. Ну, я ему выдала «не твое дело»!
Погоди, Надюха, не пей! Я уже до самого главного дошла. Ты слушай, я тебе такое скажу, у тебя глаза на лоб полезут! Генка сейчас с Любкой встречается. Ты Любку-то помнишь? Да эта, тощая, волосы еще у нее крашеные. Ну, помнишь, мы как-то гуляли с ней? Ну, ладно, не помнишь и не надо. Так вот вчера они с Генкой пошли по городу прогуляться. Идут, а навстречу им тетка какая-то. Любка заулыбалась вся и к ней. Генка, конечно, тоже подошел. А это оказалась мать Любкиной одноклассницы. Учились они с ней в одном классе. Светка ее зовут. Ну, Любка давай расспрашивать, что да как, где Светка, что делает. А мать говорит, что Светка на днях ребеночка родила. Вот, говорит, иду к ней в роддом, передачку несу. Ну, Любка, конечно, давай докапываться, кто муж. Мать сначала говорить не хотела, а потом все-таки рассказала. Они, говорит, живут вместе, но не в браке, а просто так. И потому они так живут, что он женатый и не развелся еще. Ну, Любка мать успокоила: да ладно, говорит, тетя Галя, все сейчас так живут! И тут мать вся скривилась и Любке тихо шепчет: вот он, красавец, собственной персоной! Любка с Генкой тут же повернулись, чтобы на него посмотреть. Ты слушай, Надюха, сейчас самое главное будет! Повернулись они и видят: Славка идет. Он мимо хотел пройти, будто не заметил никого. А Светкина мать его кликнула, он и подошел. На Генку глаз не поднимает, стыдно видать. Генка подруге своей мигнул: отвлеки мать, мол. Она поняла, начала вопросы всякие задавать. А Генка Славку отвел в сторону: как это понимать, а? У тебя жена, дети, а ты тут с какой-то Светкой! Ну, Славка сначала молчал, а потом резко так сказал: с пьяницей этой я все одно разведусь, а детей заберу! Как только, говорит, Света из роддома выпишется, так сразу за детьми приеду и увезу их.
Надюха, ты чего? Ты меня не пугай так! Чего я смешного-то сказала? Тут реветь надо, а она в смех! Ты выпей, полегчает! Да и правильно, не стоит он слез твоих! Мужиков на твой век хватит, чего об нем печалиться! А детей заберет, так…
Надюха, чего злишься-то? Ладно, уйду! Очень надо! Бутылку отдай! Не на твои деньги куплена! Я к ней с добром, а она! Ну и сиди тут одна! Нужна ты мне больно! Я, что ли, виновата, что тебя Славка бросил?! А, ну тебя… И не посылай ко мне Польку больше! И не зови меня! Все равно не приду!


***
Дверь громко хлопнула, и Надя осталась одна. В соседней комнате тихо играли дети. Но Надя все равно была одна. Даже еще больше одна, чем если бы детей не было…
Она рано родила дочку. Слишком рано, чтобы успеть почувствовать себя женщиной и подготовиться к трудной роли матери. Она много видела плохого, мало хорошего. Она мечтала о любви, но не умела любить. Ее сердце было открыто для ненависти и страха, но наглухо закрыто для нежности и ласки. С ее губ слетали грубые ругательства, но когда она хотела выразить свои чувства, становилась немой и угрюмой.
Она не хотела ребенка. Ей было всего пятнадцать лет. Когда она поняла, что беременна, то впала в глухое отчаяние. Но Славка сказал, что все будет хорошо. И она поверила. Наверное, впервые в жизни поверила…
Она хотела бросить школу. Ей была невыносима мысль о том, что все в классе узнают о ее беременности. Но Славка сказал: ерунда! Пусть знают все. А еще он сказал, что не даст ее обидеть, никому не даст.
