Глава 24. Маленькие радости и большие скорби

       Марат постепенно приходил в норму, и вскоре дед убедился, что все разговоры, которые он слышал раньше о том, что после операции жеребец сразу становится спокойным, смирным, не более как миф.

       Андрей решил заменить старую дверь в доме, и дед поехал за новой в город в столярку. Андрей уехал вперед велосипедом. За часа полтора Марат дошел до столярки, Андрей положил на телегу, поверх бортов, дверь, привязал веревкой, и дед пустился в обратный путь.

       - Через полтора часа будем дома, - с упреком в тоне в адрес Марата сказал дед, и слегка шлепнул его кнутом по спине.

       Он еще не решался его гнать. Они только выехали за окраину города, как Марат резко поднял голову, навострил уши, и побежал, сначала рысью, а потом перешел в галоп, и дед увидел впереди, в метрах ста, лошадь, запряженную в телегу, которая двигалась им навстречу. Он хотел притормозить, но сидя на гладкой двери, не во что было упереться ногами.

       Дед успел увидеть впереди на дороге раздавленную собаку. Марат, добежав до нее, в испуге шарахнулся в сторону. Дед заскользил по двери; мелькнула мысль, что вот сейчас он свалится с телеги. Быстро лег спиной на дверь, удержавшись на самом краю. Когда они разминулись и встречная лошадь была сзади, Марат встал, оглядываясь назад.

       «Ну вот, поезди на нем верхом», - подумал дед, усаживаясь попрочнее посреди двери.

       В конце августа дед повел Марата на лиман, решив попробовать еще раз  сесть на него в воде. Он еле завел его на глубину, где мелкие волны перекатывались через его спину, подошел к нему сбоку, и, опершись руками о спину, слегка подпрыгнул, и, перекинув ногу, уселся. Марат повернул и пошел к берегу, не выказывая признаков беспокойства или неудовольствия. У берега дед сполз с него и отпустил, весьма довольный.

       - Ну, теперь дело пойдет. Лиха беда – начало.

       Но дело не пошло. На следующий день Марат долго не позволял на себя сесть. Он крутился, уходил в сторону, как только дед заходил сбоку. А когда дед все же, уловчившись, запрыгнул на него, лег животом на его спину, и собирался перекинуть  ногу, Марат встал на дыбы, и дед, соскользнув с его мокрой спины, плюхнулся в воду.

       - Ну и пошел вон, балбес, - дед с досадой бросил  ему на спину повод, чтобы не наступил на него. Марат тут же повернулся и пошел к берегу.

       Дед остался искупаться. Он окунулся с головой, потом встал по шею в воде, наблюдая за Маратом.

       Марат уже почти дошел до берега, оглянулся, и, увидев на поверхности воды только голову деда, повернулся, и, гоня перед собой волну, поспешил к нему. Подойдя близко он, однако, держал дистанцию, не позволяя деду подойти к нему, сопровождал до самого берега, и вышел из воды, когда дед достиг берега.

       - Ах ты, глупатушечка ты мой маленький, - растроганно  бормотал дед, - надо же – кинулся спасать, Малышонок. Говорят, что скотина не соображает ничего, что ими управляют рефлексы. Это у вас в голове одни рефлексы.

       В начале сентября стало прохладней, подул с лимана довольно свежий ветер, накатывая на пологий берег  мутные волны, и дед решил в последний раз сводить Марата на лиман, и тем завершить купальный сезон. Он без всякого удовольствия разделся, и под ветром тело тут же покрылось «гусиной кожей». Вода же была еще теплая, и дед потянул Марата в воду. Но он, пройдя метров десять, не хотел дальше идти.

       Дед не стал настаивать, набрал пучок водорослей, и, обмыв его слегка со всех сторон, отпустил. Сам же он все же решил последний раз окунуться, пошел дальше. Не успел он пройти метров пять, как Марат, догнав его, зашел наперед, встал к нему боком – преградил дорогу. Дед обошел его и пошел дальше, но Марат снова зашел наперед, и снова преградил дорогу.

       - Ну хорошо, хорошо, Малыш, успокойся – не пойду я дальше, - заулыбался дед, присел, окунулся, и пошел одеваться.

       Марат выскочил на берег и помчался вверх – через минуту скрылся за бугром.

