Вечерний роман

     Стояла такая скверная погода, что синоптикам надо ото-рвать голову, потому что предвещали безоблачное небо. Ветер выл, как одинокий волк на полную луну, выворачивал зонтики наизнанку и с треском ломал, превращая в хлам. Мелкий дождь лупил без конца, нагло лез за шиворот одиноким прохожим. Они по - черепашьи втягивали шеи в поднятые воротники и шли, согнувшись в три погибели. В такую погоду вор не пойдет на дело, морж не полезет в реку, а плохой хозяин не выгонит на двор собаку. И в такую погоду Гриша Мулерман шел по городу. Так идут, когда убивают время, так идут, когда идти некуда, так идут. Когда тебя никто не ждет. Зуб на зуб у Гриши давно не попадал, ноги в туфлях хлюпали, точно он шел по болотам, а на душе был страшный осадок, результат обычной реакции на Гришину жизнь. Конечно, можно было от злости разнести в пух и прах скамейку, что попалась ему по дороге, можно было от тоски запросто застрелиться, можно было, наконец, пойти в публичный дом. А Гриша шел и шел куда глаза глядят…
   …А на другом конце города в комнате у старой Дворы го-рел на полную мощность калорифер и это создавало настоящий уют. Когда на улице у других зуб на зуб не попадает, самое уютное – это теплая комната. К тому же у Дворы на окнах висе-ла тонкая тюль, а в духовке стоял ароматный медовый пирог. Он так сказочно пах, как может пахнуть только хорошая жизнь. Двора приоткрыла духовку, прищурилась и заглянула внутрь, чтобы проверить, как ведет себя пирог. В это время в дверь к Дворе деликатно постучали и потом слегка откашлялись.
- Кто там, это Вы, Арончик? - спросила Двора из кухни и сняла передник.
Арончик открыл дверь и вошел в комнату. Он вытащил из полиэтиленового пакета темно-зеленую бутылку пунша и поставил на стол, а пакет сложил и спрятал в карман.
Что на вас нашло, зачем Вы в бостоновом костюме? У Вас сегодня опять отчетно-выборное собрание? - выглянула из кух-ни Двора.
- Нет, - сказал Арончик, - собрание у нас завтра. Но обыч-ное, текущее. Будем решать, сколько членов должно быть в ре-визионной комиссии. Я лично считаю, что семь. А костюм я надел ради Вас.
- С какой стати? - спросила Двора. - И проходите в комна-ту, хватит топтаться у входа.
- Потому, что я пришел к Вам, чтобы…, - Арончик замол-чал и понюхал рукав пиджака, потом понюхал второй рукав, потом сказал смущенно, - мой костюм слегка пахнет нафталином, это Вам не мешает?
- Это не страшно, - сказала Двора, - нафталин напоминает мне прошлую жизнь. Мы с Мишей абсолютно все на зиму пере-сыпали нафталином, зато можно было быть спокойным за моль! У меня ведь в пятьдесят девятом году моль съела полушерстя-ной ковер и оренбургский пуховый платок. Мы даже не успели опомниться.
- Ничего, - сказал Арончик, - у меня есть совсем новый ко-вер, он завернут в толстый полиэтилен. К тому же я пересыпал его еще и табаком, так что можно не опасаться!
- Вы обязаны положить ковер на пол, слышите, Арончик!? Глупо его беречь. Вещами нужно наслаждаться!
- Один я наслаждаться не умею! Поэтому я пришел, что-бы… Можно я сяду рядом с Вами на диван?
- Ни в коем случае! - сказала Двора. - Я Вас боюсь!.. Муж-чинам нельзя доверять. Особенно малознакомым.
- Разве мы мало знакомы, Двора? Мы уже больше года жи-вем в одном доме престарелых. Я вхожу в общественный совет, меня избрали казначеем и у меня ни разу не было недостачи! Если хотите, я сейчас сбегаю… схожу за характеристикой, я привез ее с последнего места работы.
- Когда это было, Арончик?! И к тому же характеристики там всегда писали формально!.. Давайте лучше, пока пирог не дошел, смотреть телевизор. Только вы ко мне не приближай-тесь!
Арончик сел на краешек табуретки и молча уставились на экран, а Двора села на диван. По телевизору передавали послед-ние новости. В Аргентине террористы угнали самолет, в Турции произошло страшное землетрясение, в горах похитили представителя ООН, а в Кривом Роге взорвался химический комбинат. Арончик тяжело вздохнул и снял очки.
- Я всегда любил «Голубые огоньки». Там все было таким жизнерадостным! И новости раньше были хорошие... Я ведь очень любил жизнь, каждое ее мгновение, хотя она меня трепала как следует.
- Просто вы тогда были молодой, а когда человек молодой, ему нипочем все трудности, и жизнь ему кажется прекрасной, потому что она у него вся впереди! - сказала Двора.