Но из школы все же пришлось уйти. Надя была этому рада. Ей давно уже наскучило учиться. Славка был недоволен, но ему пришлось смириться с этим. Надя дала ему слово, что как только родится ребенок, она пойдет доучиваться в вечернюю школу. Она знала, что не сдержит слово, ей не хотелось снова садиться за школьную парту. Но Славка ей поверил…
Первое время они жили у Славкиной мамы. В шикарной квартире у них была отдельная комната, и это было здорово! Славка учился в институте и, чтобы обеспечить жену и будущего ребенка всем необходимым, брался за любую подработку. Славкина мама работала с утра до вечера. Весь день Надя была одна. Ее это не тяготило, напротив, она наслаждалась тишиной и покоем. И она не пила тогда…
А потом родилась Полина. Кричащее уродливое чудовище, которое в один миг перевернуло всю жизнь Нади с ног на голову. Покоя как не бывало. Да еще и Славкина мама начала придираться и делать бесконечные замечания. Надя молча выслушивала все, что говорила мать. Поначалу она даже пыталась делать так, как ей говорили. Но потом ее все это достало! Она поняла, что даже если она вывернется наизнанку, Славкина мать все равно от нее не отстанет. И тогда она грубо послала ее в ответ на порцию очередных нотаций.
Им пришлось уйти. Из шикарной квартиры с отдельной комнатой, из квартиры со всеми удобствами в покосившийся, вросший в землю почти до самых окон домишко с удобствами на улице и пьяными рожами Надиных родителей. Надя плакала. Но Славка сказал, что все будет хорошо. И она снова поверила…
А что хорошего было?! Она снова вернулась туда, откуда так мучительно старалась вырваться. И вот тут-то Надя почувствовала, как внутри нее что-то с болью начинает раздваиваться. Была одна Надя и вдруг их стало две. Разные, непохожие друг на друга.
Одна Надя появлялась только в присутствии Славки. Она была робкой и застенчивой. Взгляд у нее был нежный и мягкий. Она любила Славку и Полину. Она совсем не материлась. И не пила.
Другая Надя вылезала сразу же, как только Славка уходил. Грубая, вульгарная и развязная, она ненавидела всех – родителей и их друзей, соседей, продавцов в магазине, прохожих на улице и… свою дочь. И самое страшное было в том, что этой Наде все время хотелось выпить.
Когда Надя напилась до беспамятства, Славка сказал: «Уйдем отсюда… Будем снимать квартиру». Они ушли, но было поздно. Вторая Надя уже не могла остановиться…
А что было потом?.. Хорошего было мало… Наверное, только то, что их старый дом снесли, родители получили новую квартиру. Надя уговорила Славку переехать к родителям. Вскоре мать умерла, а отец просто ушел и не вернулся. Что с ним стало, никто не знал. Славка сказал, что надо его искать. А Надя махнула рукой: зачем? Кому он нужен…
Полине было шесть лет, когда родился второй ребенок. Надя не хотела больше детей. Но она часто и много пила…
Славка никогда не ложился с пьяной женой в постель. И все же ребенок родился…


***
  Ирка, дрянь такая, бутылку забрала… Напиться бы сейчас и забыть все… Может, сходить к ней, прощения попросить… Не простит… Она долго дуется…
Славка больше никогда не вернется. Никогда. Никогда. Он ушел к другой. И она родила ему ребенка. Ирка не сказала, кто родился – девочка или мальчик. Или сказала?.. Какая разница… Он все равно не вернется…
Почему он ушел? Почему?! Ведь он так любил меня! Он столько лет меня любил! Почему он ушел?! Почему…
Теперь я буду одна. Всегда одна. Он заберет детей. И я останусь совсем одна. Он заберет детей?! Да я ему не отдам их! Никто не смеет отобрать детей у матери!
Меня же никто не отобрал у мамы. Она тоже пила. Еще как пила! Никому дела не было, как я живу! Только Славке… Он меня жалел! И любил! А эта скотина увела его у меня!
