На коне!

        Секция верховой езды
        Московского Центрального ипподрома (ул. Беговая, 22)
        приглашает всех желающих
        на платные занятия верховой ездой.
        Стоимость одного занятия 1 руб. 20 коп.
        Начало занятий в 17, 18 и 19 часов.
        Ждём Вас!

        Такое объявление на заборе однажды привлекло моё внимание.

        – О, это ж именно то, что мне нужно! – восклицаю я. – Это же одна из моих мечт!

        Да, ещё в раннем детстве – тогда во время войны мы жили в Сибири, в эвакуации – я, помнится, был в диком восторге, когда меня сажали на сено в сани, и эти сани лошадь несла по заснеженным улицам пристанционного посёлка ТяжИн так, что дух захватывало. А ещё я, помнится, с восхищением заглядывался на всадников, ловко сидевших в сёдлах. И тогда же я твёрдо решил, что когда вырасту большим, то обязательно буду ездить на лошади верхом. И вот теперь этой моей заветной мечте суждено сбыться! И не надо хорошее дело откладывать до понедельника – завтра же еду на ипподром!

        Назавтра в назначенное время я долго ждал на Беговой своего друга, с которым договорился идти на ипподром вместе, но так и не дождался. Не отказываться же из-за этого от исполнения мечты, – значит, иду один.

        Пришёл. Вся стена вокруг окошечка кассы завешена какими-то объявлениями, инструкциями, наставлениями – да только читать мне их некогда, потому что и без того уже опаздываю. Сую в окошечко свои рупь двадцать и прошу:

        – Только я верхом никогда раньше не ездил – Вы уж мне, пожалуйста, дайте лошадку самую что ни на есть спокойную, смирную.

        – Есть такая – Изумруд. Она сейчас как раз свободна. Отдыхает.

        – Вот и отлично.

        Получаю я в соседнем окошечке седло, а к нему в придачу кучу каких-то ремешков и железок, ни о названиях, ни о назначении которых я и представления не имею.

        – Ну, и что теперь со всем этим добром делать?

        Направляюсь к открытой двери, за которой слышен какой-то шум. Иду. Все эти ремешки и железки свисают, путаются, болтаются под ногами, мешают идти, падают на пол. Только я подниму одну из этих штучек, как тут же падает другая. Бреду, путаясь в них, наступая на них, спотыкаясь об них, ну и естественно, что, в конце концов, растягиваюсь на полу.
 
        Как же хорошо, что никто не видит этого моего конфуза, этой моей безуспешной борьбы с мешающими идти постромками, "или что у них есть ещё там". Ну почему нельзя было всё это барахло упаковать в удобный саквояж или чемоданчик? А теперь вот тащи это всё перед собой. А, может быть, сбоку? Или на плече? Как же нужно правильно нести это добро, чтобы та молодёжь за дверью не догадалась, что я здесь новичок и неумейка?

        Принимаю вид бывалого и уверенно вхожу в большую комнату. Десятка полтора мальчишек-подростков переодеваются и шумно обсуждают перипетии недавно закончившегося занятия. Подыскиваю среди них себе жертву – да вот же она: недалеко от меня мальчонка, почти не участвующий в общем гвалте и уже переодетый в цивильное. Подхожу к нему:

        – Ну, ты уже готов? Покажи-ка мне, где тут кобылка по имени Изумруд.

        – Это я знаю: тут близко. Ребя, не уходите без меня: я щас.

        Он – за дверь, я – за ним, по широкому полутёмному коридору между стойлами. Из некоторых из них торчат конские головы. Возле одной из голов мой помощник открывает невысокую калитку:

        – Вот она, Изумруд.

        И входит. Я – за ним. Темно. На стене – ни одного крючка, ни одного гвоздя: повесить конскую амуницию и то не на что (ну и сервис!), поэтому бросаю её прямо на землю.

        Из художественной литературы мне известно ("любите книгу – источник знаний!"), что запрягать лошадь всегда начинают с седла. И поэтому я уверенно возлагаю на свою Изумруд седло, – естественно, высокой его частью, то есть спинкой, назад, ближе к крупу лошади, как у стула или кресла. Ну, это чтоб удобно было сидеть – а то как же ещё?