- А мне кажется, что еще и сейчас у меня вся жизнь впере-ди, только немного укороченная, как короткометражное кино.
Арончик замолчал и снова надел на нос очки.
- Арончик, я у вас давно хотела спросить, - сказала Двора и замолчала.
- Что именно? Спрашивайте, не бойтесь, я всегда честно отвечаю на вопросы, особенно Ваши.
- Хорошо… Вы когда-нибудь изменяли своей жене?
- Соне?
- А у вас были еще жены?
- Нет!
- Вот я и спрашиваю, вы изменяли ей?
- Что Вы, ни разу!.. Только в пятьдесят четвертом, летом и в пятьдесят седьмом, в конце осени. Это было на слете передо-виков производства… Как-то само собой получилось… на меня просто ром плохо действует… я теряю голову!
- Какой еще ром?
- Кубинский. Его раньше все покупали, потому что он был крепкий и дешевый. А у меня от него отказывают тормоза и то-гда я не знаю, что творю.
- Мужчины всегда найдут оправдание! При чем тут ром, Арончик?! Просто все мужчины прохвосты!
- Неправда! Разве Ваш…
- Кто, Миша?.. Нет! Мой Миша меня очень любил! Мы с ним хорошо жили. Но при этом он не пропускал ни одной юбки. И только, когда ему исполнилось шестьдесят два года, он перестал стрелять глазами!.. Я даже однажды выгнала его из дома и мы три дня жили отдельно, потом он вернулся и стоял на коленях… Он перед этим сказал, что едет в Махачкалу на обмен опытом на шесть дней от своего завода турбин, а через два дня я случайно увидела его в окне у моей лучшей подруги. Ее звали Люба Черняк, ничего особенного, вертихвостка и замуж так и не вышла! И я, конечно, навсегда вычеркнула ее из памяти… Но потом мы помирились, на Мишиных похоронах.
- Что он там у нее делал, в окне? - спросил Арончик. - В смысле, как вы его вычислили?
- Случайно! Я шла в хозмаг за мелкой наждачной бумагой, у меня чугунок стал совсем черным от копоти, а Миша стоял там в одних трусах и ел арбуз, а косточки плевал через окно. Я ему крикнула: Миша! И он повернулся.
- Вот идиот, нужно было сразу же спрятаться, а потом го-ворить, что знать ничего не знает!
- Куда спрятаться, он от неожиданности онемел, а потом посмотрел на меня и сказал, что я его с кем-то путаю!
- Ну, нахал! Это надо же! - удивился Арончик.
- Не говорите так, он был хорошим, он меня всегда жалел, он однажды на Восьмое марта купил мне новую стиральную машину «Рига» и потом всегда сам крутил валики, чтобы выкрутить белье. И половики он всегда сам вытряхивал, и с базара нес две сумки, а я только одну. Мы хорошо жили с Мишей! Все покупали с базара. И были друг другу, как родные.
- Двора, а как Вы относитесь к положению в Ираке? - вдруг спросил Арончик. - Мне кажется, что если Америка им как следует не всыпет, мы еще с Ираком хлебнем горя!
- Это да, чтоб ему Бог послал менингит в голову, этому Хусейну!.. А почему вы спросили?
- Чтобы убедиться, что мы с вами одинаковых взглядов, это очень важно!
- Для чего?
- Ну, если жить вместе…
- Вы коварный человек, Арончик. Начали издалека, с Ближнего востока, а закончили…
- Двора, я давно хотел сказать, что я требую Вашей руки!
Арончик встал с табуретки, поправил пиджак, потом по-дошел к Дворе, положил свою руку на ее руку и, не спеша, от-кашлялся.
Двора свою руку убрала и поднялась с дивана, чтобы по-править на столе скатерть.
- Арончик, вы в своем уме? - сказала она, не оборачиваясь. - Мне уже семьдесят один год, а Вам семьдесят три!
- Я для Вас очень старый, да?
- Нет, просто мы очень старые сами по себе. В нашем воз-расте уже пора думать про другое… У меня все подруги уже ушли, а они были даже моложе меня.
В дверь постучали. Это был Лева-парикмахер из Бельц. Он всех стриг в Доме престарелых. Делал он это очень добросо-вестно, волосы не жалел снимать и после него два месяца можно было не стричься, поэтому его все уважали.
- Я пришел посмотреть мексиканский сериал, - сообщил Лева и уставился на Арончика. - Двора, кстати, меня давно при-глашала!
- Ты рано пришел! До начала еще больше сорока минут, - холодно сказал Арончик.
- Не страшно, - сказал Лева, - я не спешу. Хотите, Двора, я Вас пока постригу. Электрической машинкой это пару пустяков.