Это она во всем виновата! Он не ушел бы, если бы не она! Он всегда возвращался! Ну да, я пью… И что?! Он меня и такую любил! Он меня всегда спать укладывал… Ты поспи, говорит, поспи… И не ругал меня никогда… Ирку ругал, а меня нет. Потому что я – не Ирка! Она скоро совсем сопьется, а я брошу! Вот завтра возьму – и брошу…
Не брошу я… нет у меня сил… И зачем мне бросать? Чтобы сидеть потом одной и думы горькие думать? Совсем одна… Брошу пить, кто рядом со мной будет? Они же все только по пьянке со мной… Получается… друзей-то у меня и нет… Вот выйду сейчас на улицу и закричу: плохо мне, помогите мне! Они мне в стакан нальют: пей! Пей, подруга, легче станет! Вот и вся их помощь…
Полинка от меня не уйдет! Она меня любит! Виталька еще маленький, а Польке уже восемь лет, она все понимает. Она к отцу не пойдет! Она… все понимает… все видит… Видит пьяную мать каждый день… Скотину пьяную! Девочка моя, что же ты хорошего видела? Ничего… Как же я могла так… Ведь сама в детстве ничего хорошего не видела… Думала тогда: вот родится у меня ребенок, я буду его любить. Буду водить в парк, в кино, везде-везде свожу, куда меня в детстве не сводили. Меня мамка один раз в парк сводила… Ох, какая она была тогда красивая! Платье на ней было незабудочное, мое любимое… И волосы она так красиво причесала… Я шла с ней за руку и гордилась, что моя мамка такая!
А я никуда Польку не сводила… Ни разу… Только обещала ей все время… Она же меня просила: мама, пойдем… Куда она хотела-то? Не помню… А я ей – отстань, без тебя тошно! Виталька, маленький такой, есть просит, а я…
Зачем я вообще-то на свете живу? Для чего мне жизнь такая! Почти ничего не помню… Каждый день одно и то же… Мутное что-то… Крутится все вокруг… Утро… вечер… каждый день… я уже ничего не понимаю…
Никогда уже ничего не будет… Ничего… Я буду пить, и Славка никогда не вернется. Потому что у него теперь есть другая женщина. Она не пьет. Она будет о нем заботиться. Она будет любить детей. Наверное, она нарожает ему целую кучу детей… И он будет счастлив…
Но почему я не могу быть счастливой тоже?! За что мне это?! Я все пропила… все… Я жизнь свою пропила! И Славку… и детей… Зачем мне жить?! Нет для меня на этом свете ничего… Только пьяные рожи вокруг… И я… пьяная…
Тошно… как же тошно-то… жить не хочется… все надоело… пить… гулять… думать… плакать… все… надоело…
А, к черту! Пойду к Ирке! Прощенья попрошу. Она простит. Напьюсь. Пьяной – море по колено! А завтра – снова напьюсь! Чтобы забыть… не думать… все забыть…
Польке скажу, чтоб не ждала… Я сегодня гулять буду…


***
 Поля покормила брата и уложила его в кроватку. Она пыталась усыпить его, но Виталик не хотел засыпать. Он бормотал что-то на своем непонятном языке и смеялся. Поля покачала головой:
– Братик, глупый, ты бы лучше поспал! Мамка с тетей Ирой поссорились, я слышала. Теть Ира ушла. Мамка пока еще не напилась. Может, спать легла. Ты поспи, пока тихо… Нам с тобой только до вечера подождать. А там и папа придет! Заберет нас с собой! Тогда ты больше плакать не будешь, – она улыбнулась. – Папа сказал, что у нас будет своя комната! А еще…
Надя ворвалась в дверь и, развернув Полину к себе, закричала, глядя на дочь бешеными глазами:
– Никуда он вас не заберет! Поверила, дура! Вы ему на фиг не нужны! Он вас бросил! Он вас не любит!
– Нет! Нужны! – выкрикнула прямо в лицо матери Поля. – Ты все врешь! Всегда врешь! Он нас любит! И мы ему нужны! Это тебе мы не нужны! Ты нас не любишь! И мы тоже не любим тебя! Мы любим папу!
– Заткнись! – завизжала Надя и ударила девочку по лицу. Удар был сильный, но Поля даже не вскрикнула. Она с ненавистью смотрела на мать. – Не смотри на меня так! Не смей так смотреть! – девочка даже не отвела взгляд.
