Цезарь. Накануне

Гай Юлий Цезарь остановился на мысли о величии и слабости  власти, на фразе о том, что любая сила является продолжением слабости. Он отложил стилос и поднял голову,  прислушиваясь к шуму на улице. 
- Войди, - сказал  он, зная, что за аркой всегда на страже раб Виктор.
Тот тотчас же появился перед диктатором.
- Что там за гвалт?
- Подвыпившие легионеры не поделили проститутку.
- Красивая? – почти машинально, даже не думая о падшей женщине.
- Да.
- Приведи ее.
Раб повернулся.
- Постой, откуда ты все знаешь? Ты же стоишь за тканью?
- Мне докладывают наблюдатели.
- И таковые есть?
- Да, зоркие люди вокруг дворца, и от них бегут ко мне курьеры…
- Система. А все, что система, дает результаты. Ну, иди.
Этого раба ему нашел Брут на рынке, когда прибыла партия невольников с севера.  И приблизил, когда Виктор лишь только по одному взгляду на блюдо определил, что мясо отравлено.
Шум за стенами дворца прекратился, и вскоре в кабинет императора скользнула женщина.
- Торгуешь телом?
Она кивнула головой.
- И давно?
- Впервые, - услышал он тихий голос. - Похоронила маму. А у меня еще младший брат.
- Отец где?
- Убит год назад в Греции. В бою.
- Как его звали?
- Лукреций Марк.
- Это светловолосый лучник?
Снова кивок головы.
- Я его знал. Как тебя зовут?
- Вивиан.
- О чем спорили солдаты?
- Кто первый…
Девушка замолкла.
- Ты девственница?
Она кивнула головой.
- Умеешь массажировать ноги?
- О, да.
- Приходи к вечеру. Виктор дай…
- Да господин, я не дам ей умереть с голоду.
- Не мелочь. Скажи в канцелярии о пенсии.
Девушка бросилась в порыве благодарности целовать Цезарю ноги.
- Вставай. Дочь Лукреция Марка, ты под моим покровительством!
Она ушла.
- Виктор,  ее проводили?
- Да мой повелитель.
- Скажи,  ее семью спасла бы проституция?
- Нет. Нужна система. Девушки не могут все сами, поэтому их собирают в шести домах Рима. Самая сильная система у Макрины, ее лупанар  в центре. Многих патрициев обеспечивают свежими девушками.
- Кто же из них берет?
- Гай Кассин Лонгин.
- Понятно, его Оливия старовата. Система… Кстати, как ты думаешь, чтобы убить меня тоже нужна система?
Виктор испуганно мотнул головой, словно отметая даже мысль об этом.
- Мне кажется, господин, что система заработает, если будет пущен главный механизм. А им должна быть идея. А идея обретает имя. И это имя – человек.
- Готов ли такой механизм, мой логик?
- Да, цезарь! Сенат хочет власть, которую ты не отдал ему.
- Кто во главе?
- Гай Кассин Лонгин…
- Странно, у тебя на все одно имя. Кто его поддержит?
- Кто ближе к тебе. Известно, что предательство рушит троны.
- У тебя в Галлии, так было? Хотя знаю, что да. Иди.
Цезарь снова вернулся к дневнику.
«Меня все равно убьют? Днем позже, днем раньше, – подумал он, взглянув на бронзовый стержень для письма. – Может быть таким? Но за что? За отсутствие крика и споров в сенате? За отторжение земель в пользу горожан? За чье-то унижение? Впрочем,   причины всегда найдутся. Главная из них гласит: «Все должно быть как прежде!» Но, глупцы, ведь и после меня мир прежним не будет. Все меняется, хотим мы этого или нет. Потому что каждый новый день несет новое  положение вещей. Кто хочет изменить то, что меняется, не понимает, что опускает руки в кровь. И скоро будет моя. А затем -  грызня за власть, передел  богатств. В этом мир неизменен – за все надо платить. Я  платил многим и многими… И это тоже грех, который неприемлем чистыми богами. Хотя там, наверху, тоже идет под ковёрная грызня и если бы не молнии Зевса, его бы давно свергли».
От мысли, что и Зевса могут свергнуть, император оцепенел. Его, Цезаря, льстецы  называют Вершителем Судеб! Но и над ним есть нить, которую божество может в любой момент обрезать. Только как это происходит? Заносится меч на земле,  и одновременно на небе Антропос раскрывает ножницы?»
За колоннадой на западе опускалось солнце. Это было странное время суток, когда мир окрашивался коричнево-кровавыми цветами,  предсказывая буйство самых диких инстинктов в ночи.
Неужели это последний закат в его жизни?
- Виктор! В канцелярии закрепили мое повеление о пенсии?
- Вот оно.
Раб подал документ. Цезарь внимательно прочитал и исправил цифру. Не будет слишком много. Хотя после него все переменится. Он подписал и поставил печать.
- Принеси вольную на себя.
- Она у меня...
Виктор вынул из-за спины документ. Вот она, кажущаяся несправедливость он, Вершитель Судеб, пишет на табличке с воском, а для раба нужна дорогая бумага, которую изготавливают по египетским рецептам.
Цезарь усмехнулся:
- Я могу одновременно писать, говорить и думать о третьем. Но ты, Виктор, в это время в моей голове пасешься агнцем всезнающим?
- Я чувствую твои желания, господин.
Вот что еще одна удивительная система мышления.
Цезарь отослал раба, уже ставшего свободным гражданином Рима.