        – Дяденька, а ведь Вы на лошади-то никогда не ездили! – делает для себя открытие мой помощник.

        – С чего это ты взял? – не признаюсь я.

        – А седло-то высокой частью вперёд кладут, а не назад.

        – Знаю, знаю. Просто забыл: давно не ездил, – не сдаюсь я и переворачиваю седло.

        Но мальчишку, похоже, это не убеждает, потому что он молча ныряет под лошадиное брюхо и с чем-то там возится, в темноте, за лошадью. И вообще, чего это он меня: " Дяденька, дяденька"? Ах, ну да: мальчонке на вид лет эдак двенадцать, а я старше его, стало быть, вдвое  – ну так, конечно, я для него дяденька, а то как же ещё?

        – Дяденька, – кричит он мне из-за лошади, – вот даю Вам конец подпруги.

        – Где? Не вижу.

        – Да вот же здесь, под животом. Заправьте его в пряжку и затяните.

        – Ну, затянул, – докладываю я.

        – Крепче!

        Затягиваю крепче.

        – Да нет же: ещё сильнее!

        И уже, видимо, не надеясь на бестолкового дяденьку, мальчонка выныривает из-под лошади, забирает из моих рук ремень, упирается ногой прямо в бок лошади и тянет ремень на себя. А силёнок-то у него маловато.

        – Помогайте! Упирайтесь ногой или коленкой ей в живот!

        – Так ведь ей же будет больно, – возражаю я.

        – Нет, – говорит мой помощник, – так лучше.

        Лучше так лучше – затягиваем подпругу. Всё остальное снаряжение мальчик делает уже без меня: а какая от меня ему может быть помощь?

        – Готово, – радостно говорит он, – выводите.

        О, это я понимаю. Тяну за поводок – или как он там называется? – но странное дело: лошадь и не думает выходить из своего стойла! Тогда я напрягаюсь и сильно-пресильно дёргаю. А она и на это не реагирует. Вот это да! Упираюсь в земляной пол обеими ногами, откидываюсь всем корпусом назад и тяну, тяну, тяну что есть мочи. А лошадь – тоже с норовом, тоже упирается, а сил – лошадиных – у неё, понятно, больше, чем у меня. Ситуация явно тупиковая. А тут слышу:

        – Дяденька, а Вы её легонько так дёрните – она и пойдёт.

        А что? А вдруг? Чуть-чуть дёргаю и – о, чудо! – вижу, как на меня из темноты надвигается нечто большое и тёмное с крупными глазами. От неожиданности сначала я отступаю, потом уступаю этому нечту дорогу, а оно проплывает мимо меня, само поворачивает налево в неосвещённый коридор, и только тогда я догадываюсь, что это же моя Изумруд!

        Догоняю её, хватаюсь за поводок – надо же! оказывается, от удивления я выпустил его из рук – и шагаю рядом с лошадью, за ней. А она – вот умница! – сама знает, куда надо идти.

        – Дяденька, а Вы возьмитесь за поводок поближе к её морде: она не укусит, – советует мне мой малолетка.

        Издевается что ли? И всё-таки осторожно передвигаю руку по поводку – смотрю: а кобыла и в самом деле не кусается. Ура! Этот первый успех в общении с лошадью, даже такой скромный, вдохновляет, и я – весь такой довольный собой, сияющий – уверенно шагаю рядом с моей Изумруд к свету в конце тоннеля.

        Ах, кабы знать мне тогда заранее, какой конфуз ожидает меня там впереди, ни за что не вышел бы из тоннеля! А теперь вот стою в центре круглого манежа, полного светом и цветом, и не знаю, что дальше делать.

        По кругу – дюжина лошадей, в сёдлах – только девушки, а одна из них даже в красном пиджаке в обтяжку и с узкой талией. Рядом, спиной ко мне – коренастый мужчина в штанах с красными лампасами и в шапке-кубанке с красным крестом на верхней плоской части его головного убора. Наконец он оборачивается ко мне и спрашивает:

        – В первый раз?

        – Ну, да, – сознаюсь я, впервые за сегодняшний день.

        – С тумбочки будешь забираться?