Если бы кто-то спросил Надю сейчас, почему она так злится, она бы не смогла ответить. Большие синие глаза дочери, в которых сегодня почему-то не было страха, приводили мать в ярость. Она не понимала и не хотела об этом думать. И все же где-то в самой глубине ее души промелькнула не пойманная ею мысль: Славкины глаза… Мелькнула и исчезла… А синие глаза все так же бесстрашно смотрели на нее. Рука сама поднялась, кулак сжался, чтобы со всей силы ударить в лицо с синими глазами. Поля не шевельнулась, не сдвинулась с места. Прищурив глаза, она тихо прошептала:
– Если ты меня ударишь, я скажу папе. И он тебя убьет. Я никогда не говорила ему. А сегодня скажу! – девочка закричала. – И никто не будет плакать, когда тебя не станет! И я не буду плакать! Потому что я ненавижу тебя! И Виталик тоже ненавидит тебя! Лучше бы ты умерла!
С рычанием Надя отступила назад. Она не могла ударить девочку. Но ярость клокотала в ней и искала выход. Надя схватила стул и с силой ударила по стене. Ярость не стала меньше. Женщина металась по комнате в поисках того, на чем можно сорвать свою злость.
– Уходи! – крикнула Поля. – Уходи! Виталик тебя боится! Уходи!


***
Взглянув в глаза дочери, Надя остановилась и заплакала. Не стыд был причиной этих слез, а острая жалость. До боли в груди, до глухой беспросветной тоски Наде стало жалко себя. Она села на пол и, размазывая слезы по щекам, запричитала:
– Никому меня не жалко… никому… Даже дочь меня не жалеет… А ведь я ради детей… на все готова… Я ради них жизни не пожалею… А она… Ненавидит меня! – Надя вскочила, с мольбой посмотрела на Полю и тихо спросила. – Ты меня совсем не любишь? Совсем-совсем?
Вопрос прозвучал так по-детски, да и глаза женщины стали совсем детскими, умоляющими, испуганными, жаждущими любви и жалости. Но этот вопрос был обращен к ребенку, который еще более мучительно и долго ждал любви и ласки…
– Совсем, – глядя прямо в глаза матери, отрезала Поля. – И Виталик тоже тебя совсем не любит. Мы любим папу. Он заберет нас. А ты останешься одна. И никто тебя не будет жалеть! Потому что ты никого не любишь и не жалеешь!
Надя хотела что-то сказать, но рыдания душили ее. Она махнула рукой и вышла из комнаты.
– Никто не любит… не жалеет… Я одна, я уже совсем одна… – бормотала она, обхватив голову руками. – Зачем жить? Зачем? Так больно… Не хочу больше терпеть… Что же делать? Что делать? – она заметалась по комнате, выбежала в коридор, метнулась в кухню. – Умереть… надо умереть…
После этих слов Надя остановилась и дикими глазами посмотрела вокруг. Мысль о смерти была всегда для нее страшна, она старалась не думать об этом. Но сейчас смерть вдруг предстала перед ней в другом свете. Смерть как избавление от всего: от боли, поселившей в сердце, от стыда, который временами накатывал удушливой волной, от горьких слов дочери, от чувства одиночества и потери, от ежедневных пьянок, от похмелья, от соседей, которые лезли к ней в душу и уничтожали ее своими грязными руками. От всего, что окружало ее всегда… Она радостно улыбнулась – наконец-то она нашла выход! Как она раньше не додумалась до такого простого, как смерть, решения всех проблем?! Теперь ей казалось, что в смерти нет ничего страшного. Напротив, она выглядела привлекательной и желанной.
Надя бросилась к шкафчику с лекарствами.
– Тут где-то были таблетки! Как их называют-то? Эти… как их… Мамке их выписали, когда она заболела… А она их и не пила… умерла вскоре… Где же они? Эти, что ли?
