Сразу после конца света, часть третья

                Часть третья.

                Глава первая.

                Грядут большие перемены.


Выборы прошли бурно и непредсказуемо. Такого не ожидала ни одна из оппонирующих сторон. Обе они подготовили достойные, на их взгляд, кандидатуры. Особенно постарались представители традиционного взгляда на управление народом. Они разработали такие условия прохождения во власть, которым могли соответствовать только вполне определенные,  конкретные фигуры. Это были требования необходимого стажа работы во властных структурах, специального образования, возрастного ценза и еще ряда специфических отличий.  Но в ходе обсуждения предстоящих выборов с привлечением всех глав общин и представителей трех диаспор и научных работников, волей случая оказавшихся в долине, все эти условия были категорически отметены просто в силу того, что кроме пяти человек во всех окрестностях им никто больше не соответствовал.

Агитация велась в каждой общине, хотя основной упор делался на городское население. Претенденты, а их оказалось почти два десятка, встречались с жителями, представляли свои программы развития долины и города в целом, которые могли бы не ущемлять ни права сельчан, ни права горожан.

Мезенцев заблаговременно отказался от участия в выборах, хотя на него делали ставку часть горожан и вся воинская часть. Но он откровенно признался, что как человек военный, он видит себя только на защите населения от опасности, а в мирном развитии долины ничего не смыслит. Этим своим отказом он разрушил хорошо выстроенную линию агитации оппонирующей стороны, которая делала ставку на дискредитацию деятельности руководителя комитета.

Но чем больше говорили агитаторы о засилье во власти самозванцев, о необходимости наведения порядка и привлечения к управлению людей опытных, знающих законы и искусство хозяйственной деятельности непосредственно на данной территории, тем большее сомнение поселялось в умах людей. Многие уже оправились от потрясений первого периода изоляции долины и вполне хладнокровно могли анализировать происходящее вокруг них. А потому все чаще задавали далеко нелицеприятные вопросы и агитаторам в адрес выдвинутых кандидатов, и непосредственно им самим в ходе встреч. И касались они, конечно, того, как дальше будет развиваться долина, что планируется сделать для благоустройства жизни населения, в том числе, и  в плане организации рабочих мест в городе и в общинах.

Голенищева, Селезнев, Яровая и еще несколько человек из созданного ими движения за законность власти и правопорядок в эти недели с ног сбивались, стремясь охватить все запланированные встречи населения с кандидатами. Хорошо продуманными вопросами и репликами они нарушали выстроенную заранее речь кандидатов противоборствующей стороны. Но это редко помогало, потому что иногда заученный текст не давал человеку себя проявить, сковывая сознание. А, вырвавшись из его зомбирующих оков, кандидат  раскрывался так, что слушатели порой долго и ожесточенно  аплодировали его спонтанной речи.

Результаты выборов были ошеломляющими. Когда подвели итоги, хотя не обошлось и без обвинений в фальсификации, так что в двух общинах организовали повторную проверку, оказалось, что больше всего голосов набрал Виктор Петрович  Самохин. Следом за ним шел Алексей Терентьевич  Задорожный из Пригородной общины, затем начальник электросетей Виктор Андреевич  Кузовлев, от женщин города и заодно от своей диаспоры Сусанна Акоповна Сароян, от коллектива научных работников Николай Николаевич Синельников из Николаевской общины и так далее. Широко разрекламированные агитаторами бывший глава Виктор Сергеевич Поздняков и нотариус  Светлана Ивановна Селезнева находились почти в конце списка.

Это был ощутимо болезненный удар по самолюбию тех, кто позиционировал себя  в качестве гарантов незыблемости власти. Не помогли ни агрессивная агитационная работа, ни запугивания, ни посулы благ и привилегий, ни откровенный подкуп.

 К власти пришли люди, далекие от понимания, как должна действовать традиционная власть, но хорошо понимавшие, что необходимо простому люду, чтобы выжить в трудное время. Все они заявили о себе в самые тяжелые месяцы выживания. И население это отметило.

 Неожиданностью для многих, а в первую очередь для него самого, стало наибольшее количество голосов, отданных за Самохина. Он, так же, как и Мезенцев, к власти не стремился, скромно позиционируясь с отделом ГОиЧС. Но результат народного голосования, как бы его не перепроверяли, говорил лишь об одном. Люди оценили его работу в самые первые, самые тревожные дни и доверили ему дальнейшую судьбу долины и свои жизни.

Сколь бы не упорствовали противники, но им пришлось признать, что этот раунд борьбы они проиграли. Главой города и всей свободной ото льда территории был избран Виктор Петрович Самохин. Первые десять человек, набравшие большинство голосов, вошли в состав совета долины.  Власть стала легитимной, а потому все ее распоряжения  обязательными к исполнению всеми действующими организациями и сообществами.



Ольга Голенищева под руку с Ибрагимовым, с которым они завели тесную дружбу после памятного новогоднего вечера,  сразу после провала выборов отправились в дом Селезневых. Там уже собралась тесная компания, образовавшаяся за время предвыборной работы.

Наталья Владимировна Гербовая, с недавних пор потребовавшая именовать ее супругой Землемерова, блистала в новых драгоценностях. С некоторого времени у многих стало складываться впечатление, что у этой юной дамы от быстрого возвышения ее статуса заметно поехала крыша. Она постоянно выдвигала окружающим  требования ее почитания чуть ли не в качестве королевы.

 Вот и теперь, увидев Ибрагимова, она вздернула голову и величественно протянула ему руку для поцелуя. Анатолий, любитель поиронизировать, тут же расшаркался перед ней, обмахнул несуществующей шляпой свои несуществующие ботфорты и с гипертрофированной страстностью приник к ее руке, украшенной перстнем с огромным сапфиром. У многих эта величина вызвала бы сомнение в его подлинности, но не у Ибрагимова, который знал судьбу  камня и пути его появления на руке девицы.

Гербовая с благосклонностью приняла этот знак почитания со стороны Ибрагимова, не замечая усмешку, проскользнувшую в уголках губ Ольги Николаевны.

За столом, не столь изысканным, как в былые времена, но все так же обильным, гости обменялись мнением о предстоящих переменах. Ни для кого не было секретом, что договориться с новой властью, по крайней мере, на первом этапе, не удастся.

-- Да что с ними церемониться? – прервала Гербовая очередное возмущение Виктора Сергеевича, все еще никак не смирившегося с тем, что его прокатили на выборах, а победил его недруг Задорожный. Поздняков все время возвращался к больной для него теме, переводя разговор на свои проблемы.

-- Интересно, а что теперь с ними можно сделать? – раздраженно ответила на реплику сидящей напротив Натальи Михайловны Наталья Ивановна Заречная. Новоявленная богачка Гербовая ее откровенно раздражала своей беспардонностью, откровенной вульгарностью и дремучим невежеством почти во всех обсуждавшихся за столом вопросах. При этом Заречную поражало то, что все остальные с видимым почтением относились к гостье. Разве что исподволь, незаметно для нее, иронизируя по ее совсем уж шокирующим  высказываниям.

Гербовая, презрительно оглядев высокую и несколько оплывшую соседку Позднякова, хотела было  сказать какую-то резкость, но передумала. Зачем? Все эти люди завидуют ее взлету, ее счастью, ее возможностям, хотя даже и не подозревают об их пределах. Поэтому она лишь пожала плечами, укрытыми роскошным палантином из соболя.

-- Как будто есть что-либо лучшее, чем уничтожение противника? Это же самая простейшая истина. Показать всем этим людишкам, кто истинный хозяин. Зачем они вообще-то нужны нам здесь, в долине? Работать, создавать необходимые нам для жизни  вещи. Так и оставить только тех, кто что-то умеет, а остальных убрать, чтобы не использовали то, что принадлежит избранным…

-- А кто же решает эту самую избранность? – с откровенной усмешкой поинтересовался Ибрагимов. Он хотел еще что-то спросить, но сидевшая с ним рядом Голенищева предупреждающе положила руку ему на плечо.

Гербовая неожиданно замолчала, потом перевела разговор на другую тему.

В завершение вечера, когда все уже прощались с гостеприимными хозяевами, Гербовая вдруг предложила:

-- Давайте теперь устроим вечеринку у нас в имении. Я поговорю с Егором. Организуем охоту, потом будут ристалища. Вот где весело. Не пожалеете. Тогда многое и поймете.

Хозяйка  дома проводила гостью до порога, за которым ту ждали двое охранников. Спустя мгновение великолепные сани заскользили мимо окон в сторону выезда из города.

В доме остались лишь самые доверенные. Светлана обвела их долгим взглядом, потом промолвила:

-- Не сделали ли мы ошибку, сведя этих двоих?  По-моему, амбиции этой шлюшки зашкаливают за все мыслимые пределы, а глупость и алчность могут сыграть с нами злую шутку. Егор явно выходит из-под нашего контроля. Это ее предложение о вечеринке в имении говорит о многом…

-- Ну, не ссориться же с этим… Егором. Он нам еще нужен. – Голенищева, стоя  у зеркала, поправляла шляпку. – Кстати, что там новая власть решила с милицией, с судебными органами?

-- Руки пока не доходят. Но вскоре, я думаю, решит, -- откликнулся Селезнев.



Селезнев оказался прав в своем предвидении. Да и не могло быть иначе. Все зимние месяцы шла работа по розыску преступников, жестоко убивавших людей. В их руках оказывались и пожилые, и малолетки. Иногда находили молодых женщин, очень редко молодых, сильных мужчин.

Сотрудники милиции за все это время так ничего и не смогли выявить. То они прибывали на место находки трупа, когда окрестные жители уже затоптали все следы, то подозревали и арестовывали родственников жертвы или кого-то из односельчан. Объясняя свои действия просто: убийства происходили в силу экономических причин, чтобы избавиться от лишнего рта в эти голодные месяцы.  Однородность причин гибели людей списывали на желание убийц замаскировать свои преступления под уже совершенные раньше. Свалить пытались и на мифического зверя, пробравшегося в долину.

Однажды Мезенцев не выдержал и во время очередного доклада Селезнева о происшествиях за неделю спросил, что он думает сам по поводу убийств.

Тот, не моргнув глазом, озвучил всем уже набившие оскомину версии. У  участников  совещания сложилось общее суждение, что районный отдел милиции с одной стороны уже давно утратил реальное представление о положении дел в долине, с другой стороны – все сотрудники всячески открещивались от любых предложений прочесывания местности на предмет выявления преступников, уничтожающих людей, что тоже не добавляло им авторитета.

Завершив совещание, Самохин попросил остаться Мезенцева, Одинокова и Кузовлева, теперь отвечающего за весь энергетический комплекс долины. Обстановка с преступлениями становилась угрожающей. Нужно было принимать какие-то меры.

-- Гнать надо Селезнева и всю его шарашку. Толку от них никакого, население откровенно высказалось на их счет, -- сразу же припечатал Одиноков.

-- Решать с бухты-барахты нельзя. Погоним, боюсь, все лишившиеся работы собьются в стаю. Еще одна головная боль появится, -- заметил Кузовлев.

-- Ну, не все они одинаковы, есть в отделе и порядочные люди, -- успокаивающе поднял руку Мезенцев. – Просто им деваться некуда. Там хоть какая-то работа, получение пайка для семьи. Но что-то делать действительно надо. Отдел однозначно требует реорганизации…

Самохин сел на свое место во главе стола. Он все еще не привык к тому, что за ним остается решающее слово:

-- Согласен, реорганизация назрела. Но надо сразу определяться, кому передавать функции охраны порядка?

-- Виктор Петрович, удивил, -- Кузовлев аж вскинулся от этих слов, -- а чем твои орлы все эти месяцы занимались, подменяя функции отдела внутренних дел? О чем говорить? Сейчас вон Одиноков с твоими ребятами за десять дней нарыл больше фактов, чем вся селезневская  команда за полгода. Давай, выставляй на следующее заседание депутатов и глав общин вопрос о реорганизации отдела и замене его добровольным отрядом охраны порядка…

-- Чую, придется принять бой с нашей говорливой дамой Голенищевой, ратующей за соблюдение либеральных законов, -- сокрушенно покачал головой Самохин. – Не сильны мы в этих законах…

-- Удивил, Виктор Петрович, да все законы сводятся к одному, обирай бедных, воруй, распиливай бюджет и будет тебе счастье… -- опять встрял Одиноков. – Да они беспокоятся только о себе любимых, как бы их не обделили дивидендами да с теплых мест не погнали…

-- В том-то и дело, что не сильны в этих законах. А крючкотворцы эти нас заговорят, заболтают. Один Ибрагимов чего стоит. Такой хай поднимет, только держись…

-- Виктор Петрович, напомните им, что мы находимся далеко от метрополии и многие ее законы для нас уже неактуальны. Будем вырабатывать свои, -- Кузовлев вдруг подобрался, от веселости и наигранности не осталось и следа. – Все мы хотим справедливости. Вот и начнем ее претворять в жизнь.

Неделю спустя  отдел внутренних дел был реорганизован решением собрания депутатов и глав общин как неработоспособный и  утративший доверие населения. Сотрудникам были предложены новые места трудоустройства. Молодым ребятам предложили службу в части, более старшим и опытным нашли места в общинах, связанные с  охраной порядка. Но часть сотрудников отдела решила заняться собственным делом.

Функции отдела, переименованного в дружину охраны правопорядка, принял на себя отряд добровольной народной  дружины под руководством Одинокова. Криминалисты и сыскной отдел были оставлены в штате новой организации. Работа по поиску преступников сразу оживилась. Однако все это не решило проблем с похищениями людей и их убийствами. Хотя случаи подобных находок разительно сократились…



-- Пап, почему ты не выдвинул свою кандидатуру на выборах? – Ирина с любопытством и некоторым сожалением взглянула на отца. Тот от неожиданности поперхнулся.

-- Дочь, ну нельзя же так резко, -- откашлявшись, проговорил Мезенцев. Разговор этот начался во время вечерней трапезы у раскаленной русской печи, собственноручно сложенной главой семьи еще осенней порой.

-- Почему это тебя так интересует? – строго спросила Полина. Она незаметно бросила взгляд на мужа. И тот его перехватил.

-- Ну, пап. Ведь дядя Витя выдвинулся и выиграл. Теперь он глава города. И ему все привилегии. И почет, и уважение… А ты?... Как был полковником, так им и остался. Только вкалываешь, носишься по району, всем хочешь угодить. А никаких почестей и привилегий…

-- Что тебе дались эти почести и привилегии? Их ведь, действительно, надо заслужить.

-- Над нами все смеются. Одноклассники все говорят, что ты струсил. Мы с Маринкой уже подрались с девчонками…

-- Ну, думаю, кулаками правды и справедливости  вы не добьетесь. Но я польщен, что вы защищаете мою честь. А что до власти, я так вам скажу. Не всегда участь вкусивших ее приятна. По большей части она горька. Власть, это такая штука, нести которую не всем по плечу.  Не каждый, получивший ее, сможет, а порой и захочет, остаться человеком в прямом смысле слова. Власть ведь коварна. Она затягивает, устраивает заманухи, подбивает на бесчеловечные поступки. И очень редкие люди, обладающие сильной волей и твердым характером, умеют противостоять этому. Ведь, поверьте мне, ой, каким сладким бывает ощущение  всемогущества и вседозволенности, позволяющей, повелевать народными массами, зависящими от тебя. Одним своим решением определять их судьбы и даже жизни. Вот только вокруг всегда оказывается много теней, которые каждый твой промах фиксируют, а потом им начинают тебя шантажировать. Ведь недаром же говорится в народе: быть у колодца и не напиться. Редко кто выдержит. А если у тебя вдруг не окажется промахов, есть  кое-что другое, ради чего тебя можно заставить поступиться своими принципами и идеалами. Поверьте, очень мало кто умеет противостоять таким накатам. Я слишком уязвим. У меня есть вы и мама. Это самое главное для меня. Ради вас я поступлюсь любой властью.

-- Пап, ну ты что, из-за нас? Да мы бы слушались с полуслова, только сказали бы… -- протянула Марина.

-- Дело не только в этом, -- Мезенцев вздохнул. Он уже устал всех убеждать, что власть для него никогда  не была пределом  желаний. – Я с детства мечтал быть военным, чтобы защищать родину от врагов. Тогда еще патриотическому воспитанию уделялось большое  внимание. Выпускалось много добрых и умных фильмов, пробуждавших в нас, мальчишках патриотический дух наших предков. Я грезил о сражениях и представлял себя то Ильей Муромцем, то Александром Невским. Став постарше, мечтал о славе Александра Македонского, Александра Суворова… А сколько примеров героизма дала нам Великая Отечественная. Недаром ведь ее так хотят принизить, замазать грязью… Но я не об этом. Война принесла столько бед в наши края, что прошло уже семь десятков лет, а оспины от взрывов и шрамы окопов все еще не затянулись на теле земли. Эта война оставила неизгладимые следы не только на почве, но и в генетической памяти… Потому я поступил в военное училище, а потом воевал…

-- Пап, ну это же так скучно…

-- Скучно? Никогда не задумывался над этим. Скажешь тоже, скучно. Это же мое дело, этот тяжкий ратный труд…

-- Вот и выполнял бы его, став главой…

-- Дочери мои неразумные. Какие вы еще все-таки дети. Вам кажется, что все счастье жизни в том, чтобы сладко поесть, ярко и модно одеться, и чтобы все вокруг вам поклонялись, как царевнам из сказок. Да только в сказках царевны то и дело в трудные ситуации попадают. И не спасают их ни статус, ни богатство. А ну, как на вас Иванов Царевичей не хватит? Кто спасать будет?  Нет, дети, разговор этот, конечно, нужный. Но вы уже достаточно взрослые и должны понимать, что кроме желания властвовать, есть еще  и долг перед окружающими, перед теми, кто тебя избрал и доверился. И Виктор Петрович Самохин не от большого желания пошел на эти выборы. У него тоже есть долг перед людьми, перед всеми, кто оказался на этом маленьком островке нашего мира. И не до благ ему и привилегий. Так же, как и мне. Потому что, кроме добропорядочных людей здесь оказались и те, кто считает свои желания превыше всего, даже выше жизней окружающих. С ними нам предстоит борьба…

-- Ой, так ты что, хочешь стать ментом? – возмутилась Ирина. Как более эмоциональная и резкая, она всегда брала инициативу в свои руки.

-- Детвора, вы все еще хотите утвердиться в кругу своих сверстников за счет заслуг родителей? – уже строго поинтересовался Мезенцев. – Ну, так вот. В детстве я  мечтал однажды стать князем и набрать себе дружину добрых молодцев. И с этой дружиной отбивать нападения врагов, а потом идти открывать новые земли…

-- Ну, пап, это же детские байки какие-то, -- протянула недовольно Марина.

-- Почему же байки? – Мезенцев отставил свою тарелку в сторону, поблагодарил Полину  за вкусный ужин и перебрался на широкую лавку у печи. Ее стена источала сухой жар. И он в который раз пришел к выводу, что лучше хорошей русской печи в такую вьюжную пору ничего быть не может. Вмазанный в печь водяной котел согревал воду в батареях вдоль стен комнат. Но главное ведь, этот жар от прогретых кирпичей. Пока не все поняли достоинства этой домашней помощницы в зимнее время. Она, конечно, требовала к себе внимания и уважения. Полине пришлось долго приспосабливаться к ней, прежде чем научилась печь хлеб и варить похлебку. Но вот теперь, в суровые морозы, к ней частенько захаживали женщины городка, чтобы поучиться мастерству готовки в печи, а заодно и обогреться. Котельные многоэтажек были своевременно реконструированы под дрова и работали круглосуточно, но тепла давали немного. Для готовки еды умельцы придумали небольшие дровяные печи в кухнях, но все это было не то.

В  суровые зимние стужи Мезенцев в который раз убедился, что был прав, когда отказался от квартиры командира части, предпочтя этот дом.

Он устроился на лавке, позвал к себе дочерей. Те не стали капризничать, хотя в последнее время их подростковый эгоцентризм порой зашкаливал.  Полина убрала посуду, пошуровала в печи. Потом пристроилась рядом с мужем и детьми.

-- Я давно хотел с вами поговорить. Потому что нам необходимо решить один серьезный вопрос. Раньше у меня не было такой возможности. Предстояло   налаживать  жизнь в долине,  дать людям хотя бы относительную надежду на возможность нормального существования. А если получится, то вселить в них и уверенность в  благополучие их дальнейшей  жизни. Не хотелось их пугать. Да и вас тоже. Но ситуация такова, что с вами я должен быть откровенен. Тем более, что вскоре нас здесь  ждет незавидное будущее. Пройдет немного времени, и все в долине станет намного хуже. Большинство людей, оказавшихся здесь, не привыкли к тяжелому физическому труду. Для них всегда основным условием было выживание за счет других, закабаление и порабощение более слабых с помощью придуманных правил и разработанных на их основе законов и созданных для подавления инакомыслия специальных структур. Теперь у этих людей возникнет еще более острое желание уничтожения тех, кто думает по-другому.  И по их трупам взойти на вершины власти.

Сейчас люди оказались в замкнутом пространстве. Здесь нет больших возможностей для расцвета их амбиций. Слишком мало техники для обработки полей, почти не останется зерна для посевов, да и сельское население, способное обрабатывать землю вручную, почти исчезло. Значит, наиболее жесткие, цепкие, привыкшие все брать силой, начнут войну за ресурсы между собой, потом станут захватывать людей и превращать их в рабов. Потому что кто-то же должен им выращивать урожай, оказывать услуги, развлекать. Они ведь не откажутся добровольно от того образа жизни, к которому уже давно привыкли. Деньги потеряли свой статус и стали лишь обычными бумажками, на которые ничего нельзя купить. Поэтому они начнут искать им эквивалент. И этим эквивалентом станут захваченные в плен люди, которых будут продавать, обменивать.

 Уже и сегодня существуют некие коалиции, в свое время жестко поделившие сферы влияния. Но  с уменьшением ресурсов, они начнут биться  за главенство друг с другом. И разменной монетой в этой борьбе будут, в первую очередь, женщины и дети, как наиболее слабые и уязвимые члены общества. Во все времена их использовали для своих развлечений те, кто оказывался сильнее и хитрее в этой властной войне.

-- Ты серьезно думаешь, что их будут захватывать, чтобы продавать в рабство? Но ведь это же ужасно, -- глаза девчонок стали по полтиннику. Они не могли поверить, что отец говорит серьезно.

-- К сожалению, такова реальность. Думаете, раньше этого не было? Ошибаетесь. С самого начала времен более сильные захватывали тех, кто не мог дать отпор, и заставляли работать на себя. Разве там, где мы жили раньше, не пропадали молоденькие девчонки и дети? И где потом оказывались? Очень часто в борделях для развлечения богачей, уверенных, что их деньги все отмажут. Сколько судеб сломано. Сколько детских жизней погублено только ради удовлетворения низменных желаний властьимущих. Но я собирался говорить не об этом. Есть проблема пострашнее. Вы в курсе, что в части работает коллектив научных  работников. На них свалилось столько задач, которые необходимо решать как можно скорее, что им приходится трудиться почти круглые сутки. Сейчас они бьются над  вопросом, почему в ледяном окружении наша долина не покрылась льдами, почему под слоем снега земля теплая. Что ее подогревает?  Было высказано предположение, что пучок какой-то неизвестной науке энергии прошел сквозь землю, скопировал  наш участок и создал его матрицу для переноса  на другую планету. При этом разогрел в участке прохода кору планеты…

-- Так что же, получается, мы матрица?

-- Скорее, мы копии того, что было на нашей старушке Земле. Вас это не пугает? – Мезенцев внимательно и с сочувствием смотрел на своих любимых домочадцев. Сам он вполне адекватно воспринял это известие, потому что подспудно готовил себя к чему-то подобному.