        И тут я замечаю рядом высокую красную тумбу, ну очень похожую на те, на которых сидят звери на арене цирка. Это что же, братцы, получается? Я – такой весь из себя, и буду скакать по каким-то там тумбочкам? Как дрессированная зверушка? Нет! Да ещё и на виду у этих прекрасных амазонок, грациозно восседающих в сёдлах и с любопытством, с высоты своего положения, взирающих на меня – единственного юношу в этой компании? Разве нет у меня сил, чтобы лихо вскочить в седло? Да это и не трудно вовсе: я столько раз видел в кино, как это делается!

        – Нет, – отвечаю я кубанскому казаку, – я сам.

        А, надо сказать, из художественных произведений я твёрдо усвоил, что к лошади можно подходить только с левого бока. Поэтому вставляю в стремя именно левую ногу. Теперь нужно только оттолкнуться правой ногой – и взлететь на коня. Но тут я с ужасом замечаю, как на самом-то деле страшно высоко находится это самое седло: до него ещё надо суметь допрыгнуть, долететь. А как? Может, всё-таки забраться с тумбочки? Ну, уж нет! Позор-то какой будет! Да и ничего страшного: надо только оттолкнуться от земли посильнее.

        И я толкаюсь что есть силы, во всю мочь – аллей хоп!…

        Но что это? Ах, батюшки, где это я? Что не на коне – это точно. Но и не под конём. Пока. Пока ещё вишу вниз головой.

        Ах, это, оказывается, я так сильно оттолкнулся, что не только долетел до заветного седла, но и перелетел через него, и через лошадь тоже. Но и до земли ведь не долетел. Потому как левая нога у меня застряла в стремени – вот и вишу вниз головой, подвешенный за эту ногу.

        "Но я силён – чего скрывать?" Поэтому, изогнувшись, исхитряюсь схватиться за шею моей Изумруд, подтягиваюсь и выползаю наверх – и вот я в седле. Оглядываюсь по сторонам – а лучше бы мне этого не делать, – потому что взгляды всех юных наездниц устремлены на меня, и все амазонки заливаются громким смехом. И та, что в красном пиджаке в обтяжку и с узкой талией, – тоже. "Положение – хуже городничего". В пору прям спрыгивать с коня и бежать, бежать, бежать …

        Спасает положение кубанский казак: звонко щёлкает длинным кнутом – и понеслись залётные по кругу. Вместе с ними вскинула голову и моя Изумруд, замотала длинной шеей, растрепала косматую гриву, и при каждом кивке головой бьёт и бьёт меня, бедного, своей жёсткой щетиной, да всё по лицу, по лицу.

        Помнится, точно так же в раннем сибирском детстве, когда Гоша сажал меня в сани, и я ехал с ним на базар, вот точно так же пугающе мотался перед самым моим носом большой и чёрный, лохматый и растрёпанный лошадиный хвост, который, казалось, вот-вот ударит больно по лицу.

        Вот и сейчас эта чёрная косматая грива так и норовит смачно хлестнуть меня по физиономии. Но не на того напали вы, товарищи хорошие: это в детстве я не смел шелохнуться, сидя перед раскачивающимся хвостом, а теперь-то ничто не помешает мне уклониться от столкновения с мотающейся конской головой и от встречи с этой страшной гривой: я же запросто могу от них отодвинуться назад. Тем более что и грамотно устроенное седло – впереди высокая лука, а сзади низкая – позволяет мне сдвинуться назад, подальше от пугающей гривы. И я отодвигаюсь от неё.

        Но странное дело: чем дальше смещаюсь я в сторону лошадиного крупа, тем больше меня почему-то трясёт и кидает нещадно из стороны в сторону, тем всё труднее становится попадать в седло. А очень скоро и вовсе …

        О, господи! Где я? На этот раз я, кажется, до земли долетел. Приземлился, но не испугался. А потому что из художественной литературы знал, что лошадь на лежащего на земле человека никогда не наступит. Но на всякий случай голову-то рукой прикрыл. А глаза не закрыл, и вижу: одна лошадь через меня перескочила, не причинив вреда, затем вторая перепрыгнула, и третья перешагнула – и тишина: табун встал.