- Послушай, Стерензад, ты лучше скажи, почему ты укло-няешься от уплаты членских взносов в наше общество ветера-нов? - вдруг спросил Арончик. - Смотри, мы будем вынуждены вычеркнуть тебя из списков!
- Плевать я хотел на Ваши списки! - сказал Лева и разва-лился на диване.
- Это ты бесишься, потому что тебе не дали юбилейную медаль? Ты принеси вначале справку, что ты освобождал Укра-ину и тогда мы рассмотрим твой вопрос!
- Вот моя справка! - сказал Лева и поднял рубаху.
На его спине были следы от ран, их было много, потому что Лева под Курском нарвался на разрывную мину.
- Давайте лучше пить чай, - сказала Двора и пошла на кух-ню за пирогом.
- Я у тебя, Лева, давно хотел спросить, - сказал громко Арончик, чтобы Двора тоже слышала, - как, например, звали Римского-Корсакова?
- А ты сам не знаешь? - занервничал Лева.
- Я-то знаю! Это вообще каждый культурный человек должен знать, правда Двора?
- Я ничего не слышу, - сказала из кухни Двора, - я режу пирог.
Она ножом отделяла пирог от стенок противня, потом ак-куратно резала на части и аромат шел на всю квартиру.
- Слушай, Лева, - тихо сказал Арончик, - ты мог бы отсюда незаметно смотаться? А я тебе дам за это пятьдесят шекелей! Ты как раз ими взносы покроешь.
Лева хмыкнул.
- Ну хорошо, семьдесят пять! У меня к Дворе важный де-ловой разговор.
- Свинья ты, Арончик, понял?! - сказал тихо Лева и встал.
- Ну - ну, потише! Что мало, что ли?
- Двора, я пошел домой! - сказал Лева. - Я сантехника зака-зал на восемь, что-то у меня труба капает.
В дверях он остановился.
- Кстати, Двора, если какой-нибудь олух вдруг будет спрашивать, так скажите ему, что Римского-Корсакова звали Николаем! Колей, значит! - Лева хлопнул дверью и ушел.
- Сумасшедший какой-то! - сказала Двора
- Он часто сюда приходит? - спросил подозрительно Арон-чик и заерзал на стуле. - И почему он вошел без стука?! А ушел со стуком?!
- Это неправда! Он вошел со стуком!.. Только, какая раз-ница?!
- Такая, что этот парикмахер, себе много позволяет!.. Го-ворят, что он вообще раз в неделю приносит Вам из мясного ма-газина гусиные пупки за пол цены, и что он стрижет Вас бес-платно! И причем непозволительно часто! Так знайте, что мне это не нравится!
- Что, гусиные пупки? Как раз, если из них сделать паштет, это очень вкусно.
- При чем тут паштет? Я говорю по сути! Я не потерплю, чтобы он приходил сюда без стука! Если он парикмахер, так это не дает ему права! К тому же, стрижет он дрянь! А одеколон у него давно выдохся и похож на воду!.. Лучше скажите, только честно, он подбивает к Вам клинья?
- Не говорите глупости, Арончик! Мой Миша тоже был страшно ревнивый, я так много от этого страдала! Он меня мог приревновать даже к постовому милиционеру, если я случайно проезжала мимо на трамвае! И он мог от злости расколотить до-ма табуретку!
- Двора! Выслушайте меня не перебивая! Когда Вы на Пу-рим принесли в наш клуб яблочный пирог с корицей, Вы мне отрезали самый большой кусок! Больше, чем Грише из Бельц, и больше чем Шмулику без ноги.
- Не правда, Арончик, Вам просто показалось, я делила всем поровну!
- Постойте, я не об этом! Точно такой же пирог пекла моя Соня, пусть ей земля будет пухом. Из слоеного теста, и с таким же ароматом. И мне так запахло домом, что у меня перехватило в горле. Я тогда специально закашлялся, чтобы не увидели моих слез, а Шмулик начал мне стучать по спине… Двора, я уже шесть лет, как один, а это хуже, чем умереть!
- Я знаю, - сказала Двора и смахнула слезу. - Я вначале, Арончик, о Вас хуже думала. Я думала, что Вы полный глом!…
- Кто? Глом?!
- Ну да! Вы на собраниях всегда сидите с таким каменным лицом и с таким напыщенным видом, как памятник Карлу Марксу и Фридриху Энгельсу, что стоял у нас на площади Рево-люции. А теперь я вижу, что Вы очень человечный и у Вас есть большая душа.
Арончик полез в карман, вытащил маленькую расческу и дважды провел по голове.
- Двора, мне уже 73, а через год будет 74. Поверьте, что это не тот возраст, чтобы поматросить и бросить! Так что Вы зря отбросили мою руку, когда я ее положил на вашу!