Но девчонки как-то вскользь, не зацикливаясь на деталях, пропустили информацию об энергии. Их больше заботило то, что где-то далеко остались их оригиналы, и они  стали представлять, чем эти оригиналы сейчас занимаются…

 Полина взглянула на мужа и пожала плечами. Что, мол, с девчонок возьмешь. Дети, они и есть дети, со своими фантазиями и интересами, далекими от взрослых проблем. Ее-то как раз интересовали другие…

-- Ты считаешь, что это серьезно?

-- Более чем. Долина окружена льдами. Вернее, она вплавлена во льды. И если придет потепление, излишкам воды некуда будет стекать. Сейчас пока вода напитывает тот слой почвы, который был обезвожен. Но когда-то наступит пресыщение влагой, и куда будут деваться ее излишки? Им некуда уходить…

-- Ой, пап, не бери в голову, когда это еще будет. Нас может быть, уже и в живых не будет… -- вклинилась в разговор Ирина.

-- Ну, вас не будет, так ваши потомки будут жить. Вы ведь не собираетесь меня лишить удовольствия зваться дедом и нянчить внуков, -- лукаво подмигнул дочери Мезенцев.

-- Да ладно тебе, пап, -- смущенно покраснела Марина. – Скажешь тоже. Мы же еще  маленькие.

-- Хорошо, но теперь давайте поговорим, как взрослые. Как только потеплеет, и там, наверху уменьшатся вьюги, отряд разведчиков двинется в ледяную пустыню в поисках более удобных мест для переселения. Возможно, что мы ничего не найдем. Хотя, мне думается, ледник не полностью покрывает планету. Где-то же есть его край. Вот и пойдем его искать. И я хочу взять вас с собой. Мне страшно оставить девочек здесь, я уже говорил тебе, Поля, что может их  ждать в долине…

-- Пап, мы согласны. Мы будем в твоей княжеской дружине оруженосцами… -- захихикали сестры, уже представляя себя в кольчугах и с бердышами. Долго они еще придумывали себе истории о том, что может с ними случиться в походе.



За воротами части Татьяну ждала незнакомая женщина, неопрятная и неухоженная. Ее когда-то яркая красота уже подувяла, а потуги с помощью косметики вернуть былую привлекательность, только усугубляли общее впечатление. Одета она была, несмотря на мороз, довольно легко.

Женщину эту Татьяна не знала. Но в ее чертах проскальзывало что-то неуловимо знакомое.

Несколько минут назад дежурный на КПП позвонил по местной связи в детский сад и передал, что Татьяну  ждут на проходной.  Та вначале в недоумении пожала плечами. Кто ее может звать? Потом вспомнила о знакомых из больницы. Может быть, кто-то из них. В части был установлен жесткий порядок: без разрешения коменданта   никто не мог пройти внутрь и выйти за пределы. Прибывшие обязаны были предоставить документы, подтверждающие их личность или пригласить кого-то из жителей военного городка, кто подтвердит, что их знает.

Татьяна вопросительно взглянула на незнакомку. Та как-то странно оглянулась по сторонам. Потом прошептала:

-- Ты, что ль, моих ребят забрала? Ну, Сеню и Настю?

Татьяна мгновенно похолодела. Она и представить не могла, что когда-нибудь мать ее детей посмеет явиться за ними.

-- Да не боись. Не за ними я, -- правильно поняла ее испуг женщина. – Я же не дура, знаю, что им с тобой хорошо. У меня к тебе о другом разговор. У Сени с Настей есть сестра, средненькая моя. Она больная. Говорят, у вас тут врач-японец объявился. Так вот он как-то, давно уже, осматривал Гельку, обещал вылечить. А потом сюда дернул. К нему теперь и не добраться… -- женщина опять как-то странно оглянулась. -- Вот я и решила у тебя помощи просить. Тебе ведь проще девчонку ему показать. А я своих ребят у тебя требовать не буду… Зачем? Им здесь лучше… 

-- Хорошо, -- наконец, выговорила онемевшими губами Татьяна. Она чувствовала, как холод проникает в ее сердце, сковывает руки и ноги. Еще немного, и она превратится в снежный сугроб, а женщина все говорила и говорила что-то о девочке, о ее проблемах с ногами. – Я покажу девочку господину Накаяме. Сейчас схожу к дежурному, сообщу ему, что еще одного ребенка привезете…

-- Что время зря терять. Идем, вон за теми сараями сани стоят. Лошадь притомилась. Объезжать поле, это еще сколько времени пройдет, девчонка совсем замерзнет. Идем, заберешь ее, ты, я гляжу, тоже замерзла. Давай, быстрее.

Ни на минуту не замолкая, женщина схватила Татьяну за руку и потащила за собой.

Татьяна как-то отстраненно наблюдала за собой, за тем, как покорно идет за этой настырной особой. В голове, словно птица в клетке, билась мысль: это мать моих детей. Но она сразу же внутренне сопротивлялась этому утверждению: как же так, это я их мама. Я их спасла тогда в лесу. Они меня считают мамой, они меня так зовут. А из глубин, исподволь вытекала еще одна мыслишка: вспомни, как иногда Сенечка плачет в уголке о своей маме, вот об этой женщине, неряшливо накрашенной и неопрятной. Но для него эта женщина краше всех, потому что  она его родная мама. И эта женщина может в любой момент потребовать детей назад. Никто ведь не поверит словам Татьяны, что она спасала детей… И сейчас она с ужасом думала о том, что  однажды ей придется отдать Сеню и Настю этой женщине…

Охваченная этими тревожными раздумьями, она даже и не вспомнила о предостережениях Игоря и требовании  командира части не покидать пределы городка без сопровождения охраны.

Идти пришлось довольно долго. Потому что женщина повела ее не по дороге, а вдоль забора, по протоптанной тропинке. Так они ни разу не оказались в поле зрения дежурного, внимание которого было сосредоточено на дороге.

Женщина на всем протяжении пути, не переставая, говорила о больной дочери, о том, что ей необходимо лечение, которое может дать только находящийся в части японец. И так все время, пока они двигались по тропинке.

Эта ее болтовня притупила сознание Татьяны. Она хотела додумать, договорить свой внутренний диалог с собой, но голос женщины все время сбивал ее с мысли, и она никак не могла завершить его. А женщина все так же тянула ее за собой по тропинке, и говорила, говорила.

 И вдруг в какой-то момент Татьяна почувствовала, как ее схватили за шею, и в следующее мгновение ее рот и нос закрыли какой-то остро пахнущей тряпкой, которая потушила ее сознание.

Татьяна уже не видела, как от сарая к ним кинулись двое, подхватили ее падающее тело и бросили его в копну соломы на  санях, сверху накрыли тряпьем. Возница вскочил на облучок, женщина прыгнула в задок саней, за ней следом мужчина. Лошадь, послушная воле возницы, тронула сани, потом неторопливо потянула свою поклажу лесной  просекой, уходящей в сторону от наезженной дороги.



-- Анатолий, уволь меня в дальнейшем от общения с этими… даже не знаю, как их назвать, и от таких кровавых развлечений, -- бросила Ольга, когда ее расписные санки подкатили к порогу дома, и она откинула меховое покрывало и смогла ступить на снег.

Всю дорогу ее то и дело накрывала тошнота. Она измучилась от подступающих приступов и еле выдержала весь путь до города. Все это время она молчала. И только добравшись до дома и отдышавшись, смогла высказать  спутнику свое неудовольствие.

-- Но ты же сама согласилась принять предложение, -- удивленно вздернул брови Ибрагимов. Он видел, что подруга не в духе, что ее мучает тошнота, но отнес это на счет излишеств обильного стола и дальней дороги.

-- Зайдем в дом, -- пригласила Голенищева. – Нужно поговорить.

В гостиной она облегченно опустилась на свой любимый диван, похлопала рукой на место рядом с собой, приглашая Ибрагимова.

-- Тебе не кажется, что мы имеем дело с маньяком? – она вопросительно взглянула на Анатолия.

Тот презрительно фыркнул:

-- Америку открыла. Ты что, действительно не знала, чем сей инвалид промышляет?

-- Нет, я же не дура. Знала, конечно, что у него собрана крепкая группировка, что деньжата водятся не от того, что так уж хорошо его фабрики работают… Но… чтобы таким заниматься… Никогда бы не поверила… Так вот почему Светлана отказалась…-- наконец, поняла она.

Этим утром  в дома некоторых влиятельных горожан был прислан гонец с предложением погостить в загородном доме четы Землемеровых и принять участие в охоте и развлечениях. Светлана Селезнева отказалась, сославшись на  нездоровье, а Ольге сказала откровенно:

-- Нет уж, избавьте меня от таких гостеваний. У меня дети маленькие…

Ольга тогда не поняла, о чем ее слова, теперь, наконец, дошло. Кстати, не поехал и сам Селезнев, сказавший, что его долг быть рядом с заболевшей женой.

-- Интересно, а Селезневы знают, чем занимается этот Землемеров? – в задумчивости произнесла, скорее спрашивая у себя, а не у приятеля. Тот развалился на диване, почти вытеснив ее с любимого места, потягивая  какое-то пойло из очередной бутылки.

-- Послушай, Оль, не будь такой наивной и чистоплюйкой, -- наконец, произнес он. – Ты чего хотела, когда заводила эту хреновню с захватом власти?  Или думала все чистыми ручонками соорудить? Или надеялась, что кто-то за тебя все будет делать, а ты в кустах отсидишься? Ты как себе представляла исполнение своего лозунга о сокращении лишнего населения? Что, они сами себя, чик – и нету?

-- По крайней мере, я такого не предлагала…

-- Да ладно тебе, -- потянувшись, примирительно произнес Ибрагимов. – Они выполняют твое предложение, но при этом и себе удовольствие создают…

-- Ты это называешь удовольствием? Ты это серьезно? – Ольга чувствовала, что ее голос предательски дрожит.

-- Тоже мне, маменькина дочка. Сейчас еще в обморок грохнись. Ты о чем думала, когда призывала убрать тех, кто мешает исполнению твоих представлений о власти? Кто будет этим заниматься, ты подумала? Так что? Какие претензии? А вообще, сказала бы, что вида крови боишься… Не все переносят такое зрелище. Хочешь знать, в курсе ли Селезневы? Конечно, в курсе. Грош цена начальнику милиции, который будет не в курсе творимого на его территории… А трупы у околиц общин? Ой, только не говори мне, что веришь в появление каких-то обезьян, которые местный люд уничтожают, и как раз по твоим предложениям…

Ольга как-то странно взглянула на этого лежащего на ее любимом диване мужчину, вроде бы и знакомого, и в то же время открывшегося ей совсем с другой стороны, темной и страшной. Что она в нем нашла? Только ли тайного воздыхателя и активного сторонника ее взглядов на власть в долине и права состоятельного меньшинства? Да, смазлив, да, неглуп… Но до придуманного еще в детстве идеала мужчины явно не дотягивает…





                Глава вторая.

                Пришелец ниоткуда.


Он шел по снежной вьюжной пустыне уже несколько суток. Запас еды давно кончился. Но он этого не замечал. Его страшило другое – полное одиночество. Не слышно больше гомона, который создавали его родичи. Последний отголосок его надежд на жизнь и продолжение рода затих еще на его подходе  к родовой долине. Он был один в этом неприветливом и страшном мире. Здесь везде было пусто и беспросветно. Злой, колючий ветер гнал навстречу острую и холодную пыль, которая, стоит только упасть, сразу же накроет своей сыпучей массой и похоронит также быстро и надежно, как его родовое стойбище, где когда-то жила его семья, его братья и сестры, его дети, маленькие забавные существа, которые должны были вырасти и стать сильными и выносливыми охотниками и защитниками рода… Все они угасли в этой страшной, холодной круговерти… Он ничем не мог им помочь, потому что был далеко…

Сразу после того, как вокруг стойбища выросли ледяные горы, отрезавшие родичей от привычных охотничьих угодий, он, как глава рода, взял с собой двух братьев и отправился на поиски пропавшей долины, где было в достатке дичи, которая могла кормить его родичей. Наверху было холодно, ветрено и… незнакомо. В ночном небе духи предков рисовали  совсем другие картинки. Они ничего не говорили путешественникам.

Разделившись, братья отправились в разные стороны, переговариваясь друг с другом. Потом младший из них послал сигнал, что он провалился в трещину. Он еще успел передать картинку того пути, по которому не надо идти, и затих.

Потом навсегда замолчал другой. На него напал неизвестный зверь…

Старший продолжал путь. Однажды на его пути встретился  огромный провал во льдах, более глубокий и обширный, чем его родовая долина. Но от него шла такая волна агрессии, что невольно шерсть на загривке становилась дыбом. И все же он спустился вниз. Здесь жили жестокие и злобные существа, которым неведом способ общения внутри себя. Он пытался обратиться к ним, но они впадали в состояние сна. Эти существа были на низшей стадии общения, они говорили звуками, исторгая их из горла. Эти звуки слышны были только рядом. Далеко друг от друга они не могли общаться. Но они говорили ощущениями.  И ему было страшно от их ненависти, злобы, зависти…

Иногда его накрывала волна любви, заботы, тревоги о родных… но это было так редко. Он понял, что в этой долине его родичи просто не выживут… И пошел дальше…

Он нашел огромную долину, покрытую травами, полную живности, настоящий рай для охотников. Там были места, где еще никто не жил, и можно было устроить отличное родовое стойбище, и даже пометил его, чтобы никто другой не захватил найденную им землю… Теперь можно было возвращаться за родичами и вести их в новый мир. Одно беспокоило его. Общение с родичами становилось все тише. Он уже не чувствовал полноты их жизни. Они еще ждали его, еще радовались общению с ним. Но с каждым днем эта радость становилась все тоньше, все прозрачнее. Родичи уходили по одному в неведомый край, где тучные луга и много дичи, где всегда тепло и где нет врагов.

Он торопился вернуться обратно и защитить родичей. Его связывала с ними теперь только тоненькая ниточка ожидания и надежды, она становилась все тоньше… и однажды оборвалась…

Он вернулся, а его никто не ждал. Некому было… Все его родичи угасли в этой страшной, холодной и злой круговерти метелей и мороза…

Долина, где он долгие времена жил со своими родичами, медленно погружалась в белую снежную пучину…

Они не дождались его возвращения…

Он обшарил всю свою долину, уже полностью укрытую снежным покровом. Почувствовал, что здесь были чужаки. Не те, страшные, швыряющие больно жалящих шмелей, а другие, приучившие стайных хищников…

Они не обнаружили его родичей. Да они и не искали. Сложно найти то, что не знаешь…

Он нашел. В глубине долины, в лесной чаще была родовая пещера. Место, куда уходили предки. И там были они все, его родичи. Они все отправились к предкам. Он это чувствовал давно. Теперь убедился в этом сам. Не было больше малыша Ручейка, только еще учившегося ходить, и славной помощницы Жужжалки, уже многое знающей и умеющей помогать матери, не было  братьев и сестры, не было их потомков… Никого не было… Были только их пустые оболочки, которые сидели в пещере предков и ожидали своего часа… Они были все вместе и без него…

Его охватило отчаяние сродни безумству. Одиночество угнетало, оно душило его, не позволяя дышать и мыслить. И все же он был жив. И предки не брали его к себе.  Он вспоминал, как хотел жить, растить своих детей, передавать им свой опыт и те знания и умения, которые получил от своих родичей.

Он знал, что нигде на этой земной тверди больше нет таких, как он. Никто больше не откликался на его безмолвный внутренний зов.

Но… были эти злобные, мечтающие убивать друг друга существа другого мира… Сами они его не интересовали. Он умел отводить им глаза и дважды побывал в их мире. Однажды, когда одна часть этих существ напала на другую, кидаясь  жалящими шмелями, один из которых укусил и его, он не выдержал и, схватив двух самок, потащил за холмы. Потому что  одна должна была скоро привести в мир нового детеныша. Он считал, что в борьбе за  место обитания нельзя уничтожать тех, кто приводит в мир новых существ.

Раньше он не обращал внимания на их жизнь. Они изначально не интересовали его, как не интересовали стаи диких животных, которые бродили по долине и не предназначались для охоты.

Он спустился в эту долину, чужую для него, но пригодную для жизни, для существования, раз уж предки не пустили его в свой  мир.

Потом ему стало до сумасшествия одиноко. Не хотелось ни есть, ни пить. Не хотелось двигаться. Он надеялся уйти в мир предков, но не мог. Они выталкивали его из небытия. И он никак не мог понять, почему…

В один из таких мучительных моментов борьбы внутренней сущности за право погружения в полное небытие, он вдруг услышал далекий, едва слышный зов детеныша пришельцев. Детеныш был испуган, он страшился ухода в небытие, еще больше он боялся боли… Детеныш был в отчаянии, звал на помощь  кого-то, кто спасет его.

Он знал эти предсмертные призывы, которые испускали его родичи, когда понимали, что враг силен, что сейчас все будет кончено, но есть последняя надежда на чудо. Что кто-то явится и спасет… Сколько раз он бросался на этот призыв, надеясь успеть… Иногда получалось…

В этот момент, получив призыв о помощи, он вдруг понял, что не одинок в этом мире, что он нужен… неважно, что этот детеныш не из его рода…

Он вскочил с ложа и метнулся к выходу из пещеры. Призыв еще слышался. И он бросился в ту сторону. Он знал, где находится детеныш, и потому бежал в полную силу. Вот ров с водой. Она даже в сильные холода не замерзает. Но она ему не страшна. В несколько прыжков преодолел стену и увидел большую огороженную западню, на которой несколько хищников рвали с хриплым лаем и рычанием что-то лежащее на земле, а у ограды заходился в крике детеныш, остановившимися глазами глядя на то, что творилось перед ним, не замечая еще одного, бросившегося на него окровавленного хищника.

Ему хватило мгновения, чтобы понять, что произошло. Он послал приказ заснуть. Этого было достаточно для того, чтобы успеть схватить детеныша и выскочить из  огороженного пространства, источающего смерть и ужас.

Когда он, прижимая рукой это притихшее существо, бежал подальше от страшного места, вдруг понял, что  нужен здесь. Потому его и не принимали к себе предки. Он ощутил, что больше не одинок в этом  непонятном, холодном мире. Предки указали ему, как можно возродить его род. И этот притихший детеныш его первый потомок. И это осознание стало толчком к его внутреннему перевоплощению. Он понял, для чего он остался в этом снежном и жестоком мире.



Землемеров вернулся из поездки злой и странно молчаливый. Тата, как  ее теперь называли, уже изучила его крутой неуживчивый характер. Отлично знала, что если не принес ей какой-нибудь подарок, значит очередная, тщательно спланированная операция сорвалась. Такое  случалось все чаще. С тех пор, как реформировали милицию, совершать набеги стало все сложнее. Населению разрешили ношение оружия, охрана общин и города существенно усилилась. Да и военные отряды из части все чаще стали совершать вылазки в самые отдаленные места долины. И теперь всегда неожиданные.

В замке уже ощущался дефицит продуктов.  В долине не оставалось мест, где можно было провести захват продовольствия и рабов. Это бесило хозяина замка. И чем больше он злился, тем чаще устраивал ристалища. Так он называл специально организованную травлю собаками женщин и детей. На мужчин был натаскан огромный медведь, и им приходилось биться с ним за свою жизнь. Такие зрелища заставляли бурлить в  Землемерове кровь, возвращали ему интерес к жизни и действию…

Егор холодно взглянул на вышедшую ему навстречу Тату. И вдруг представил, как бы она смотрелась в клетке арены, отбиваясь от своры рвущих ее собак и крича о помощи. Еще не время, решил он и молча прошел мимо.

Ему было неспокойно. Накатывали волнами ощущения ненависти и злобы. Его давили эти ледяные стены, они были хуже тюремных застенков. Там у него хотя бы была надежда на побег и возвращение к привычной жизни, к традиционным загулам в столице, поездкам по стране и за границу, рейдерским захватам понравившейся собственности и расправам с неугодными соперниками по бизнесу и битвам за передел власти в криминальном мире. Там были толпы бесправных покорных девок, с которыми мог делать все, что душа пожелает, там были эти мелкие писклявые выродки, собачьи бои, битвы с медведями… Там было все… Там была свобода…

Здесь, в ледовом плену, он был отрезан от всех этих привычных душе удовольствий. А мозг все острее требовал всплеска эмоций, выброса адреналина, иначе опять будет приступ, опять будет тьма, раздирающая сердце и мозг огненными когтями боли…

Очередной набег на последний из дачных поселков, спрятавшийся почти у границ  ледяных гор, ничего не дал. Да  ничего там особого и не было. Все злачные места давно разграблены, а их жители стали участниками ристалищ на потеху хозяину замка, его дружине и нередким гостям из города.

Егор вызвал десятского. Тот явился с понурой головой.

-- Что с пленными? Сколько осталось?

Когда хозяин находился в таком состоянии, спорить или даже возражать ему было смертельно опасно.

-- Стариков нет. Из мужчин лишь узкоглазые. Из женщин только массажистка вашей супруги, Тоська со своей девкой, давешняя уродка да еще две из дальнего поселка. Ну, там, где мы хозяев почикали…

-- Разошли гонцов с приглашениями на празднование моего дня рождения. Предупреди, всем быть обязательно… Будет весело…

Егор сузил глаза, в них полыхало пламя ненависти и злобы. Руки непроизвольно сжимались в кулаки.

-- Пора, пора подняться… Выбить это подлое племя, этих плебеев из власти… -- бормотал он, ковыляя на костылях по огромному кабинету, потом обессилено опустился в кресло.

-- Что стоишь? Бегом исполнять… -- бросил он застывшему навытяжку десятскому.



-- Как могло случиться, что никто не знает, куда исчезла Татьяна? – Мезенцев нервно ходил по кабинету, растирая ладони, словно желая скорее согреть их. Только что ему доложили, что вышедшая за ворота Татьяна Полюшкова назад так и не вернулась.

Игнатьев, узнав о пропаже Татьяны, первым делом бросился в детский сад. Дети были на месте. Сеня играл в старшей группе, Настя спала в младшей. Татьяны в здании не было. Не было ее и в квартире…

Полина, встревоженная внезапным появлением Игоря, толком ничего сообщить не могла. В момент  ухода Татьяны, ее самой в саду не было, а помощницы ничего, кроме того, что воспитательницу вызвали на проходную, сообщить не могли.

Внезапное исчезновение Татьяны стало стрессом для большинства обитателей военного городка. Конечно, не все были осведомлены о том, что жизни и свободе Татьяны что-то угрожает. Но осознание того, что любого вот так запросто можно вызвать к проходной, что частенько и случалось, и он может исчезнуть практически на глазах у охраны, потрясло всех. Тем более, что рассказы о растерзанных телах, подброшенных к границам деревень, были традиционными темами сплетен и пересудов на посиделках.

Дежурный по КПП, который выпустил Татьяну, сменился. Заступившему на дежурство передал, что за ворота вышла одна из жительниц городка. Выглянув из окна, он ее увидел разговаривающей с какой-то женщиной.

Новый дежурный  отметку в журнале сделал, но занялся  обычным рутинным делом и на время забыл о вышедшей женщине. Прошло какое-то время, прежде чем он решил проверить, где она. Как только стало ясно, что женщины рядом с проходной нет, сразу доложил по инструкции начальству.

Мезенцев вызвал Иванова и двух следопытов и вместе с ними осмотрел окрестности. Он был огорошен и взбешен. Взбешен тем, что его распоряжения не выполнены, человек, находящийся под охраной, смог спокойно выйти за пределы части, и никто не видел, не отследил, куда он исчез. Огорошен был тем, что никакие стены и охрана не защищают от похищений людей, какие бы меры не предпринимались. Как всегда, все понадеялись на обычный русский авось.