        Встаю и я. Уже не ищу глазами ту наездницу, что в красном пиджаке в обтяжку и с узкой талией, а скорей – ногу в стремя и в седло.

        И снова звонкий щелчок плети кубанского казака:

        – Галоп! Галоп!

        И опять меня мотает и кидает моя смирная – ничего себе смирная! – Изумруд. Галопом, вскачь летят кони.

                Чуть помедленнее, кони,
                чуть помедленнее.
                Умоляю вас вскачь не лететь.

        Но нет же: как ошалелые, мчатся они по кругу, и я ничего не вижу кроме круглых часов на стене. Круг – часы, ещё круг – часы, ещё круг … Вот только стрелки на них замерли. Остановились что ли? Ну, почти остановились, а если и движутся, то настолько медленно, что, сдаётся мне, не высижу я в вашем седле те пятьдесят минут, за которые заплатил – чудак! – рупь двадцать. А и не надо – вот промучаюсь эдак минут десять, да и спешусь и уйду. Потому что "нет, ребята, всё не так; всё не так, ребята ". Потому что мы так не договаривались, чтоб за мои рупь двадцать – кровные – меня же ещё так мотали, кидали, валтузили, колошматили …

        Круг – часы, круг – часы, стрелки на них почти не движутся, круг – часы … Нет, ребята, я в такие игры не играю: ещё пять минут – и дальше вы без меня.

        Вдруг почему-то вереница скачущих смялась, лошади сгрудились в кучу, "смешались в кучу кони, люди", а правая моя нога оказалась сдавленной, зажатой боком лошади, идущей правее. Бедная моя нога, мне тебя жалко: ведь сомнут тебя эти, у которых по четыре ноги, а ты мне ещё, глядишь, пригодишься, для чего-нибудь. И я на скаку вынимаю из стремени свою правую и, понятно, заботливо поднимаю её вверх. А только куда ж теперь её, родимую, ставить, куда девать-то: кругом ведь лошади? И тогда я ставлю её впереди себя, на седло, и так еду по-дурацки – с коленкой возле подбородка.

        А рядом, справа – та самая: в красном пиджаке в обтяжку и с узкой талией. Смотрит на меня и смеётся. А только всё равно некуда мне мою правую ногу опустить, вот некуда – и всё тут. А потому пусть они все смеются – мне теперь уже всё равно.

        Но вот, наконец, кони разошлись в стороны, снова кавалькада образовала цепочку, несущуюся по кругу, и снова: круг – часы, круг – часы… Но зато теперь уже осталось помучиться каких-то три минуты. Потерплю, помучаюсь…

        А только всё же почему это в художественных фильмах не только крепкие мужчины, но и субтильные барышни тоже гарцуют так легко, непринуждённо, без тех страданий, которые испытываю я, а явно получая даже удовольствие от верховой езды? Может, они знают какой секрет?  Может быть, мне надо смотреть не на часы, а на всадниц, которые впереди? Смотрю: ба, да они, оказывается, поднимаются над сёдлами, да все одновременно, как по команде, встают на стременах!

        Пробую и я привставать в стременах, и – о, чудо! – теперь не кидает, не колошматит. Мои движения теперь совпадают с движениями лошади. Ты – прелесть, моя Изумруд! И мы с тобой – одно целое: стремительно летим по манежному кругу! Легко!

        Хлёсткий щелчок кнута кубанского казака: "Рысью! Рысью!" – и послушная Изумруд, будто бы понимая человеческую речь, тотчас же переходит на другой, неведомый мне шаг. Но и при таком движении, если привставать в стременах, то от верховой езды получаешь одно только удовольствие.

        Теперь я могу себе позволить даже оглянуться назад и встретиться взглядом с той самой, ну, что в красном пиджаке в обтяжку и с узкой талией, и разглядеть её светлые развевающиеся на скаку волосы и одобрительную улыбку. И жизнь хороша, и жить хорошо! Столько удовольствия и всего-то за рупь двадцать!

        А кони между тем мчатся и мчатся по кругу, круг за кругом, круг за кругом.

        – Отпустите поводья! – командует кубанский казак. – Руки за спину!