       «Куда он побежал, - соображал дед, - неужели снова дернул на свинарник».

       Он поднялся на вершину бугра и увидел Марата – тот спокойно пасся в ложбинке. Увидев деда, он побежал ему навстречу, и тот предостерегающе поднял руку. Марат не добежав метра три, уклонился чуть в сторону и пробежал мимо. Так он повторил несколько раз, пока, набегавшись, дал деду взять повод, и покорно пошел за ним. Дед вел его и улыбался, представляя, как расскажет о его  причудах Катюше.

       Заперев Марата в сарае, дед пошел в дом. Катюшу он нашел в спальне. Она лежала на кровати поверх покрывала. Дед присел на край кровати и принялся рассказывать, как Марат бросился спасать его, и как не пускал его идти на глубину. Катюша слушала его молча, и когда он умолк, тихо сказала со слабой улыбкой, словно стеснялась говорить о том, что с ней случилось:

       -  Мне опять было плохо. Андрюша привозил Марину – укол мне сделала, и таблеток выписала. Я с утра чувствовала, что поднялось давление. Сварила обед и решила пойти прилечь. Только стала подходить к кровати, голова закружилась и я упала.

       Дед почувствовал неловкость, похожую на угрызение совести, за то, что вот с ней, а не с ним это случилось, и принялся успокаивать:

       - Ничего – оклемаешься. Таблетки попьешь, и полегчает. С давлением подолгу живут. Вон, Сашин отец сколько прожил, и еще работал с давлением. Еще шутил: «Это для других оно может повышенное, а для меня – нормальное». А дед Вася уже два инсульта пережил, и еще пьет.

       Удалось ли ему успокоить Катюшу или нет, но в сердце его надолго вошла тревога. Нет, он не думал, что она может умереть. Пример деда Васи внушал ему надежду. Все же он пережил два инсульта. У Катюши еще не было ни одного. Ну случилось вызывать медсестру и та делала уколы, но ведь это еще не инсульт.

       Что могло случиться так-то, что ее положат в больницу. Сколько это будет стоить и где брать деньги? Единственный возможный источник – это сдать Марата. Наверняка эта мысль приходит и Катюше, и Андрею, и если они. В случае чего, не подскажут ему, то осудят в душе. И соседи осудят, и всякий, кто узнает, что ради спасения жены, он не отдал коня. Он представил, как мясники уводят Марата на заклание. Жертва во спасение близкого человека.

       Он знал, как он должен поступить, знал, что у него нет выбора, и чувствовал, что сделать это не сможет, что это свыше его сил. Уехать, уйти, скрыться куда-нибудь. Предоставить Андрею самому решать. Но куда он уедет, куда денется, где спасется от воспоминаний?

       - Господи, избави меня от жертвы этой. Я не Авраам. Слаб я. Я не только сына, если бы он у меня был, не смог бы принести в жертву, но даже скотину. Возьми лучше меня.

       А спустя несколько дней с ним случился сильный приступ аритмии. Он давно страдал ею, но приступы случались не так часто, и он быстро забывал о них в своих заботах.
Проснувшись в четыре часа утра, он почувствовал, что ему нехорошо. Пощупал пульс – он бился так часто, что невозможно было посчитать. Приложил руку к сердцу. Оно не билось в каком-то определенном ритме: оно трепыхалось, и даже, как будто, кувыркалось, стукаясь о ребра, как беспорядочно в диком ужасе кувыркается кошка, попавшая в петлю в клетке, стукаясь о ее прутья.

       Дед полежал, потом встал, надеясь, что при движении оно успокоится. Он попробовал приседать, но слабость заставила прекратить эту затею. Полежав до времени, когда обычно он шел кормить Марата, он поднялся, кое-как дошел, набрал травы, положил в кормушку, и уже не стал чистить у него – снова пришел, лег.

       Был день получения пенсии. Обычно деньги привозили к часам десяти. Он встал пораньше, чтобы не спешить, чувствуя слабость. Время от времени он щупал пульс, и думал: дойдет он или нет. Думал, что в любое время может упасть здесь, на безлюдной улице, и даже если его быстро обнаружат, все равно уже не спасут. Может, это и наилучший был бы выход из положения. Ведь он недавно это просил у Бога.