Ведь были же даны четкие инструкции по поведению жителей городка вне стен части. Люди были проинформированы о происходящих в долине похищениях и последствиях. Об этом только и говорили и в семейном кругу и на работе. И вот, оказалось, что ничто не может выработать в жителях чувство самосохранения. Видимо, что-то недорабатывалось в пропагандистских мероприятиях и в  доведении приказов командира части до каждого обитателя городка. Иначе как объяснить игнорирование приказов и неисполнение инструкций.

Мезенцев представлял себя на месте Игнатьева, а Полину или девочек на месте Татьяны, и сердце рвалось из груди. Потому и отправился сам на поиски.

Следопыты очень быстро определили картину похищения. Операция была спланирована грамотно и со знанием дела. Вызвали  Полюшкову перед сменой дежурных. В этот период внимание отвлекается на обычные рутинные мелочи. Внимание дежурного обращено на площадку перед воротами и полотно дороги. Тропинку вдоль стены не видно. Да и необходимости в ее обзоре не было. Летом она вела в частные огороды жителей городка. Зимой туда наведывались очень редко, да и то лишь те, кто хранил выращенное в личных погребах, оборудованных на участках. Сараи с сельхозинвентарем в этот период обычно заперты.

Здесь, за сараями следопыты обнаружили свежий санный след, ведущий к просеке. Судя по следам, Татьяна сама дошла до сараев, потом ее схватили и усадили в сани. Вряд ли она сделала это добровольно. Отпечатки следов мужчин свидетельствовали, что они несли что-то тяжелое. Но как Татьяна могла позволить себя схватить? Как она дала себя уговорить и пойти к огородам?

Снаряженный отряд разведчиков, куда Игнатьев потребовал включить и его, двинулся по следам похитителей вдоль просеки. Ехали сани по снежной целине с трудом, вознице в некоторых местах пришлось помогать коню, ведя его за собой. Но такой сложный переход был недолгим. Вскоре показался укатанный  большак, который вел в сторону от города, к переправе через скованную  льдом Русянку. 

Обычно, чтобы попасть на противоположный берег, приходилось проезжать через весь город, потом по окружной дороге добираться до моста. Зимняя переправа сокращала путь на несколько десятков километров. Поэтому в это время можно было быстро попасть в самое сердце заповедной зоны национального парка, где в последнее десятилетие правили бал те, кто считал себя венцом природы, а тугие кошельки добротным ключом, открывающим любые двери и позволяющим осуществлять любые желания. Как говорится, любые прихоти за ваши деньги.

Здесь, в тиши реликтовых лесов прятались элитные поселки богачей. Здесь  проводили свои дни те, кто вершил судьбы страны, кто продавал ее саму, ее природные богатства и людей оптом и в розницу, кто заготовил для себя и своих близких  подушки безопасности в зарубежных теплых странах в виде элитной недвижимости и астрономических счетов в банках. Но на всякий случай, чем черт не шутит, пока бог спит, создал и запасные аэродромы в виде удобных  тайных резиденций, если  пророчества вещателей всех сортов о конце света оправдаются, и жизнь в облюбованных странах станет невозможной. Вот тогда они и вернутся в эти края, чтобы спрятаться в  своих подземных дворцах и бункерах, укрытых  под сенью вековых  дубрав.

Добротные стены заборов огородили поселок.  К одному из проездов и привел санный след. В поселке было на удивление тихо. Все словно вымерло. Впрочем, уже беглое обследование домов полностью подтвердило первоначальные предположения.



Он принес детеныша в пещеру, которую облюбовал в пору скитаний по долине. В ней было холодно. Но стены закрывали от ветра и снега. Из веток он соорудил навес над постелью из сена, укрыл шкурами. Туда и сунул принесенный маленький теплый комок плоти, который должен стать началом его рода. Он верил в это, потому что убедился,  детеныш слышит его и даже пытается отвечать.

Детеныш мгновенно проснулся, схватился пальцами за шерсть, опять приник к его  груди. Тогда он опустился на лежбище, стал гладить и чесать странную, неприятную на вид шкуру  и голову детеныша, разглядывая, какой он смешной и непонятный. Вместо приятной густой шерстки, как у его ушедших малышей, у этого была жесткая, неприятная шкура, вся изодранная схватившим его зверем. Он озабоченно осмотрел маленькие ручки и ножки детеныша. Неожиданно детская нога отделилась от туловища. В руке осталась жесткая твердая шкура. Он испугался. Потеря конечности всегда означает гибель. Но потом увидел, что нога все-таки есть. Только без шкуры стала совсем тонкой и маленькой. Он понял, что эти странные жестокие существа, к которым принадлежал и этот детеныш, умеют скидывать свою неудобную шкуру. Неуверенными осторожными движениями он стянул шкуру с другой ноги, потом попытался снять с туловища. Через некоторое время после нескольких неудачных попыток он вытянул детеныша из этой странной шкуры. При этом он старался сосредоточиться на самых простейших понятиях о спокойствии, безопасности, тепле и защищенности. И малыш это понял. Он открыл глаза, но, увидев его, страшно закричал и опять уткнулся головой ему в грудь.

Пришлось опять и опять внушать, что все хорошо, что он в безопасности. Наконец малыш затих. И он стал рассматривать детеныша без шкуры. Тот оказался худым, бледно синюшным, с неприятной голой кожей. Шерсть была только на голове. Детеныш без своей шкуры стал дрожать, сжался в комочек.

Он встал и разжег огонь, достал припасенную впрок тушку козы, оторвал кусок замороженного мяса и стал его отогревать на горячих камнях. От запаха подгоревшего мяса детеныш проснулся и стал тихо бормотать. Пришлось внимательно вслушиваться в себя, чтобы найти ту нить, которая сможет связать его сознание с сознанием детеныша. Наконец малыш понял, что ему внушал старший. Он закивал головой на вопрос, который услышал в своей голове. Потом взял кусок запекшегося мяса. Детеныш долго мусолил его, пытаясь отгрызть кусок. Это у него никак не получалось.

Тогда старший порвал мясо на мелкие кусочки, и дело пошло лучше.

Он смотрел на старания малыша насытиться и понимал, что ему не справиться с детенышем, а тому не выжить в зимнюю стужу. Если не предпринять радикальных мер, его надежды на возрождение рода провалятся. Проще всего выхватить из зубов убийц детеныша, но надо знать, как за ним ухаживать, понимать, что ему необходимо, как его кормить. Раньше этим занимались матери его рода. Они заботились о появившихся детенышах. Они знали, что и как делать. Он и его братья только защищали свой род, свое потомство, добывали пропитание…

Вдруг его пронзило острое чувство понимания: самка, вот кто нужен. Но где ее здесь взять? Он один в этом мире. Значит, надо договариваться с каким-то из этих злобных, не понимающих его существ… Они из разных миров. Им сложно понять друг друга. Точно так же, как он видит в них только отталкивающие черты,  воспринимают его и они. Он это понимал. Он знал, что представители этих упрятанных в непонятные шкуры существ, всегда с ужасом встречали любые проявления дружелюбия с его стороны.

Потом он понял, что договориться с ними можно только в моменты их дикого ужаса, когда в них просыпается умение общаться на уровне сущностей, без звуков. Значит, надо возвращаться к той страшной каменной ловушке, пропитанной ужасом погибших там существ, и ждать, когда какая-нибудь из самок позовет его на помощь.

Приняв решение, он укрыл шкурой козы детеныша и лег рядом. Впервые за долгое время у него не появилось желания уйти во сне в небытие. Рядом тихо посапывал детеныш, совсем как когда-то его малыши…



Наталья Михайловна величественно сидела в кресле с высокой спинкой, устланном шкурой медведя. Когда Татьяну втолкнули в зал, она лишь повела глазами в ее сторону, и два мужика-амбала тут же проволокли пленницу по полу к ее ногам.

-- Ну, что, падаль, думала сбежать от меня? Сладко есть расхотелось? Ты у меня в яме от голода будешь выть, пощады просить… Ты думала, что ты меня бросила, а я это проглотила? Не-е-т, ты проклянешь тот час, когда на свет родилась…  Я из тебя все жилы калеными щипцами повытяну…  Знаешь, как радостно слушать вопли предателей, молящих о пощаде?..

Глаза  бывшей хозяйки  заблестели, увлажнились, лицо отобразило нескрываемое наслаждение.

Татьяна в ужасе смотрела на эту прекрасную оболочку женщины и поражалась злобе, рвавшейся наружу из глубин ее естества. Она с первого дня работы в доме Натальи Михайловны ни минуты не заблуждалась в отношении ее ангельской внешности. За этой праздничной витриной скрывалась злобная, жестокая, завистливая и мстительная душонка, с наслаждением измывавшаяся над зависимыми от нее людьми. Это касалось горничных, особенно приезжих, не имеющих регистрации. Она могла часами издеваться над какой-нибудь из них, уличив в надуманной краже. Могла с удовольствием и восторгом отхлестать по щекам. При этом перед всесильным супругом всегда представала в роли оскорбленной невинности. И если уж кто-то из слуг решал пожаловаться на нее, беднягу ждало тюремное заключение. Причина всегда находилась. Подтасовывать улики и обвинять в несуществующих грехах она была великая мастерица. Ей верили все.

 Поэтому сейчас, слушая смакующую перечисление предназначенных ей казней хозяйку, Татьяна была убеждена, что та все свои обещания выполнит.

-- А теперь пошла вон, -- завершила свой монолог Наталья Михайловна. – В яму ее, к этим, ну, вы знаете. И эту пьянь Тоську. Ишь, решила, что если она выполнила мой приказ, то может здесь что-то диктовать…

Татьяна оказалась в глубоком колодце под домом. Стены выложены камнем, в углу куча соломы. По стенам стекали капли влаги. Высоко вверху, не менее четырех метров, виднелся люк, забранный решеткой. Внизу было темно. Мороз не чувствовался, лишь промозглая сырость. Она сковывала движения. Вызывала  желание чем-то укрыться, отгородиться от этого состояния знобкости. Но кроме проволглой соломы ничего вокруг не было. Татьяна попыталась зарыться в эту преющую массу. Но тепла как не было, так и не появилось. Зато запах соломы напомнил ей начало осени. Вспомнилось чувство безысходного одиночества и чудесное обретение детей. За эти полгода они стали самым дорогим подарком в ее нынешней жизни. Это было такое счастье. Она на мгновение задумалась: а если бы знала, что из-за них окажется в этом каменном мешке, взяла бы их? И тут же оборвала себя. Да, конечно, да, не задумываясь ни на минуту. Впрочем, она и тогда подозревала, что этот ее поступок не пройдет ей даром. За все надо платить. Она вымолила у бога счастье, и она была счастлива. С ней был Игорь. Она очень надеялась, что он все поймет правильно и не позволит похитить детей.

Она вернулась мысленно к разговору с хозяйкой дома. Есть о чем поразмыслить. Например, почему во вполне благополучной учительской семье появилось такое чудовище? Ведь ее братья и сестры стали порядочными людьми, получившими образование,  нашедшими работу по душе. Почему же  Таша не пошла по их стопам? Как она могла дойти от избалованной девчонки, желающей брать от жизни все самое лучшее, до садистки и убийцы?

Всему виной вседозволенность власти, продажность ее представителей на всех уровнях, закрывающих глаза на творимые беззакония, главное, чтобы все это щедро оплачивалось и приносило выгоду. Вседозволенность тех, кто путем подлости, подкупа, обмана, а зачастую и убийства стоящих на пути противников, пробился в высшее общество, захватил самые лакомые куски бывшей народной собственности. А, обогатившись, начал уничтожать свидетелей своих деяний или тех, кто мог в будущем оттяпать уже разворованное.

Таша из  этой когорты. Родившись внешне красивой, она решила, что этого ей достаточно. Зачем трудиться над совершенством души, если природа уже дала совершенство тела. Это самая дорогая разменная собственность, но употребить ее нужно как можно раньше и с наибольшей пользой для себя, для своего удовольствия и накопления как можно большего богатства для дальнейшей преуспевающей жизни. И ей это удалось. Она привыкла тешить и ублажать свой эгоизм. А докатилась до низменнейших из  средств получения удовольствия от вида страданий тех, с кем хотела бы поквитаться…

Ее мысли были прерваны противным скрежетом поднимаемой решетки. Ее охватила апатия. Недолго же  красавица Таша выдержала обещание морить ее голодом, нашла, видимо, другой способ мести.

Татьяна безразлично взглянула наверх. И удивилась. Сверху спустили лестницу.  Для кого это такая честь? Ее-то спустили на веревке. Потом поняла. В колодец пожаловала какая-то значимая особа, раз уж такие почести. И не угадала. Один из амбалов спустился по лестнице, держа на плече, как мешок с зерном, что-то напоминающее человеческое тело. Ступив на пол, просто сбросил свою ношу на солому, потом таким же образом доставил другое существо. Потом швырнул вниз  что-то напоминающее детское тельце. Оно приземлилось в центре кучи. Последней сошла вниз та, которая выманила ее из части.

Амбал быстро вытащил лестницу наверх и захлопнул решетку. А Татьяна, наконец, вспомнила последние слова Таши, что с ней вместе будут сидеть и другие…

Между тем, привыкнув к густому сумраку, последняя пленница  вдруг кинулась к Татьяне с шипением:

-- А-а-а, это ты, сука, виновата… Ты тогда забрала моих выб…ков. Кто тебя просил? Из-за тебя все… -- дальше посыпался отборный мат, но Татьяна поняла, что напавшая на нее женщина ужасно напугана и находится в истерике.

Внезапно в соломе кто-то зашевелился, послышался слабый шепот:

-- Заткнись, Тоська. Сама виновата. Все задницу лизала хозяину, думала, пощадит тебя? Для него что ты, что собаки… Впрочем, собак он больше любит… А ты рожала детей и разбрасывала… Все гуляла, боялась, что не успеешь свое взять… Вот и догулялась… Получила полный расчет…

Голос говорившей часто прерывался, словно у нее не было сил. Татьяне этот голос, нет, не голос, а интонации, показались знакомыми. Она оттолкнула вцепившуюся в нее Тоську и подползла к говорившей.

-- Света, это ты?

-- А кто же еще, -- послышался слабый ответ. – Значит, и тебя схватили… Здесь так, что не понравится Земе, существовать не должно. Это только Тоська ничего не понимает, думает, если родила ему Гельку, ей все с рук сойдет… Этому зверю, что свои, что чужие… А теперь совсем с колес съехал…

-- Света, что с тобой?

-- Лучше тебе никогда не знать. Надеюсь, что и не узнаешь… Мы с Машей уже отработанный материал… Теперь только и осталось, что собаками затравить… Малышку жалко… Она ведь ни в чем не виновата… Из-за этой дуры, Тоськи пропадет…

Голос говорившей затих. Татьяна подползла к ней ближе, положила ее голову себе на колени, погладила по свалявшимся волосам, почувствовала, струпья запекшейся крови, провела рукой по спине, исполосованной засохшими и свежими полосами крови. И все поняла.

-- Света, как же ты попала к ним? Что они с тобой сделали? – прошептала она.

-- Со мной все хорошо. Другим было много хуже. Вот Маше досталось… Но теперь мы несколько дней здесь отдохнем…

Говорившая опять затихла. И тогда в мозг Татьяны опять ввинтился истерический вопль Тоськи, все еще проклинающей всех, кто, по ее мнению, виноват в том, что она оказалась в яме. Она не выдержала, зло пихнула развалившуюся истеричку, та заорала еще громче. Тогда Татьяна осторожно переложила голову Светы с колен на солому,  подползла к Тоське и влепила ей звонкую пощечину. Это на некоторое время отрезвило крикунью.

 В наступившей тишине послышались детские всхлипывания. Татьяна тут же вспомнила сброшенное тельце и, ползая по соломе, вскоре разыскала малышку. Ощупала, проверяя, не сломано ли у нее  что. Вроде ничего, если только ушиблась. Взяла на руки, прижала к себе. Девочка  была крупная, не столько полная, сколько ширококостная. Она доверчиво приникла к Татьяне, согреваясь. Вскоре она совсем затихла.

На некоторое время в темнице наступила тишина. Неожиданно ее разорвал резкий, испуганно-истерический крик. Татьяна вскинулась, тихо заплакала девочка. Света подняла голову, дотянулась рукой до всполошившей всех еще одной узницы.

-- Тихо, Маша, спокойно. Все уже кончилось. Успокойся… Спи…



Беглый осмотр немногочисленных дворцов, выстроенных из различных материалов, но отличающихся разве что фигурной ломкостью крыш да числом балконов и башенок, сразу прояснил, почему все участки казались вымершими. Не слышно было ни лая собак, ни звуков присутствия людей. Все ворота были распахнуты.

След саней привел к одному из сараев. Там и увидели первые жертвы. Люди лежали вповалку. И смерть их была ужасна. Но Полюшковой среди них не было.

Иванов отдал приказ прочесать все строения. Оружие расчехлить и быть настороже. Картина везде была одинаковая. Трупы людей и собак. При более внимательном осмотре, который провел Александр Рохлин, который после реорганизации милиции напросился на службу в отряд Иванова, было установлено, что во всех пяти дворцах и десятке служебных построек видны следы обысков. Во дворцах были вскрыты сейфы, разграблены гардеробные хозяев, выломаны из стен какие-то части интерьеров, подчистую выбраны запасы продовольствия… Но, главное, трупы людей со следами пыток…

-- Как в гражданскую, -- пробормотал почти неслышно один из бойцов отряда и добавил, -- экспроприировали экспроприированное…

-- Слушай, откуда ты такой умный? – сразу отозвался другой, -- Ишь ты, какими словечками бросаешься…

-- На историческом учился, - усмехнулся первый, -- начитался. Тогда тоже было так. Грабь, что можешь и у кого можешь. А не отдают, убей, чтоб голова потом не болела…

-- Да, тут ты, брат, прав… -- подошел к ним Мезенцев. – Только, боюсь, здесь почище гражданской будет.

Обследовавший верхний этаж дома Рохлин, подал сигнал, что обнаружил нечто значимое. Мезенцев поднялся к нему наверх. С улицы, перескакивая через ступеньки и чуть не сбив командира, рванулся Игнатьев.

-- Осторожно, командир, тут такое дело. Я обнаружил схрон. Удивительно, что его эти гады не нашли. Там кто-то есть. Давайте, поостережемся. Вдруг кто из бандитов… -- предостерег Рохлин. Он вполне профессионально вскрыл запор и приоткрыл часть стены. За ней была небольшая ниша, в которой сидели двое детей. Они выглядели изможденными, кутались в кучу тряпок, но, главное, были живы.

Дети рассказали, что живут здесь с бабушкой. Родители и дед работают в столице, с самого лета не приезжали. Бабушка и два учителя их учат на дому. Потом пришли какие-то люди, много и с оружием. Когда взломали ворота и стали стрелять по охране и собакам, бабушка детей запихнула в эту нишу. Обычно в ней раньше хранили всякую ерунду, которую вытаскивали, когда гости приезжали. Потом дети слышали, как чужие люди требовали что-то. Потом стреляли, потом люди кричали… Было страшно. Потом что-то говорили, что земля будет недовольна, что мало нашли… Что детей нет и женщин молодых мало, и что мужчин покалечили… Потом дети долго ждали, даже заснули… А когда попытались выйти из ниши, дверь не открывалась…

-- Еще бы, -- подтвердил Рохлин, -- бабушка задвинула ее вон тем зеркалом, видно, подозревала, что детям угрожает опасность. Но меня вот что заинтересовало в рассказе детей. Они упомянули, что земля недовольна будет…

-- Ерунда какая-то, бред испуганных детей, -- перебил Игнатьев, который ждал возможности задать вопрос о том, что его волновало, о Татьяне.

-- Не скажи. Смотря, как слушать детей. Может быть, не земля, а Земеля? Тогда все приобретает другой смысл, -- осадил Игоря Рохлин. И повернулся к Мезенцеву:

-- Это многое объясняет. Все мы знаем, что на территории района на протяжении двух десятков лет  действовала организованная преступная группировка. Обычно, в здешних местах она не безобразила. Зачем портить отношения с местными жителями. Но почерк очень знакомый. Всех проштрафившихся  сотрудников милиции обычно брал под свое крыло местный предприниматель, пристраивал на хлебные места. Дружбу водил с местной властью, у него в гостях бывала вся местная элита. Так вот, зовут этого предпринимателя Егор Землемеров.

-- Ну и что? – непонимающе уставился на Рохлина Игорь.

-- Неужели не понял? Землемеров, Земеля, Зема… Я знаю, где искать Татьяну…

-- Причем здесь этот инвалид? – скептически пожал плечами Игнатьев. Мезенцев хлопнул его по  спине и ободряюще добавил, -- молод ты и непонятлив.  Саша прав.

Затем обратился к одному из бойцов отряда:

-- Седых, дети под  вашу ответственность. Быстро везите их в часть. И чтоб ни один волосок с их голов… Поняли?

-- Так точно, товарищ командир.

-- Исполняйте.  Сдадите Полине Алексеевне.



Полина весь день мучилась от состояния раздвоения сознания. Ей все время казалось, что кто-то зовет ее, что она кому-то очень нужна. В чем эта ее нужность выражалась, она сформулировать не могла. Но ощущение того, что ей необходимо куда-то идти, накатывало на нее волнами, волновало сознание, не давало покоя.

Неожиданно она подумала, а не Татьяна ли зовет ее на помощь? В последнее время они с ней очень сдружились, часто понимали друг друга с полуслова. Возможно, она нуждается в помощи, вот и молит найти ее. Молитва ведь сильна именно в самые тяжелые, драматические моменты…

Артема, как всегда, в нужный момент на территории военного городка не оказалось. На все вопросы ответ был один: командир за пределами части. Всем гражданским категорически запрещено покидать городок. Сколько будет продолжаться экспедиция, неизвестно. Только что прибыл вестовой, по приказу командира два отряда самообороны отправились к месту учений.

«Какие могут быть учения, когда  человек пропал? Он точно свихнулся на своем военном деле. Надо разыскивать тех, кто украл Татьяну, а он задумал учения. Охрана населения, это, конечно, хорошо, но надо же когда-нибудь думать и о наступательных действиях», -- злилась Полина на мужа за то, что не может с ним посоветоваться, что ей предпринять. Если ее зовет Татьяна, значит, надо не раздумывая, действовать, пока не поздно. «А если нет?» -- тут же возразило подсознание. Но она сразу задавила свой скепсис. Если следовать ему, Татьяна может запросто погибнуть. А так есть надежда найти ее, помочь.

Еще в первые месяцы пребывания в военном городке ее девчонки показали  замаскированный лаз в один из сараев, что на частных огородах. Сделан он был по всем правилам конспирации и использовался местной ребятней с давних времен для того, чтобы без лишних проблем оказываться за стенами части.

Зимой он обычно не использовался. Слишком много следов оставалось и могло навести взрослых на тайный ход. Девчонки показали ей под большим секретом и умоляли ничего не говорить отцу, потому что тот сразу же уничтожит этот ход. И все узнают, кто рассказал. Но сейчас ей было не до сохранения детских тайн. Хотя определенные правила конспирации она соблюла. Известила других сотрудниц детского приюта, что на некоторое время отлучится в подземный бункер, где теперь работала типография. Все знали, что она периодически бывала там, интересовалась, как идет работа, читала полосы газеты, помогала корректору.

Потом собрала необходимую амуницию и проскользнула в общественные сараи у стены. Вспомнила, как вели ее девчонки вдоль многочисленных отсеков, теперь заполненных дровами. В своем дровянике быстро переоделась в военную форму, которую выдали ей, как члену добровольной народной дружины, сверху натянула современный белый масккомбинезон. Отодвинув вполне безобидный ящик для угля, только казавшийся громоздким, но вполне легко сдвигаемый с места, увидела дыру в стене. Всего пара минут, и вот она в дыре, вернула на место ящик, проползла примерно метр, и оказалась в сеновале за стеной.

