Осень

Осень




Дарина Сибирцева





Автобусные двери захлопнулись, отключив звуки города. Икарус мягко вырулил на шоссе. Нина закрыла глаза, расслабилась – всё, в путь. Неожиданный уют салона настраивал на вневременной лад.
«Сорок шесть, сорок шесть»,– шелестели автобусные шины.
«Много, мало, много, мало»,– подпевал мотор.
«Поздно, рано, поздно, рано»,– поскрипывали кресла.

Новый поворот жизненной дороги совпал с первым днём осени. Пассажиров первого сентября в автобусе оказалось немного – люди провожали малышей в школу. Нина попыталась вспомнить маленького сына-первоклассника. Долго перелистывала запыленную память, но кадры времени разрушались равнодушным лицом взрослого сына.

«Вылитый папа – бывает же такое!» - рефрен запомнился. Отец Сережи тем же отстраненным взглядом смотрел мимо неё, спокойно собирая чемодан, когда она с влажными глазами стояла около детской  кроватки с годовалым сыном на руках. Как жил молча, так  и ушёл, ничего не объяснив. Нина впервые, за прошедшие двадцать четыре года поняла, что ей стало не интересно, почему муж ушел от неё. Она столько лет рыдала в подушку пытаясь выплакать недоумение. Но ряска времени затянула и это.

Автобус покачивало на неровностях дороги как люльку, и воспоминания сквозили по пелене беспокойной дремоты. Иногда Нина открывала серые,  необычного  разреза, глаза и смотрела на аккуратные поля русской равнины. «Всё вспахано, ухожено, ровными прямоугольниками просится в фотообъектив. Жизнь идёт своим чередом. Кому же так выгодно топить нас в хаосе лжи и однобокости?»

Мысли возвратились к сыну: Серёженька, родной, единственный, славненький мальчик, залюбленный, зацелованный. Ему была подарена  молодость, силы, здоровье, все-все. Но безумная любовь матери-одиночки, забывшей о себе, как и все старания, не смогли потягаться с наследственностью. Сергей рос холодным, равнодушным, ленивым, односложным, закрытым. В какой-то момент Нина догадалась, что положила жизнь не на тот алтарь.

Время уходило в песок. Выживать одной, с ребёнком на руках, не надеясь на чудо, оказалось непросто. Работа, подработки, дом, школа, проблемы, здоровье. Снежный ком рос,  убыстряя  бег, не вверх, а только вниз. Не смогла, не сумела - ни быть, ни даже казаться счастливой.

Нина взглянула в окошко, разукрашенное серой пылью. Бескрайность нашего пейзажа рисовала  в ней надежду и  сейчас. В сорок шесть лет начать всё с нуля? Куда и зачем она едет?

Сын привёл в дом жену, похожую на него как отражение в воде – нашли друг друга, дай им бог.

– Мама, это Маша. Мы сегодня расписались. Будем жить вместе,– проговорил сын на пороге квартиры.

–Здрасьте,– холодные девичьи глаза скользнули по Нине равнодушно и сурово.

– Проходите, что же, совет да любовь,– Нина натужно улыбнулась, – больше слов не нашлось.

Квартира в тот же день превратилась в коммунальную. Нина стала реже выходить на кухню, «соседи» вели себя так же.

На работе клубок развязывался давно. Веревочка  тянулась к своему логическому концу. Шеф сначала урезал оклады, затем установил нормы выработки, вскоре перевёл всех на «сделку», а дальше – поставил зарплату в зависимость от оплат заказчика. Работы становилось после кризиса всё меньше.С коллегами за единичные заказы Нина драться не смогла и написала заявление по «собственному».

Друзья давно исчезли. Каждый жил в трудном мирке личных  проблем, разновозрастных детей, нелегкого старения. Родители у Нины умерли рано. Она вновь осталась одна.