       Но он дошел до почты. Уже были ожидающие, и он занял очередь и присел на верандочке на подоконник рядом с знакомым стариком, который жил неподалеку от них, и раза два как-то встречались, обсуждали проблемы здоровья.

       И сейчас, посидев немного молча, знакомый спросил:

       - Ну как ваша аденома?

       - Да так, приблизительно в одной поре. У вас как?

       - Как сказать. Пока сейчас принимаю таблетки, вроде бы ничего. А вы лечитесь?

       - Лук ем. Каждый день по головке съедаю. Крошу в суп или борщ. В прошлом году тыквенные семечки ел – вроде, хорошо помогают. Пока терпимо.

       - Мой вам совет: бросайте эту самодеятельность и идите к врачу. И даже не к нашим, а поезжайте в областную клинику. Я в прошлом месяце здесь в нашей больнице лечился, а потом поехал в клинику. Врач обследовал, спрашивает, какое лекарство принимаете. Я ему сказал. Кто вам его выписал? Это преступление выписывать вам это лекарство. Я могу вам дать фамилию этого врача. А вообще я вам скажу вот что. Недавно в газете была статья одного профессора. Так он ясно пишет, что все эти лекарства, народные средства не лечат аденому, а лишь дают временное облегчение. Рано или поздно она переходит в рак. Единственно верное средство – операция.

       Дед не стал возражать, а про себя думал, щупая пульс: «Кто знает, от чего помрешь? От всего не убережешься. Износился организм, что старая рубаха: в одном месте латку поставишь, глядишь – в другом месте расползается. Что будет – то будет. Я кажется достиг того состояния, когда можно употребить выражение: «пресытился жизнью», когда уже ничего от нее ни ждешь, кроме неприятностей, боли и скорби. Если б ни Марат. Он держит еще меня, заставляет цепляться за жизнь».

       Дед получил деньги, вышел, но дойдя до конторы, встретился с другим своим знакомым, с которым меньше всего желал бы сейчас вступать в разговор, но знал, что не избежишь. Гена был  на пятнадцать лет моложе его, еще полный энергии жизни, и ко всему, еще и ярый националист.

       Поздоровавшись, он тут же заявил:

       - Хорошую книгу я достал. Про Степана Бендеру. Я уже прочитал, и могу дать тебе почитать. У тебя на многое глаза бы открылись, о многом поменялось бы представление.

       - Нет, не надо, - сдержанно ответил дед. – Мне совершенно не интересна эта личность, как любой предатель и бандит.

       - Во-первых, как бы тебе понравилось, если бы я ваших героев, которыми вы гордитесь: Степана Разина или Пугачева назвал бы бандитами?

       - Называй, как хочешь, - слегка раздражаясь, ответил дед. – Они давно уже предстали перед Богом, и ответили за все, что совершили.

       - Ну а во-вторых, - уже заведясь и пропустив замечание деда мимо ушей, продолжал Гена, - твое мнение о Степане Бендере сложилось на информации, полученной от коммунистов и кэгэбэшников, и не знаете, что происходило на самом деле в то время. Вызнаете, например, что были созданы специальные отряды из русских. Они проходили специальную подготовку по подписке, что все, что происходит, не должны разглашать, иначе будут расстреляны. Они должны были в совершенстве выучить наиболее употребляемые выражения на украинском языке, и они нападали на деревни ночью, под видом партизан Степана Бендеры, убивали, жгли, издевались, чтобы вызвать у населения недоверие к повстанческой армии, которая боролась за независимость Украины.

       - Ну хорошо, хорошо, - перебил его дед, уже еле сдерживая раздражение, забыв и про свою аденому, и про сердце, - вот ты немного отвлекись от своего героя, ответь на такой вопрос. Наконец вы добились независимость, лучше стало? Счастливы?

       - Нет, и я тебе скажу на примере Литвы. Я там долго жил, и у меня сейчас сын там живет. Я знаю, как они жили при коммунистах, а в прошлом году ездил повидаться с сыном. Увидел, как они живут теперь. Там просто легче стало дышать. А почему? Как только они стали независимы, они выгнали из страны большую часть русских, а те, что остались, уже не могут оказывать решающее действие, вообще какое-то влияние на жизнь литовцев. Если бы власти Украины поступили точно так же, или бы у русских была совесть и они сами бы поняли, что мешают, и уехали в Россию, тут жизнь была бы совершенно другая.