Надя вытащила упаковку таблеток, попыталась прочитать, что написано на бумажке, вложенной внутрь. В глазах все расплывалось, буквы сливались в одну тонкую черту. «Какая разница», – подумала она и дрожащими руками начала вытаскивать таблетки. Когда на столе выросла горка белых таблеток, Надя торопливо налила в кружку воды и начала запихивать таблетки в рот. Она давилась ими, вода лилась по ее подбородку на грязную футболку.
Наконец ей удалось проглотить все таблетки. Она с облегчением вздохнула и села на табурет в ожидании смерти. «Как это будет? – с каким-то детским любопытством думала она. – Скоро я узнаю, как это – умирать. А вдруг будет больно? – испугалась на мгновение она, но тут же успокоилась. – Пусть… Ведь это недолго… Потом все пройдет и уже никогда не будет больно…».
Прошло не больше минуты. Надя вскочила и бросилась в комнату. Она решила переодеться. Второпях она вытащила из шкафа красивое летнее платье в мелкий цветочек. «Славкино любимое…», – с горечью подумала она. Натянув платье, Надя заметалась по комнате. «Надо было голову помыть! Теперь умру с грязными волосами! Успею или нет? Знала бы, что буду умирать, не стала бы пить сегодня! Лучше бы помылась… Может, успею?»
Она бросилась в ванную. Но в маленьком коридорчике между комнатой и ванной ей под ноги бросился Жулька. Надя всплеснула руками и присела перед ним на корточки.
– Жулька! Так ты все-таки не умер? А я так плакала тогда… Так плакала… И папку ненавидела за то, что он тебя убил. А ты живой! Как же так? Жулька! Маленький ты мой! Иди сюда, я тебя поглажу!
Но Жулька развернулся и побежал в кухню. Надя засмеялась и пошла за ним. За кухонным столом сидела мама. Она смотрела на дочь печальными глазами и почему-то качала головой.
– Мама? – удивилась Надя. – А ты что здесь делаешь? Тебя ведь похоронили уже… Или… Я уже умерла? Как же так… – растерялась она. – Даже не заметила…
И в этот момент сильная боль в желудке пронзила ее насквозь. Видение развеялось. Надя с ужасом поняла, что все еще жива. Ее затошнило. Пошатываясь, держась за стенки, она побрела в туалет, зажимая по привычке рот рукой. Ее вырвало прямо в коридоре возле двери в туалет.
– Черт! – выругалась она. – Почти все таблетки вышли! Они даже не растворились! Надо было другие глотать!
Ее вырвало еще раз, но уже в туалете. Надя прислонилась к стенке и заплакала.
– Даже умереть не могу… Что за жизнь такая… Совсем никакого продыху нет… Устала я… устала… умереть хочу…
Вдруг она вспомнила соседа дядю Васю, который повесился в сарае. Он был старый и всегда пьяный. Он бил жену и детей. А потом пошел в сарай и повесился. Все говорили, что его замучила совесть…
Надя посмотрела на крюк над дверью. Славка так и не повесил на этот крюк лампу, которую купил сразу после переезда в эту квартиру. «А куда лампа-то делась? – с глупой улыбкой подумала Надя и потерла лоб рукой. – Кажется… не помню… Славка ее забрал, что ли? А-а! Вспомнила! Я же ее потом кому-то продала… за бутылку… кажется… Или Ирка продала… не помню…»
Медленно, как во сне, Надя развязала тонкий поясок, подержала его в руках. Еще раз подняла взгляд на крюк. «Выдержит он меня-то или нет? – с беспокойством подумала она. – Ну, Славка все на совесть делает. Должен выдержать. Вот пояс слабый, может порваться… Надо бы веревку лучше… – она не помнила, где лежит веревка. – Да есть ли веревка-то? Пусть ее…»
Она завязала петлю. Оглядела со всех сторон. Откуда-то она знала, как сделать петлю, но не помнила, откуда она это знает.