Сознание тут же отреагировало страхом и резким желанием вернуться той же дорогой назад. Но Полина его сразу  же подавила. Надо было идти на поиски. Любое промедление могло стоить жизни Татьяне.
 

                Глава третья.

                Не рой другому яму.



Прибывший от Землемерова гонец уведомил Селезневых, что хозяин больше отказов не принимает. Сегодня он отмечает свой день рождения. Будет грандиозное представление, так что быть приказано обязательно.

-- Что это значит? С каких пор твой хозяин решил мне диктовать условия? – возмущенный беспардонным вторжением в дом, а тем более, безапелляционным приказом, Селезнев попытался выставить гонца за ворота. Тем более, что наглец еще не далее как месяц назад служил под его командованием. Но тот мстительно сощурил глаза и процедил:

-- Не советую. Могу и сдачи дать. А в отношении исполнения приказа скажу так: собачки наши очень любят за подростками гоняться. Есть с кем поиграть. Да и мясо мягче, чем у стариков…

С этими словами гонец вышел за ворота и сел в сани.

Светлана прижала руки к груди:

-- Валера, что все это значит? Угрожать нам? И кто? Какой-то уголовник…

-- Думаю, мы с самого начала просчитались, делая на него ставку. Надо было душить его в зародыше… Но больно уж радужные перспективы рисовал подлец… Если бы не этот катаклизм…

-- Нет, Валера. И без катаклизма он бы всех нас скрутил в бараний рог. Я уже давно поняла, что мы просчитались, не на того поставили. В своем безумии он там ли, здесь ли, все равно потащил бы за собой в могилу всех с ним связанных. Ты прав, надо было его душить изначально. Слишком заигрались мы во властные игры…  Я думала, что удастся стравить его с вояками, столкнуть лбами. Но… или я недоучла ума Мезенцева, или он просто тупой вояка… Даже похищение этой медсестры не подвигло его на войну с Земой… Жаль, если просчиталась… Теперь вот, придется ходить на цыпочках перед обычным маньяком и садистом, изображать восторг при виде его изуверств… Нет, не поеду…

-- Остынь, Света. Забыла, что у нас с тобой дети. И их никуда не спрячешь. Отовсюду достанут… Ты его возможности знаешь… Надо ехать…

В это время в доме судьи Голенищевой происходила почти такая же беседа.

Голенищева резко оборвала витиеватое приглашение гонца.

-- Бросьте пороть чушь. У вашего хозяина день рождения в августе. Передайте, что впредь на любые побоища людей я не появлюсь…

-- Да куда ты денешься, мразь? Забыла, кто ты такая? Кто тебя на хлебное место сунул? Что из себя праведницу корчишь? Хочешь, чтоб быдло узнало, как ты засуживала невинных? И что за это получала?  У многих на тебя зуб… Не хочешь, чтоб тебя разорвали в клочья эти плебеи, значит, не рыпайся… Собирайся, я сам  тебя доставлю к хозяину…

Гонец схватил её за руку, дернул к выходу. Одновременно направил дуло обреза на вышедшего из гостиной Ибрагимова:

-- Ты тоже собирайся, юрист! Сказано, всем быть, значит, всем…

-- Ты что, Серый, совсем страх потерял? На кого шерсть опрокинул? – тут же взвился Ибрагимов, но, услышав щелчок взводимого курка, несколько поостыл:

-- В чем дело?  Что за угрозы?

-- Вот так-то лучше. Хозяин сказал: всем быть на празднике. Понял? Так исполняй…

Минуту спустя Голенищева и Ибрагимов уже катили в санях под охраной двух вооруженных боевиков Землемерова в знакомом направлении. Ибрагимов как-то отстраненно отметил, что на этот  раз подруга не стала рядиться в свои соболя, предпочтя обычную каракулевую шубку в талию. И правильно, нечего зверя дразнить…



Он с интересом наблюдал, как детеныш неловкими движениями натягивает на себя свою странную шкуру. Она оказалась из нескольких слоев. Детеныш пытался натянуть все сразу, потом,  когда это не удалось, стал вытаскивать слой за слоем и натягивать на себя. Его кожа покрылась какими-то бугорками, он опять дрожал. Но днем зажигать огонь было опасно. Маленькое пламя лизало куски веток только в самой глубине пещеры.

Он подал детенышу кусок запеченного на углях мяса козы, предварительно порвав на мелкие части. Приказал есть. Принес воды. Потом, как мог, объяснил, что уходит надолго, но вернется. Пусть детеныш никуда не выходит, пусть ждет…

Малыш что-то произнес, какие-то непонятные звуки. Они  не позволяли сосредоточиться на безмолвном разговоре. Поэтому он вновь спросил детеныша, что тот хочет? И прислушался внутри себя. На этот раз детеныш сумел сформулировать мысль так, чтобы стало понятно. Он сообщил, что его зовут… и опять произнес вслух:

-- Боля…

-- Б-б-о, -- попытался повторить горлом. Это было неимоверно сложно. Куда проще было создавать образы внутри себя. Эти звуки он соотнес с детенышем и понял, что малыш с ним знакомится. Потом сосредоточился на своем образе и произнес вначале  внутри свое прозвище, которым вызывали его родичи. Но детеныш его не понял. Тогда он собрал всю свою волю и попытался издать горлом звуки как можно ближе соответствующие значению его зова:

-- А-у-к-ха…

-- Аука, -- радостно закричал  малыш и закивал головой, показывая, что понял. И опять что-то быстро забормотал…

Он остановил это истечение звуков мысленным волевым приказом сидеть тихо и ждать возвращения…



Он опять отправился к тому ужасному месту, где одни соплеменники детеныша убивали других и распространяли в пространство волны радости и удовольствия. Уже несколько раз он наведывался в те места. Но пока там было тихо. Никто не просил о помощи. Ощущались лишь волны ненависти, злобы, страха, к которым он уже привык, хотя все еще при их появлении у него вздыбливалась шерсть на загривке. Иногда проявлялись волны восторга, смешанного с ощущениями  наслаждения. И все это перекрывало чувство смертельной опасности, охватывающее его существо. Он был в стане ужасных хищников, побороть которых не в его силах. Единственное, что его могло спасти, это неумение врага слышать его мысли…

Он опять вспомнил оставленного в пещере детеныша. Мысленно произнес его прозвище – Б-о-о и представил его безволосое лицо, глаза цвета неба перед грозой, шерсть на голове, напоминающую сухую траву осенью и улыбнулся. Бо больше не казался ему уродом. Он был другим, но уже стал его потомком. Его продолжением. Это чувство согревало сердце, расслабляло мышцы. Хотелось вновь ощутить вес его тела на своих руках…

 Его теперь заботило только одно: как сохранить это дорогое ему существо в оставшиеся суровые времена. Он чувствовал, что  скоро наступит благоприятная пора перехода в найденную им долину. Но сам переход может стать последним для Бо. Нужна самка, которая будет о нем заботиться.

Однажды он уже пытался похитить самку, которую встретил в лесу. Но ее сознание не воспринимало его приказы остановиться. Ее воображение было занято страшным окружающим пространством, наплывающими среди деревьев образами неизвестных существ. Она боялась темного леса и не впускала его зов внутрь себя. Она боялась, но знала, что там, за границей леса для нее все станет хорошо. Там ее ждут спокойствие и свобода.

Тогда он понял, что только в момент настоящего ужаса смерти в этих существах другого мира открывается возможность общаться с ним  ощущениями…

Лежка, которую он подготовил недавно, была обнаружена и разорена. Он тут же ощутил волны страха и ненависти, оставленные теми, кто был здесь. И одновременно понял, что готовится что-то необычное…

Была еще одна, отстоящая несколько дальше, но хорошо укрытая от проникновения посторонних. Ее и еще несколько в других местах он заготовил с учетом того, что придется уходить с большим грузом и потребуется время для передышки…



Татьяна проснулась от скрежета поднимаемой решетки. Быстро разбудила  Свету, потрясла за плечо заснувшую только под утро Машу. Та со стоном открыла глаза, подняла голову, но тут же ее опустила на солому. Потом разбудили Тоську, которая за прошедшие дни немного поостыла и испугалась. Она теперь все больше сидела в стороне от остальных, часто плакала и что-то бормотала почти неслышно. Свою дочь она сразу же отогнала от себя. И девочка  все время сидела рядом с Татьяной и Светой. Те, как могли, развлекали ее, плели из соломы игрушки, кормили тем, что сбрасывали охранники.

Изредка Тоська отвлекалась от своего бормотания, подползала к дочери, вырывала игрушки, если удавалось, била, приговаривая:

-- Из-за тебя я здесь, тварь. Ты втянула меня в эту яму…

Если женщины успевали ее оттащить от ребенка, начинала рыдать:

-- Пусть сдохнет здесь, чем на потеху этим жирным тварям. Зачем вы кормите ее? Хотите, чтобы больше страдала?

Раза два Тоська устраивала концерты с воплями, руганью и проклятиями в адрес охранников и их хозяина, при этом просила дать ей самогона или наркоты. Обещала за дозу все, что только не попросят. Охранники гоготали, устраивали себе развлечение, сбрасывая ей какие-то пакетики. Тоська бегала за ними по яме, отпихивая других женщин, верещала, что это для нее, а когда разворачивала, и оказывалось, что там ничего нет, или насыпано что-то вроде пыли, билась в истерике, бросалась на стены, орала нечеловеческим голосом проклятья. Тогда охранники спускали лестницу, ее вытаскивали наружу. Потом бросали ее избитое, бесчувственное тело вниз.

Маша в основном лежала, зарывшись в солому, и спала. У нее, возможно, было сотрясение мозга. Ее постоянно мутило, любое движение давалось с огромным трудом. Света, пережившая, как она сама сказала, много меньшие потрясения, всячески охраняла ее. И от бесившейся Тоськи, которая в такие минуты ничего под ногами не видела, и от ребенка, который пока не понимал, что лежащей в соломе женщине невероятно плохо.

Но даже такая  скотская, на положении рабов, жизнь пришла к концу. Это Татьяна поняла по веселым шуткам, пересыпаемым отборным матом, с которыми охранники известили своих узников о ждущей их участи.

Света подняла свою подругу, положила ее голову на свое плечо. Но та все время пыталась опуститься вниз. Пока охранники вылавливали извивающуюся Тоську, засыпали ей в рот порошок, не обращая внимания на других, Татьяна оторвала от остатков юбки несколько полос и привязала Машу к Свете. Теперь они обе стояли. Света обнимала подругу за талию. Та вроде бы закинула руки ей на шею. Впрочем, охранникам это было безразлично. Не все ли равно, как будут стоять  эти приманки для псов. Главным  игроком будет Тоська. Наркотик уже сделал свое дело. Глаза ее заблестели, ноздри стали раздуваться. Но она категорически отказалась брать на руки дочь. Тогда один из охранников сунул ее в руки Светы. Татьяна хотела перехватить ребенка, понимая, как  тяжело той держать на себе Машу. Но охранник грубо оттолкнул ее в сторону, бросив цинично:

-- Что, и ты захотела поразвлечься? Погоди, для тебя другая игра  будет. Повеселимся…

Другой холодно бросил:

-- Твое время не пришло. Сиди и жди.

Охранники вытащили на поверхность бьющуюся в руках и сыплющую матом Тоську. Татьяна попрощалась со Светой. Маша ничего не соображала.

-- Привяжи ко мне и Гелю. Боюсь, что уроню, пока дойдем. Не хочу, чтобы ее напоследок еще и избили. Пусть уж у нас будет один конец, но без лишних мучений…

Татьяна оставшейся полосой от юбки  привязала тельце девочки под мышками к Свете, поцеловала всех трех в лоб.  Она не знала, что сказать в утешение.

-- Молись за нас, Таня, чтобы боженька избавил от страшных мучений. Чтобы все закончилось быстро… А я буду молить боженьку, чтобы взял нас к себе…

Тут спустившийся охранник отшвырнул ее от подруг, накинул петлю веревки на всех трех сразу и крикнул, чтобы поднимали.

Быстро вытащили лестницу, заскрипела опускаемая решетка. Татьяна осталась одна.  В неведении о том, что ждет ее впереди…



…Опять его окутывали волны  ненависти, восторга, радости, ужаса, боли, ожидания скорого конца. Шерсть его то и дело вздыбливалась, но все больше от омерзения. Он не мог понять, как можно радоваться ужасу и смерти другого. Даже убивая добычу, он всегда просил у ее души прощения и отпускал в верхний мир с благодарностью.

Он основательно проверил пути отхода, уточнил, где находятся охранники этого страшного места. Их было много. Все они были с палками, выпускающими жалящих шмелей. Но когда знаешь точки расположения врага и его возможности, проще его отвлечь. Только убедившись, что на выбранном им пути неожиданностей не предвидится, он устроился почти под самыми стенами этого страшного холма, который был сделан из камня этими злобными пришельцами, со множеством пещер и ужасной западней,  в которой убивали своих соплеменников…

Он ждал. Был слышен шум, рык зверей, убивающих в гневе и неистовстве, шли волны страха, боли, смерти, но не было зова о помощи…

И вот наступил его час. Внутри отчетливо проявился  этот странный, вибрирующий зов, обращенный к кому-то, кто может придти и отвратить беду, кто может помочь… Зов,  надеющийся, обращенный только к нему…

Не мешкая ни мгновения, он ринулся на этот зов. Одновременно, собрав всю внутреннюю энергию, он послал приказ всем спать…

В каменной западне, как и в прошлый раз, четвероногие звери набросились на двуногих. Они застыли под воздействием его приказа в одном прыжке от своих жертв. Одна из самок держала на руках детеныша, другая прижалась к ней. Еще одна была в другом конце площадки. У него не было выбора. Он схватил ту, что была ближе всего, с детенышем, перекинул ее через плечо и прыгнул из западни на стену. И чуть не сорвался. Но вовремя сгруппировался и перемахнул через преграду, рухнул в воду, выбрался на берег и скрылся среди сугробов. Затем стряхнул с плеча свою добычу. И тут понял, почему ноша показалась такой тяжелой и неудобной. За ту самку, что держала детеныша, ухватилась еще одна. Вернее, она была привязана к ней. И теперь обе смотрели на него безумными от страха глазами.

Времени для размышлений не было. Он подхватил их так, что одна самка оказалась на одном плече, а другая на другом, уравновесил ношу и качающимся бегом понесся к запасной лежке, надеясь, что ее никто не нашел.

Он чувствовал, что вот-вот за ним ринется погоня. Вскоре по его следу пойдут четвероногие убийцы. До сих пор ему удавалось сбивать их с толку. Но тогда он был один. Сейчас он, наконец, добыл то, что занимало все его существо последнее время, и надо было сохранить свою добычу.

Эта лежка была им обнаружена недавно, чуть переделана и замаскирована. Ее он берег на самый крайний случай. И вот он наступил. Одни своим входом нора выходила на берег ручья. Поэтому он еще задолго до подхода к лежке ступил в ледяную воду и по скользким камням дна  побежал в сторону спасительной норы. Скинув свою двойную ношу, он затолкал обеих самок с детенышем в темную яму, послал приказ молчать, и замаскировал  нависшими ветвями игольчатого дерева. Потом сделал круг в сторону, взобрался на дерево, осмотрел окрестности. Его удивило, что погони не было.

Он прислушался к ощущениям, сосредоточившись на западне. Там творилось что-то непонятное, что-то ужасное. Но это его уже не касалось. И он вернулся к лежке, но зашел с другой стороны, где был второй ход. Вытащил самку с детенышем. Она так и не отпустила его от себя. Потом другую. Она была по-прежнему привязана к первой. Потом он понял почему. Эта вторая не могла стоять. Нести обеих он не мог. Потому, глядя в глаза первой, он мысленно постарался объяснить, что будет нести вторую, а первая пойдет рядом. Та закивала головой, что поняла. Он уже знал от Бо значение этого знака.

Так они и двигались дальше. Впереди он со второй на плече, сзади  первая, держа детеныша на руках. Он понял, почему она не спускала его с рук. Детеныш, как и вторая, был привязан к первой.

В следующей, удобной и сухой  лежке  они передохнули. Он отвязал детеныша. Это оказалась маленькая самочка. Ощупал вторую, которая находилась в небытии. Но она была жива. Переломов костей не было. Он определил, что самка невероятно истощена…  и она ждала детеныша. Он ощутил другую жизнь в этом  истерзанном теле. И понял, что предки посылают ему свою помощь, напоминают ему о долге перед родом.

У него не было ничего съестного в этой промежуточной лежке, кроме нескольких горстей мороженых ягод, кисло-горьких, но утоляющих чувство голода. Первая самка взяла предложенный корм, проглотила несколько ягод, придвинулась ко второй, прижала ее к себе, попыталась растормошить, но он отодвинул ее. Попытался объяснить, что нельзя трогать, пусть лежит. Тогда первая самка начала снимать с себя шкуру и укрывать лежащую. Он вспомнил, как дрожал Бо без своей шкуры, и понял, что надо двигаться дальше, в пещеру, где есть огонь. Где лежат шкуры убитых им коз. И еще понял, что если не поторопится, вторая самка уйдет к своим предкам. И его предки ничем не помогут.

К пещере было два пути. Один вокруг, по тропе через болота. Он был долгий, но безопасный. Второй, вот он, рукой подать, но надо карабкаться по кручам. Ему этот путь нипочем. Он привык такому передвижению. А вот  его самки? Выдержат ли они? Вдруг он ощутил  попытки первой самки что-то ему объяснить. Она делала какие-то знаки, что-то чертила на снегу. Он долго вслушивался в то, что она пыталась сказать. Потом понял. Она просила его подняться со второй самкой наверх, а они с маленькой самочкой будут ждать его. Это было опасное предложение. Не потому, что он боялся, что они убегут. Он больше остерегался оставить их без защиты, пока будет подниматься вверх. Опасался, что их могут схватить стайные хищники, у которых здесь есть логово, боялся, что прочтут их следы те кровожадные соплеменники самок, которые все-таки вышли на поиски своей добычи.



Путь был неблизкий. Полина перебралась через Русянку на противоположный берег, на лыжах идти было легче. Она не была любительницей этого вида спортивного отдыха, обычно старалась отлынивать от таких прогулок, но сейчас была благодарна Артему за то, что таскал ее на лыжные пробежки. Подсознание вело ее в лесную чащу, туда, где осенью на болотах собирали клюкву. Она прошла краем болот до самого подъема на холмы. С этой стороны они были пологими и поросшими деревьями и кустарником. Но с другой стороны, обращенной к Русянке, холмы обрывались почти отвесными скалами, на которых летом обычно тренировались туристы.

Она шла как по невидимой бечеве, поднимаясь все выше, почти к вершине холма. Здесь Полина никогда не бывала. Не потому что чего-то боялась, а просто не интересовали ее ни скалолазание, ни поиски сокровищ, якобы запрятанных где-то в этих местах уходящими французами. Если скалолазание она считала обычной блажью выросших в достатке и отсутствии обычных жизненных забот жителей мегаполисов, то поиски мифических кладов  раз и навсегда нарекла идиотской чушью. Когда было убегающим французам в осеннее бездорожье сворачивать с укатанного большака на незнакомые, окруженные болотами холмы, чтобы там найти какую-нибудь пещеру для укрытия обозов с награбленными богатствами. Да их отправили еще в то время, когда было сухо и по дорогам  можно было относительно спокойно проехать.  А если и решили где-то спрятать, то мест таких по дорогам достаточно более удобных, чем Русянские скалы.

На вершине, поросшей сосняком и продуваемой всеми ветрами, она на мгновение остановилась, вслушиваясь в себя. Куда теперь идти? Подсознание молчало. Оно привело на вершину холма, а дальше предоставило ей самой решать, что делать дальше.

Полина запаниковала. Сейчас, когда в голове больше не было этого настойчивого зова, она с ужасом поняла, что, не думая о последствиях, сама бросилась в лапы врага. Кто знает, может быть у этих нелюдей, которые выманивали свои жертвы из деревень и города, есть такие устройства, чтобы воздействовать на мозг человека, подавлять его волю, внушать ему действия, которые он в другое бы время не совершил. По крайней мере, такие предположения выдвигались в некоторых журналах еще до катаклизма. Их правда, относили к миру фантастики… Но вот ведь, Полина на себе ощутила такой зов. Значит, кто-то сумел сделать…

Ей стало страшно. Она несколько раз оглянулась, определяя, где находится. Стволы сосен росли над самым обрывом. Там обычно скалолазы устраивали свой лагерь. Полина читала их рассказы о спусках с этого холма. Многие говорили, что все пространство под холмом прорезано многочисленными пещерами.

Вдруг Полину, словно током, пронзило понимание: ведь эти убийцы могли облюбовать эти пещеры для своих подлых дел. И вполне возможно, что Татьяна томится именно здесь. И она действительно зовет ее отсюда. Как же Артем, такой грамотный специалист, не додумался проверить эти пещеры?  Но что же делать теперь ей? Бежать назад? Но скоро начнет темнеть. День зимой почти не отличим от ночи. Даже предвестье весны не удлинило его. Возвращаться теперь назад по болотам, которые и в зимнее время остались незамерзшими, чревато большими опасностями. В былые времена там были трясины, куда попадали пасшиеся коровы. И в очень редких случаях их удавалось спасти.

Выход оставался один: искать какую-то пещерку и там ждать начало следующего дня. Полина посмотрела вниз. Примерно в полутора метрах виднелась площадка. Там был небольшой грот, где обычно скалолазы оставляли оборудование, прежде чем начинать спуск. Там уж точно никаких бандитов не будет. И она, хватаясь за выступающие корни, стала сползать на площадку, понимая, что если промахнется, дальше будет недолгое отвесное падение вниз до соприкосновения с обломками камней.

Все обошлось. Она приземлилась на площадке, покрытой толстой подушкой снега. Отсутствие следов доказывало, что никого здесь давно уже не было. Бестолково в наступающей темноте порыскала в поисках так называемого грота. Наконец, куда-то провалилась, но неглубоко. И поняла, что нашла искомое убежище. В нем было тихо и даже казалось тепло, потому что ветер сюда не попадал.

Полина представила, что сделает Артем, когда вернется домой, а ее там не будет. Но  пусть лучше он придушит ее собственными руками, лишь бы оказаться дома, а не здесь, в этой темной, холодной и страшной впадине в горе.

Она включила фонарик, который предусмотрительно взяла с собой. Аккумулятор у него был заряжен, но не был таким уж мощным, чтобы пользоваться им постоянно. Однако его свет позволил ей увидеть в дальней стене расщелину. Она протиснулась между камнями, свалилась куда-то вниз. Сердце мгновенно ёкнуло, мелькнуло в голове: ну вот и все. Все тревоги и страдания позади. Но падение было недолгим и не особенно болезненным.

Сознание она не теряла, хотя очень на это надеялась. Просто на некоторое время ей стало как-то спокойно и все безразлично. Она закрыла глаза и на какое-то мгновение отрешилась. Потом ей послышались голоса. Странно, подумала она, откуда здесь быть людям. Это мне мерещится. Потом кто-то убаюкивающее шептал ей где-то в самом центре головы, что все хорошо, что все благополучно, здесь безопасно, тихо и спокойно. Она впала в какое-то состояние сна с открытыми глазами.

Пришла в себя от неровного света, проникающего откуда-то снизу, из-под камней. Вначале решила, что это свет фонарика, закатившегося под камни. Но потом поняла, что он находится в ее руке. Она так и не выпустила его. Щелкнула кнопкой, луч света ударил вверх. Полина поняла, что находится в довольно низком пространстве, увидела вверху небольшое отверстие, в которое и свалилась не так давно. Другое дело, что выбраться без помощи посторонних она из этой западни не сможет.