       - Не знаю, чем я вам помешал строить вашу новую счастливую Украину.

       - А за кого ты голосовал на прошлых выборах?

       - За Януковича.

       - А Украина голосовала за Ющенко.

       - Ну и что, доволен ты вашим избранником, снова будешь за него голосовать?

       - Нет, на следующих выборах я за него голосовать не буду, но считаю, что на тот момент, это был единственный правильный выбор, и он выполнил свою миссию. Если Кравчук отделил Украину от России, то Ющенко еще дальше отошел от нее, и в этом его главная заслуга, за это только ему следует поставить памятник.

       И нужно мне это? – с огорчением, недовольный собой, думал дед, щупая пульс, который, хотя и продолжал биться учащенно, и нельзя было еще посчитать удары, но все же заметно слабее, - какая глупость. Думаю о смерти, и волнуюсь из-за какого-то Бендеры, что-то пытаюсь доказывать этому бендеровцу. Перед Богом все равны, и души не имеют национальности. И каждый отвечает перед Богом за себя. И что за день? Лучше бы он с утра запряг Марата, как-нибудь доехал до лесополосы и отлежался бы под кустом, пока он пасся.

       Не доходя до дома, он увидел у калитки соседа Тараса, иеговиста, лет тридцати пяти, с круглым добродушным лицом. Он, как всегда, доброжелательно поздоровался с дедом, и спросил, улыбаясь:

       - Куда это вы ходили? Не прибавили пенсию? – спросил он, получив ответ.

       - Чуть прибавили. По сравнению, как растут цены – крохи.

       - Да, цены растут, - сочувственно подтвердил сосед. – Скоро, говорят, газ подорожает. Тяжело. Как жить будем?

       - Ну уж, что сейчас тяжело, уж я бы не сказал. Это вам кажется тяжело, потому что прожили во время, можно сказать, благополучное. А наше поколение захватило еще время, когда по-настоящему было тяжело. Так за теперешнюю жизнь, я думаю, надо благодарить Бога. Хоть не голодаем.

       - Да, я знаю, - изобразив на лице сочувствие, откликнулся Тарас. – Ющенко часто говорит о том времени, о голодоморе, геноциде. Бедная Украина.

       Дед уловил скрытый намек, упрек и в свой адрес, и утихшее недавнее раздражение после разговора с националистом вновь вернулось.

       - Почему «бедная Украина»? Ты что, думаешь, голод был только на Украине, а в России обжирались ее салом? Ты этого бухгалтера больше слушай – он наговорит. Нормальные люди его давно уже раскусили и не принимают всерьез. Первое время он везде ездил, кругом его принимали. В Америку не раз нырял. А сейчас что-то прижал хвост. Похоже, кроме Саакашвили и поляков у него уже и друзей не осталось. Ему бы в пору в монастырь стремиться замаливать грехи. Сколько он успел за это время своего правления внести в жизнь своим геноцидом, а он всё ещё рисуется в телевизоре, руками разводит. Ты кроме своей «Сторожевой башни» ничего не читаешь, я знаю, но все же в школе учился, что-то осталось от уроков истории в голове. Ответь мне на такой вопрос: по какой такой причине у русских  может быть такая к украинцам ненависть, чтобы желать уничтожить этот народ с корнем?

       - Не знаю, - улыбаясь ответил Тарас.

       - Так я тебе скажу – нет такой причины. И еще скажу, что раньше это был один народ – славяне. Потом их насильно разделили. Часть двести лет была под татарами, а часть – под поляками и Литвой. Если русским кого ненавидеть, так это татар – сколько они претерпели зла от них. При Иване Грозном после одного набега они сожгли Москву со всеми ее жителями: с женщинами, с детьми. Около шестиста тысяч  в два часа сгорели заживо, но что-то не слышно, чтобы татары обвиняли русских в геноциде. В России десятки национальностей живут веками рядом, а тут вдруг к украинцам у них почему-то особое внимание.

       - Ну-ну, не расстраивайтесь дядя Паша, добродушно улыбаясь сказал Тарас, поворачиваясь уходить.