        А что? Рискнём, пожалуй? Первое время так и хочется схватиться за спасительный поводок: ведь он совсем близко, нужно только руку протянуть. Но скоро понимаю, что ехать можно и не держась за этот ремешок. Надо же, я демонстрирую такое мастерство и всего-то за одно занятие! Такая во мне уверенность, что, кажется, прикажи этот казак пересесть мне лицом назад, выполню и этот цирковой номер на скаку безбоязненно.

        Но казак говорит: "Тпр-р-ру!", и лошади стали. Как это? Неужели время занятия кончилось? Ну, да. Так оно и есть – как же быстро, незаметно пролетели эти пятьдесят минут! А я, увлечённый скачкой, в последнее время уже и не обращал внимания на стрелки часов, которые вначале уж слишком медлили, а потом уж слишком мчались – как кони.

        – Наездники, покормите своих лошадей, – говорит казак и предлагает мне несколько кусков сахара. Подношу их ко рту лошади, и Изумруд осторожно так забирает их своими большими влажными губами и смачно хрумкает.

        – Поблагодарите своих лошадей, – говорит казак, – они заслужили вашу похвалу.

        – Спасибо тебе, милая Изумруд, за доставленное незабываемое удовольствие, – ласково похлопываю я её по потной шее. – Ты помогла исполнить мне одну из моих мечт. Мечты сбываются! И всего-то за рупь двадцать!

        Правда, потом ещё два или три дня болела у меня спина, и на работе не мог я сидеть иначе, как только положив руку за спину и выпрямившись, как на коне, – ну, в общем, как та, которая в красном пиджаке в обтяжку и с узкой талией.


Рецензии
Нважаемый Валентин Васильевич!
Ваш рассказ написан с юмором и провоцирует на воспоминания, как то ли на втором курсе, то ли на третьем курсе мы были в колхозе под Москвой на сборе картофеля. Надо быдл доставить продукты из центральной усадьбы в нашу деревеньку. Я взял себе на помощь Мишу Никулина, о котором хорошо знал, что он вырос в селе (Остальные студенты были горожанами.)Но на деле нам с ним вдвоем оказалось очень трудно впрячь Орлика в телегу.
Пользуясь случаем, приглашаю вас почитать мой очерк о "Моих (наших) институтских преподавателях" в электронном журнале "Кольцо А" номер 114
за этот год. Может быть тоже спровоцирует на воспоминания.

С пожеланием здоровья и удачи вам и вашей супруге, Иосиф Письменный

I.Pismenny   11.03.2018 13:02     Заявить о нарушении
Уважаемый Валентин Васильевич!

I.Pismenny   11.03.2018 13:03   Заявить о нарушении
Здравствуйте, Иосиф Львович!

1. Благодарю Вас за Ваш тёплый отклик на рассказ, вызвавший воспоминания о сборе картофеля под Москвой и о том, как очень трудно впрячь Орлика в телегу.

2. А о том, как горожанину трудно впрячь Орлика в телегу, хотелось бы прочитать в Вашем новом будущем рассказе. Он может получиться и ироническим, и познавательным. Одна только богатая смачная, а ныне напрочь забытая, терминология чего стОит! Упряжь, подпруга, постромка, хомут, седелка, чересседельник, подбрюшник, удила, уздечка, сбруя, супонь, телега, дуга, шлея, гужи, вожжи, дышло, обода, оглобли… Да на одной только этой терминологии можно построить рассказ типа "Лошадиной фамилии" Чехова. А ещё и приключения на разбитой ухабами дороге… Иосиф Львович, прошу Вас: пожалуйста, возьмитесь за написание такого рассказа.

3. Принимаю Ваше приглашение прочитать Ваш очерк о "Моих (наших) институтских преподавателях" в электронном журнале "Кольцо А". Правда, я уже читал об этом на Вашей авторской странице, но обязательно прочту и этот улучшенный вариант и вспомню былое.

4. Благодарю Вас, Иосиф Львович, за Ваши добрые пожелания и желаю Вам всего доброго.

Валентин Васильевич Кузнецов.

Валентин Васильевич Кузнецов   12.03.2018 22:47   Заявить о нарушении
На это произведение написаны 3 рецензии, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.