Зеркала отражают лишь маски

Дождь. Никогда не любила влажную и холодную погоду. Она заставляет сжиматься в комочек и кутаться в теплые вещи. Вот и сейчас я запахиваю полы серого плаща в бестолковой попытке спрятаться от бессердечного, набирающего скорость ливня. Ветер хлещет водой по лицу и волосам, холодные капли забираются за шиворот, заставляя одежду прилипать к телу. «Заболею» - мелькнуло в мыслях, но я упрямо продолжаю медленно брести по мостовой, игнорируя бесчисленные магазинчики, куда могла бы забежать и переждать непогоду. Но мне не нужны уют и тепло. Мне необходима эта ледяная вода, избивающая меня по лицу и телу, превращающая одежду в тяжелый, слипшийся кокон. Она помогает справляться с мыслями, она немного остужает огонь в груди. Она разрешает быть самой собой. Плакать я уже не могу, кажется, слезы, выданные мне на жизнь, я уже израсходовала, и поэтому,  довольствуюсь лишь комком в горле и этим огнем. Будто к сердцу приложили раскаленный утюг и забыли.
Мимо, мигнув фарами, с шелестом промчалась машина. Будто знак остановиться и оглядеться. Не  пропустила ли нужный поворот? Нет, вот разбитая дорожка влево, зарастающая травой. Стук каблуков по асфальту сменился неровным шарканьем и редким спотыканием. Я всегда не любила этот путь, но он быстрее всех ведёт в нужное место. Стараясь не упасть на очередной выбоине или кочке, не ускоряя шага, бреду вперед. Гром и яркая молния заставили вздрогнуть и сильнее сжать пуговицы плаща, бесполезно висящего на мне, как на вешалке. Вздохнув, принуждаю себя запустить руку в карман. Холодная, гладкая поверхность флакона легла в ладонь, пуская мурашки по телу.  Я будто прикасаюсь к смерти. Губы задрожали, и я прикусила нижнюю, почувствовав солоноватый привкус во рту. Хорошо, что это лекарство не в таблетках, иначе давно бы уже раскисло, превратившись в ненужную кашицу. Отпустив флакон, обхватила себя за плечи. Низенький старый дом уже темнел впереди, отчужденно встречая прохожих открытой калиткой.
Нога скользнула по вязкой глине и с хлюпаньем оказалась в луже. Молча выбравшись на траву, я взглянула вниз. Любимые осенние сапожки измазаны грязью. Пошевелив пальцами ног, поняла, что обувь насквозь промочена. Удивительное, неправильное безразличие к своим вещам никак не тронуло, будто обитало в сердце всегда. Я совсем недавно поняла, что испорченная обувь ничего не значит. Есть то, что гораздо сильнее влияет на человека, на его судьбу и будущее.
Гром, не такой сердитый и уже далекий, привел меня в чувства и заставил двигаться дальше. Дождь пошёл на спад, ленивее шелестя листьями и травой, не оставляя лопающихся пузырьков в лужах. Он медленно умирал, сопровождая свою смерть отдаленным рокотом и тонкими, пронизывающими серое небо молниями белого света.
Каких-то двадцать метров и я дома. Дом. То ли он значит для меня? Крепость? Защита? Тепло? Да, когда-то все это было. Смех, шум и вкусные запахи. Сейчас же все свелось к  мерному тиканью часов и бормотанию телевизора. Окна всегда зашторены, а калитка открыта. Может, потому, что сломался замок, а починить было некому? Другого объяснения у меня нет. Его я еще не придумала.
Дверь со скрипом открылась, впуская в душный полумрак и отрезая от сознания шум дождя. Хотя нет, он еще старается достучаться до меня через окна и крышу, но уже не так настойчиво, будто теряя надежду.
- Вера, это ты?
Старческий, слабый голос из спальни возвращает дрожь рукам.  Снимаю мокрую одежду прямо тут, в прихожей, и оставляю ее горкой на полу. Накидываю теплый халат и вытаскиваю флакончик из кармана плаща. Поднимаю глаза и вздрагиваю. Большое зеркало на стене отражает незнакомую мне женщину. У нее мокрые волосы и очерченные темными кругами глаза.
- Вера?
Я вздрагиваю вновь и отвожу взгляд от отражения.
- Да, мама, я пришла.
Я стараюсь придать голосу беззаботность и даже пытаюсь улыбнуться. Стою пару минут, не двигаясь и зажмурив глаза. Глубоко вздыхаю, ощущая тяжесть в груди, выпрямляю спину и вновь смотрю перед собой. Женщина в отражении стала узнаваема. Даже улыбнулась, разглаживая черты.
- Ты купила лекарства?
- Да, мама, сейчас принесу!

Немного эмоций в голос и я сама начинаю верить в свою безмятежность. Женщина в отражении становится похожей на меня. Только в груди по-прежнему горячо, и ком в горле никуда не ушел. А зеркала? Они отражают лишь маски. Маски, которых у нас за жизнь очень много. Вот только внутренний плач, сжатое в тиски сердце и содрогающееся дыхание им отразить не под силу.
Я открыла флакон и прошла на кухню. Заученными движениями наполнила чистый стакан водой и влила внушительную порцию лекарства. Бутылек отправился на полку. Его хватит ненадолго, но только такими порциями настой заглушает боль моей страдающей мамы. Жить ей осталось немного  и каждый день я отсчитываю часы, притворяясь, что все хорошо, что все закончится скоро и боль уйдет. Мне не хочется, чтобы она видела муку еще и на моем лице. И долгими минутами репетирую у зеркала, надевая маску и растягивая ее в улыбке.
- Вера! Быстрее!
Я бросаю взгляд на часы. Время пить лекарство.
- Уже иду, милая! Уже иду…
Бегом направляюсь в спальню, стараясь не расплескать жидкость. По пути натягиваю улыбку, от которой болят мышцы. Мимолетный взгляд в зеркало. Маска на месте, а бешено стучащее сердце никогда не отразится в безразличной глади. Шепчу еле слышно:
- Уже иду… Все будет хорошо.