На коровке прокатиться

     Года три мне было, когда меня увезли с Сахалина, где на безлюдных Палевских  Высотах служил мой отец. Переезда как такового я не помню – путь до порта Корсаков, и двухнедельное пребывание в порту, и 8 суток по октябрьскому штормовому морю в трюме парома  выветрились из моей памяти. Помню только серое небо за бортом и огромные свинцового цвета волны.

       Некоторое время пожили у бабушки в Свободном – тоже мимо памяти. А там – отец со своим полком обосновался под Ивановым – поехали к нему. Приехали, высадились на полустаночке – мама да мы – двое пацанов. Отец встречает с поезда. Глухомань, сугробы, декабрь 1949-го. О машине тогда речи не было – встречали нас на запряженной в рОзвальни лошадке. Так папа и сказал: на лошадке поедем. А надо сказать, что никаких лошадок я на Сахалине не видел. Студебеккеры – видел. Виллисы, тягачи, пушки, гаубицы – сколько угодно. А вот лошадок в папином полку не было. Так что отказался от лошадки наотрез. Ударился в рёв: не поеду на лошадке! Я ее боюсь!

       Папа дипломатичным человеком был. Ну ладно, говорит, боишься на лошадке – значит, на лошадке не поедем. А на коровке поедешь? А коровок я тоже не видел, но знал, что коровки – добрые, они молочко дают. Слезы сразу высохли. На коровке – говорю – поеду!

       На том и порешили. Сели в розвальни в кого-то (наверное, в коровку?) запряженные, поехали.

       И на много-много лет в нашей семье это выражение – «прокатиться на коровке» стало крылатым. Если кто-то из нас умудрялся близкого своего объегорить, подменить что-нибудь одно на другое, только так, чтобы тот еще и довольным остался, это и называлось: на коровке прокатить.