Верю - не верю

         1954-ый год.

        – Сегодня к нам придёт Николай Палыч, – сказала мама, уходя на работу.  – Он будет перетягивать наш продавленный диван, а ты сиди и делай уроки.

        Сижу, делаю уроки ; мне в школу идти во вторую смену. А Николай Палыч возится себе с диванными пружинами, обвязывая их верёвками. Дело это нудное, и его, похоже, тянет поговорить, пообщаться. И он начинает:

        – Тебя как зовут?

        – Валера.

        – А меня – Николай Палыч.

        – Я знаю.

        – Учишься?

        – Учусь.

        – В каком классе?

        – В девятом.

        – Книги любишь читать?

        – Люблю.

        – А какие любишь читать?

        – Да разные. Всё зависит от настроения.

        – Э, нет, – возражает Николай Палыч. – Есть одна книга; всем книгам – книга; книга, которая подходит под любое настроение, которую можно с удовольствием и пользой читать всегда…

        Тут я, кажется, начинаю понимать, в какую сторону клонит мой собеседник, но делаю вид, что будто бы не догадываюсь:

        – Какая?

        И он продолжает:

        – Есть книга, в которой сказано всё, всё решено, после которой ни в чём нет сомнения. Книга бессмертная, святая, книга вечной истины, вечной жизни. Весь прогресс человечества, все успехи в науках, в философии заключаются только в большем проникновении в таинственную глубину этой божественной книги.

        – Э, нет, –  говорю я. – Такой книги нет и быть не может. И Вы вообще что-то не то говорите.

        – А это не я говорю, а Белинский. Слышал о таком?

        – А то как же? Слышал: Виссарион Григорьевич – мы его в школе проходили. Только не мог он такое сказать: он же – революционер, демократ и, вообще, человек образованный.

        – А вот сказал. Я эту цитату наизусть знаю. Да и не только он, а много-много других, как ты говоришь, образованных сказали. Это всё – верующие люди. Вот, к примеру, Лев Толстой: "И я обратился к изучению богословия… На этом вероучении зиждется то единое знание смысла жизни, которое открылось мне. Что в учении есть истина, это мне несомненно… это – одна надежда спасения". Это из его "Исповеди". Ты не читал?

        – Нет.

        - Неужели Лев Толстой мог сказать такое? – думаю я. И говорю:

        – А вот похоронили его всё-таки – по его же завещанию – без всяких ваших религиозных ритуалов, без креста над могилой – это я точно знаю. Потому что сам видел в Ясной Поляне. Вот. И церковь предала его анафеме. Значит, верующим он не был.

        – Был, – говорит Николай Палыч. – А вот анафемы не было.

        – Да как же не было, – завожусь я, – когда у Куприна рассказ так и называется "Анафема"?! Читали?

        – Читал. А ты, Валера, ещё раз его прочитай – да повнимательнее.

        Пауза.

        – Странное дело, – думаю я. – Разве верующие бывают такими образованными, как этот мой собеседник? Нам в школе говорили, что все они – тёмные и до сих пор верят в то, что Земля наша стоит на трёх китах. И поэтому я с издёвочкой так вопрошаю:

        – А что? По Библии Земля стоит на трёх китах или как?

       –  Этого в Библии нет, – с достоинством парирует Николай Палыч. – Это так только раньше считали тёмные, необразованные люди, а люди образованные, учёные верят в бога. Даламбер, Ньютон, Циолковский, академик Иван Павлов, Нильс Бор, Альберт Эйнштейн верят в бога, – переходит в атаку Николай Палыч. – Вот физик Эйнштейн писал: "По совести могу сказать, что ни одной минуты моей жизни я не был атеистом".

                *     *     *

        Как же так? Ну как, спрашивается, мне отбить эту атаку? Чем ответить? А ответить-то мне, кажется, и не чем. Не уподобляться же Остапу Бендеру, который кричал: "Эй вы, ксендзы;, бога нет!" Это же не аргумент. Мой оппонент, на удивление, грамотен, хорошо подготовлен. Значит, нужны аргументы. А только где ж их взять? Неплохо было бы полистать эту самую Библию – а только где ж её взять-то, если она практически запрещена? Да и за почти что сорок лет советской власти не было ни одного её издания! Не сыщешь её днём с огнём!

        А ещё надо бы проверить те высказывания учёных, про которые говорил Николай Палыч: может, они говорили совсем не так и совсем другое?

        Поэтому перед школой я захожу в библиотеку и прошу что-нибудь почитать про Библию и про верующих учёных. Получаю книги бывшего преподавателя Саратовской духовной семинарии Евграфа Дулумана, порвавшего с религией, и книгу бывшего профессора Ленинградской духовной академии Александра Осипова "Почему я порвал с религией?" Проглатываю их залпом, одним глотком.

        И что же получается?

        Оказывается, что учёные – Циолковский, академик Иван Павлов, Альберт Эйнштейн, – про которых говорил Николай Палыч, вовсе не были верующими. Завтра утром Николай Палыч придёт, чтобы опять возиться с нашим старым продавленным диваном, и я ему вот что скажу.

        Я скажу: "Николай Палыч, а ведь академик Иван Павлов в бога-то не верил. Вот фраза из его письма: «Я сам – неверующий». И ещё он пишет:

               «Когда я был молодым, меня мучил вопрос – существует ли бог или
                не существует? Долго думал на эту тему, в конце концов пришёл к
                выводу, что бога не существует».
И ещё:

               «Естествоиспытатель не может не быть атеистом, естествознание и
                религия не совместимы. Но я, однако, никакой враждебности к
                религии не питаю. Человек сам должен выбросить мысль о боге.
                А по существу это слово «бог» ничего не даёт. Это лишь
                словесное выражение для нашего незнания, а ведь можно опереться
                только на знание, а «бог» – лишь слово. Конечно, вера
                существует для слабых и притеснённых»".
 Вот так!