С последними лучами весеннего солнца, был март, 14 число, вошла Аврелия, жена с которой они жили уже шестнадцатый год.
- Тяжко у меня  здесь, - она поднесла руку к  груди, которую ткань плотно облегала, - колет, словно там стилос, - их взгляды скрестились на инструменте, лежащем на восковой доске из самшита, - мой дорогой супруг. Не хотела говорить про сон, да и вечер уже, говорят, не сбудется.  Ты ожидаешь приступ?
- Не беспокойся Аврелия. Я пригласил девушку, она сделает массаж.
В это время занавес у дверей колыхнулся.  Вошла Вивиан. Она была празднично одета,  ее лицо светилось благодарностью.
Цезарь подошел к дневной кровати.
- Я ожидаю приступа. Ноги тянет...
- Знаю, меня учила лечить бабушка. Ложитесь, господин, на живот. Сначала спину.
Девушка достала из своей сумки мази и стала растирать, нисколько не смущаясь наготы диктатора.
Запахло травами и тиной Нила. Неужели там собирали отвар?
- Ловко ты это делаешь. Если поможет, отблагодарю, - диктатор замолчал, затем искоса посмотрел на Вивиан. - Неужели ты была готова отдать свою девственность первому встречному?
- Я надеялась, что боги смилостивятся надо мной.
- И кому ты молилась?
- Юноне.
- Но она освящает брак! Не кощунство ли просить благость у ревнительницы любви?
- Прошу тебя, - тихо сказала Вивиан, оглядываясь на супругу диктатора, которая с загадочной улыбкой наблюдала за ними, но молчала, - не напрягайся, эмоции вредят здоровью. У тебя тяжелые дни…
- Хорошо. У меня все дни тяжелые, когда наступает вечер…
- Я знаю,  повелитель.
- Если ты под покровительством богини, - больше смеясь, чем вкладывая серьезное значение, сказал Цезарь, - то можешь предсказать легкие дни?
- Сегодня день закончится легко.
- А завтра?
- Не знаю.
Цезарь почувствовал, как руки девушки, уже трепавшие икры его ног, остановились.
- Знаешь. Говори, что ожидает меня завтра?
- Я вышла из дома и увидела за домами на западе красную полосу, похожую на твою тогу.
- Ткань или кровь?
- Не пытай меня, господин.
- Ты закончила?
- Еще немного…
Массаж и растирания подняли дух Цезаря. Когда девушка собралась уходить, он остановил ее.
- Подожди. Тебе надо подыскать мужа. Виктор!
- Да господин.
- Смог ли ты взять Вивиан в жены?
- Она совершенство.
- Приготовь колесницы, для меня, Аврелии и для вас. Едем на Капиталийский холм. Там у Юноны вы станете мужем и женой.

Этот день закончился далеко за полночь. Бракосочетание было скромным, но ужин в честь новой семьи поразил обилием блюд. Цезарь ел немного, он был рад сделать еще что-то  хорошее. Рядом сидела его жена и тоже радовалась счастью молодых. Всем было весело, потому что в круг лиц не вошли придворные и сенаторы.
Наутро, перед посещением сената, Цезарь отправил охрану в казармы. А через три часа его не стало. Сознание покинуло его, когда после 23-его удара стилосом был поврежден нерв в позвоночнике и паралич остановил сердце.