       Дед был страшно недоволен собой. С тем смог сдержать себя, а на безобидного соседа сорвался с цепи. Того бендеровца бы «оттянуть» хорошенько раз и навсегда. Один раз согрешить, а потом покаяться на исповеди. Ведь сколько раз  убеждался, что разговаривать, спорить с ними бесполезно. Эти люди зациклены на одной идее, и не хотят ничего знать и видеть. Они не способны слушать, и когда им говорят, у них глаза бессмысленны. В это время они думают, что сказать такое, чтобы побольнее задеть, уязвить. Лучше всего от них держаться подальше. «Здравствуйте, до свиданья»- и все на этом.

       Может на самом деле в этом разделении народов, в стремлении, особенно последнее время, к самостоятельности, независимости, есть здравый смысл? Не зря Господь смешал языки, разделил на множество национальностей. Видно, подметил в своем творении эту склонность к объединению в основном для совершения злых дел. Чтобы совершить даже мелкое преступление, люди ищут напарника, чуть побольше уже объединяются в группы, в шайки. Затем банды, мафии, партии, власть.

       Странно, что Толстой, знаток человеческой психологии, увлекся мыслью, что люди, объединившиеся во имя добра, могут представлять из себя какую-то серьезную силу, способную противостоять злу. Не заметил, что добро избегает всяческих объединений. Истинное добро незаметно, творится в тиши. Добро – это состояние отдельной души, и когда эти отдельные состояния  пытаются объединиться, оно оборачивается во зло.

       Разве плохая была идея большевиков объединить людей, живущих своим трудом, честно добывающих свой кусок хлеба в поте лица, дать им власть самим устанавливать порядок, который бы способствовал нормальной работе, нормальной жизни. И во что это превратилось?
Может людям жилось бы лучше, если б все ныне существующие государства развалились, и появились бы тысячи и тысячи маленьких государств. Каждая отдельная нация жила бы в своей маленькой национальной квартирке, торговала бы с соседями, и тешила свое самолюбие, что они – исключительная, избранная нация с массой ей только свойственной, достоинств и добродетелей, которых лишены все прочие, обиженные Богом народы.

       Может Ющенко делает угодное Богу дело, и нет в его жестах лицемерия, когда он перед телекамерами возводит очи к небу и крестится? Нет, - отверг тут же эту догадку дед, - разве не посылал Господь своих апостолов ко всем народам, объединяя их в свою церковь? И не может доброе, угодное Богу дело сопровождаться злобой, ненавистью, кровью. Господь, призывающий возлюбить врагов своих, не станет сеять вражду между людьми. Это уж явно дело рук сатаны, бесовские проделки.

       К вечеру сердце его почти успокоилось, и дед решил, что опять пронесло, прошла беда мимо. Катюша последние дни тоже не жаловалась на давление. Как обычно, выполняла свою домашнюю работу, и дед успокоился. Вернее, отодвинул в своем сознании то страшное, неизбежное, что должно было рано или поздно свершиться с ними.

       Дед снова начал подумывать сесть на Марата. Погода стояла тихая, теплая. С утра, правда, было прохладно и мерзли руки, и это дало деду повод потянуть время. До обеда он все находил время, но пообедав, решил, что пора.

       Он полежал с полчаса, встал, размялся, сделав несколько приседаний, наклонов, поднимал ноги. Потом прилежно помолился, слегка волнуясь пошел к Марату. Марат вел себя спокойно и сам сунул морду в подставленную уздечку. И седло принял спокойно. И только, когда дед подтягивал подпруги, он раза два лягнул задней ногой.

       - Ну что, Марат, начнем сначала? Наверное, за год забыл?

       Дед вывел его, сунул ему в рот кусочек хлеба, и поспешил сесть, пока он жевал.

       - Ну вот и молодец, - похвалил дед, - и теперь потихоньку двигай.

       Марат ни с места. Дед хлестнул его концом повода. «Надо было хоть хворостинку взять», - подумал он.

       Вышла за калитку Катюша.

       - Ну и что ты закарячился на него? Мало он тебя прошлый год об асфальт головой долбанул, хочешь, чтоб шею свернул?

       - Ничего не будет, - улыбаясь, заверил дед. – Видишь, он даже не хочет идти – боится деда уронить. Чай за год он, наверное, поумнел. Подай лучше мне вон ту хворостинку.

       - Не подам. Хватит дурачиться – слезай. Это ты за год поглупел.

       Она повернулась и пошла, тяжело переваливаясь на больных ногах.

       - Ну ничего, на первый раз можно просто посидеть. Пусть привыкает.