Тут она вспомнила, что из-под камней виден свет. Он  откуда? От какого источника?

Осторожно разгребла мелкие камни, сдвинула несколько крупных и увидела внизу большое пространство, в одном его углу горел костер. Он и давал это неровное свечение. В полутьме скрывалось что-то напоминающее постель. Вдруг оттуда в круг света выползло существо, напоминающее ребенка…



Если кто-то думал, что Землемеров недалек и предсказуем, он глубоко ошибался. Это был умный и жестокий зверь в человеческом облике. С каждым днем в нем проявлялись все более явно звериные, хищнические черты, подминая под себя все то немногое человеческое, что еще оставалось в его натуре.

Ледяной занавес, разделивший его жизнь  на до и после, стал тем спусковым механизмом, который и запустил процесс его окончательного превращения в зверя. Если раньше он ассоциировал себя с классом избранных и стремился влиться в его ряды, сколотить любыми способами, приемлемыми в либеральном алчном обществе собственников, приличное состояние, то теперь ему этого было не нужно. Здесь, на этом куске земли, преподнесенном ему на блюде высшими силами, а он в этом был уверен, все принадлежало ему одному. Только он обладал жестокими, выдрессированными отрядами бойцов, которым кроме, хорошей жратвы, самогона, наркоты и девок ничего не надо. Эти отряды он растил и пестовал не один год, дрессировал так, чтобы понимали его с полуслова. Они и знали его как хозяина и были верны, как собаки. По первому слову готовы были перегрызть любому глотку.

Он был на этой земле богом и хозяином. Все теперь принадлежало ему одному. Он мог казнить и миловать, решать судьбы тех, кого ему оставили для развлечений и работы на него.

Досаждало, конечно, то, что где-то в лесах были спрятаны и пока не попали под его власть люди Алиева. Но это и не страшно. Будет интересно поиграть с ними в прятки. Тем приятнее будут ристалища. Когда враг пойман после длительного преследования, то и месть бывает слаще.

Занозой в пальце была воинская часть с небольшим гарнизоном. Но она ему особенно и не досаждала. Жила своей отдельной жизнью. Ее он оставил на лето, когда разберется со всеми этими выделившимися в отдельные общины деревнями.

 Всю зиму он со своими людьми развлекался набегами на богатые элитные поселки, усадьбы, отдельные деревни. Эти походы оживляли кровь, напоминали о тех днях, когда приходилось скрывать свои пристрастия, вуалировать их  разного рода выдумками. Теперь этого не требовалось, но и ушла острота удовольствия.

Первое время он развлекался, следя за потугами этих местных властьимущих оставить за собой право распоряжаться жизнью населения. Но вскоре понял, что те, на кого он делал ставку, в сложных условиях катаклизма ничего полезного сделать не могут. Они лишь винтики в глобальном теле системы. А вне ее  оказываются лишними деталями, без которых организм действует даже лучше, чем с ними.

Прошедшие выборы показали, что эти народные массы вполне обошлись и без них. Эти массы исторгли их из своего сообщества, еще раз доказав, что вполне жизнеспособны и без этих надстроек в виде судебной и исполнительной власти и разных комитетов. То, что он подозревал интуитивно, подтвердилось на практике. Он понял, что все эти Поздняковы, Голенищевы, Селезневы, Ибрагимовы  и иже с ними ему уже ни к чему. Они отработанный материал. И надо от них избавляться.

Землемеров решил проверить их лояльность своему величию. Для этого объявил о праздновании дня рождения. Решил посмотреть, как поведут себя эти ставленники, мнившие себя до поры основными хозяевами  района. Но последняя экспедиция по элитному поясу поселков показала, что этот, казавшийся бездонным, короб с подарками кончился. Дальние дачи чиновного начальства оказались пусты. Ни хозяев, ни прислуги не было. Конечно, кое-чем из провизии налетчики поживились, но для ристалищ нового запаса дичи не было.  К тому же это воинское ополчение решило провести разведку в разных углах долины. Это было некстати. Зимой  отряды Землемерова воевать не могли. Одно дело, налететь тучей на небольшую деревеньку, где  и есть-то десяток мужчин, и совсем другое – биться с обученными солдатами, вооруженными  серьезным оружием.

Впрочем,  его приглашенные гости никогда не отличались умением получать удовольствие от травли собаками  глупых людишек. Ну что ж, пусть полюбуются этим зрелищем в последний раз, потому что в следующем ристалище главными действующими лицами станут они сами.

Все они прибыли, как он и предполагал. Только мозгляк-прокурор увернулся. Как раз перед приглашением уехал в часть и оттуда не возвращался. Но и его не минует общая чаша расплаты, разве что чуть задержится на этом свете…

Застолье было отменным. Может быть, не столь разнообразным, как в былые времена. Но повар-китаец из простейших продуктов сотворил небывало изысканные  блюда. Вот только за столом беседа не клеилась. Красавица Тата царила во главе одного торца стола, а он с противоположной стороны. Разговоры начинались и незаметно сникали… Все чувствовали себя как-то скованно и неуютно. Лишь хозяин дома блистал остроумием и словоблудием.

Когда были уже отведаны все блюда, выпиты литры спиртного и произнесены десятки тостов, настало время любимого развлечения хозяина. Он гостеприимно распахнул двери своего зала приемов, приглашая на застекленную веранду, откуда  открывался прекрасный вид на арену для ристалищ.

Светлана Селезнева, шедшая под руку с хозяйкой дома Татой, вновь ощутила неприязнь к этой блистательной оболочке, внутри которой пряталась потенциальная детоненавистница и убийца. А та с упоением трещала о том, как усовершенствовал Егор арену. Теперь пленников выпускают из тех ворот, что напротив, а животных, из тех, что расположены под верандой.

-- Егор такой умница, он так много всего знает. Это он прочитал в одном романе про жизнь древних римлян. Правда, там на таких аренах выпускали на первых христиан львов, но у нас же здесь львов не найти. А медведь наш совсем обленился. Только собачки молодцы. Но их приходится несколько дней не кормить, чтобы работали…

Светлана слушала болтовню дуры-хозяйки, понимая, что на этот раз она не сможет выбраться из этого дома. Еще в дороге Валерий сказал ей, что надо готовиться к худшему. Она чувствовала, что над всеми ими, собравшимися здесь, в этом замке нависла смертельная угроза. И подспудно это понимали все. Тот, кто планировался всеми ими в качестве трамплина для достижения высшей власти в районе, оказался умнее и дальновиднее. Он использовал их как ширму для своих наполеоновских планов, не открывая до поры своих намерений. И они, все опытные, изучившие науку власти, знающие законы и умеющие их направлять в свою пользу, оказались слепыми котятами в его жестоких руках.

На веранде были расставлены удобные кресла, между которыми расположились столики с бутылками спиртного и сладостями. За спинами зрителей выстроились  вышколенные слуги, по первому знаку готовые услужить каждому гостю.

-- Что ж, друзья, начнем, -- произнес Егор, усаживаясь в свое кресло. Рядом с ним опустилась Тата.

-- Боюсь, что эта сцена не доставит вам истинного удовольствия. Куда интереснее смотреть непосредственно с арены… Но такую возможность… -- Егор усмехнулся, -- надо заслужить. Итак, первый выход… -- он хлопнул в ладони. Стоявший у стены китаец склонился в поклоне и дернул за шнурок.

Заиграла музыка. Что-то из произведений Чайковского. Светлана не могла определить. Что-то до слез знакомое, трагическое…

В стене арены напротив открылась дверь. Из нее вытолкнули какую-то оборванку, которая быстро побежала на середину арены, потрясая кулаками и что-то крича. Следом из двери вышла группа из двух изможденных женщин и ребенка. Они так одной группой и стали возле двери, пока стражники  не вытолкали их палками ближе к середине арены. Эти стояли молча и обреченно. Они ничего не ждали. Лишь губы шептали что-то беззвучное…

Когда выпустили собак, зрители не заметили. Лишь услышали хриплое многоголосое рычание и вопль одной из женщин, той, которую втолкнули первой. Она завертелась, отбиваясь от нападающих собак, кинулась бежать…

 Светлана инстинктивно отвернулась. И тут услышала возгласы удивления, а Егор даже вскочил с места. Она не видела, когда появилось это существо. Оно было уже внутри. Собаки как-то замедленно, словно по инерции, еще бежали, но лапы их заплетались. А это существо вдруг подскочило к группе женщин, схватило ту, что держала ребенка, взвалило себе на спину. Причем вторая женщина также оказалась за его спиной. Существо подпрыгнуло, почти сорвалось со стены, но сгруппировалось… и скрылось из глаз.

Происходящее на арене больше никого  не интересовало. Все заговорили наперебой.

-- Что это было? – тихо спросила Светлана у мужа. Тот пожал плечами, потом чуть слышно произнес, -- не знаю, но планы хозяев оно нарушило…

Егор в это время отдавал распоряжения: собрать отряд для преследования, гостей препроводить в отведенные им покои, выставить охрану по периметру. Возможно, таких существ много…

Слуги учтиво, но настойчиво вывели гостей из веранды, сопроводили их вниз, где несколько боевиков заломили мужчинам руки и потащили их в одно место, а женщин – в другое…



Вестовой вместе с детьми прибыл в часть вечером. Пока разбирались на КПП, пока искали Полину, прошло достаточно много времени. Когда убедились, что ее нигде нет, доложили дежурному офицеру.  Тот старшему специалисту в подземный бункер.

 Детей определили в приют, накормили, уложили спать. Бойцы в это время прочесывали все закоулки военного городка.

 Сообщать Мезенцеву боялись. Знали, что известие может его сразить. Разбудили Самохина. Тот подскочил как ужаленный.

-- Куда вы смотрели? Поручить ничего нельзя. То одну украли, теперь другую, к тому же жену командира. Вы что, хотите загнать его в могилу? Хотите, чтобы вас всех вот так по одному перетаскали? Живо следопытов, из тех, что остались в части.

Самохин быстро оделся в бушлат, комбинезон и выскочил из квартиры. У порога уже стояли пятеро бойцов во главе со старшим лейтенантом, все уже в белом маскировочном обмундировании. Вооружившись фонарями, они пошли вдоль ограды, изучая следы. И вскоре набрели на свежую лыжню. Определили, что двигался одиночка и не вполне умелый.

-- Это она. – Заключил Самохин. – Хорошо, что с ней никого нет. Значит, не похитили. Значит, шлея под хвост. Ну, и то, слава богу. Отправляйте вестового в отряд, пусть сообщит командиру о случившемся, а мы с утра пойдем по следам. Сейчас, во тьме, только заплутаем.

С рассветом, поиски возобновились. Следопыты довольно четко отследили путь Полины, хотя в некоторых местах она становилась на старую лыжню и шла по чужому следу. Вот только ее маршрут всех удивил. Она уходила от населенных мест вглубь  заповедных лесов, пересекла реку и двинулась вокруг болот, в самое сложное и малоизученное  место района – к Русянским холмам. Там в годы войны отстреливались наши солдаты от наседавших на них фашистов. Говорят, до сих пор там лежат неразорвавшиеся снаряды, а окрестности изрыты окопами и блиндажами. Ежегодно поисковики проводят свои работы, разыскивая останки погибших. Болота надежно скрывают тех, кто нашел в них свой покой.

Что могло понадобиться здесь жене командира? Самохин отправил еще одного посланца с информацией о поисках.



Он втащил вторую на выступ скалы, оглянулся. Далеко внизу виднелись две скорчившиеся фигурки. Они молчали, но он знал, что они живы и ждут его. Передохнув немного, он спустился за оставшейся самкой и детенышем. Двоих было тащить тяжело. Но он понимал, что третий спуск и подъем  для него сегодня будет невыполним. Он устал тащить в быстром темпе большую ношу, которую надо оберегать от любых толчков и бросков. Подъем дался ему с большим трудом. Он скинул с себя первую самку с детенышем. Сел, привалившись к стене. Впереди был еще один подъем, но небольшой и не такой отвесный.

Когда он занес больную самку, ощутил присутствие постороннего. Мгновенно его загривок вздыбился. Но он уловил нотки страха и истерики. Это для него не опасно. А значит, и не интересно.

Он еще раз вернулся на выступ, подхватил первую самку с детенышем и перенес в пещеру. Опять пахнуло посторонним. Он уже был однажды знаком с этим запахом. Опасности который не представлял.

Он поставил самку на пол, пододвинул к ней ворох сушняка, неуловимым движением достал откуда-то сверху  половину тушки какого-то животного, подал ей и махнул в сторону горящего очага.

Света поняла, что он таким образом дал ей понять, что еду должна готовить она. Она растерянно поискала глазами нож или что-то похожее на него. Тот, кто их спас, сидел, привалившись к стене, и спал. Она стала пересматривать валяющиеся предметы, соображая, чем же можно разделать тушку. Ни сковородки, ни кастрюльки рядом не наблюдалось.

Неожиданно ее спаситель, не открывая глаз, выхватил из ее рук тушку, разорвал на части и бросил на плоский камень. Мясо зашипело, горло запершило от знакомого запаха жарящегося шашлыка.

 Света сидела перед очагом, подкладывала сушняк, одной веточкой, приспособив ее вместо вилки, переворачивала куски мяса. Геля сидела рядом с ней, как привязанная. Она все еще с опаской поглядывала на спасителя, прячась за Светой. Маша спала, уложенная на подобие постели и укрытая множеством шкур. Вдруг одна из шкур приподнялась, и из-под нее показалась замурзанная физиономия вполне человеческого ребенка. Света от неожиданности вздрогнула. Значит, здесь есть и другие люди.

-- Ты кто? Как тебя зовут? – спросила она малыша.  Тот вначале спрятался под шкурами, потом все-таки вылез. Он был голоден, а запах мяса так будоражил сознание, что голод пересилил страх.

-- Я  Боря, -- сказал он, наконец, потом, указывая на девочку, спросил, -- она кто?

-- Я Евангелина, но ты можешь звать меня Геля, -- царственно снизошла к спрашивавшему девочка, -- тебе сколько лет? Как ты здесь оказался?

Мальчик задумался на мгновение,  вспоминая слова. Ведь он уже некоторое время  общался со своим спасителем только мысленно. Потом сказал:

-- Он меня принес, он род, я думаю, он мой отец, он заботится обо мне, кормит, занимается… -- потом подумал и добавил, -- я не знаю, сколько мне лет…

Потом что-то вспомнил и показал руку с растопыренными пальцами, -- вот столько.

-- Пять? – уточнила Света. Мальчик кивнул. Он был худее и щуплее девочки, но они были ровесниками.

Света проверила, как прожарилось мясо, дала детям по кусочку, взяла себе небольшой кусок с костью, остальное, самое сочное, отодвинула к холодному краю камня для спасителя. Она его решила называть только так. Ей очень хотелось есть, но надо было проверить, как там Маша, проснулась ли. Нет, подруга по несчастью спала. Губы ее запеклись. Видимо, поднялась температура. Но помочь Света ей ничем не могла.

Она вернулась к очагу, взяла свой кусок мяса и стала есть, сглатывая слезы. Она понимала, что Маша обречена. Ей необходимо лечение, но здесь никто ей не поможет.



Он сидел рядом, ощущал горе первой самки и понимал, что он нашел то, что искал. Она была как его ушедшая к предкам подруга и как его мать. Она заботилась о детенышах, хотя они рождены не ею, она заботилась и волновалась о жизни второй самки, наконец, она позаботилась и о нем, хотя он на это не рассчитывал. Она отобрала лучшие куски мяса для него. Он это оценил.

Небольшой отдых взбодрил его. Он понял, что должен заняться здоровьем второй самки, пока ее болезнь не повредила растущему в ней малышу.



                Глава четвертая.


                Конец зверя


В темной затхлой пещере резко пахнуло зверем. Из угла послышался угрожающий рык.

В груди Егора радостно бухнуло сердце. Он у цели. Не зря, отложив все дела, сразу бросился в погоню. Захват этого странного, незнакомого на земле животного его взбудоражил больше, чем планировавшееся развлечение с бывшими гостями. Но те никуда не денутся. Их отлично стерегут. А вот этот может исчезнуть.

Два дня назад этот лохматый гоминид украл у него с арены сразу трех пленниц. Их Егору было не жалко. Отработанный материал. Они надоели ребятам из охранной десятки и годились разве что на корм собакам. Тоська, давняя любовь, давно уже превратилась в развалину от вечных попоек и наркотиков. От былой красоты не осталось и следа. Рожденная ею от него девка его не интересовала. Ну, был бы еще парень, куда ни шло. А девка ни на что не годится. Он со спокойной совестью отдал распоряжение затравить их всех собаками для устрашения всех этих чистоплюев, которые считали, что могут  указывать, что ему делать.

Егор  уже распланировал для себя целый день удовольствий, когда его гости вслед за этими пленницами окажутся в арене с собаками. И предвкушал ощутить наконец долгожданное удовольствие от этого зрелища. И тут все планы спутал этот зверь. Назвать его просто обезьяной как-то не получалось. Уж очень грамотно и спортивно умыкнул сразу троих. И разрушил ему день удовольствий.

Землемеров никогда не оставлял безнаказанными проступки тех, кто путал его планы. Это было всегда. Каждого находила расплата. Но здесь вдруг верх взял азарт. Неужели он, умеющий просчитывать игру на много ходов вперед, спасует перед каким-то лохматым гоминидом?

Был собран отряд быстрого реагирования.  Наиболее опытные разведчики стали обшаривать местность в поисках следов. Долгое время ничего найти не удавалось. Потом один из охранников вспомнил, что дня за два до этого недалеко от замка была разорена лежка крупного животного. Тогда этому событию не придали значение, теперь вплотную занялись местом лежки. Егор в ажиотаже торопил разведчиков. Ему не терпелось схватить этого зверя и украденных им пленниц. Интересно, для чего они ему? Для еды? Или для сексуальных утех? Но для последнего эти истощенные, превратившиеся в старух девки вряд ли подходят…

Землемерова захватила сама идея поисков. Сознание рисовало картины захвата этого существа, привоз в цепях и в клетке в замок, а потом стравливание с собаками и медведем… это будет зрелище…

Но… гоминид этот оказался ловким и далеко не дураком. Следов он  явно не оставлял. Собак пустить на поиски не удалось. Как только они чуяли его запах, то начинали визгливо скулить и ложиться на землю, испуганно и умоляюще глядя на хозяина.

Тогда Землемеров приказал расширить квадрат поисков, прочесать все окрестности вплоть до реки. Где-то же он должен оставить свои следы.

Спустя двое суток поиски подошли к местным холмам. Горами их назвать язык не поворачивался. Но в отвесной части холмов  были многочисленные пещеры, проделанные, как одни говорили, водами реки, а другие утверждали, что там до войны ломали камень для строительства дороги. В последние годы эти места облюбовали туристы-экстремалы.

Землемеров одно время тоже занялся параальпинизмом, но этот вид спорта ему быстро наскучил. Было много других, более интересных и будоражащих кровь занятий. Но у него еще сохранилось на всякий случай спецснаряжение для  подъема в скалы. Хранилось оно в одной из расположенных неподалеку лесных сторожек. И сейчас было как нельзя кстати.

Оставалось только узнать, в какой из пещер обитает этот гоминид, и придумать, как его захватить.  Разведчики отряда начали тщательный обыск пещер. Это длилось долго, нудно, но Егор умел ждать. Он как кобра мог выжидать свою добычу неделями, чтобы однажды сделать молниеносный выпад.



Гонец с известием от Самохина прибыл в тот момент, когда Мезенцев осматривал в бинокль подступы к гнезду этого самого Земели. Огромный замок серого камня, сплошные башенки, как любили строить многие новые русские в самом начале нулевых. Канал, окружающий высокие стены, соединен с одним из притоков Русянки. Потому и вода в небольшие морозы не замерзает. Подъемный мост опущен, через него  выезжает большой отряд вооруженных людей. Самое время  провести захват замка. Но пока не выяснено, сколько  народу осталось внутри замка, Мезенцев принял решение не рисковать.

Известие о пропаже Полины оглушило болью в сердце и спазмом в горле, отчего он не мог ни вздохнуть, ни выдохнуть. Увидев багровеющее лицо командира, его адъютант, уже имевший опыт таких приступов, быстро достал лекарство.

Как только Мезенцев пришел в себя, он подозвал Игнатьева.

-- Срочно в часть. Вызывай подмогу. Будем брать штурмом. Не знаю, найду ли там кого, но это гнездо надо уничтожить. Вот пакет. Передашь Виктору Петровичу. Если того не будет на месте, дежурному офицеру. Он знает, что делать. Не мешкай. Пока отряд убыл вместе с хозяином замка, ничего интересного там не произойдет. Если Татьяна жива, -- тут Мезенцев увидел, как Игнатьев стал бледнеть, и поправился, -- надеюсь, что жива, и пока хозяин отсутствует, с ней ничего страшного не случится.

На следующий день начался штурм  замка. Разведчики, ночью перебравшиеся через ров, проникли внутрь стен, на рассвете открыли ворота и опустили мост. Вся периферийная охрана была грамотно и беззвучно снята и обездвижена.

Замок был взят, несмотря на неприступность стен и хитросплетение переходов между внешними и внутренними стенами довольно быстро. Немногочисленная охрана не могла оказать сколь-нибудь серьезного сопротивления. Господские апартаменты представляли собой нечто среднее между музеем и барахолкой. Залы были забиты драгоценными безделушками, мехами, какими-то вазами, мебелью разных стилей и эпох, причем новоделы соседствовали с образцами старины…

Бойцы рыскали по залам, выявляя всех, кто находился в замке. Вскоре его обитатели  были собраны в нижнем зале, том самом, где Наталья Михайловна впервые увидела Землемерова и была очарована подарками. Теперь она стояла у стола, в ярости кусала свои  красиво очерченные губы, метала полные ненависти взгляды в сторону захватчиков. Если бы она только смогла передать весточку Егору, через час бы от этих вояк и следа не осталось.

Мезенцев прошелся вдоль выстроившихся в ряд работников замка. Оглядел нескольких представителей азиатской внешности и заметил шедшему рядом Игнатьеву:

-- Вот и наши китайцы. Я-то переживал, что они замерзли на леднике. А они здесь. Значит, отряд, посланный Селезневым, тогда догнал их. А где остальные? – задал вопрос стоящему с краю китайцу, который тут же начал кланяться, все так же молчаливо и отстраненно.

-- Какое право вы имели врываться в частную собственность? – наконец, пересилив приступ ненависти, прошипела хозяйка, -- это вам не совок, чтобы чужим имуществом распоряжаться. Это территория, принадлежащая законному владельцу замка и всей долины…

-- Ну, если бы хозяин не занимался грабежами мирных жителей и убийством людей, мы бы не врывались в вашу собственность. Нас интересует один человек. Здесь я ее не вижу, но знаю, что ее привезли сюда. И пока мы ее не найдем, замок не покинем. Ее зовут Татьяна Полюшкова. Вам она очень хорошо известна. Скажете, где она?

-- Меня не интересуют всякие плебейки. Много чести, думать о них… -- хозяйка прошествовала к креслу и царственно села в него.

-- Извините, молодой человек, что отвлекаю вас. Я знаю, о ком вы говорите. Идемте, -- вышла из строя довольно пожилая женщина, согбенная годами и бедами.

-- Мама, не смейте, вы же знаете, что потом будет, когда эти уйдут, -- со слезами бросилась за ней  почти копия старшей, но стройнее и моложе. Вот только лицо ее было изрезано морщинами, глаза стали бесцветными от пролитых слез.