Нина долго сидела, положив руки на колени, на стуле с жесткой спинкой посреди своей комнаты: что же дальше? Мысль появилась только одна. В ста километрах от города её ждал старый бабушкин дом, не проданный когда-то в память о любимом человеке. Она оставила свою комнату в квартире открытой и чисто прибранной – молодым пригодится, и закрыла за собой входную дверь.


2

Поселковая улица встретила Нину запахами детства и знакомым извилистым крошевом песка и глины. Ей показалось, что она вернулась домой. Вдыхая аромат яблони, поднимаясь по скрипучим ступеням крыльца и вставляя ключ в старомодный замок, она слышала удары сердца: дом, твой, дом, дом, твой дом.

В сенях на лавке, как и раньше, стояло оцинкованное ведро с колодезной водой – самой вкусной водой, какую она когда-либо пила. В доме тепло, натоплено. Старые ходики с кукушкой громко тикают в холодном сумраке комнаты. Всё на местах: и старый диван-книжка, и шифоньер с зеркалом, и крошечный черно-белый телевизор.

Дверь в комнату знакомо скрипнула. Нина вздрогнула, показалось, что сейчас войдёт бабушка. Соседка, тетя Катя, внесла с собой шумный окающий говор:

– О,Нинуля, хОрОшо приехала, детка. Наконец-то, О то  так ждали, уж так заждалися. Жилец последний-тО, не гневайся, Остался до кОнца осени, дела у него. Не гОни ужО. Зато прОтОпил – смОтри, вОды принЕс, участок ОкОсил, дрОва пОрубил.

– Ладно, ладно, тетя Катечка,– Нина улыбнулась, обнимая соседку, – пусть остаётся, дом большой, разойдемся по комнатам. Нина  вытащила из сумки нехитрые городские подарки. Тетя Катя, поворковав ещё минуту, побежала по делам,- не сидится труженице.

Вторую комнату в довольно просторном доме бабушка сдавала. Ей нравилось, что в доме не стояла жуткая тишина, да и прибавка к крестьянской крошечной пенсии была кстати. Иногда требовалась и помощь жильцов.

Нина продолжала сдавать комнату после бабушкиной смерти не за деньги, а за присмотр за домом. Нежилой дом быстро пришел бы в негодность.

Снимавший комнату парень оказался молодым, лет на пять старше её сына. Нину умиляло, что вел он себя как взрослый мужчина: брался за тяжелую работу, старался помочь как умел. Удивляла в нем и бархатистая нежность, которой ей так не  хватало в родном сыне. Саша участливо улыбался, целовал Нине руки. Они подружились, стали часто общаться.

Саша приходил в комнату к Нине показывать свои рисунки. Туманные акварельные пейзажи понравились Нине, она очень любила живопись, понимала её. Скупо, но точно,она давала ему советы, тактично исправляла неуверенные, но талантливые линии рисунка. Саша с удивлением видел, что Нина права – он стал рисовать лучше.

По вечерам они вместе пили чай. Саша украшал стол печеньем, иногда он готовил сам. Нина заваривала дорогой чай. Угощение таяло во рту, Саша что-то говорил, а Нина улыбалась – так легко и хорошо рядом с ним. Нереализованный до конца материнский инстинкт переполнял её, так хотелось приласкать бледного утонченного юношу. Но он вел себя по-взрослому стойко. И иногда, чувствуя его крепкое плечо и защиту, она ощущала его отцом, а не сыном.

Время от времени Нина сидела на старой лавочке около калитки в темноте ночи, покончив с работой в доме и на участке, и ждала его. Саша возвращался поздно, садился рядом с ней, и протягивал ей сигарету. Рядом с ним она курить не стеснялась. Они молча дымили, смотрели на черное ночное небо, слабо освещенное звездами, и вздыхали, каждый о своём.

