Невеста из Або

         (Опубликовано в журнале "Другие люди" и в книге "Северные баллады")




Облачившись в неброское суконное платье, я вышла к берегу Ауры. Солнце искрилось в воде, слепя глаза. Со стороны моря веяло прохладой.
Неподалеку шумели босоногие матросы, швартуя прибывшие корабли. У причала с угощениями в руках толпились женщины, желая скорее обнять любимых.

Ожидаемый мной корабль опять не пришел. Глотая слезы, я побрела по набережной мимо купеческих домов. Навстречу попадались нарядные пары и рыцари в тяжелых доспехах. Проехал герцог со своей молодой женой. Говорили, что он взял ее за красоту, не смотря на худой род.
Чтобы заглушить тревогу  и отвлечься от нараставшей грусти, я думала о новых товарах, что привезли сегодня купцы. Скоро их выставят на площади, и Бертольд купит мне заморские обновки.

Взобравшись по камням,  я заглянула в окно отцовского дома. Маленькое неровное стекло искажало пространство комнаты, где я знала каждый уголок. За этой мутной чертой еще жило мое детство. У окна стоял резной столик, заваленный разноцветными безделушками, подле обожженного камина пылилась медвежья шкура, а в углу высились стопой толстые одеяла. Рядом лежали камни, которыми когда-то согревали мою постель перед сном.
Из дома выбежал кашляющий ребенок, мой брат, и не узнал меня.
«Отец хотел, чтобы его родные были счастливы в этом доме. Но мечты становятся пылью...», - вздохнула я и молча двинулась дальше, к собору Девы Марии и Святого Хенрика - взглянуть, как вокруг него возводятся стены.
Наша семья не была знатной. Благородные презрительно кличут купцов мужиками, а священники говорят, будто торговое ремесло неугодно Богу. И всё-таки усилия отца не пропали даром: достаток принес нам уважение горожан.
Ради нашего благополучия отец одолевал бури и сухопутные переходы по бездорожью. Погрузив в трюм разнообразное добро - меха,  сапоги, кольчуги, посуду, - он отправлялся в чужие края. Возвращался домой с вином, дорогими одеждами, драгоценными камнями, стеклом. Иногда отдавал ремесленникам на переработку хорошую шерсть и получал ткани.
Обычно отец объединялся с несколькими  купцами и нанимал для плаваний корабли: прибыли от этого уменьшались, но в случае неприятностей уменьшались и убытки. Однако в последний раз он всем занимался сам.
Духи моря не пощадили родителя: он погиб, и корабль утонул вместе с дорогими товарами. Говорили, будто работники плохо рассчитали конструкцию, и судно не выдержало шторма.
Мачеха осталась с моими малолетними братьями, а меня выдали замуж, хотя я была очень молода.

Состоятельный немец Бертольд, еще не старый, светловолосый и светлоглазый, прибыл в Або по торговым делам. Сваха времени не теряла. Жених умилился моей юной прелестью, проявил заботу о сироте, и я покорно изобразила радость.

В то время к собору пристраивали боковые часовни, но ради венчаний и праздников работы прекращались. Жизнь города протекала по-прежнему, и в период высокой воды служители церкви исправно ходили на лодках собирать прихожан с островов.

Свадьба запомнилась мне тяжестью водруженного на голову энена и такой же тяжестью на душе. Девичья фантазия, не подвластная здравому смыслу, рисовала в качестве мужа не сухощавого Бертольда, а большого, русобородого морехода Теро. Никого не слушая, я смотрела на новый иконостас с изображением коронации Святой Марии и молилась о возвращении этого человека из плавания. 
Я вспоминала пушистый снег, укрывавший Або в канун  далекого Рождества... 

На площади собрался по-праздничному одетый народ и замер в ожидании чуда. Казалось, здесь встретились все городские жители: от последнего бедняка до  знатного вельможи, и по их лицам разлилась благодать.
Кутаясь в светлую песцовую шубку, я стояла возле Ратуши рядом с отцом, его компаньонами и их новым мореходом. Что-то сжалось во мне и взлетело в небо, когда я увидела обветренное лицо Теро. Его синие глаза лучились светом, как летняя Аура, и видели всю мою душу.
С балкона  благородного Бринккала торжественно звучали слова Рождественского мира: «...Призывая... прекратить распри и будничные хлопоты... начать праздновать... а если кто нарушит этот мир... повинен будет тяжкому наказанию...»
Теро смотрел на меня сквозь пелену летящего снега и улыбался. Я прятала лицо в воротник шубы, но знала, что капитан слышит бешеный стук моего сердца.

«... Всем жителям города исполненного радости Рождества...» - звенели над площадью долгожданные слова, и душа наполнялась особенной радостью, предчувствием чего-то важного.
А после все веселились и ели сладости. В воздухе витали ароматы заморских снадобий, корицы, гвоздики.
Румяные от мороза, я и Теро прогуливались по длинной, выходящей к реке  площади, затем по петляющим, полным веселья улочкам, где домишки жмутся друг к другу, словно замерзшие птицы.
Теро учил меня измерять пальцами  высоту небесных светил над горизонтом. Я смеялась и с нежным  трепетом смотрела на его сильные руки, на большую золотую серьгу в его ухе. Капитан верил, что во время плаваний она защищает его от кораблекрушений и от пиратов.

  Подскользнувшись, я покатилась вниз по улице. Теро бросился меня спасать. Через минуту мы, хохочущие, очутились в сугробе, и я расплакалась от нереальности своего счастья...

Разумеется, отец не отдал меня за наемного морехода.
Весной я украдкой простилась с Теро на мостовой возле крепости: протянула ему волшебные защитные травы, призванные оберегать путешествующих по воде, и он бережно спрятал их за пазуху.
Моё сердце едва не разорвалось, когда крепкая фигура капитана скрылась за поворотом.
Я побежала прочь и остановилась лишь на мосту через Ауру. В воде отражался мой город - пять с половиной веков спустя. Я подивилась небывалой технике, огромным мастерским, новым ремеслам, расцвету искусств и количеству любознательных иностранцев. А так же дерзким, коротко стриженым и одетым в штаны горожанкам. Они, как и я, тревожились о своих моряках.
Меж нами шумели волны, образуя пену...

Услышав звон колоколов, я отправилась в собор и долго молилась. Я просила епископа Мауну Второго Таваста помочь бесстрашному Теро и всем мореходам Або — настоящим и будущим — справиться со стихией и вернуться домой.