-- Дочь, неужели ты не поняла, что все кончено. Он больше сюда не придет…

-- Как это? Что вы болтаете?  Да вы знаете, что он с вами сделает, когда вернется? Я ему все расскажу… -- взвилась сидящая в кресле хозяйка. Старшая из женщин с жалостью посмотрела на нее:

-- Глупая курица, сующая шею под нож хозяина. Если он вернется, тебя ждет то же самое, что и тех, которые сейчас в яме…

-- Не смей рассказывать… -- резко крикнула хозяйка.

-- А то что? Прикажешь собаками затравить? – повернулась к ней младшая. – Не созрела еще для таких распоряжений. Идемте, я проведу вас.

В яме, оказавшейся каменным колодцем, сидели  несколько женщин. Охранники под дулами автоматов подняли решетку, спустили лестницу. Игнатьев ринулся по ней вниз, освещая фонариком лица. Наконец увидел ту, что так долго искал, прижал к себе:

-- Господи, ты жива, слава богу. Идем, все позади… -- потом повернулся к тем, кто находился в яме, -- поднимайтесь тоже. Поторопитесь.

Затем вытащили и мужчин.

Один из бойцов осматривавший добротные вольеры с крупными псами, обладателями массивных челюстей, повернулся к сопровождавшим его женщинам:

-- Интересно, что это за порода?

-- Порода? Обычная, человекоубийственная.  Их с детства учили убивать людей. Они ничего больше не умеют делать. Оставлять их опасно, -- пояснила та,  что показала дорогу в подземный этаж.

Тут все увидели, как к вольеру метнулась высокая тонкая фигура хозяйки. Она откинула засовы, распахнула двери, крича:

-- Фас, фас, возьми их всех. Давай!

Псы молча посмотрели на нее, потом нестройно вышли из двери. Они были сыты. И  их спутали слова приказа. Не было четко сформулированной команды. Они потоптались некоторое время в проходе. И вдруг один ожил. Он понял команду, так натравливали их на женщин…

Женщина была перед ним. Она махала рукой, что-то кричала…

Боец первым понял угрозу. Он вскинул автомат. Дал несколько очередей. Животные с визгом осыпались на бетонные полы. Один, тот, что первым понял команду, все-таки дотянулся до женщины…

Прекрасной оболочки и злобной фурии внутри больше не было…

Игнатьев обнял Татьяну, он только сейчас понял, что когда собаки выскочили наружу, он заслонил Татьяну собой и прижал к стене, стремясь отгородить от всего мира и угрожающей ей опасности.

Обе женщины, мать и дочь, отказались покидать замок. Они сказали, что это их могила. Они здесь и останутся, будут замаливать грехи того, кого породили и не смогли воспитать.

Остальных женщин  посадили в сани и вывезли из замка. Мужчины решили идти пешим строем. Никто больше оставаться в этом замке не собирался.

Мезенцев с отрядом отправился по следам  Землемерова. Он не сомневался, что именно там и встретит Полину и Самохина.



Полина несколько расширила просвет в камнях. При этом горсть щебня посыпалась вниз. Она заметила, как хозяин пещеры мельком взглянул в ее сторону. И его глубоко посаженные глаза блеснули красным светом. На загривке мгновенно вздыбились волосы. Но потом опять опали, и он безразлично повернулся к прерванному делу. Ей не видно было, что он делает.  Женщина все так же сидела у очага, рядом с ней притихли двое детей.

В голове Полины пронеслось какое-то видение, что-то непонятное и щекочущее. Женщина вдруг поднялась с места, взяла кусок мяса, пошла к тому месту, где был просвет в камнях, подняла голову. Все лицо ее было в многочисленных шрамах. Она протянула в просвет между камнями мясо и произнесла:

-- Спаситель знает, что ты здесь. Ты зачем прячешься? Что тебе надо?

          -- Не знаю. Кто-то меня звал сюда… Вот я и пришла… Потом провалилась в трещину…

-- Завтра мы уйдем отсюда. Он, -- кивок в сторону сидящего спиной неизвестного, -- сказал, что пора уходить. Если бы не Маша, мы бы ушли уже сейчас. Но ей плохо. Спаситель сказал, что надо ждать. Он послал дать тебе еду…

Незнакомец все так же продолжал сидеть спиной к свету, загораживая что-то от глаз Полины. Только мышцы на его плечах ходили ходуном, словно он занимался стиркой…

Полина съела кусок мяса, хотя далось это ей с трудом. Хорошо, что осталась вода в фляжке. Мясо было сочное, но пресное… Ее вкусовые пристрастия, извращенные синтетическими пищевыми добавками, требовали привычных ощущений удовольствия от еды. Потом ее неожиданно сморил сон. Она не видела, как хозяин пещеры, поднял закутанное в шкуры тело, устроил на своем плече, женщина со шрамами повесила за плечи себе тючок с пожитками, взяла за руки детей и они все скрылись во тьме пещеры…

Проснулась она от  громкого рыка.

Глянула вниз. Огонь в очаге все так же горел. Он освещал часть пространства, но обитателей нигде не было видно.  Неожиданно в проеме входа в пещеру показались два вполне земных обитателя в камуфляжной форме и с оружием в руках. Они в нерешительности остановились, пропуская третьего. В освещенное пространство вперевалку вышел, опираясь на костыли, известный в районе предприниматель и меценат Егор Землемеров. Полина слышала передаваемые шепотом сплетни, что он связан с криминалом и будто бы крышует все местные органы власти, на его совести гибель некоторых предпринимателей, но никогда не придавала этим слухам большого значения. Как инвалид может быть замешан в делах с похищениями и убийствами людей? Это в ее голове не укладывалось.

Землемеров между тем оглядел пространство пещеры. Удивился, увидев костер. Неужели эти его две приманки для собак устроили здесь для себя место отдыха? Допустить, что этот гоминид, которому он отдавал дань в уме и находчивости при запутывании следов, умеет разжигать огонь, он почему-то не мог.

Один из охранников включил мощный фонарь, полоснул им по тьме окружающего костер пространства, выхватил на мгновение шевелящуюся  бурую тушу, сверкнувшие красным отсветом две точки глаз…

-- Стрелять только усыпляющими, – приказал отчего-то хриплым шепотом Землемеров. Но его охранники смотрели как завороженные в одну точку, не подавая признаков жизни. Егор  раздраженно ткнул одного костылем. Тот даже не отреагировал. А бурая мохнатая туша стала разворачиваться, вставать, превращаясь в огромную обезьяну… Впрочем, нет. Егор отдавал себе отчет в происходящем и отлично видел, что перед ним была явно разумная особь. Большая голова, череп значительно больше человеческого, тяжелые надбровные дуги выступают вперед, скрывая в глубине небольшие внимательные глаза. Чуть плосковатый мясистый нос, толстые губы и скошенный подбородок. Он походил на виденный в детстве рисунок неандертальца, но был покрыт густой короткой шерстью весь, с головы до ног. И только по хребту, от темени вниз, струились волосы, черные… Дальше было кряжистое тело с коротковатыми кривыми ногами, обернутыми в шкуры, и длинными мускулистыми руками. Бочкообразная широкая грудь ровно вздымалась, перекачивая воздух.

Внезапно Егору показалось, что он видит свое отражение… И действительно, внешне они оба, огромные, коротконогие, с широкими мускулистыми торсами и сильными руками, казались братьями… Этого он пережить не мог. Он всегда считал себя особенным, богоизбранным, отличным от остальной людской массы, а, оказывается, он всего лишь слепок с какого-то неандертальца, с какого-то гоминида…

-- Ты кто такой? – взревел он в неистовстве. Гоминид удивленно и как-то сожалеюще на него посмотрел. Голову мгновенно сжало тугим обручем боли. Он понял, что сейчас его захлестнет волна животной ярости, желание все крушить на своем пути.  Это было некстати. Ему сейчас как никогда нужен холодный ясный ум и четкий анализ происходящего… Но это были последние его мысли… В следующую секунду его охватила волна всепоглощающей ярости…

Тогда хозяин пещеры выдвинулся ему навстречу, ударил себя в грудь кулаком и прохрипел:

-- А-уф-кха…

Полина из своей щели видела только часть пещеры, потому сразу и не заметила, в какой момент эти два мощных торса сцепились друг с другом. Человеку явно не хватало крепости ног. Без помощи костылей он оказался крайне уязвим, а его противнику не хватало спортивного мастерства, выработанного многими поколениями человеческой расы. Но это и уравнивало их силы. Слышались удары тел о стены пещеры, тяжелое дыхание и редкие вскрики. По ходу борьбы хозяин пещеры схватил одного из охранников и вышвырнул его в проход, другого отбросил в сторону так, что он с треском врезался в неровность стены.

Егор бился насмерть. Его ум замутился всепоглощающей ненавистью к этому покрытому шерстью гоминиду, который, оказывается, умеет драться, умеет упреждать удар. Улучив момент, он выхватил из кобуры «Макаров», но мощная лапа тут же выбила оружие из руки. Острый штырь, которым он не раз поражал противников в самые неожиданные моменты, лишь слегка поранил противника, но был вырван из рук и мгновенно согнут в дугу. Острые крючья, которые так хорошо полосовали человеческую кожу, лишь запутались в шерсти противника…

Неожиданно снаружи послышались какие-то крики, звуки выстрелов. Гоминид, еще раз хрюкнув свое «А-уф-кха», внезапно захватил Егора за ноги и, развернувшись, хрястнул всем его туловищем о выступ в стене  пещеры. Все вокруг содрогнулось. Из-под Полины, все это время в ужасом наблюдавшей за боем титанов, посыпались камни. Она едва отползла назад, успев увернуться от камнепада. А хозяин пещеры продолжал все крушить вокруг, используя тело поверженного врага. Потом откинул его бездыханный труп, прислушался к чему-то неслышимому Полиной,  кинулся в темноту дальней  части пещеры и растворился во мраке.

Все еще осыпающиеся камни неожиданно провалились под лежащей Полиной. Она ощутила мгновенное падение, болезненное приземление  на осыпь и  шлепки камнепада по спине. Это на некоторое время оглушило ее. Поэтому и не увидела момента появления в пещере людей. Их было несколько. Они отстреливались, одновременно ища любой проход вглубь скалы.  Но наступающие были в явном превосходстве, да и опытнее, судя по всему.  Несколько прицельных  выстрелов со стороны входа прекратили  метание  отступающих.

В пещеру ворвались люди в маскировочной одежде военных. Некоторых Полина хорошо знала. Она пошевелилась в куче камней, пытаясь встать. Мгновенно дула  автоматов повернулись в ее сторону. Потом один приказал:

-- Отставить, -- и крикнул в сторону входа, -- товарищ командир, здесь она. Нашли.

Он подскочил к Полине, помог ей выбраться из кучи камня и песка. В пещеру заскочил Артем и подбежал к ней. Обнял, прижал к себе и тихо спросил:

-- Когда ты, наконец, успокоишься и прекратишь свои выходки? Еще один такой побег, и я не выдержу…

Он отпустил ее, и она увидела, что Артем действительно выглядит неважно. Вспомнила, что последнее время он жаловался на боли в боку.

-- Прости меня, я дура. Как всегда, думала только о том, что могу сама раскопать, куда пропала Татьяна… а о тебе не подумала…

-- Нашли мы твою Татьяну…

Бойцы в это время начали вытаскивать трупы убитых. Когда добрались до Землемерова, один из них окликнул Мезенцева:

-- Товарищ командир, смотрите. Кто это его так? Такое впечатление, что его через камнедробилку пропустили… Все кости переломаны… 



Он вел свой маленький род одному ему знакомой дорогой. Первая самка по пути смастерила что-то из веток, настелила шкур, усадила детенышей и теперь упорно тянула свою поклажу за собой, выбиваясь из сил.

Он отдал должное ее уму, хотя считал, что младшие члены рода уже достаточно окрепли, чтобы идти самостоятельно и помогать старшим. Но промолчал. Когда первая окончательно устала, он снял с ее шеи поперечную палку, надел на себя и молча потянул дальше. К исходу ночи они были уже у подножья ледяных гор.



Отряд разведчиков разыскал ушедших  далеко в ледяной пустыне, когда они отдыхали, пережидая бурю. Спаситель уже давно беспокоился, вглядываясь в круговерть метели. Света сидела подле него с двумя детьми, уснувшими под шкурами. С другой стороны лежала Маша. Она теперь почти не кричала ночами, температура спала. Спаситель периодически проверял ее состояние, но заставлял все время спать. Еды почти не было. Дети грызли оставшиеся кости, но ничего не просили. Изредка брали в рот снег.

Неожиданно Спаситель поднялся, его шерсть вздыбилась на загривке, что означало тревогу, но тут же опустилась. Он безразлично сел на место. Света различила голоса. Один показался знакомым. Он звал ее. Она взглянула на сидящего с безразличным видом хозяина. Тот не глядя, молча толкнул ее тыльной стороной руки в спину, показывая, что она должна идти.

Света вышла, вернее, выползла из ледяного шалаша, превратившегося в снежную нору. Почти рядом увидела фигуры людей. Они мгновенно отпрянули, собаки испуганно взвизгнули.

-- Света, это ты? – спросила невысокая фигура в снежно-белом камуфляже.

-- Я. Кто ты? – Света не знала, что ей делать. Спаситель отправил ее для переговоров. Он не хочет драться с этими людьми, но не хочет с ними и общаться. Поручил это ей.

-- Я Полина, лежала в пещере, в расщелине, ты мне мясо подавала, -- фигура приблизилась, Света увидела женщину.

-- Что вам нужно? Зачем вы преследуете нас?

-- Я только хотела сказать, что ваши обидчики уничтожены…

-- Ну и что? Эти уничтожены, зато другие остались. Власть над людьми заразительна. А желание ею обладать губительно для тех, кто слабее. В вашем обществе всегда будут появляться те, кто захочет самоутвердиться за счет других. И законы писать под себя, чтобы оправдать свою жестокость, скрыть свою никчемность в мире действительно достойных людей…

-- Ты не боишься идти в неизвестность с этим…

-- Со Спасителем? Нет. Он хороший, он больше человек, чем все оставшиеся там, в долине. Он не побоялся выкрасть нас из-под носа у собак, на самом краю гибели… Он убил самого страшного живодера… -- тут голос Светы дрогнул. – Я больше не хочу жить среди людей. Даже если там больше нет этих страшных и жестоких убийц, всегда найдутся те, кто будет смеяться над моим лицом, найдутся и те, кто будет попрекать нас тем, что с нами сотворили, нас же и обвинять в случившемся, чтобы на нашем фоне выглядеть чистенькими и непорочными… Нет. Мне хорошо сейчас, в моей новой семье. Обо мне заботятся… Есть дети… Есть тот, кто нас охраняет и, не раздумывая, встанет на нашу защиту… Прошу вас, не преследуйте нас… Это наш путь… Прощайте… -- Света повернулась, собираясь уходить.

-- Прости, еще на минуту задержу тебя, -- Полина осторожно коснулась руки Светы. Та повернулась, вопросительно взглянула.

-- Вам ничего не требуется в вашем походе? Может быть, нужны какие-то вещи? – Полина чувствовала себя неуютно под этим долгим взглядом, -- Прости нас, что не смогли оградить тебя и других от тех зверств. Я не знаю, чем тебе помочь…

-- Нам ничего не надо. Одна просьба, не мешайте нам… И еще… Спаситель сказал… Что ваша долина недолго будет теплой… Надо искать места для переселения… Прощайте…

-- Света, мы оставим вам сани, запас продуктов и кое-что по мелочи… Возьмите, это поможет вам, пока не привыкнете к новой жизни… Прощай… Надеюсь, вы будете счастливы…

Полина первой повернулась и пошла в круговерть пурги.

Света услышала, как она распорядилась возвращаться в долину.



Мезенцев с нетерпением ждал возвращения отряда, посланного вдогонку за гоминидом и женщинами. Полина настойчиво требовала отправить ее с отрядом, объясняла тем, что была в пещере, разговаривала с одной из женщин и сможет наладить контакт с ней. Попробует объяснить, что беглецам теперь ничто не угрожает в долине, и они смогут в ней оставаться до тепла. Она заставила взять с собой запас продовольствия, насовала каких-то котлов, узлов… Сунула мешок зерна, отсыпала из своих скудных запасов соли…

-- Пойми, они же ничего не имеют. Как им из цивилизации сразу в каменный век…

Почти неделю отряд отсутствовал. Потом вернулся. Как и предполагал Мезенцев, беглецы не согласились возвращаться. Но Полина была довольна. Она издали наблюдала, как из норы выполз мохнатый человек. Она уже в душе его называла только так. Потому что только разумный человек может сострадать другим, заботиться о слабых и больных…

Он долго разглядывал сани и лежащие там вещи. Света что-то ему объясняла. Он смотрел в сторону, Полине казалось, что он смотрит прямо на нее. Потом он вынес завернутый куль и положил на сани, Света вывела детей, укутала их шкурами, взялась за веревки и потянула за собой. Мохнатый легонько отстранил ее и впрягся сам, а она как жеребенок бежала с ним рядом, держась за веревку…

Дома Полина все рассказала Артему. Ее беспокоили слова Светы о возможных проблемах с долиной.

Мезенцев  отнесся к словам жены вполне серьезно.

-- Для меня давно не новость то, что ты сообщила. Должен признаться, все зимние месяцы сотрудники научного центра работают над этой проблемой. Обстановка в долине нестабильна. Боюсь, что пройдет немного времени, и жизнь здесь станет невозможна. Не хочу заранее тревожить  население. Но пора начинать поиски мест для переселения. Этот Спаситель видимо  чувствует что-то такое, что нам, цивилизованным жителям, уже неподвластно. Я и прежде планировал поход. Придется его ускорить. Но прежде надо навести порядок в долине. Где-то остались недобитыми подручные Землемерова. Нужно поговорить с теми, кто его хорошо знал…



Спасенные из заточения Селезневы первое время старались из дома не выходить. Все дни проводили в общении с детьми.  Происшедшее в замке Землемерова на некоторое время выбило у Светланы почву из-под ног. Она основное время сидела теперь на кухне. Готовила из имеющихся продуктов любимые блюда, а в промежутках читала детям книги, которые когда-то потрясли ее воображение. Валерий обычно усаживался рядом. Но детям такой распорядок дня не нравился,  им хотелось   бежать на улицу, к сверстникам, к подвижным играм в снегу.

Несколько дней спустя  к ним в дом нагрянули Ольга Голенищева с Ибрагимовым. Ольга вновь обрела свой независимый и начальственный вид, вырядилась в роскошные обновки.

-- Ты неисправима, -- приветливо целуя подругу в обе щеки, заметила Светлана. – Ничто тебя не изменит…

-- С чего это я буду менять свои привычки? С того, что какой-то урод решил нас скормить собакам? Это уже пройденный этап. Я верила, что всегда найдутся силы, которые смогут нас освободить…  пусть, даже в лице этого мужлана Мезенцева… Впрочем, такие, как он, для того и рождаются, чтобы быть охранниками наших интересов. Мы просто вовремя не разглядели его сущность. Думали, что он решил узурпировать власть. А он обычный охранник,  дворовый пес на цепи. Скажешь ему «фас», он тут же бросится исполнять приказ…

-- И какие же выводы ты делаешь из всего вышесказанного? – поинтересовался Селезнев.

Он и сам уже понял, что никаких серьезных мер воздействия со стороны новой власти к ним применено не будет. Победившие на зимних выборах депутаты ратовали, в первую очередь, за полное равенство всех жителей  долины, что изначально  было невозможно. При скудности природных ресурсов и населении, представленном в большинстве своем пенсионерами и нетрудоспособными элементами, о равенстве в производстве и потреблении не могло идти и речи. Предстояла жесточайшая борьба за власть со всеми, кто попытается ее захватить  и устроиться у распределительной системы.

-- Я даже делать их не собираюсь. Все мы отлично понимаем, что выжить сможем только, если возьмем власть в свои руки. Надеюсь, ты, Валера, не собираешься впрягаться в плуг и пахать огород? По-моему, мы не для того учились, чтобы теперь свалиться в каменный век. Я лично не собираюсь.

-- Ну, и что ты предлагаешь? – скептически усмехнулся Селезнев.

-- Ты отлично знаешь. Собирай десятников. Они все тебе подчиняются. Надо устроить заварушку. На нас никто сейчас не подумает. Мы ведь сторона пострадавшая…  -- Голенищева заломила руки, хрустнула суставами пальцев. Ее бесстрастное обычно лицо сейчас горело румянцем.

Светлана Селезнева с интересом взглянула на подругу. Обычно это она делала сумасшедшие предложения, а Ольга резкой критикой охлаждала ее пыл. Сейчас Ольга перехватила инициативу…

-- Успокойтесь, друзья, -- прервал затянувшуюся паузу Ибрагимов. – Не стоит пороть горячку. Впереди весна, распутица, потом посевная. Если сейчас начнем заварушку, можем сорвать весенние работы и останемся без продовольствия. Так что, помечтать, конечно, не грешно, но надо же и голову на плечах иметь. Давайте, пока успокоимся, займемся своими делами…

-- Ты что, собираешься тоже работать на огороде? – Ольга сморщила свой чуть великоватый нос, презрительно фыркнула.

-- И ты пойдешь… А то кто же тебя поддержит, если все увидят, что ты презираешь  их труд. Нет, детка, хочешь совершать перевороты, готовь все заранее и тщательно. А то проколешься на самом глупом случае. А пока эта пора еще не наступила, будем разрабатывать план будущего переворота. – Тут Ибрагимов подмигнул и добавил, -- но под рюмку водочки и хорошую закуску.

Светлана сразу поняла намек и пригласила гостей в столовую.



Ничто не предвещало наступления весны. Вверху все так же мела пурга, но светлая часть суток становилась с каждым днем длиннее. Все с надеждой поглядывали на небо. Специалисты в вопросах агрономии уже начали разрабатывать планы посевной. Определяли первоочередные работы на общественных полях, потом на личных участках. Эти вопросы теперь были на устах у всех. Заседания совета депутатов начинались именно с этих тем.

Мезенцев тоже с нетерпением ждал потепления, но с другой целью. Специалисты научного центра  всю зиму работали сразу над несколькими моделями развития и дальнейшего существования долины. И все они приходили  к одному неутешительному выводу: долина погибнет. Различия у каждого  разработчика концепции были лишь в оценке времени  процветания  и угасания долины.

 Одни считали, что долина может просуществовать еще не менее десятка лет. А за это время люди спокойно должны подготовить себе пути отступления, начиная поиск уже сейчас   свободных ото льда земель.  Другие, более пессимистически настроенные, не давали  гарантии спокойной жизни даже в течение одного года. И те, и другие были в острой  конфронтации друг с другом. Каждый стремился доказать  Мезенцеву, что прав только он. Но Артему было безразлично, кто из них истинный ученый, а кто только примазавшийся. Он хотел знать, сколько осталось  времени для спокойной жизни людей. Стоит ли затевать посевную, вкладывая в землю мизерные запасы семян, или сразу приступать к поиску свободных ото льда земель.

В эти предвесенние дни он стал частым гостем в отделе, занимавшемся разработкой и строительством  воздушных судов. За зимний период был сделан существенный шаг в разработке воздушных шаров и дирижаблей. Заметные успехи были и в создании планеров нового поколения. Но пока только теоретически. Не хватало нужных материалов.

Мезенцев ни от кого не скрывал, что намеревается в самое ближайшее время подняться в воздух и совершить полет надо льдами. Поход гоминида с женщинами и детьми убедил его, что до конца ледника не так уж и далеко. Конечно, древний человек мог сам пройти длительное расстояние, но он не стал бы подвергать опасности спасенных им женщин и детей. А он шел вполне уверенно в том направлении, которое  Мезенцев, исходя из знаний о природных особенностях  сторон света в северном полушарии, никогда  не использовал бы. Теперь он ждал возможности с помощью любого из летательных устройств осмотреть окрестности и убедиться в том, что гоминид прав.