Так прошла половина осени. Давно у Нины не было такого отдыхновенного времени года. Бабье лето согрело её.  А на Покров выпал снег. Снегопад накрыл землю толстым одеялом, и голые деревья вокруг печально и равнодушно согласились с предвестием скорой зимы.

Саша пришел прощаться.

– Нинуль, спасибо вам. Моя вера в себя рядом с вами окрепла, но жизнь странная штука... Я закончил здесь все дела. Уезжаю. Наверное, мы больше не встретимся. Напишите мне.

– Спасибо и тебе, мой хороший. Ты помог мне поверить в то, что я ещё живая. Будь счастлив, Сашенька. Напишу, только нужно ли тебе это.

Чтобы скрыть    тяжелые слёзы, Нина  быстро пожала Саше руку и вышла из комнаты.


3

К ноябрю Нина нашла работу в городке рядом с поселком. Не бог весть что, но вполне можно жить. Сидеть целый день дома  одной, в пустом доме, было жутко. Дни потянулись серо, вяло, скользко.

Чтобы не тосковать, отвлечься, Нина научилась вышивать крестом. В этом старинном рукоделии было что-то символическое. Крест, крест, крестик. На полотне возникал узор несмотря ни на что. Видеть следы трудов всегда приятно. Картинка оживала, и сердце продолжало биться. Монотонность работы успокаивала. Нитки сплетались под руками, как продолжение жизни.

Нина любила печку и боялась её. Иногда та начинала дымить, будто сердилась на хозяйку дома. Дрова разгорались не сразу. Швы печного остова расходились. В один из выходных дней тетя Катя привела в дом Петра. Сосед разбирался в печном деле.

Петр, буркнув себе под нос приветствие, подошел к печке, и хмыкая про себя начал осматривать старое печное хозяйство. Потом он уходил и приходил ещё не раз. Молчал, елозил коленками возле печки, постукивал, тёр, исправлял, мазал, заменял. И печка дымить перестала.

Деньги за работу Петр не взял, но по привычке продолжал ходить к Нине каждый день. А та стеснялась его выгнать. Придёт, сядет у старого стола, молча  уставившись в печную заслонку, и поглаживает залысины на голове. Выглядел он моложе шестидесяти лет. По словам тете Кати, Петр  овдовел лет пять назад.

Нина молча ставила перед Петром большую тарелку со щами, отрезала кусок  круглого серого хлеба,пододвигала к нему головку чеснока,  ставила рюмку водки. Сама садилась на стул рядом и вышивала крестом. Когда Петро заканчивал еду, Нина открывала ближайшее окно, пододвигала к нему пепельницу, а сама садилась за вышивание.

Говорить им было не о чем. Но молчать вместе, рядом, нравилось. Печка слегка гудела, и внутри чуток теплело.

В последний день осени, во время посиделок Нины и Петра, раздался звонок  сотового телефона. Нина удивилась, ей почти никто не звонил. Она взяла телефон и присела на краешек дивана-книжки.

– Мама, здравствуй,– голос сына непривычно дрожал в тишине невидимой нити.
 
– Сережа, что случилось? – Нина привстала с дивана, – ты здоров?

– Мама, у нас с Машей будет ребенок. Но мы не справимся без тебя. Ты поможешь? Иначе…

– Когда приезжать?

Сын выдохнул в трубку накопившееся напряжение:

– Ещё не скоро. Я позвоню. Спасибо тебе. Я никогда не говорил тебе спасибо, мама. Может быть потому, что не мог подобрать для благодарности слов. Береги себя.

Телефонные гудки ударили в ухо. Нина глянула на Петра. Тот  стоял, застыв с дымящейся сигаретой, пепел падал на пол. Его преданные собачьи глаза с тревогой следили за телефонной трубкой.

Нина подошла к нему, и несильно надавив на плечи, усадила опять на стул. Села сама рядом и взяла в руки вышивание.

– Ничего, Петя, все нормально. Не скоро поеду, потом вернусь, поживём ещё. Впереди  долгая зима.