       Через минут десять вышел и Андрей. Видно, мать ему доложила, и он вышел посмотреть.

       - Так, маразм набирает силу, - остановился он у калитки, глядя насмешливо на отчима. – У тебя что, с трех до четырех занятия джигитовкой?

       - Ну да, - добродушно ответил дед. - Подай мне вон ту хворостинку.

       Андрей подал и ушел.

       - Может теперь пойдешь? – похлопал дед Марата хворостинкой.

       Марат нехотя сделал шаг, постоял, и, подбадриваемый хворостинкой, медленно пошел. Он доехал до угла, и встречный парень, глянув на деда, сказал:

       - Ого!

       Он свернул шагом в переулок. У второго дома на лавочке сидели две женщины. Когда он миновал их, услышал, как одна сказала:

       - Молодой, чи шо?

       «Где ж ты видела, чтобы молодые на лошадях разъезжали, - весело подумал дед, - молодые. Они на машинах, да на мопедах гоняют».

       Марат так же, не торопясь, шажком прошел переулок, свернул на улицу, дошел до следующего угла, снова свернул, и вернулся домой.

       - Ну что ж, для начала совсем неплохо, похвалил дед, снимая седло.

       Он угостил его конфеткой, и отвел к кормушке.

       На следующий день он уже уверенно проделал тот же маршрут, и Марат последние двадцать метров до двора пронес его рысью. В последующие дни он отъезжал все дальше, останавливаясь там, где была трава, давал Марату попастись.

       Потом случилась беда. Дед собирался идти седлать, и пошел на огород, нарезать кукурузы, чтобы положить в кормушку, и Марат, возвращаясь, знал бы, что там его ждет любимое лакомство. Он уже возвращался, когда услышал голос Андрея:

       - Пап, иди быстрей!

       Дед бросил кукурузу и серп, чувствуя что-то неладное, заторопился к дому. У входной двери лежала Катюша, и над ней, наклонившись, стоял Андрей.

       Позже, вспоминая в подробностях происшедшее, он как бы со стороны с удивлением наблюдал себя, пытался понять, что же происходило тогда с ним.

       - Давай отнесем, положим на кровать, - сказал Андрей.

       И он с готовностью поспешил к нему на помощь, вроде это его не касалось, и дело было только в том, чтобы помочь Андрею сделать тяжелую работу. Андрей взял мать подмышки, дед – за ноги. Катюша была неподсильно тяжелая, и он, напрягшись со всей силы, чуть оторвал ее от земли, тащил почти волоком, думая только о том, чтоб не уронить.

       Они дотащили ее до кровати, но поднять не смогли. Дед встал над ней, смотрел на нее, не зная, что предпринять. Лицо ее стало, словно опухшее, ее начало рвать. Андрей быстро взял с постели две подушки, и сунув в руки отчиму, приподнял мать за подмышки.

       - Подсовывай, - распорядился он, и дед автоматически выполнил его команду.
Теперь только, кажется, до него начало медленно доходить, что совершилось что-то страшное.

       - Маленькая, что с тобой, - запричитал он, подумав про себя, что надо бы сказать «миленькая», но снова повторил. – Маленькая, ну скажи, что с тобой, ты слышишь меня?

       Он слышал, что Андрей что-то сказал, но лишь через минуту, когда он уже вышел, до его сознания дошел смысл слов:

       - Пойду вызову «скорую».

       Почему ему самому не пришла мысль, что надо вызвать «скорую»? Когда они переносили Катюшу, у нее задрался подол платья, приоткрыв живот. Он видел, как ее рука медленно поползла к краю подола, и он подумал, что она пытается прикрыть оголенный живот, подумал, что она слышит, чувствует, и снова жалобно спросил:

       - Катюша, ты меня слышишь? Миленькая, скажи.

       Ее рвало, и желтая жидкость текла из ее рта.

       Зашла местная медсестра Вика с Андреем.

       - Поверните ее на бок.

       Дед с Андреем наклонились поспешно выполнять ее команду, и еле-еле чуть повернули ее. Вика приспустила трусы, открыв ягодицу, и сделала укол. Потом вошла маленькая худенькая женщина в белом халате, и Вика говорила ей, что успела сделать.

       - Давайте в машину.

