старец - никто

1. Небо в алмазах.

Езжай, Коля, езжай…- этими словами он встретил меня на пороге, не зная меня, не зная, с чем я пришел к нему! Но перед тем как уехать работать в Астрахань, я пробыл в скиту еще пол года.
Имя этого старца никто не знал. Мы называли его авва, отче, герондо, батюшка, но по имени никогда. Ходила легенда, что у него вообще нет имени… ну, конечно, раньше у него было имя, и звали его Иван.
 Он был обычным алкоголиком .
Однажды, во время очередного запоя,  он вывалился с моста с огромной высоты. От удара его парализовало, так что он совсем не мог двигаться, и где то там, почти на дне,  в его голове пронеслась трезвая мысль: « я же не крещенным сейчас так и помру! Вот вода окружает меня, вот я и вот мое желание креститься!
 Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!» - сказал он и очнулся на берегу – сухой, трезвый, крещенный.
А имя он себе так и не взял, потому что считал себя недостойным носить имя кого либо из святых. Вот так и ходил по земле старец никто.
Ушел в лес, чтобы уединиться в молитве, но это у него не получилось, вскоре о нем узнали местные жители и начали приходить за советом и помощью. Многие потом оставались. Так и образовался скит. Облюбовали заброшенный, полуразрушенный с советских времен храм, стоявший неподалеку, завели небольшое хозяйство, обработали землю, да вот только мой рассказ не об этом.

Древние монахи, когда встречались по долгу не видев друг друга, спрашивали в первую очередь не о здоровье, а о молитве: как твоя молитва, брат?
За эти пол года произошло множество событий потрясших и переменивших мою жизнь, но я хочу рассказать лишь об одном.
Однажды, работая на огороде, я увидел, как батюшка шел в своем старом балахоне из мешковины (мешковина была такая грубая, что протирала старцу кожу до крови). Днем его редко можно было застать на улице, поэтому я сразу бросил все и подбежал к нему за благословением.
«Пойдем со мной, и получишь подлинное благословение»- и я пошел.
Он привел меня к землянке, с которой и начинался скит.
 Мы спустились.
До того я бывал в ней и знал что она вырыта конусом. В темноте было слышно, как старец встал на колени и начал что то бормотать,- я повторил за ним. Через какое то время он прополз вперед и потянул меня за рукав, так что мы плотно втиснулись в земельный конус (чуялся кислый запах его балахона) подпирая друг друга плечами. Внезапно, стало понятно что он говорит. Это была молитва, но какая то особенная, я никогда такой не слышал- это была смесь из псалтири, евангелия и известных мне молитв. Иногда было заметно что он молиться только своими словами.
От земли веяло свежей прохладой, плечи налегали на шею, ноги начали неметь, когда мне вдруг показалось, что впереди открылась бездна. Небо, только наоборот. Стало так хорошо: тепло разлилось по всему телу, и то тут то там по бездне начали зажигаться звезды. Не знаю сколько времени прошло, пока все небо не заполнилось звездами как россыпью алмазов, соприкасаясь друг с другом они создавали еле слышный перезвон.
«Как красиво!» - подумал я тогда.
«Красиво» - сказал старец вслух.

2. Странные вещи.

Второй раз я приехал туда уже спустя много лет. От старого бедного скита не осталось и следа, на его месте была целая сеть богатых построек, составляющих целый монастырь. До батюшки съезжались со всей России и не только, поэтому попасть к нему у меня не получилось. Пробыв в монастыре два дня, я уехал, но за это время мне на глаза попалось несколько странных вещей, о которых следует упомянуть в этом рассказе.