В один из таких, наполненных ожиданием дней, к нему в кабинет пришла Полина. Она тоже все последнее время была чем-то взбудоражена, порывалась что-то сообщить, но каждый раз в последний момент останавливалась. На этот раз не выдержал Артем.

-- Ладно, не томи, говори, что тебя гложет. С девчонками что-нибудь?

-- Что с ними может случиться? Нет.

-- Тогда в приюте? Как там Татьяна?

-- И с работой хорошо, и Татьяна пришла в себя…

-- Тогда что же, черт побери, тебя гнобит?

Полина встала, прошла по кабинету, потрогала кубки на подставке, свидетели былых побед  воинской части в спортивных соревнованиях, потом оглянулась на мужа:

-- Тема, ты только не смейся. Я вот что подумала. Мы ведь на другой планете…

-- Ну, мать, ты даешь. Это наши специалисты давно высчитали…

-- А вот  как и почему мы сюда попали?

-- Ой, не заморачивалась бы ты такими вопросами, на которые и ученые не дадут ответа, -- Мезенцев встал и подошел к Полине.

-- Нет, ты пойми, это надо для себя уяснить. Зачем-то ведь нас перенесли сюда. Я, знаешь что, подумала. В центре Вселенной есть кто-то, кто управляет всей этой махиной. Пусть это будет не бог, а какой-нибудь супермозг. И он следит за тем, чтобы развитие планет шло планомерно. И когда очередная планета созревает, он направляет луч энергии, который считывает информацию на одной планете и моделирует ее на другой. Иногда происходит сбой. Как у нас. И одновременно на эту планету пришла информация и от нас, из современного индустриального мира, и из первобытного…

-- Или, например, нас переместили во времени на нашей же планете из индустриального мира в ледниковый период… Тебе такая модель в голову не приходила? Ну, что ты мучаешься?  Не все ли равно, где и как мы оказались? Нам надо жить, учиться выживать в новых условиях… И пытаться оставаться людьми во всех  отношениях. Сделать так, чтобы наша цивилизация сохранилась и развивалась, а не затерялась где-то во времени и не сгинула, как какой-то мотылек… Не забивай себе голову всякой ерундой.  Я тебе и девчонкам говорил о путешествии. В ближайшее время такая возможность появится…

-- Девчонкам учиться надо.

-- Ничего, в их возрасте уже полезно путешествовать. А занятия они наверстают…



Весна пришла мгновенно. Еще вчера было пасмурно и серо, а утром ледяные стены заискрились, заиграли всеми цветами радуги, небо окрасилось в голубой цвет. Все вокруг преобразилось. Лучи солнца проникли вглубь долины и пробудили капель. С крыш потекли ручьи. Животные оживились, птицы, до этого робко пробовавшие голос, радостно затренькали, загракали…
 
На полигоне начались приготовления к облету окрестностей. Игнатьев предложил планер, но Мезенцев пояснил, что полет может оказаться многодневным, возможно с непредвиденной  посадкой, потому предпочтительнее  использовать воздушный шар.

Для первого раза Мезенцев взял с собой Полину, Игнатьева,  которому в будущем предстоит летать в выбранном направлении, Иванова с двумя разведчиками и собственно пилота воздушного шара.

Огромный купол шара нагревался с помощью горелки и медленно поднимался над долиной. Внизу, укрытые снегом, проплывали деревни, лесные массивы, Русянские холмы, покореженные чахлые деревья на болоте, отделяющем места, где основался Алиевский клан. Мезенцев в бинокль осмотрел окрестности. Там все было спокойно. Несколько человек вышли на дорогу, приветственно помахали руками…

Вскоре шар поднялся над ледяными вершинами и поплыл над снежной пустыней. Ветер гнал поземку, но небо надо льдами было чистым. Поднялись еще выше.  Пилот шара правил к северу. Маршрут обговаривали заранее. Было много споров. Все твердили о необходимости лететь к югу, что само по себе было вполне естественным. Но Мезенцев напомнил, что Спаситель, так теперь стали называть гоминида, отправился с женщинами в  северном направлении. А доверять чутью древнего обитателя можно. Тем более, что он, скорее всего, хорошо знаком с этими местами…

Время тянулось бесконечно медленно. Внизу простиралась белая пустыня, кое-где изрезанная торосами, трещинами, провалами. Все устали глазеть на этот безжизненный мир. Полина сделала записи по своей журналистской привычке, отметила время обеда, стала готовить еду. К ней присоединились и остальные, кроме Мезенцева, все так же осматривающего в бинокль проплывающие внизу льды, и пилота, следящего за состоянием шара и горелкой.

Полина налила всем по кружке чаю, куску хлеба с маслом, протянула еду мужу. Но тот вдруг ахнул, и, не оборачиваясь, позвал:

-- Друзья, смотрите…

Полина поднялась над краем корзины. То, что она совсем недавно приняла за обычную расселину,  каких уже немало проплыло под ними за время путешествия, оказалось провалом, противоположный  берег которого терялся в дымке.

Внизу, сквозь туман, виднелись холмы, выступающие из ледового панциря, чуть ниже простиралась долина. Шар летел над этой долиной, а ей не было конца. И только  далеко-далеко на юге виднелись уступы ледяных гор. Долина была уже полностью свободна от снега, на склонах холмов зазеленела трава, где-то высоко в небе пела какая-то птаха. Здесь была уже настоящая весна…
 


                Глава пятая.

                Исход.


Он упорно шел вперед, останавливаясь только, когда видел, что первая самка выбивается из сил. Она категорически отказывалась садиться вместе с детьми в сани, предпочитая быть рядом с ним. Хваталась за веревку, старалась помогать тянуть груз.   

Она ему все больше и больше нравилась. Была похожа на мать его детей, ту, которая не дождалась его прихода. Эта была чужого рода, непонятна ему и в то же время близка. Он уже привык к ее необычной голой коже, постоянному желанию укрыть себя чем-то сверху, натянуть на тело шкуры убитых животных. Он и сам в последнее время использовал их на ногах. Так было удобнее идти.

Он оглянулся на спутницу. Она сосредоточенно  шла рядом, упираясь в веревку, уверенная, что тянет за собой груз саней. Ее лицо, неприятно голое, безволосое, было странно изборождено ломанными линиями шрамов. Этот грубый  рисунок, которого не было ни у второй самки, ни у детенышей, ему определенно нравился. Он выделял ее, делал особенной. Вспомнился момент, когда он думал, что потеряет ее. Тогда эти ее соплеменники нагнали их во льдах. Он готов был сразиться за нее, но… отпустил на переговоры. Потому что для него главным было ее добровольное согласие следовать за ним, заботиться о детенышах. Он все еще звал их так, но ощущал уже своими детьми.

Он знал то, о чем она и не догадывалась, с упорством двигаясь вперед, безоговорочно веря ему. Приближался конец их тяжелому переходу. Совсем близко, он это чувствовал, уже был край ледяной пустыни.

Спуск занял несколько дней. Первая самка не хотела расставаться с грузом, оставленным её соплеменниками. Не разрешала ничего выбрасывать. Сама спускала тяжелые тюки, выбиваясь из сил. Тогда он не выдержал. Если уж они ей так  дороги, он сам отнесет их в долину. Им был облюбован невысокий холм, поросший кустарником, отделенный от остальной долины изгибом ручья. Еще в первый приход сюда он заметил небольшую расщелину в скале. Пещера была намного меньше той, где он обитал в прошедшие холода, но для жизни  вполне годилась.

Первая самка, которую он  уже внутренне называл Лучиком, а вслух произносил нечто, похожее на Йе-та,  сразу занялась обустройством. Вместе с детьми таскала охапки прошлогодней травы, выстилая будущую постель, собирала хворост для костра. Вторая самка, которую он назвал Легкое Облачко, лежала все также безучастно, закутанная в шкуры. Ее он не трогал, ждал, когда сама  вернется в этот мир.

Он впервые за все время совместного похода оставил свою семью, дав им возможность самостоятельно устраиваться на новом месте, и отправился на охоту. Знал, что эти странные существа испытывают постоянную потребность в пище. Они не умеют наедаться прозапас. Им надо ежедневно подкармливать свою плоть.

…Света перетащила все мешки и тюки в новое жилье. Она еще раз, но уже основательно проверила их содержимое. Одежда ее не особенно заинтересовала, но вот мешок с зерном, мука, кое-что из круп, всего понемногу, а главное, небольшой узелок с солью вызвали слезы радости. Как же она соскучилась по ее горько-соленому вкусу. Света нашла мешочек сухарей, дала по кусочку детям, протянула и Маше, которая безразлично взяла угощение. Девушка  все еще не могла принять этот мир. Часто впадала в состояние апатии.  А Свете некогда было скучать. Она уже  выбрала для себя жизнь.



Воздушный шар планировал над долиной, путешественники всматривались в проплывающие внизу пространства, выбирая место для стоянки. Между холмами текла полноводная река. Брала она начало где-то из-под ледяного панциря и, извиваясь между холмами, несла свои воды куда-то вдаль. Большие территории были покрыты молодой весенней зеленью. Кое-где виднелись стада пасущихся животных. Наверное, были здесь и хищники.

Здесь давно уже наступила весна. Солнце играло на голубом небосводе. Теплый  ветерок дул с юга, колыша волнами бескрайнюю степь. Деревьев совсем не было, только кустарники. Здесь все было не так, как в родной долине. Все дышало светом, радостью, покоем.

Шар опустился на одну из плоских возвышенностей рядом с рекой. Это было самое удобное место для строительства первой деревни. Рядом был бескрайний  выпас для скота, ровное пространство в другой стороне великолепно  подходило для выращивания зерна…

-- Вот мы и прибыли в новый мир. Там, в долине, мы все еще были у мамки-Земли за пазухой, а теперь оторвались от ее сиськи. Здесь и начнем обустройство своей жизни, -- провозгласил Мезенцев. Он первым выбрался из корзины, обошел окрестности. Полина следовала за ним по пятам. Для нее все здесь было удивительно и неожиданно.

-- Все хорошо, только вот нет здесь лесов. Из чего строить дома будем? – задумчиво произнес Игнатьев. – Не с землянок же начинать?

-- С военных палаток. Их в первую очередь перевезем…  О другом надо думать. На чем перевозить. Ведь придется и скот, и материалы сюда везти. Я не говорю о людях. Их тоже надо будет переправлять воздушным путем. Не все согласятся на переход по леднику, --  откликнулся Мезенцев. Он уже мысленно планировал  разметку участков под будущее  строительство.

Возвращались в свою долину уже вечером. Пилоту шара пришлось изрядно потрудиться в поисках воздушного потока, который понесет путешественников в их родные места.

На следующий день было собрано внеочередное заседание комитета по  чрезвычайным ситуациям. В его работе приняли участие руководители общин и депутаты. Обсудили ситуацию в долине, выслушали предложения участников путешествия, их выводы. 

Было принято решение сведения о возможной в будущем гибели долины не скрывать, людям разъяснять все проблемы, с которыми они могут столкнуться в дальнейшем. Одним из способов спасения предлагалось переселение в найденные путешественниками места.

Но люди, озабоченные предстоящей посевной, к прозвучавшей информации отнеслись, как обычно, с изрядной долей скепсиса. Откликнулась, как всегда, молодежь. Этим терять еще было нечего. А тут путешествие, жизнь в палатках. Романтика, экзотика. Вскоре был  организован первый отряд «целинников». В него вошли бывшие студенты во главе со своими наставниками. Николай Николаевич Синельников решил не бросать доверенных ему когда-то ребят. А научные изыскания, объяснил он свое решение, можно проводить и в полевых условиях. На воздушном шаре первые переселенцы отправились осваивать новые земли.

В научно-исследовательском центре на базе воинской части проводились последние испытания дирижабля. Именно на его мощности полагались при переброске скота и стройматериалов. Почти месяц перевозились кони, коровы, овцы, козы, сельхозтехника, разобранные щитовые домики.

Мезенцева в эти недели можно было встретить во всех уголках и старой долины, и новых земель. Он пробрался через болота даже в алиевский поселок. Марат встретил его на пороге дома. Сдержанно приветствовал. Уже в комнате,  как и положено,  после обязательного щедрого угощения, поинтересовался, что заставило Мезенцева проделать такой непростой в это время года  путь.

-- Марат, я прибыл с неутешительными новостями. Ты знаешь, было время, когда твоему клану угрожала опасность со стороны определенных сил. Кое-кого мы вывели из строя. Я имею в виду Землемерова. Но, думаю, в долине остались и другие силы, которые   не захотят делиться с тобой сферами влияния. Впрочем, это ваши дела, и вы сами разберетесь.  Я должен сообщить тебе о возможных проблемах с долиной и  опасностях для жителей. Ты видишь, что весна в этом году запаздывает. Уже середина апреля, а на полях снег. В части работают специалисты научно-исследовательского центра. Они предрекают в недалеком будущем  гибель долине…

-- Как скоро это произойдет?

-- Пока никто не дает никаких гарантий… Но, пора сеять, а еще и не пахали…

-- Бывали в этих местах годы, когда сеять начинали в середине мая. Всякое бывает. Меня это не беспокоит…

-- И все же, я должен тебя предупредить. Мы организовали экспедицию для поиска новых земель под переселение людей и нашли вполне удобную обширную долину, полностью свободную от ледника. Сейчас занимаемся переброской туда нескольких отрядов строителей, пахарей, пастухов и живности… Подумай, если примешь решение переселяться, подними над лагерем красный вымпел. Пилоты заметят и передадут…

-- Я подумаю, посоветуюсь… Переселяться дважды за год не всякому под силу…

-- Я тебя предупредил… Думай… В конце концов, можно пока отправить молодежь, чтобы  готовили место под будущее переселение…



Поздняков прибыл к Селезневым самым последним. После того, как ему пришлось посидеть в яме у Землемерова, каждое мгновение ожидая смерть, он здорово сдал. Его помощница и бывшая заместитель Наталья  Заречная  на сей раз решила остаться дома. Она уже окончательно переселилась к своему бывшему начальнику, это позволяло ей в полную силу ухаживать за обожаемым Виктором Сергеевичем.

В гостиной уже собрались все близкие знакомые, составлявшие прежде  элитную часть местного общества. Предстояло обсудить тревожные сведения о недалеком будущем долины, напечатанные в газете, и растиражированное предложение новых властей о возможности переселения всех желающих в новые места.

-- Что вы думаете по поводу статьи? – сразу же осведомился у собравшихся Виктор Сергеевич.

-- Господа,   прошу к столу, -- прервала его Светлана Селезнева, открывая  двери столовой, -- к чему спешить. Посмотрим, как пойдут дела. Думаю, нам и без переселения  на новые земли здесь работы хватит. Не забывайте, власть у нас узурпировали люди, никакого отношения к ней не имеющие. Сейчас они заняты новыми прожектами. Самое время нам заявить о себе…

-- Это что? Мятеж поднять? – подозрительно глянул в ее сторону один из  приглашенных,  в прошлом руководитель одной из столичных строительных фирм.

-- Фу, как грубо, -- презрительно сморщила нос Голенищева. – Причем здесь мятеж? Эти люди нашли для себя новое занятие: хотят облагодетельствовать всех, переселяя в новые места… И пусть этим занимаются… А мы хотим жить и работать так,  как было раньше. Здесь у нас все успокоилось. Работы много. Вот и будем налаживать жизнь так, как нам удобно. Исподволь… Тем более, что наше желание уменьшить народонаселение, чтобы оставшимся хватало средств к существованию, вполне успешно выполняется и без нас…

Проводив гостей, Светлана осталась с Ольгой наедине.

-- Ты как считаешь, правильно мы поступаем?

-- Это ты о чем? – подруга удивленно оторвалась от зеркала, где увлеченно рассматривала небольшой прыщик на носу.

-- Ты знаешь, меня заботит судьба моих детей. Правильно ли мы поступаем,  отговаривая людей ехать туда, где более безопасно…

-- Глупышка. Зачем нам сейчас этот ударный труд на целине? Вот когда они все там устроят, наладят жизнь, когда здесь уже невозможно будет существовать, мы переберемся туда, где удобнее. Но не раньше. И кто тебе сказал, что мы будем отговаривать кого-то перебираться туда? Нет, конечно, постараемся, чтобы те, от кого зависит наше благополучие и комфорт, оставались  с нами. А туда пусть  едут горбатиться те, кому это нравится… Лично я хочу от жизни брать все только самое лучшее и существовать с максимальными удобствами. Вот ты родила троих, а теперь носишься с ними, как клуша. Ах, как там старший, ах, как здесь младшие… Проще надо жить, для себя любимой. Вон, как за бугром жили… Создать себе полный комфорт… А после нас хоть потоп…

-- Оль, а тебе никогда не хотелось иметь ребеночка? Видеть в нем черты любимого человека, наблюдать, как он взрослеет, думать о том, кем он станет…

-- Ах, Светочка, какой в твоей голове домострой… Ну, к чему мне какие-то сопливые крикуны. Прости, конечно, если я задеваю твои материнские чувства, но мне совершенно непонятны эти всеобщие восторги по поводу мелких засранцев. Мало что ли я дел рассматривала на мерзких недоростков, то ограбивших и зарезавших родителей или родственников, соседей, то изнасиловавших своих сверстниц… А Землемеров разве не яркий пример моей правоты?  Где гарантия, что и рожденный мной ребенок в будущем не окажется таким же …  Нет уж, уволь от такого счастья. Я считаю так:  дана тебе жизнь,  используй ее на полную катушку… А этих выродков… Я не уверена, что смогу вырастить хоть одного… Зачем тратить впустую силы и время… Жизнь так скоротечна… И не смотри на меня такими глазами… Я сочувствую тебе, но и уважаю твои чувства. Хочешь воспитывать, ради бога… Но меня избавь от такого счастья…

Ольга подлетела к Светлане, чмокнула в щеку и распрощалась, оставив подругу в смятении. Их взгляды расходились и раньше по многим вопросам, но сейчас Светлана  увидела расползающуюся между ними пропасть.

 Прежде она всегда все, что ни делала, оправдывала заботой о будущем детей. Упорное стремление к власти объясняла себе желанием устроить для своих сыновей в будущем удачную карьеру, а для дочери подыскать состоятельного мужа, который позволит ей жить с удобствами и в достатке. Она и Валерия выбрала себе в мужья потому, что он полностью разделял ее взгляды… Теперь, если следовать доводам подруги, все ее заботы были ни к чему. Надо было радоваться только своим успехам, тешить только свои чувства, потворствовать только своим желаниям…

Светлана тряхнула головой, отбрасывая все эти мысли. Она и следовала своим желаниям. Она хотела детей и родила их. Она создавала свой уютный домашний мир для того, чтобы они чувствовали себя в нем защищенными от бед и невзгод  этого мира…



В течение месяца на новых землях были развернуты три палаточных городка на местах будущих поселений. Часть научно-исследовательского центра перебазировалась поближе к строительству. На месте опробовали некоторые новые разработки по производству электроэнергии. Поставили первую мельницу на реке. Молодежь под руководством более опытных специалистов начала пахоту целины и посев зерновых. Время поджимало.




На лугах вдоль реки устроили пастбища для скота, в вольерах разместили птицу. Для всех после месяцев беспросветной зимы и тревог по поводу дальнейшего существования в долине наступила своего рода эйфория, когда казалось, что все уже позади. А впереди, как в старых добрых фильмах, виделась только долгая и счастливая жизнь. Для молодежи это переселение и работа в новых условиях были частью той сказочной истории, которую они слышали от своих бабушек. С тех пор как прекратилось вещание с экранов телевизоров и через Интернет о приоритетах общества потребления, а суровость реальности доказала, что каждый строит свое благополучие только своим горбом, молодежь стала больше задумываться над сутью и смыслом жизни. Когда понимаешь, что все, что необходимо для жизни, приходится добывать своими руками, что никто теперь не привезет все готовенькое тебе на блюде в сетевой магазин, острее ценишь свой труд.


Света развела костер, установила треногу, подвесила котел. День только начался, а впереди ее ждало еще столько дел. Уже месяц миновал с тех пор, как они спустились в эту долину.  Неожиданно вспомнилось, как впервые после спуска вот так же, но тогда совсем неумело, разожгла свой первый костер и долго пристраивала над огнем найденный в тюках котел.  Положила в него остатки мяса, крупу и залила водой. Как же скучали она и дети без вареной еды. Маша тогда впервые встала с лежанки, подошла к огню. Присела на корточки. Света тут же подложила ей свернутую шкуру, усадила удобнее.

-- Машунь, следи за костром, а я с детьми пойду, поищу дикого лука, может быть, еще чего-нибудь съедобного найду.

-- Хорошо, Света, найди сергубуша. Мне бабушка в детстве находила и давала. Так хочется… А скоро он придет? – Маша передернула плечами. -- Я боюсь одна с ним оставаться…

-- Не бойся его. Спаситель, он более человечный, чем те живодеры… Он ничего не сделает такого, что нам повредит…

-- Да он молчит все время. Мне страшно, я не понимаю, как себя вести с ним, -- Маша взяла палочку, стала шевелить костер.

-- Представь, что он один из наших. Беспокоит, что волосат? Так наши южане, если бы не брились, недалеко от него  ушли. Смотри лучше в душу… Вряд ли кто из наших цивилизованных соплеменников решился  на такой подвиг, чтобы, рискуя своей жизнью, спасать совершенно чужих, инородных существ, заботиться о них, ограждать от невзгод. Да и потом лечить, выхаживать, делиться последним куском мяса, заботиться о детях… Нет, я считаю, на это способен только высоконравственный, интеллектуально и душевно развитый человек разумный. Он просто из другого мира, где не деньги и побрякушки являются основной ценностью жизни… Нам до высот понимания его существа очень далеко… Поэтому можешь рассказывать ему все, что хочешь, он понимает. Я с ним разговариваю внутренне. Представляю образы, он их понимает и делает, что прошу. Научимся общаться… Не бойся его…

-- Ладно, идите уж. Вон, детвора ждет…

Света взяла за руки Борю и Гелю и стала спускаться с холма, разглядывая растения. Многие ей были незнакомы. Но кое-что попадалось и интересное. Дети бегали рядом, срывали ростки, осматривали, несли ей показывать. Неожиданно набрели на целую поляну дикого чеснока. Надергали целый подол ее фартука. Потом увидели листья молодого щавеля.  Малыши пробовали все на вкус. В результате чумазые и довольные вернулись к костру. В котле уже булькало варево. Света бросила туда крохотную щепотку соли, добавила щедрую горсть чеснока и пахучей травки. Пока еда настаивалась, отвела детей к речке умываться. Ей было спокойно и уютно в этом новом мире…

-- Ой, вон Аука идет, -- неожиданно взвизгнул Боря и бросился навстречу поднимавшемуся по тропинке Спасителю. Малыш  ткнулся ему головой в живот, прижался к шерсти. И взрослый принял его ласки. Он опустил с плеча свою ношу, поднял ребенка и то ли облизал, то ли обнюхал и прижал к груди. Потом поднял застеснявшуюся Гелю и провел рукой по голове подошедшей Светы, при этом бормоча что-то вроде: Бо-о, Е-а, Йе-та…

Света заметила, что  Маша скрылась в пещере.  Она была еще не готова  к общению со Спасителем. Тот или не заметил, или, скорее всего, сделал вид, что не замечает. Вскинул свой большой тюк на плечо и пошел к костру.

В тюке находилось мясо убитого животного. Он разделал его на куски, завернул в шкуру, чтобы легче было нести. У костра разворошил костер и на камне поджарил разорванную на куски печенку.