       Катюшу положили на носилки и понесли. Кто ложил, кто нес? Кажется, одним был шофер «скорой», наверное, вторым был Андрей. Он видел только Катюшу. Она еле вмещалась в носилках, и ее рука висела наотлете, покачиваясь в такт шагам несущих носилки.

       - Садитесь, поехали, - обратилась худенькая женщина к Андрею.

       - Подождите, я сейчас.

       - Некогда ждать.

       - Надо было торопиться, когда вас вызвали. Должен я одеться и взять деньги, - раздраженно ответил Андрей, направляясь к дому.

       - Поехали, - тихо сказала женщина, обращаясь к водителю.

       Андрей вышел и пошел, видно, искать, чем уехать.

       Когда дед остался один, он снял наволочки, сполоснул, вывесил, вытер пол. Работа развлекла его, успокоила.

       «Ничего, оклемается», - подумал он, успокаивая себя, вспомнил два инсульта дяди Васи, после которых он попивает самогонку.

       Начало темнеть – Андрея все не было. Дед почистил у Марата, напоил, положил ему на ночь сена. Он поужинал сам, и решил лечь, подождать прихода Андрея в постели, и не помнил, как уснул.

       Проснулся среди ночи, зажег ночник и глянул на часы – был первый час. Вспомнил, что произошло, встал, пошел посмотреть, дома ли Андрей.  Двери в его комнату были закрыты – значит дома, но дед еще вышел в прихожую и посмотрел, на месте ли его туфли. Когда он вернулся и что там с Катюшей?

       Дед потушил свет и встал на молитву перед иконами. Помолившись, уже внутренне уверенный, что все будет хорошо, он снова лег, и знал, что уже не уснет, отдался полностью печальным размышлениям.

       Что Катюша может умереть, ему не приходило в голову. Самое плохое, что могло с ней случиться – это паралич. Он не раз слышал, что инсульт вызывает паралич. Это значит, ему необходимо будет постоянно  быть с ней, ухаживать за ней. А что с конем? Но он слыхал, что обычно после первого инсульта паралич непродолжителен. Может, зиму перележит, к весне отойдет – будет ходить. И если будет беречься, ничего не делать (хотя бы смогла обходиться без посторонней помощи), то, глядишь, и в лето не будет необходимости продавать Марата.

       Но вот деньги? Уже завтра они, вероятно, потребуются. Сколько она пробудет в больнице? Он слыхал от знакомых, что за месяц уходит полторы-две тысячи гривен. Это почти три пенсии. Если полторы тысячи – то две пенсии. Не сразу же им выкладывать. Наверное, в течение месяца по частям. У Катюши, наверное, сколько-то осталось, да может у Андрея что-то есть. На первые дни хватит, а через неделю получит пенсию. Так что, пока не следует заранее паниковать. Даст Бог – все успокоиться, а дальше будет видно.

       Окончательно успокоенный от того, что самое страшное опять отходит на неопределенный срок в будущее, дед встал, как всегда справил свои обычные утренние дела, вскипятил чай и сел за стол. В шесть, как обычно, встал Андрей. Он вышел в трусах и майке, подошел к умывальнику.

       - Ну что, мать пришла в сознание? – спросил дед.

       Андрей ничего не ответил, принялся умываться, умылся и ушел в свою комнату. Дед спокойно воспринял его неучтивость. С ним это случалось, особенно если он был не в духе. А тут была причина для дурного настроения. Кто знает, когда он вернулся? Может, допоздна был в больнице, маршрутки уже не ходили, и пришлось добираться с города пешком.

       Дед продолжал еще завтракать, когда вышел Андрей, уже одетый, подошел к столу и тихо сказал:

       - Нет уже мамы. Вчера в восемь часов умерла.

       Дед непонимающе, мгновение смотрел  на Андрея, и вдруг к горлу подступили рыдания и из глаз потекли слезы.

       Позже он вспоминал те первые минуты. Он словно вдруг раздвоился в себе: один, положив голову, содрогался в рыданиях, другой стоял рядом и с удивлением смотрел на него.

       - Не надо, пап, крепись – ты сильный, - сказал Андрей.

       А тот, второй, с сомнением смотрел на него: «Какой ты сильный? Маленький, старый, слабый».


       Продолжение следует...

       14.04.2013 выходит 25 глава: "Дела небесные, дела земные".