«Мы не причащаемся» - ответил начальник общежития, на мой вопрос о времени богослужения: « Герондо считает, что причащаться могут только достойные… или перед смертью. Тогда приезжает батюшка из соседнего села и причащает».
«И часто тут люди умирают?» - спросил я уже уходя и не дожидаясь ответа, словно чего опасаясь.
Вскоре мои опасения подтвердились, когда я захотел посетить ту самую землянку, где когда то молился со старцем. Когда я подходил к тому месту, мне повстречался один человек, (я не могу назвать его имя, скажу лишь что он знаменитый русский актер) который был одет в полное священническое облачение, в руках у него были ведра с помоями, на голове протоиерейская митра. Ноги его заплетались от усталости, митра покосилась, облачение было изорвано и засалено. Я поприветствовал его и предложил ему свою помощь. На что он отказался, ссылаясь на старца, который дал ему такое послушание для исцеления его «звездной болезни».
«И куда же вы носите этот мусор?» - спросил я, у качающегося от усталости артиста, думая, что он назовет мне расстояние, но он назвал мне место.
«Я заваливаю землянку» - мои ноги остановились – «Стало приходить много народа и мешать батюшке молиться…».
Мы молча прошли до указанного места
«А почему вы не бросите все это?» - спросил я его когда у того в очередной раз подкосились ноги.
«Мне здесь хорошо» - ответил он посмотрев мне в глаза. Его лицо несло на себе печать истощенной зависимости. Было видно, что он жаждет новой молитвы со старцем и не променяет ее ни на что в этой жизни.
Может и нет тут ничего странного, ведь это духовная жизнь, тут все по другому. Это их путь к Богу.
Это их бог – как то машинально промелькнуло в голове. 

3. Репортер.

Да, я забыл сказать, что в Астрахани я устроился (после долгих комиссий) в службу безопасности. Проработав там больше десяти лет, перевелся в федеральный отдел по обработке и анализу рецидивов. Дальше не могу рассказывать – свобода дороже.
Расскажу лишь один случай, который у нас приключился в связи с тем же старцем.

К нам в отдел поступил один человек.
Помню меня тогда вызвали прямо из дома. Время уже было позднее, лил дождь но оно того стоило.
Сначала его допрашивала полиция, потом, пока в психушке его пытались привести в чувства, долго определяли службу, которая этим занимается, и вот он здесь – весь бледный и остолбеневший.
«Он все равно ничего не говорит» - сказал офицер полиции, открывая свой ноутбук – «вот посмотрите, это то, что он успел снять напоследок.
Я так понимаю, хотели снять жаркий репортажик про новоиспеченного чудотворца…знаете его?» - я махнул головой – «а знаете ли вы, что он уже как месяц заперся у себя в алтаре и не выходит. Возле монастыря собралось несколько сотен, или уже тысяч, жаждущих его внимания. Так вот эти ребята, не взирая на охрану церкви как то умудрились туда залезть, не знаю, может подкупили…» - в это время запустился ролик.

Журналист с микрофоном в руке, другой рукой стучит в дверь алтаря. Освещение электрическое, от лампы на камере. В самом храме темно,- ночь.
«Батюшка-а, о-о-отче!» - зовет корреспондент. И так с минуту, потом приоткрывает дверь, просовывает туда голову и правое плече – «батюшка, вы здесь?» - как вдруг кто то резко и очень мощно потянул его вперед, дверь в алтарь распахнулась, ударилась о стену и захлопнулась.
«Вот смотрите» - офицер промотал этот момент еще раз и поставил на паузу. В открытой двери был виден силуэт человека повесившегося на оконной решетке, его газа горели в темноте как у пса только не белым, а красным отблеском. Зато нательный крестик репортера светился серебром, неестественно выпрыгнув из под рубашки.
Дальше камера стала дребезжать, были слышны испуганные вопли оператора и как он бьется в дверь алтаря, пытаясь открыть ее, потом камера остановилась.
Сначала тихо, потом все отчетливее стало слышно, как смеется мальчик. Все громче и громче. Оператор бросился к выходу.
«Там монахи его и нашли» - смочив горло слюной сказал полицейский – «Всего седого».
«Он что ни будь вам сказал?» - спросил я присаживаясь перед парнем на корточки, и заглядывая в его остекленевшие глаза.
«Все одно и тоже: что дверь держала какая то сила. Нечеловеческая сила».