Света достала металлические миски и ложки, которыми снабдила их Полина, разложила кашу с мясом, порезала поджаренную печенку.

Спаситель с интересом наблюдал за ее действиями. Ему она принесла самую большую порцию еды. Потом стала показывать детям, как надо есть. Он понял, что она хотела показать ему, как пользоваться этим странным предметом. Как им загребать еду и отправлять в рот. Это было необычно и смешно. Он вспомнил, как  в детстве старшая мать учила его, вот так же, есть вырезанной палочкой, когда ему еще было горячо брать еду рукой.

…Костер разгорелся, вода в котле забурлила, от мяса пошел ароматный дух. Из пещеры вышла Маша. Она уже заметно раздалась в талии и все чаще ложилась отдыхать. Но сегодня было решено провести прополку картофельного поля, и Маша собиралась идти вместе со всеми. Боря и Геля тут же побежали к ручью. За эти недели они заметно окрепли. И хотя еще мало что понимали, уже старались помогать старшей матери. Так они стали звать Свету. Та вечерами, когда работа была сделана, но было еще светло для сна, усаживалась на пороге пещеры, что-то шила или латала и рассказывала ребятишкам сказки, какие-то истории…

Однажды Маша, заслушавшись, спросила:

-- Откуда ты все это знаешь? И с детьми у тебя получается?

-- Я же не всегда была в прислугах, Машунь, -- вздохнула Света. – Училась в институте, получила педагогическое образование. А работы в родных местах не было. Ехать некуда.  Да и мать бросить не могла… Вот и пошла горничной в богатый дом. Ну, а дальше ты знаешь…

-- А я только школу закончила. Хотела поступать в юридический, но там денег надо за поступление… А потом появились эти ледяные стены… А потом меня схватили эти…

-- Забудь. Вытрави из памяти. Все ушло в небытие. Скоро на свет появится твой ребенок. Это для тебя главное…

Позавтракав, они пошли на свой небольшой огород. Спаситель огородил его ветками кустарников от нашествий животных. Несколько полосок зеленых кустиков предстояло подрыхлить, прополоть и окучить. Это были ростки из того, далекого теперь прошлого. Света очень берегла то немногое, что ей оставила в санях Полина. И теперь радовалась посадкам на своем участке.

Спаситель уже несколько дней был в отлучке. Он любил уходить далеко и надолго, но всегда возвращался, если только чувствовал, что нужен в своей семье. На этот раз он появился неожиданно из-за веток ограды, но не один. На его шее лежала живая коза. Она презрительно поглядывала из-под приспущенных век на весь окрестный мир и пережевывала свою жвачку.

Света взглянула на Спасителя. Это было что-то новенькое. Обычно он приносил из походов мясо, иногда охапки травы, показывая, что можно есть. На этот раз была коза. И судя по внешнему облику, домашняя, дойная. Девушка постаралась внутренне сосредоточиться, спросить, где он взял. Но тот покачал головой и достал из перекинутой через плечо  шкуры два комочка, оказавшиеся маленькими щенятами.

Дети в восторге заверещали, бросились к нему навстречу. Он каждого погладил по голове, отдал им щенят, потом снял с шеи козу и передал веревку Маше.

-- Зачем ты принес их? Дети боятся…

В сознании ее что-то зашевелилось, защекотало. Она уже знала, что таким образом он пытался с ней говорить. Из образов, промелькнувших у нее в голове, она поняла, что Спаситель хочет, чтобы дети перестали бояться животных. Они должны сами растить их, понимать и заставлять слушаться. А козу он нашел у истока ручья. Там высоко во льдах разбился тот непонятный предмет, который все время перемещался по небосводу…



Последнее время Полина вновь работала корреспондентом районной газеты,  теперь аккредитованным на  новых территориях. Она периодически наведывалась в старую долину, но основную часть жизни проводила в строящемся поселке. Его уже окрестили Новым Кудеяровом. Здесь были ее девчонки, они работали в одной из молодежных общин, готовились к поступлению в училище, организованное специалистами для подростков, желающих получить знания в вопросах агрономии и животноводства.

Мезенцев создал мобильные казачьи отряды, которые продвигались вглубь долины, осматривая и описывая новые земли. Далеко на юге имелся выход из долины. Он был узок, пробит водами реки и удобен для защиты от проникновения в долину  внешнего врага. Потому что за этими воротами был  чуждый и опасный мир, где обитали совсем  незнакомые существа.

Большинство молодежи и часть людей среднего возраста уже перебрались  в новые места. Усиленно возводились дома, высаживались саженцы деревьев, на полях, пока немногочисленных, росли зерновые, картофель, овощи. Было образовано с десяток общин. На новых территориях  обосновались уже около двух тысяч человек.

Обо всем этом Полина рассказывала в каждом своем репортаже. Она беспокоилась о тех, кто все еще оставался в старой долине. Но пока там было все тихо. Весна пришла, хоть и с запозданием.  Поля были засеяны, огороды жителей зазеленели всходами. О том, что когда-нибудь придется этот мир покинуть, никто из оставшихся пока и не помышлял.

На одном из холмов в центре долины, на крутом берегу реки был оборудован первый в новом мире медицинский центр. На этом настоял господин Накаяма, хотевший претворить в жизнь мечту всей жизни. Небольшая гидроэлектростанция могла вырабатывать вполне достаточно электроэнергии для нужд всего медкомплекса.  Оборудование для него собирали по всей старой долине. Именно господин Накаяма помог найти современные мединструменты и аппаратуру в заброшенных теперь элитных поселках богачей. Их обитатели были уничтожены, а основная часть богатств разграблена. Но и то, что удалось добыть, вполне годилось для дальнейшего обустройства медцентра. Накаяма планировал к осени набрать первый курс студентов для обучения профессии медика широкого профиля.

В очередной поездке Накаямы по элитным дачным поселкам как-то приняла участие и Полина. С одной стороны она собиралась рассказать читателям о ситуации в заброшенных поселениях, с другой – хотела помочь  правлению новых территорий в поисках необходимого оборудования.

Однажды господин Накаяма, обычно молчаливый и сдержанный, неожиданно вызвал ее на разговор:

-- Вы будете меня осуждать, но я не могу больше держать это в себе. Я ведь тоже находился в заключении у господина Землемерова. До сих пор удивляюсь, как он не скормил меня медведю. Я ведь тогда ему в глаза сказал, что он серьезно болен… Он только посмеялся. А потом согласился на лечение. И даже поселил в доме… Но лечиться он и не собирался… Там он организовал  что-то среднее между клиникой и фитнес-центром. Современное оборудование, которого не было еще и в районной больнице… И при всем этом совершенно рабовладельческие принципы отношения к людям. Однажды мне удалось убежать… Мне до сих пор стыдно, что я не решился сразу рассказать вашему мужу о творившемся там беспределе. Думал, что мне не нужно вмешиваться в ваши дела. Не мог поверить, что мы все в одной ситуации… Не хватило мужества.

-- Все уже позади. Видимо, случившееся было определено судьбой каждому из нас, -- вздохнула Полина. Что она могла сказать своему собеседнику, если и сама не знала, как  поступила бы, окажись на его месте.

За лето медцентр был более-менее укомплектован, набран штат сотрудников. В основном из молодежи и тех бывших дачников, которым нечего было терять в смысле удобного, отлаженного быта и устоявшейся профессиональной деятельности. И уже стали появляться первые пациенты.

Татьяна, которая теперь стала Игнатьевой, добилась, чтобы при медцентре был создан и приют для детей, стала его руководителем и перевела туда всех оказавшихся без поддержки взрослых детей. Ее Сеня и Настя были  постоянно при ней. Игорь часто наезжал в поселение медиков, помогал всем, чем мог.  Сюда перебралась и Ирочка Рохлина. В новых территориях служил теперь ее муж, и она хотела быть ближе к нему.

Все было спокойно в обеих долинах. Но Полина постоянно испытывала какое-то чувство неудовлетворенности, непонятной тревоги, ощущение близкой утраты. С чем это было связано, понять не могла. Вроде бы и быт налаживался. В новых территориях опасность затопления была минимальная. Артем находился в постоянных отлучках, но он был военным до мозга костей, она с этим смирилась давно и воспринимала его походы спокойно. Девчонки были при ней. Они взрослели на глазах, учились и работали на фермах. И все же это томление души, будто предвещающей что-то фатальное, было постоянно  при  ней, о чем-то намекало, что-то подсказывало.



Время пролетело за работами незаметно быстро, и вот уже первое лето в новых территориях приблизилось к исходу. Оно стало настоящим испытанием для жителей старой долины и принесло много новых открытий  переселенцам.

В семье Спасителя появилось прибавление. У Маши-Легкого Облачка родилась девочка. Глава семьи долго разглядывал ее, обнюхивал и облизывал и, наконец, назвал Неожиданной Радостью. В тот момент, когда принял на руки новое существо, он вдруг ощутил в груди то же самое волнение, как и тогда, в прошлой жизни,  когда принимал в семью очередного новорожденного.

За теплый период он обошел всю долину и вскоре понял, что где бы он ни устроил семью, всегда будет опасность столкновений с  жестокими и злобными соседями. И нет гарантий, что вся его семья  останется  в живых.

Однажды он перевалил за перешеек, причем за ним погнались новые поселенцы долины, охранявшие вход в долину. И  его опять укусил шмель, вылетевший из палки одного из преследователей. Пришлось некоторое время ощущать боль в руке. Потом рана заросла, а он за это время нашел еще одну небольшую и вполне защищенную долину между двумя длинными ледяными отрогами. Здесь он и решил обустроиться на некоторое время. Предстояло теперь убедить свою семью в необходимости перебраться в это безопасное место.

Старшая мать Света-Лучик согласилась, но при условии, что они заберут весь выращенный урожай. Ему непонятны были ее заботы о заготовке пищи на холодный период жизни. Но он считал, что ей, как главной самке рода, виднее, чем и как кормить потомство. Он сделал не один переход через ледяное пространство, обходя посты отрядов охраны, перенес выращенные клубни и зерно, многочисленные вещи, без которых его новые члены его рода не могли обходиться. И однажды настало время, когда вся его семья затушила очаг и двинулась вслед за ним в ледовые горы.  Он нес на плечах козу, в душе посмеиваясь над тем, как беспокоится о нем старшая мать. На его взгляд, надо было убить это сварливое животное и съесть мясо. Но он знал, что молоко козы пьют  все  трое  его детей. Трое, в три раза меньше, чем у него было в прошлой жизни. Но он знал, что будут и еще.

Рядом со старшими детьми бежали  их четвероногие друзья. Они весело облаивали все встречавшееся на их пути. От этого было весело и не так скучно подниматься по склонам ледника. Он вспомнил свое общение со старшей матерью. Ему было страшно спросить у нее, о том, что может быть, им лучше остаться с соплеменниками. Но и старшая и младшая категорически отказались. Они выбрали свой путь с ним и пройдут его до конца. Это их обоюдное желание грело душу. Он был согласен выполнить все их желания, чтобы быть рядом, играть с детьми, учить Бо-о мужским занятиям. Это был его путь, предначертанный предками…



На новых территориях к осени созрело зерно первого урожая. Его было много, очень много. Это обещало спокойную и сытую зимовку. Срочно строились зернохранилища. Закладывали зерно на семена.

Петр Викентьевич Береговой с Алексеем Терентьевичем Задорожным, как наиболее знающие и опытные сельхозники, одними из первых перебрались на новые территории. В долине у них в общинах осталась надежная замена, а здесь было столько нового и еще непознанного, что просто дух захватывало от перспектив. Они занялись строительством зернохранилищ, советовали, как подготовить землю к весеннему севу, на пробу повеяли озимые.

На холмах вдоль реки, которую нарекли Новой Русянкой, и по трем ее притокам разместились девять поселков. Десятым был медцентр, превратившийся в небольшой городок.

Специалисты научно-исследовательского центра все-таки изобрели двигатель нового поколения. Подняли в воздух планеры и даже нечто в виде вертолета. Что было можно транспортировать, перемещали на новые территории, в надежде, что через некоторое время жители старой долины одумаются и смирятся с необходимостью переезда. Но старики, которых было  больше половины населения, в основной своей массе бросать налаженный быт не хотели. Многие твердо заявили, что если придет пора, хотят умереть на своей земле. А вот молодежь не удерживали…

Полина давно собиралась уговорить Артема перевезти вещи из старого городского дома в новый поселок. Там под руководством одного из столичных специалистов  несколько добровольных бригад сооружали дома из соломы и глины.  Когда за дело брались сообща, работа продвигалась ударными темпами.  Уже готовое жилье разыгрывалось в лотерею. Победитель мог справлять новоселье. Не сразу, но однажды повезло и Полине. И теперь требовалось обставить полученное жилье.

Мезенцев согласился сделать небольшую передышку в работе и отправился с нею в старую долину. Артем давно уже не был в городе. Улицы и дома показались ему какими-то старыми, опустевшими и неуютными. Соседи из ближних домов уже перебрались в новую долину.

Старики, кто еще оставался в домах, встретив Полину, надолго задержали ее своими разговорами, претензиями и жалобами. Им хотелось узнать, как жизнь там, в новом мире. Все они с удовольствием бы почитали газету, но бумаги в городе и в части больше не было. Все новости передавались по радио.

 Претензий у них к властям тоже хватало, потому что внимания старикам теперь уделялось мало, все было сосредоточено на жизни в новой долине. Да и жалоб, как и в былые годы, накопилось. Старикам казалось, что к ним никто не прислушивается, о них забывают. По старой памяти, как к депутату, к Полине обращались по самым разным поводам. И ей пришлось потратить много времени, записывая просьбы соседок, которые, живя на окраине города, выпадали из поля зрения социальных служб.

Когда уже занялись укладкой вещей, которые предстояло перебросить в новое жилье, неожиданно подошел местный охотовед Егорыч.

-- Артем Михалыч, можно на два слова, -- попросил он и, отведя Мезенцева в сторону, добавил, --  может быть, мне это кажется, но живность уходит из долины. И звуки в лесу странные появились. Я уже докладывал нонечному начальству, но они ничего не хотят слушать. Все в порядке, дед, говорят. А какой порядок, если лоси на ледник полезли. А птица вся в лет пошла…

-- Вот что, Егорыч, я сейчас уложу все на подводу, а то неудобно заставлять ждать, а потом с тобой сходим, послушаем, что там за звуки…

Полина взгромоздила последний узел на телегу, ей хотелось взять еще кое-что, но Артем остановил, сказал, что еще будет  время перевезти оставшееся.

Забрала у соседа собак. Теперь, когда в городе домашней птицы на улицах не было, ее куроловы  бегали  свободно.

Услышав, что Артем собирается на что-то там в лесу посмотреть, тут же заявила, что пойдет вместе с ним. Полина уже соскучилась по лесу. В новой долине лесов  пока еще не было. Небольшие плантации саженцев еще только приживались. А так хотелось вздохнуть полной грудью, ощутить аромат прогретой хвои, запах осеннего леса… Побродить в поисках грибов…

Вместе с Егорычем они переправились на другой берег, причем полутакс Чейзик бросился за ними вплавь и нагнал их уже на соседнем берегу. Шарик, как более робкий и нерешительный, остался караулить лодочный причал.

В лесу было действительно хорошо. Пахло прелью, сосновой хвоей, еще чем-то неуловимо приятным. Но в лесу слышался и странный гомон птиц. Не такой, как обычно бывает, когда бродишь по лесу. Да и Чейз как-то странно притих, шел рядом, а не носился по окрестностям, пугая лесных обитателей своим истеричным лаем.

Полине вдруг пришло на память давно прочитанное в одной из книг одного современного историка. Почему  всплыло это воспоминание, она не задумывалась. Впрочем, всем, что было связано с исследованиями по истории своего народа, ее увлекало уже многие годы, интересовало любое предположение об истории возникновения славян и праславян. Любое упоминание об этом она кропотливо разыскивала в современных изданиях. Что-то ей казалось надуманным, что-то недостоверным. Но каждая из теорий имела право на существование. Так вот, однажды она прочла, что когда-то, полсотни веков назад, в этих местах жили не более двух тысяч особей. То ли это был один род, то ли по каким иным причинам их осталось так мало. Отгороженные от остального мира ледниками, они смогли развиваться и превратились в крепкий и могучий народ, который смог за себя постоять и стать родоначальниками всех индоевропейских народов.

«А ведь нас тоже не больше двух тысяч, тех, кто сможет продолжить свои линии рода с помощью потомков, тех, кто сможет стать родоначальниками будущих народов. Вот, значит, для чего нас переселяют… Мы семена будущих жителей этой планеты…»

Полина аж задохнулась от пришедших в голову мыслей. Так вот в чем их миссия, вот почему они оказались здесь…

Но поделиться своими соображениями с Артемом не успела. Тот с Егорычем слегка приотстал, что-то энергично обсуждая.

 Неожиданно истерически и испуганно заверещал Чейзик. И Полина ощутила, как земля стремительно уходит у нее из-под ног. Она в ужасе закричала, потом ощутила один удар об острые края провала, второй… Еще успела услышать вопль Артема: «Держись…» и провалилась в небытие…



                Эпилог.

Сердце больно толкнулось в ребра. Потом ухнуло в пятки и тут же мгновенно подскочило к горлу. Сразу стало нечем дышать…

Полина дернулась и в панике вскинулась вверх, все еще не понимая, где она и что с ней. В голове мелькали обрывки каких-то страшных воспоминаний…

В спальне было полутемно. За окном разгорался рассвет. Рядом, развалившись почти на всей кровати, звучно храпел Артем. Было в нем что-то неприятное и настораживающее. Потом поняла: от него шел запах перегара. Она отвыкла от этой отвратительной смеси перегара, табака и еще чего-то, ей сейчас крайне отвратительного. Такого с ней не было уже давно. Да и откуда Артем мог добыть спиртное, если оно категорически запрещено.

Вспомнился вчерашний поход в лес. Значит, Артем ее вытащил. Привез домой, а она даже и не помнит, как. Неудивительно, что он так надрался…

Полина вышла во двор. На востоке алела заря. Небо светлело на глазах. И было все как-то странно. Чего-то не хватало. Не было такого привычного ледяного барьера вдоль всего горизонта. Там было пусто! Значит, все кончилось!

От осознания этой радости она готова была завизжать. Но тут в вольере завозился Шарик. Он вылез из будки, потягиваясь от удовольствия. А следом за ним выполз… Чейз? Полина не поверила своим глазам. Он жив, этот маленький проходимец? Нет, этого не может быть. Значит и его Артем спас.

В сарае загомонили куры. Этот мирный звук привел ее в замешательство. Кто пустил к ней в сарай кур? Их ведь давно переправили в новую долину. Потом услышала звук прогрохотавшего по шоссе автомобиля, следом другого. Шумы нарастали… Они были почти забыты, для слуха казались нереальными. Но память услужливо подсказывала, что это…

-- Мам, ты что не разбудила? –  неожиданно послышался недовольный полусонный голос Ирины. Откуда она здесь? Они с сестрой должны быть в новых территориях.

 Ирина вышла на террасу в смятой футболке, всклокоченная и какая-то незнакомая. Дочь вначале непонимающе уставилась на Полину, потом изменившимся голосом спросила, -- мам, ты что? Что с тобой?

И тут же громким истеричным голосом крикнула вглубь дома:

-- Мариш, пап, идите сюда. Гляньте, что с мамой…

Полина опрометью бросилась к зеркалу в прихожей. Обычно она им не пользовалась, потому что света не хватало, и в полутьме ничего невозможно было понять. Но дочь услужливо щелкнула выключателем, и комнату залило непривычно ярким светом лампы.

Из глубины зазеркалья на Полину глядела стройная, мускулистая смуглянка с обветренным лицом, выгоревшими кое-как остриженными вихрами, неухоженными руками… Заметный синяк на левой щеке, сильно стесанная кожа на предплечье, ощутимая боль в боку…

 А рядом появилось отражение Ирины, чистенькой, уютной даже в своей этой дурацкой майке, которую она уже  давно было выбросила, но вот опять натянула на себя.

На крик дочери из комнат вышли Марина и Артем. Вид мужа ее потряс. Он был обрюзгший, небритый и какой-то опустошенный. Но если его вид потряс Полину, то не меньшее впечатление она произвела на мужа. Он несколько мгновений вглядывался в нее, потом с шумом выдохнул, наполнив перегаром всю прихожую, и сипло спросил:

-- Ты заболела? С какого перепугу такой макияж? Интересно, как это ты утянулась со своего 52 до 48? Не поздновато ли строить из себя молодку?

А она уже все поняла. «Меня вернули назад, на Землю». Кто и зачем, не интересовало. Главным был вопрос: за что? Что она сделала такого, что ее выдворили с новых территорий? А может быть, нужно поставить вопрос по-другому? Для чего ее отправили назад?

-- Где газеты? – Полина метнулась в прихожую, где обычно складывали на столике полученные газеты. Схватила районку, перелистала несколько экземпляров.

Вот оно! На фотографии первой полосы улыбался Егор Землемеров, вручавший грамоту  доярке. Рядом в подобострастной позе застыла Наталья Ивановна Заречная, протягивающая традиционный букет…

-- У меня видно память отшибло. Что случилось с нашим Поздняковым? – Полина вопросительно глянула на подошедших девчонок. У Артема не спрашивала,  знала, что он не интересуется жизнью района. Но ответил, как ни странно, он:

-- Что это ты его вспомнила? Он уже больше года как на повышение пошел. В Москве теперь, в каком-то общественном фонде заседает. А на его место депутаты утвердили Землемерова, типа он местный, меценат, имеет крутые связи в верхах. Вон и церковь на свои кровные строит, и городской храм обещал отреставрировать… А в  Прудищах мечеть возвели, говорят, не без его поддержки…

-- Вот оно что! – внезапно поняла Полина. – Вот почему меня вернули назад!

-- Что ты бормочешь, не пойму, -- вклинился в ее размышления Артем. – Объясни нормальным языком, что случилось. Почему ты такая взбудораженная? Почему сейчас об этом вспомнила? Все ведь давно обсуждено… Все привыкли давно… А ты вдруг? Постой, а с чего ты все завела? И вырядилась как-то странно, и выглядишь… как… как чужая…

Но Полина прислонилась затылком к стене, а потом и всей спиной. Ноги неожиданно стали ватными, и она медленно сползла вниз. Она вдруг отчетливо поняла, что того Артема, к которому так привыкла, того энергичного, мгновенно берущего на себя решение всех самых острых задач, принимающего ответственность за каждого жителя долины и бросающегося в схватку с врагом в самых первых рядах, больше уже никогда не увидит. И он не узнает, что она ждет ребенка. И остро позавидовала той своей матрице, которая теперь будет рядом с ним. А то, что так и будет, она не сомневалась. Тот Артем ее обязательно спасет. Вот только поймет ли его та, другая Полина, проникнется ли его мечтами и надеждами?

-- А что же делать мне? – простонала она в отчаянии.

-- Ты о чем, Полина? – Артем участливо заглянул ей в глаза. – Ты только скажи, я все сделаю… Ты в последнее время была какая-то безучастная. Ну, с тех пор, как тебя вывели из состава депутатов, а на твое место выбрали Светлану Селезневу. Я думал, что ты из-за этого переживаешь…

Полина взглянула на мужа. И поняла: да нет, он все тот же. Только обстоятельства другие. Не случилось еще катастрофы, вот и не раскрылась его душа. Ждет еще толчка. Видно, не пришел еще край его терпению, да и народа тоже. Вот он и ждет в бездействии…

-- Артем, мне много что тебе надо рассказать… Но… я напишу. О том, что случилось. И о том, что может произойти, если все не остановится… Мы ведь у последней черты. Если к власти пришел  Землемеров,  вскоре жди конца света… Так вот почему меня вернули сюда…