Проверив, крепко ли замкнута дверь в туалет, Надя встала на унитаз. «Хорошо, что я в папку, высокая, – криво усмехнулась она. – Была бы в мамку, шиш бы дотянулась». Благодаря своему росту и крохотным размерам туалета, Надя легко достала до крюка. Привязала пояс, подергала, проверяя прочность. Потом спрыгнула на пол, больно ударившись при этом коленом об унитаз. Еще раз подергала за пояс. Кивнула головой – вроде крепко. Снова встала на унитаз. Медленно, словно сомневаясь в правильности того, что собиралась сделать, Надя продела голову в петлю. «Что ж... Вот и все…»
Отгоняя страх, она попыталась пробудить в душе ту боль, что была утром, – боль потери. Но боли не было. И обиды не было. Надя с ужасом почувствовала, что сомнения разрастаются в ее душе. Но в этот момент перед ее глазами всплыли пьяные страшные рожи ее «друзей». Она содрогнулась от отвращения. Только сейчас она поняла, что ведь и она – такая же… Мерзкая, страшная, грязная, отвратительная… А еще она поняла, что не сможет бросить пить. Как и ее мать. Она тоже плакала и клялась, что бросит. Но не бросила. «Как жить-то… – с тоской подумала Надя. – Разве это жизнь? Я ведь не помню ничего… Все в тумане… И всегда так будет… А дети? Каково им на это смотреть… Стыдно-то как…»
Сомнений больше не было. Теперь Надя была спокойна. Она сделала правильный выбор.
– Простите меня, дети… – прошептала она и прыгнула вниз.


***
Поля вздрогнула. Мамка хрипела и страшно стучала по двери в туалете. Девочка заметалась по комнате. Звуки в туалете стихли. От этого Поле стало еще страшнее. Она посмотрела на брата – он спокойно спал в своей кроватке. Поле захотелось разбудить Виталика, взять его на руки, рассмешить и услышать его веселый смех. Но будить его было нельзя. Он еще маленький, ему надо много спать.
Осторожно, стараясь не шуметь, Поля подошла к двери в туалет. Прислонилась ухом. Никаких звуков.
– Мам, – прошептала она. – Мам, ты чего?
Никто ей не ответил. И тогда Поля выскочила из квартиры и заколотила обеими руками по соседней двери.
– Тетя Ира! – кричала она. – Тетя Ира! Там с мамкой что-то!
– Чего колотишься? – раздался мужской голос за ее спиной. – Ушла Ирка, нет ее.
Поля повернулась и, увидев соседа с верхнего этажа, со слезами бросилась к нему.
– Дядечка, там с мамкой что-то!
– Что с ней будет, с твоей мамкой! – усмехнулся сосед. – Пьянь! С такими ничего не случается!
Поля зарыдала. Сосед нахмурился. Ему стало жаль эту маленькую девочку, обреченную вечно страдать из-за своей непутевой матери.
– Ладно, пойдем! Не реви! Показывай, что с твоей мамкой!
– Она в туалете… Там…
Дверь в туалет была замкнута. Сосед с сомнением покачал головой.
– Ну… не могу же я дверь ломать… Нехорошо как-то… Может, она просто уснула?
Поля помотала головой.
– Ладно, сейчас еще кого-нибудь позову. Ты подожди пока.
Он ушел. Поля отошла от туалета подальше и прислонилась к стене. Дальше все было как в страшном сне. Вспоминая позже, девочка не могла восстановить цельную картину. Куски не складывались, рассыпались, в ее голове мелькали страшные лица и звучали страшные слова…
Пришли соседи. Поля знала их всех – они часто пили вместе с мамкой. Зимой – у них дома или у тети Иры. Летом – на скамейке возле подъезда. А потом мамка так и спала там, возле скамейки. Или уходила с кем-нибудь неизвестно куда…
Дверь поддалась сразу. Девочка увидела висящую возле двери маму. Закрыла глаза. Снова открыла и больше уже не закрывала. И не плакала.
Дальше все мелькало и кружилось вокруг нее. Приходили соседи. Кричала пьяная тетя Ира. Зачем-то пришли врачи…
Потом проснулся Виталик, и Поля бросилась к нему. Она слышала громкие голоса, но они звучали глухо, как сквозь воду. Тетя Ира ворвалась в комнату, зачем-то схватила Виталика на руки, заревела в голос.
– Отдай! – строго сказала Поля. – Ты его пугаешь.