        Я скажу ему: "Николай Палыч! А ведь и Эйнштейн, про которого вы вчера говорили, он в бога тоже не верил. Вот его слова:

               «Я не верю в бога, который награждает и карает, в бога, цели
                которого слеплены с наших человеческих целей. Я не верю также в
                бессмертие души после смерти, хотя слабые умы, одержимые
                страхом или нелепым эгоизмом, находят себе пристанище в такой
                вере»".
 Во как!

        А ещё я скажу ему: "Николай Палыч! И Циолковский не был верующим.

               «Мой разум, – писал он, – не оставляет места для веры в
                необъяснимое, для веры в сверхъестественное существо. Тем более
                он враждебен всей религиозной мишуре – почитанию бога, обрядам,
                служителям культов»".

        И ещё я скажу ему так: "Николай Палыч! А что Вы скажете про зверства католической инквизиции, про расправы православных над староверами, про гнусности римских пап, про одиннадцать крестовых походов, про полторы тысячи противоречий в Библии, про историю возникновения христианства, про …?"

        И вообще, я его победю. Или побежу? А, может быть, побежду? Ну, короче говоря, я теперь выиграю спор на тему "Верю – не верю". Ой, как много же я скажу…

        Только ничего этого я не сказал. Ни-че-го!

        Почему? Да потому, что Николай Палыч не пришёл. Ни завтра, ни послезавтра, никогда.

        А жаль.

                *     *     *

        Да, жаль.

        Зато я начинаю замечать, что в комнате Насти Роговец – нашей соседки по коридору – часто стали собираться какие-то не знакомые мне люди. А дверь в комнату из коридора – стеклянная: через неё всё-всё слышно. Мне надо только постоять около этой двери и послушать. За дверью поют тихо:

                "О, прими меня, спаситель,
                в церковь верную свою.
                Верю я, мой искупитель,
                в кровь пролитую твою".

И ещё:
                "Хоть одну хотел бы душу
                Иисусу принести".

        Ба, да это же баптисты! Сектанты!

        Но как среди них оказалась наша соседка Настя Роговец? Передовик труда – её портрет висит на Доске почёта нашего бетонного завода. Да ещё она –  депутат Краснопресненского районного Совета и член партии!

        Замечаю, что тихая скромная Настя всё чаще появляется в нашей комнате. Это потому, что моя мама заболела, а баптисты – я знаю – вербуют в свою секту людей именно в тот момент, когда они больны, когда имеют проблемы.

        Когда я вхожу в комнату, мама прячет под подушку какую-то книгу в чёрной обложке. Однажды мне удаётся запустить руку под подушку и вытащить оттуда – какой кошмар! – Евангелие. Неужели и моя мама будет баптисткой, сектантом?

                *     *     *

        А тут ещё это письмо Богородицы! Невесть откуда взявшийся лист из тетради в линейку, а на нём на двух сторонах листа крупным корявым почерком:

                "Это – письмо Богородицы, девы Марии. Она пришла на               
                Землю, чтобы сказать: люди погрязли в грехах, забыли
                Бога. За это их ждут их большие беды и кары небесные,
                грешники будут поражены, и не будет им спасения, и
                люди будут бродить по улицам по колено в крови. И
                воздастся каждому по заслугам его. Если ты хочешь
                спастись, перепиши это письмо Богородицы шесть раз и
                отправь их своим шестерым знакомым. Аминь".

        Бродить по улицам по колено в крови? Не хочу. У меня и сапог-то нет. Хочу спастись. И значит, я перепишу это письмо. Шесть раз. Обязательно. И спасусь.

        Только странно как-то получается, что в таком важном письме Богородицы так много грамматических ошибок. Почему? Ах, ну да – об этом же недавно говорил и Николай Палыч. Во времена, когда ещё не было книгопечатания, Библию много-много раз переписывали в монастырях монахи, не всегда грамотные. Так и появились в современной Библии непонятные места и противоречия. Вот и это письмо ещё до меня переписывали много-много раз, не всегда грамотно – потому и ошибки.

        Перепишу письмо не сегодня, а завтра. И спасусь.

        Утро. Выглядываю в окно: нет ли крови? – Нет. И это хорошо – а то как бы я тогда пошёл в школу?

        А, может, и не надо больше ходить в школу? А зачем? Ведь всё равно через несколько дней будет конец света.

        Только всё-таки непонятно: зачем это Богородица написала письмо? А вдруг его не все успеют прочитать до конца света? Они же не виноваты в том, что письмо до них не дошло! И почему она не выступила по телевидению? Ах, ну да – не у всех же есть телевизоры, вот и в нашем дворе они не у всех, а в деревнях их и совсем нет. А по радио? А и радио не у всех – вот и написала. И я перепишу… Когда-нибудь. Шесть раз. И спасусь.

        Опять утро. Опять выглядываю в окно: нет ли крови? – Нет.

        А только всё-таки непонятно: зачем вообще-то эта Богородица приходила на Землю? Чтобы сказать, что конец света будет? Да он и так будет. Чтобы спасти кого-то? Но почему она решила спасать только тех, кто перепишет какое-то её письмо шесть раз? Так, может, и не надо мне переписывать её письмо? Нет, я не лодырь, а просто это не логично.

        И опять утро. И опять я выглядываю в окно: нет ли крови? – Нет.

        И опять на улице люди не бродят по колено в крови. Обманула Богородица. А, может, и нет никакой Богородицы?

        Да, сказки всё это! Не верю.