- Я не отбросила, Апрончик, - мягко сказала Двора, - я про-сто поставила Вас на место! Мы еще мало знаем друг друга! Люди иногда встречаются годами, а потом выясняется, что они разные и не сходятся характерами! У наших соседей был такой случай, что их дочь прожила с мужем шесть лет, а потом оказа-лось, что он вегетарианец!
- И что?
- Ничего! Все годы он это скрывал! А котлеты скармливал их собаке! Представляете?
- Двора, если только в этом загвоздка, я могу поклясться, что я не вегетарианец!?… Понимаете, я один! И Вы одна! По отдельности мы одинокие и нам плохо, а вместе будет очень хо-рошо! Ведь, когда варишь суп на одного, достаточно добавить еще ложечку крупы и уже будет суп на двоих. И, потом, зачем, чтобы у нас у каждого по отдельности горел свет по 75 ватт, ес-ли эта же лапочка может прекрасно светить обоим! И когда ле-карство тебе дают заботливые руки, поверьте, оно не кажется таким горьким!.. А стариться?! Одному стариться очень плохо, ты всегда боишься, что некому будет сказать в последний миг прощай! И вообще, разве можно жить, если не с кем переки-нуться хорошим словом?. Я человек очень аккуратный, Двора! Я сам стираю свои носки и свое белье! А ем я мало, зачем распускать желудок?.. Чем же плохо со мной жить?!
- Постойте, Арончик, вы сейчас не то говорите! Все не то! Вы ко мне что пришли, рекламировать свой желудок? Нет? Что же тогда Вы его хвалите?.. Вы лучше скажите, почему вы целую неделю не выходили вечером на скамейку, когда я там сидела?
- Из-за вашего парикмахера! Он мне выстриг плешь и я не-делю не мог показаться на люди!
- А я думала, вы меня избегаете!
- Он специально это сделал, чтобы избавиться от конку-рента!
- Он Вам не конкурент, Арончик! Только сейчас вы долж-ны выйти и зайти по - другому!
Арончик вышел, постоял под дверью, раздумывая что же ей надо?! Потом хлопнул себя по лбу и пошел к себе домой. А Двора подошла к окну. За окном было темно. Она прислонилась к холодному стеклу и по щекам у нее покатились слезы. Она вспомнила, как когда-то она впервые осталась наедине со своим Мишей. И он страстно ее целовал, а она стояла растерянная, с опущенными руками и по щекам у нее тогда тоже текли слезы…
А на улице шел боковой дождь, мелкий и противный. По-рывистый ветер гонялся за ним, хватал в охапку и швырял из стороны в сторону. И в такую погоду Гриша Мулерман шел ку-да глаза глядят. Он поругался со всем миром, он сказал жене, что она мымра. Он хлопнул дверью в своей конторе. Он позво-нил Вике, она сказала, чтобы он больше не звонил. Гриша зашел в забегаловку, чтобы как следует напиться, но водка не брала, только стало еще противнее. От злости он пнул ногой по водо-сточной трубе, он бросил камень в черную кошку, которая пере-бежала ему дорогу, он начал приставать к какой - то молодень-кой девушке на остановке. Она посмотрела на него, как на идиота, сказала: «Отвали, дед!» и уехала на автобусе… Грише было сорок три. Все было плохо! Впереди была ночь. Позади была жизнь! Лучшее ушло. Худшее распахнуло объятия! Жить было противно. Все, что было – давно сплыло! Гриша увидел в окне первого этажа старушку, она смотрела в пространство и у нее по щекам текли слезы.
- Вот это скоро ждет и меня! Одиночество у окна! Бес-цветные глаза! Пустота на сердце! Жить не хотелось.
Гриша стер ладонью с лица капли дождя и пошел, не разбирая дороги по лужам.
А Двора повернулась на скрип двери и обомлела. В проеме стоял Арончик с цветочным горшком в руках.
- Двора! - заговорил Арончик тяжело дыша, - когда я впер-вые увидел Вас на кладбище, помните, это было, когда мы хо-ронили Мордехая из четвертого корпуса, я понял, что мы хоть и с опозданием, но созданы друг для друга! Поверьте, я сейчас мучаюсь, как сорокалетний мальчишка, и я могу наделать массу глупостей, если вы мне скажете нет! А я ведь только начал как следует жить!
- Арончик, поставьте сейчас же это на пол, Вы надорве-тесь! И идемте к столу. Сейчас мы с вами немного выпьем.
    Двора полезла в буфет, достала два хрустальных стаканчи-ка и большую темную бутылку. Это был кубинский ром. Деше-вый и крепкий. Она купила его, чтобы добавлять в бисквитный торт для аромата. А Арончик продолжал стоять в дверях, ради-кулит неожиданно так схватил его за поясницу, что он не мог даже пошевелиться. Но он все равно улыбался и не выпускал из рук большущий цветочный горшок с каким-то экзотическим растением, очень похожим на плакучую иву…