Тетя Ира ушла. Поля взяла брата на руки, унесла его в самый угол комнаты, села на пол и прижала Виталика к себе. Что было дальше, она помнила плохо. Ее детский мозг, не в силах вынести ужаса случившегося, включил защиту. Поля слышала голоса, но не понимала, о чем они говорят. Она смотрела на заходивших в комнату людей, но не видела их. Она что-то говорила брату, он смеялся, и Поле было хорошо от того, что он смеется.
Соседка с первого этажа, старенькая баба Лена, принесла еду для детей. Девочка молча начала кормить брата.
– Ты сама-то поешь, – ласково погладила ее по голове баба Лена. – Что же теперь с вами, горемычными, будет? В детдом определят, не иначе…
И тут Поля пришла в себя. Она подняла на старушку глаза и громко крикнула:
– Нет! Папа нас заберет к себе! Он обещал! Он скоро придет!
Баба Лена покачала головой и ушла.
– Он придет! – крикнула ей вслед девочка. – Он заберет нас!
Поля вскочила.
– Сколько времени? – забормотала она, бегая по комнате с Виталиком на руках. – Когда папа придет?
Не в силах сдержать тревогу и нетерпение, она посадила братика в кроватку и тихонько выглянула в коридор. Там было пусто. Чужие люди куда-то ушли. Поля медленно прошла мимо туалета, стараясь не смотреть на закрытую дверь. Дошла до двери в кухню. За дверью были слышны тихие голоса. Поля прижалась ухом к щелке и прислушалась. «Папа!» – радостно подумала она и хотела уже распахнуть дверь, но громкий возглас тети Иры остановил ее.
– А Полина как же? Она-то с кем будет? В детдом, что ли? – возмущенно сказала тетя Ира.
Сердце девочки остановилось. Ей казалось, что она сейчас упадет.
– Тише ты, Ира! – сказал папа. – Я не могу ее забрать… Понимаешь, у нас маленький ребенок, только что родился. И Виталий еще. Моя жена согласилась взять только сына. Понимаешь, ей и без того тяжело… А Полина уже большая… Ее трудно будет воспитывать…
– Да ты что, очумел, что ли?! – взорвалась Ирина. – Да Полька такая девчонка хорошая! Ее и воспитывать не надо! Она сама кого угодно воспитает!
– Успокойся, Ира, – холодно оборвал ее Слава. – Мы так решили, значит, так и будет.
– В детдом, да? – прошептала Ира.
– Конечно же, нет! – возмутился он. – Разве я могу родную дочь отдать туда! Скоро бабушка приедет, моя мама. Она ее заберет. Я ей уже позвонил. С минуты на минуту она будет. Я Виталю сейчас заберу, а ты возьми Полю к себе. Пусть у тебя побудет до приезда мамы, ладно?
Поля медленно отступила назад и побрела в комнату. Сухими горящими глазами посмотрела она на брата.
– Надо вещи собрать… – прошептала она. – Сейчас папа тебя заберет…
Ей хотелось закричать: «Почему?! Почему, папа?! Почему ты не хочешь забирать меня?! Я могу ухаживать за ребеночком! Я буду хорошей девочкой! Я никогда не буду капризничать! И всегда буду слушаться твою жену! Я буду помогать ей!» Но она не закричала…
Да, Поля была прекрасной нянькой. Она умела делать все, что должна была делать мама. Сама еще ребенок, она кормила и купала брата, одевала и усыпляла его. Она ходила с ним гулять, водила его к врачу, когда он болел. Она стирала ему одежду и штопала, как могла, его старенькие колготки и носки. Она любила его и жалела. Но папа об этом не знал…
Поле казалось, что если она расскажет папе, как много она умеет, какая она самостоятельная девочка, то папа непременно возьмет ее к себе. И его жена будет рада, что у нее появилась такая помощница. Да, надо сказать папе! И тогда их с Виталиком не разлучат!
Но когда отец зашел в комнату, слова застряли в горле у девочки. Он холодно кивнул ей и, отвернувшись в сторону, сказал:
– Полина, за тобой скоро приедет бабушка. Ты будешь жить у нее.
