Запрещать запрещать запрещено

Или почему май 1968 года не вызывает у меня оваций. Вопрос здесь, конечно же, не в обыгровке майского слогана, но в том, почему ситуационистский интернационал был обречен на провал, а революционный субъект Парижа, добившись действительно внушительного результата - отставки целого правительства, усадил в кресло Помпиду, а не Делеза (хотя кто как не он был активным участником мая 68го), в общем - это вопрос как раз-то революционного субъекта.

А для этого стоит, пожалуй, вернуться на два шага назад и задаться вопросом: почему дерево в ХХ веке заменила ризома? Вопрос звучит довольно странно, ибо на первый взгляд кажется скорей метафизическим, чем социально-философским, но это не совсем так. Ортодоксальный марксизм чувствовал себя как рыба в воде именно благодаря тому, что в то время все казалось простым, как дерево (не доска - дерево): базис (корень) - надстройка (кроны), связанные человеческими множествами, столбом. И когда речь шла о вопросе сущности революционного субъекта, его форма была строго монолитной - диктатура пролетариата. Бескомпромиссная и монолитная масса, которая должна была быть субъектом истории. Но вот в мае-то 68-го речи о таком субъекте уже не было. А это уже вопрос не только разрушения классового самосознания, что, бесспорно, отыграло в этом свою, немалую роль, но и вопрос сущности нового революционного субъекта, который уже стал ризоморфным. Именно - революционный субъект 68го - ризома, превращенная форма марксовского монолитного субъекта, многоликая форма, состоящая из малых множеств. Гошизм изначально неспособен был нести в себе конкретную программу, ведь все были ПРОТИВ, но не были ЗА, вопрос "За что?" оставался невыясненным и спускался на тормозах в духе "Как получится". Традиционно принято считать его левым, но довольно немалый процент левых той поры уже в 69-м открестился от Маркса. Не Альтюссер - но Фуко, не Бодрийяр - но Делез.

Вот вам, друзья, и состояние постмодерна. Размытая воля малых множеств, имеющая высокий потенциал разрушения, но не особо способная создавать. Сравнить с бомбой такой субъект совершенно справедливо, функциональность бомбы ограничена взрывом, который приносит практический результат - разрушение. Остальные действия по отношению к территории, подвергшейся бомбежке, - дело рук самих утопающих, как говорится. Проблема лежит в том, что революционный субъект, каким его видел Маркс, стал невозможным, а выход из кризиса стал обострением кризиса. Да, под тротуаром - пляж, но еще под ним трава. И когда субъект-ризома срывает асфальт, он видит там себя, ибо трава ризоморфна. А еще способна расти пучками. Да, результат науки - знания, способ их получения через наркотики, как это бывало в опыте Делеза и Фуко - вопрос деонтологии(внутренней этики, в общем-то), если наркотики не затрагивают их студентов в принудительном порядке. Но когда наркотическая практика захлестывает революционный субъект, он становится неуправляемым. Так что вопрос качества очень важен, ибо ряд малых количеств не очень высокого качества как целое напоминает лебедя, щуку и рака - каждый будет тянуть историю в свою сторону, а в итоге-то добьется только ряда реформ и смены надстройки на качественно невысоком уровне, а мечта об обществе каждого малого множества, составлявшего гошизм, так и останется мечтой.

Не зря, впрочем, 68й и рассматривают как предвестник 89го, а студенческие бунты связывают напрямую с распадом СССР и падением берлинской стены. Только вот еще одна деталь упущена - сравнение студентов 68го со, скажем, отрядами СА. Не в плане идеологии, конечно же, национал-социализм Гитлера останется национал-социализмом Гитлера - но в количественном. Большое количество членов СА (в противовес уже более дисциплинированным отрядам СС) было представлено маргинализированными элементами, уголовниками, наркоманами, люмпенами. И что же - Гитлер-то как раз позаботился об этом вопросе и СА ликвидировал. Конечно, эта ликвидация была, вероятней всего, обусловлена не этим фактом (фактом маргинализированности членов СА), но все равно необходимо отметить то, что гитлеровский субъект был более монолитным, чем революционный субъект мая 68го. В любом случае, качество человека играет роль, но это - двоякое отношение. Если посмотреть на критику Дугиным теорий Стивена Хоукинга, то станет очевидным, что первый не только критикует Хоукинга с позиций: "посмотрите на него, он же инвалид!", но он также протягивает в этот разговор (как бы между строк, не придавая на первый взгляд значения) Хронос и Эон Делеза, называя время энтропией и толком даже не раскрывая сути того, что он вкладывает, произнося эти слова в этом контексте. Здесь критика по человеческому фактору, конечно же, не обоснована, но когда мы говорим о том, что стоит запретить запрещать запрещать - это не просто умышленная тавтология, но непосредственно вопрос Лица, Лица субъекта, творящего историю, и в этом случае - как покажет история впоследствии - плюралистичный субъект с первостепенной своей задачей справиться неспособен.

