Если всё будет хорошо

Анна застегнула молнию на курточке Нинульки, с улыбкой слушая утреннюю её стрекотню, заправила ей под шапочку своенравную прядку и чмокнула дочку в щёку.
- Ну, мы пошли, - сказал Славик, легонько щёлкая жену по носу. – Держитесь тут…
Аня неуклюже прижалась к нему своим необъятным животом.
- До вечера!

Она довела их взглядом до калитки, придерживая рвущуюся из груди тихую радость, любуясь рослой широкоплечей фигурой мужа, который крепко держал за руку четырёхлетнюю Нинульку. Малышка старалась поспевать за широкими шагами отца, и огромный красный бубон смешно подпрыгивал у неё на затылке. Напоследок они, как всегда, оглянулись, и Аня, привычно помахала им из окна.

Надо приниматься за дела. Кусок мяса размораживался с вечера.
«Поставлю бульон, накручу котлет, а потом переглажу то, что вчера настирала»,- планировала Аня в уме, ставя на плиту кастрюлю с водой.
Неопределённая тянущая боль в пояснице насторожила её.
«Да нет… Не срок. До родов далеко».

Она быстро подготовила мясо, лук, приспособила мясорубку, но только из жерла той заструились ручейки фарша, как новая отчётливая боль глубоко внутри заставила её прервать работу…
Бульон уже закипел. Анна, морщась, прикрутила газ, сняла шумовкой пористую сероватую пену и, стараясь не сильно напрягаться, докрутила всё-таки мясо.
«Неужели?.. На две недели раньше…, - соображала она, придерживая живот рукой. – Наверное, опять девочка… Ну же, ну же, тише, малыш…»

Они со Славиком единодушно решили не делать УЗИ, чтобы узнать, кто родится: сын или дочка. Так интереснее. Лишь бы здоровенький.
Ещё один укол и некоторые другие, уже знакомые ей признаки, утвердили Аню в подозрении. Она засекла время. А руки машинально продолжали работать.
 «В больнице продержут дней пять, надо наготовить побольше еды для Славика и Нинульки, оставить вещи для работы и сада (для себя свёрток она собрала заранее).

Минуты бежали, тридцать, сорок, но приступы не повторялись.
Аня немного успокоилась. Уже подрумянились котлетки, доваривался борщ.
Она принялась за глаженку. Рубашки мужа она особенно любила разутюживать. От них и пахло как-то по-особенному. Вообще приятно, когда муж «на уровне».
Внезапная боль согнула её пополам. Охнув, Анна присела в кресло. На какое-то мгновение всё поплыло перед глазами.

Наконец, она перевела дыхание и потянулась к телефону.
- Алло! Девушка, Артёмова можно?
- Его вызвали на участок, - бойко ответил молодой голос. – Может что передать?
- Нет. Я перезвоню.
Аня повесила трубку и прилегла. Боль отхлынула, будто растеклась по низу живота. Неделю назад она была в женской консультации, всё шло хорошо. Хотя… плюс – минус две недели – это нормально.

Через некоторое время Аня снова позвонила на работу мужа. Схватки урегулировались, стали терпимыми и повторялись с периодичностью тридцать – сорок минут. Ей не хотелось уезжать, не предупредив Славика.
К телефону долго никто не подходил.
-Да! – Наконец услышала Аня резкий мужской голос.
- Мне Артёмова…
- Он в цехе. Где я буду его искать? У нас авария…
- А с ним всё в порядке? – Испуганно крикнула Анна, но трубку уже повесили.
Новая волна спазмов, усиливаемая острым чувством беспокойства, заставила её набрать номер «Скорой».

… Уже в предродиловке, отрезанная от внешнего мира, Аня мучалась сознанием неизвестности. Муж не знал, что с ней произошло, она не знала в порядке ли он сам. Если всё будет хорошо, то после работы он заберёт Нинульку из садика, и лишь к шести вечера приедут они домой. Там Славика ждёт её, Анина записка…
«Ваш малыш развернулся. Вы в курсе? – Спросил после осмотра доктор. – Не волнуйтесь, мамочка, так бывает. Это тоже правильное положение. Только вам придётся хорошенько потрудиться…»

Теперь схватки шли накатами, заставляя её то корчиться, то выгибаться дугой на койке. Аня старалась не кричать, экономила силы, вспоминала, чему учили её в поликлинике. Когда она закрывала в изнеможении глаза, ей почему-то представлялся красный большой бубон на голове у Нинульки.
На соседней койке проклинала «тот день» и своего мужа, а заодно и его мать какая-то молоденькая  роженица.

Подходил ещё один врач. Ощупывал вздыбленный живот, что-то вымерял.
«Кесарить поздно..., - донёсся до неё из коридора обрывок фразы.
«Зачем кесарить?» - тревожно забилось в висках. – Нинульку сама родила и этого…»
Искусанные в кровь губы пересохли.
«Воды! – Простонала Анна вслед мелькнувшему белому халату.
Вошла медсестра, дала стакан воды:
- Много не пей! Потерпи.
- Ноги немеют, - пожаловалась Аня. – Совсем не чувствую.
- Так должно, - успокоила сестра. – Ребёночек  у тебя крупный…

 На какие-то минуты Аня затихла, будто забылась, но вдруг целый каскад диких схваток исторг из неё жуткий, почти звериный вопль.
Тут же подбежала акушерка, глянула, скомандовала:
- На стол! Давай, давай! Поднимайся! Живей, живей!
Потом, когда Аня лежала в «родилке» и, казалось, все земные силы раздирают её нутро, и нет больше терпения, ещё секунда – и полопаются все сосуды в голове, и вылезут из орбит глаза, эта старая карга орала:
- Тужься, тужься! Ещё!! Дыши! Если хочешь, чтоб твой сын был жив – дыши!

Аня выворачивалась наизнанку, и всеми фибрами души цепляясь за ускользающее сознание, из всего ненужного, потустороннего, давящего хаоса слов вычленила одно – возвращающее, влекущее её к жизни: «Сын!»
В тот же миг, как из плотного тумана, прорвался квакающий младенческий крик, и наступило неслыханное сказочное облегчение.
- Смотри, смотри, какой у тебя сын! Он родился в рубашке! – улыбалась щербатым ртом теперь уже добрая тётка – акушерка, и состояние никогда ранее не испытанного ликования переполнило Анну,  щекочущей лавой растеклось в груди: «Сын!»

- Не плачь, дурочка! Всё хорошо! Смотри, какой горластый!
… Вечером прибежали всполошённые Славик и Нинулька. Дежурная медсестра сказала им, что родился мальчик, и ближние, да и не очень ближние палаты «подпрыгнули» от их дружного сумасшедшего «Ура-а!»
Аня смотрела из-за стекла второго этажа, как ошалевший от радости Славик подбрасывает в воздух визжащую Нинульку. Она чувствовала, что лицо её безудержно, глупо светится счастьем и ничего не могла с этим поделать.