Девочка молча протянула пакет с одеждой брата. Папа заглянул в пакет и скривился.
– Не надо. Выброси на помойку. Мы купим ему новые вещи.
Потом он взял Виталика на руки и пошел к двери. Поля, опустив руки, смотрела им вслед. Они уже вышли, и вдруг девочка услышала громкий плач брата. Она бросилась к двери. Папа ласково уговаривал сына:
– Не плачь, маленький! Мы поедем к маме! Не плачь!
Нахмурившись, глядя исподлобья, Поля сказала:
– Он боится маму. Не говори ему таких слов, – подошла поближе, прижалась щекой к маленькой горячей ручке и зашептала. – Не надо плакать! Папа купит тебе конфетку! Большую-большую! И покатает на машине! Ты же хочешь покататься на машине? – малыш заулыбался и потянул Полю за собой. – Нет, я не могу пойти с тобой… Я занята… Мне надо… в магазин!
Она резко развернулась и ушла, не оглядываясь…


***
Бабушка приехала только вечером. До ее приезда Поля сидела возле окна и смотрела на небо. К тете Ире она не пошла…
Прошло семь лет с тех пор, как бабушка последний раз видела внучку. Что делать с ней, что говорить и как себя вести, бабушка не знала…
– Ты уже собралась? – спросила она худенькую большеглазую девочку. – Пойдем. Там такси ждет.
Поля молча взяла свои вещи и, не глядя на бабушку, пошла к двери. На площадке стояла Ирина.
– Она хорошая девочка… – тихо сказала она. – Очень хорошая…
Бабушка кивнула и прошла мимо. Ира порывисто обняла Полю и заплакала. Девочка отстранила ее рукой и, опустив голову, пошла вниз.
В машине Поля молчала. Бабушка украдкой разглядывала ее и удивлялась, что на лице девочки нет следов слез. «Неужели она не плакала? Что же это за ребенок?! Ей все равно, что ли? Или она…– женщина внимательнее вгляделась в застывшее лицо ребенка. – Да она же страдает! Застыла вся… Ласки не видела… бедная…». Сердце бабушки готово было разорваться от жалости и боли, но она понимала, что сейчас ее ласка будет отвергнута.
Вдруг Поля, не поворачиваясь к бабушке, тихо спросила:
– Виталику будет хорошо там?
– Да, милая, – еле сдерживая слезы, ответила бабушка.
– Я буду скучать… – прошептала девочка.
– Мы сходим к нему в гости… Обязательно сходим… Мы будем часто его навещать…
– Нет! – резко мотнула головой Поля. – Я никогда не пойду туда. И если они придут к тебе в гости, я уйду. Теперь я всегда буду одна…
Голос девочки сорвался, она коротко всхлипнула и отвернулась к окну. Бабушка застыла на мгновение, а потом крепко обняла внучку и заплакала.
– Прости… прости меня, девочка моя… Никто тебя больше не обидит… никто… Бабушка защитит тебя, мое солнышко… Никому не позволю тебя обидеть… Прости меня…
Поля вздрогнула и неожиданно для себя громко заплакала. Слезы бабушки и внучки смешивались и растапливали лед, который до этого момента был в душе у обеих. Им было невыносимо больно, но эта боль объединяла их и наполняла теплом их сердца.
Через некоторое время девочка чуть отодвинулась и, посмотрев на бабушку, спросила:
– Ты будешь меня любить? – бабушка кивнула головой, не в силах произнести ни слова. – И ругать меня будешь?
– Зачем же мне тебя ругать?
– Чтобы я знала, что я родная, – серьезно ответила девочка. – Ведь только родных ругают, но все равно любят.
Бабушка улыбнулась сквозь слезы.
– Ну что ж, если будет за что, то и поругаю!
Поля доверчиво прижалась к бабушке и закрыла глаза. Бабушка ласково гладила ее по волосам и задумчиво смотрела вперед. Вперед… В неизвестное будущее, в котором они были вдвоем и им было хорошо…