Новому творцу революции стоит пройти долгий путь - сначала революционная борьба за классовое сознание. Современный капитализм (либеральный или неолиберальный, неважно) очень хитро, по-своему, решил, как обезвредить левых и правых своих оппонентов. Он выявил слабое место, по которому последние могли наносить удары, область, над которой ему (в рамках надстройки) сложно было установить власть – это область самосознания. Класс в обществе – это лишь те, кто себя таковыми осознает, и если Они (враги капиталистической системы) осознавали себя как класс и увеличивались в числе – капитализм подвергался опасности. Без осознания себя как пролетария, рабочий останется простым отчужденным от общества рабочим, а представитель среднего класса (надежды на который так возлагали Адорно, Маркузе и Кара-Мурза) – «офисным планктоном», как принято таковых называть.

Капитализму удалось рассмотреть, что все формы социально-философской рефлексии ХХ в. сводились к двум основным формам в рамках левого и правого дискурсов: осознать себя как класс (в случае с левыми), или осознать себя как расу или атом великой наднациональной империи (это уже – в зависимости от степени правизны теоретиков). Учтя эти «пожелания», доктрина капитализма постиндустриальной эпохи, запустив полномасштабный проект общества потребления, вышла из собственного идеологического тупика путем разрушения самосознания и идеологизированности масс. Понятие «класс» удалось заменить на более нейтральное «уровень личных благ и дохода», а понятие «раса» - на «дешевая/дорогая рабочая сила». Впрочем, неолиберализм не отбросил правый дискурс полностью. Проект индивидуума как части «единого и великолепного целого» был полностью реализован в виде глобального рынка, состоящего из продающих себя или создающих на благо рынка товары индивидуумов. Не зря работа новых левых Негри и Хардта, описывающая капиталистическую глобализацию была озаглавлена именно «Империя» - такой тип надстройки больше всего сходен с современной динамикой развития капитализма.

Справившись с кризисом идеологическим, капитализм от кризисов, как это хорошо подмечает Жижек, никуда на самом деле не делся. «По структуре своей, капитализм всегда находится в состоянии кризиса – и именно поэтому он все время расширяется: он может производить только путем «займа из будущего»; через побег в будущее». Фактически, жизнь капитализма поддерживается путем двойной негативности: в надстройке эта негативность проявляется в подавлении идеологий через разрушение самосознания и – что немаловажно – сведении любых проявлений борьбы к борьбе за личные блага и положение на социальной/карьерной лестнице; в базисе это бесконечное откладывание точки невозможности, то есть финального коллапса, революционной борьбы с исходом не в пользу капитализма. Конец капитализма наступает в тот момент, когда все долги будут выплачены. И если ранее ему удавалось откладывать эту точку невозможности (благодаря чему сложилось впечатление о стопроцентной устойчивости капитализма к кризисам), то на Давосском экономическом форуме 2012 года уже Сорос, один из патриархов современного рынка, заявил, что рыночная теория рухнула. И никто из молодых экономистов не смог ему возразить. И если относительно базиса видны первые лики смерти капитализма, то борьбе за сознание лишь предстоит начаться. Прежде чем говорить о возобновлении классовой борьбы, необходимо сформировать революционный субъект современной эпохи – быть ему монолитным как пролетариату XIX – нач. XX вв. или многоликим, как гошизм во Франции 1968 г. Для революционной борьбы должно быть восстановлено самосознание способных к этой борьбе, разрушенное обществом потребление. Пока мы не можем отчетливо рассмотреть лицо революционного субъекта и будущее часто выглядит темным порочным кругом, напоминающим фильмы о Бэтмене (хоть и фантастика – но во всей красе демонстрирует общество потребления, закрытое и не имеющее альтернатив, с бессменными капиталистическими царьками), но снова и снова задаемся мы вопросом: возможна ли диктатура пролетариата в этом глобальном Готэм-сити, современном мире? А затем уже стоит поставить вопрос, запрещено ли все запрещать, или все же, для результативности, ограничения должны существовать, если эти ограничения делают революционного субъекта истинным творцом истории, а не его превращенной формой.